Летнее 1942 г. наступление немцев на тульском направлении

Летнее 1942 г. наступление немцев на тульском направлении

Ровно месяц дивизия занимала оборону на болховском направлении. Несколько раз меняли сектор обороны и каждый раз заново строили оборонительные сооружения, усиливали рубежи.

Понеся большие потери в июльском наступлении, дивизия была малочисленна, и упорно ходили слухи, что нас вот-вот отправят на формирование в глубокие тылы. Говорили, что чуть ли не в Куйбышев. Действительно, 9 августа с наступлением темноты стали прибывать батальоны другой дивизии. 11 августа полк снялся с боевых позиций и двинулся в направлении Белёва. Трудно сказать, сколько километров мы преодолели, предвкушая отдых в глубоких тылах. Но мечте не суждено было сбыться. Среди ночи колонна развернулась и форсированным маршем двинулась в направлении деревни Железницы. Уже рассветало, когда батареи стали рассредоточиваться вдоль дороги, в кустарниках по берегу оврага.

Не успели огневики отцепить от машин пушки, как появились немецкие самолеты. Батареи развертывались под непрерывными бомбежками и пулеметным огнем самолетов. Самолеты летали на небольшой высоте совершенно безнаказанно. В небе не появился ни один наш самолет. Не было и зенитной артиллерии. Особенно угнетающе действовали пикирующие бомбардировщики Ю-87. С включенными сиренами они пикировали почти до земли, сбрасывали бомбы и в то же время вели огонь из 20-мм пушек и пулеметов.

Я получил приказ явиться на наблюдательный пункт северо-западнее Железницы. Надо было пройти открытый участок бывшей пашни, чтобы спуститься в овраг и затем уже оврагом подойти к НП.

Скошенное овсяное поле. Впереди, метрах в трехстах, кустарник. Пока нет самолетов, надо успеть добраться хотя бы до кустарника. Но прямо передо мной гул, а затем и сами самолеты. Ложусь в борозду. Самолеты, порядка 10–15 штук, прошли надо мной и стали бомбить разворачивающуюся в кустарнике у оврага нашу вторую батарею. Тороплюсь, пока самолеты бомбят батарею, добежать до кустов. На ходу все время оборачиваюсь назад. Слежу за самолетами. Но вот один самолет отделяется от группы и идет на меня. Я решил, что у него кончился боезапас и он возвращается на аэродром, но на всякий случай решил лечь в борозду. Чем черт не шутит. При таких же обстоятельствах такие же летчики и с таких же самолетов уже убили подо мной две лошади. Точно так же нападая на одиночную цель. Правда, тогда цели были покрупнее. В одном случае всадник на лошади в седле, а в другом – двое в санях. Но я знаю, что зимой 1941/42 года в районе Тулы и Калуги немецкие самолеты нападали и на одиночных солдат. И не успел я прижаться к земле, как рядом со мной прочертила землю пулеметная очередь. Пока я думал, подниматься или еще переждать, самолет развернулся и сделал второй заход. И на этот раз очередь прошла рядом. В это время другие самолеты закончили свою работу и, построившись клином, направились на запад. Подымаюсь и я. Надо успеть добежать до кустарника до новой волны самолетов. Знаю, что там начинается овраг, которым можно подойти к наблюдательному пункту.

Второй налет застал меня уже на подходе к штабу батальона. На этот раз самолеты обрабатывали траншеи нашего переднего края обороны.

Останавливает часовой. Прошу вызвать кого-нибудь из офицеров. Из дыры в стене оврага, завешенной плащ-палаткой, вышел ст. лейтенант. Оказалось – начальник штаба батальона 28-го гвардейского стрелкового полка нашей дивизии. Полка, который держит здесь оборону, а наш дивизион придан ему для артподдержки. Старший лейтенант сказал, что командир дивизиона майор Антонов на наблюдательном пункте комбата майора Конькова. По почти отвесной стене оврага, цепляясь за кустарник, поднимаюсь наверх. Впереди гул боя. Сплошные разрывы снарядов, непрерывные пулеметные очереди и ружейная стрельба. Пока я не вижу ни нашей обороняющейся пехоты, ни наступающих немцев. Наши окопы находятся на скате высоты, обращенной к противнику. Иду по неглубокому окопу. На перевале окоп уже в полный рост ныряет в землянку. Это и есть НП. В амбразуре две стереотрубы. Здесь же три телефониста с полевыми телефонами. У одного из телефонов командир батальона кому-то во весь голос доказывает, что необходимо немедленно прислать подкрепление, что у него в ротах осталось по 7—10 человек, что немцы готовятся к очередной психической атаке и он не уверен, что она будет отбита. Бой не затихает ни на минуту. Снаряды и мины рвутся рядом с НП.

От командира дивизиона я получил задачу немедленно, хотя бы глазомерно, нанести на планшет боевой порядок дивизиона и подготовиться для стрельбы по заградительным огням и местам предположительного сосредоточения противника. Подошел к стереотрубе. Впереди, метрах в ста от НП, по пологому склону, обращенному к противнику, тянулась ломаная линия наших окопов. Местами были видны дымки винтовочных выстрелов и тупо стучали короткими очередями «максимы». Через НП и левее, из оврага, редко постреливают наши минометы. Дальше по полю видны отдельно лежащие предметы. Я решил, что это убитые. Метрах в трехстах от наших окопов, перед оврагом, поросшим кустарником и небольшими деревьями, чуть заметна хорошо замаскированная линия окопов противника. Из окопов ведется интенсивный пулеметный огонь, а в овраге виден дым и слышны звуки стрельбы разнокалиберных минометов.

Вместе с командиром разведки наношу на карту увиденное и по линии связи отправляюсь в обратный путь. Спустился в овраг и за ручьем, в ответвлении основного оврага, нашел штаб, развернувшийся в землянках, оставленных ранее занимавшей оборону частью. Начальник штаба накалывает на карту две батареи. Мне остается третья. На скорую руку готовим командирам батарей и командиру дивизиона данные для стрельбы. Вызывает начальник штаба. Звонил командир дивизиона, срочно вызывает на НП. Беру данные для командира дивизиона и командира 1-й батареи, который находится на одном НП с командиром дивизиона, и бегу туда. Путь ружейным огнем не простреливается. Только рвутся отдельные мины и снаряды, выпущенные по случайным целям. Докладываю о прибытии и выполненном задании. И тут же получаю новое: срочно подготовить данные для стрельбы по двум точкам – основной и запасной немецким батареям. Оказалось, что, пока я занимался привязкой батареи и готовил данные для стрельбы, немцы предприняли очередную «психическую» атаку на наш обороняющийся батальон. Немцы, чувствуя жидкий огонь с нашей стороны, короткими перебежками стали приближаться к нашим окопам. Им это удавалось, и когда до окопов оставалось метров 150, они по команде поднялись – по пояс голые, с упертыми в живот прикладами автоматов и, ведя непрерывный огонь, пошли на наши окопы. К счастью, наша пехота устояла. А пулеметный, минометный и артиллерийский огонь сначала остановил, а затем и заставил наступающих повернуть обратно. Перед окопами осталось много убитых, в том числе совсем недалеко от окопов лежал офицер. Он был во френче, фуражке и с офицерской сумкой. Как только немцы показали пятки, кто-то из смельчаков вылез из наших окопов и снял сумку c убитого. В ней была карта с нанесенными двумя батареями. Неизвестно, какие трофеи добыл солдат, рисковал он, надо полагать, не из-за карты, а карта пригодилась.

Сразу же гаубичная батарея была привязана инструментально в истинных координатах, подготовили данные и нанесли два огневых налета по батареям. Неизвестно, были ли поражены немецкие батареи, мы ведь находились в обороне и на место их расположения не выходили и видеть их мы с наших НП не могли, так как они находились на закрытых позициях.

Во второй половине дня левый фланг нашей обороны не выдержал. Немецкие танки двинулись на деревню Железница. Бои завязались в самой деревне. Деревня горит. Все это рядом. Мы слышим лязг гусениц и урчание танковых моторов. Противник в 500 метрах слева от нас, и ни одного нашего солдата в обороне. Позже мы узнали, что немцы прорвали оборону, занимаемую двумя дивизиями нашего корпуса, справа и устремились на Тулу. Остановлены они были только на реке Упе, продвинувшись на 40 км. Наши разбитые дивизии оказались в окружении. Но тогда мы этого не знали. Не знали, что и справа у нас, как и слева, территория, занятая противником. Группировка, прорвавшая оборону слева от нас, продвинулась на 7 км и все-таки была остановлена. В деревне Железница был полностью уничтожен наш противотанковый дивизион. Погиб и командир дивизиона.

Наступила ночь, бой затих. Обычная фронтовая ночь. Осветительные ракеты и пулеметные очереди со стороны противника. Наша сторона молчит.

Утром с НП в штаб дивизиона пришел командир 28-го гв. сп. Он бросил в бой последние резервы: писарей, поваров, ездовых – всех, кто еще мог держать оружие. В батальонах осталось по семь человек. За пулеметы легли офицеры. А противник продолжает атаковать.

Ездовой хозотделения принес термос с кашей. Солдаты стали подходить с котелками. Вдруг относительную тишину разорвали несколько совсем близко взорвавшихся снарядов. Бросились в ровики и землянки. Разрывы участились. И, больше того, снаряды летят с востока, из наших тылов. Наши землянки, врытые в стене оврага, обращенной к противнику, теперь открыты для снарядов наших батарей. Хорошо, что у нас на батареях экономили снаряды. Десятиминутная канонада закончилась, и потерь не было. Не обошлось и без эксцесса… Обстрел закончился, все вышли из укрытий, кроме командира дивизиона. Антонов исчез. Все ахнули. Решили, что любимый командир попал под снаряд. Бросились по кустарникам искать и нашли… сидящим со спущенными штанами. Капитан выругался: «Вы что, командиру и в уборную самостоятельно сходить не разрешаете?»

Позавтракав и подлечив зубы, капитан ушел на НП. Телефонист доложил, что он прибыл, и на полуслове связь прервалась. Начальник связи лейтенант Шило приказывает линейному связисту восстановить линию. Тот, взяв винтовку, бежит по линии, но в 100 метрах от командного пункта падает с пулевым ранением в ногу. Раненого посадили в двуколку, чтобы отправить в медсанбат, но, как только двуколка выехала из оврага, совсем рядом щелкнул винтовочный выстрел и со смертельным ранением в кончик носа падает ездовой. Раненый связист, перехватив вожжи у убитого, повернул лошадь назад. А в это время немцы по одному, с автоматами на изготовку, стали пробираться вдоль ручья, отрезая нас от переднего края и наблюдательных пунктов. Мы оказались в ловушке. И сообщить на НП, что немцы зашли им в тыл, не можем, нет связи. Начальник штаба приказывает занять круговую оборону. Паники нет. Да, мне показалось, что всерьез это окружение никто и не принял. За исключением двух солдат, все 16 человек, находившихся здесь, воевали с самого начала войны и в 1941 году побывали в более серьезном окружении. К нашему счастью, немцы, из каких-то только им известных соображений, заняв все подходы к КП, в овраг не пошли.

Уже близился вечер, когда нас всех по одному стал вызывать комиссар дивизиона старший политрук Кавицкий. И каждый, кто еще не был членом партии, под его диктовку написал заявление о приеме: «…и если погибну, считать коммунистом…».

Мы знали, что немцы ночью не воюют. Ночью они спят. Это удел русских – ночные атаки. Однако по ночам немцы вели разведку, поэтому все солдаты и офицеры (их было трое: начальник связи, ст. военфельдшер и ст. ветфельдшер) занимали боевые посты, а комиссар Кавицкий и начальник штаба капитан Черноусов были как бы начальниками караула.

Ночь прошла спокойно. Наступило утро. Вызывает комиссар. Получаю приказ: установить место, где находятся немецкие стрелки, простреливающие подходы к нашему оврагу. Это надо выйти (вернее, выползти) на высоту, находящуюся между двумя оврагами – тем, что у деревни Железница, где находятся немцы, и нашим, где располагаемся мы. Пространство небольшое, метров 250–300, но это пашня без единого кустика, к тому же и скат в нашу сторону, и хорошо просматривается с деревьев, растущих в овраге, занятом немцами. Кроме того, нам не известно, насколько далеко они выдвинулись от своего оврага.

Знаю, что задача невыполнима. Не могу я выбраться туда незамеченным, а если буду незамеченным, то и сам ничего не увижу. Однако приказ не обсуждают. Беру винтовку и отправляюсь в последний путь. Так я считал. Страха не было, была только злость. На немцев. Злость на командиров, так бездумно отдающих приказы. И, как назло, ночью выпала сильная роса. Ползу, как можно плотнее прижимаясь к земле. На первых же метрах гимнастерка промокла и покрылась грязью. Мешает винтовка. Знаю, что сейчас она не нужна, никак ею не воспользуешься, но и бросить нельзя. Прополз около 100 метров, когда на западе услышал гул самолетов, а затем и увидел их – порядка двадцати, и шли они прямо на меня. Плотнее вжался в землю в небольшой котловинке, и тут же завизжали бомбы. Я их не только слышал, этот пронизывающий душу визг, но и видел, как они отрываются от самолета и падают прямо на меня. Это всегда так кажется, когда на них смотришь снизу, а не со стороны. Разрывы бомб оглушили. Трудно удержаться прижатым к земле. Какие-то силы словно поднимают, пытаются оторвать от земли, подставить тебя под осколки рвущихся бомб. Наконец волна разрывов стала удаляться. Бросаюсь в еще дымящуюся свежую воронку. Здесь чувствую себя спокойнее. Приходит на ум теория вероятности. Пока я менял позицию и считал, сколько надо сбросить бомб, чтобы попасть в мое убежище, самолеты сделали разворот и обрабатывали еще раз поляну, только ту ее часть, которая принадлежала немцам, и их же овраг с деревьями. Считаю, что мне больше здесь делать нечего. Возвращаюсь. Докладываю. Комиссар удовлетворен.

В первой половине дня мы заметили, что подразделение немцев, вклинившееся в нашу оборону по ручью, стало отходить без боя. Тут же отправили связистов по проводу и восстановили связь с НП.

Кончился третий день боев. Наступает тревожная ночь. Занимаем круговую оборону. Ужасно хочется есть. Весь неприкосновенный запас съели (да он почти весь был съеден раньше). Начальник штаба принял решение, что ночью надо добраться до старшины и доставить питание.

Все спокойно. Но вдруг окрик старшего сержанта Забарского: «Стой! Кто идет?» И ответ: «Свои». Идут переговоры. Оказалось, что к нам подползли разведчики артдивизиона. Того самого дивизиона, который нас обстреливал накануне. Дивизион прибыл на поддержку нашей дивизии, но где-то кто-то неправильно поставил задачу. Наш овраг уже считали сданным противнику.

Пять дней шли ожесточенные бои. Противник, видно, не мог допустить, что здесь они топчутся на месте, в то время как справа и слева ему удалось прорвать нашу оборону, а слева они даже имели тактический успех. Не дали результата и психические атаки. Только 16 августа немцы прекратили атаки и перешли к обороне.

А еще через неделю наши полки начали наступление на Железницу. Через сутки противника выбили из деревни. Но он не может смириться с потерей и все время контратакует наши позиции. В воздухе все время самолеты. Снова брошены в бой танки. Наши упорно сопротивляются, но 30 августа противнику удается ворваться на южную окраину деревни. Контратакой наши снова выбили немцев, и 1 сентября дивизия перешла к длительной обороне.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.