10. Наджибулла — руководитель органов безопасности Афганистана и президент страны

10. Наджибулла — руководитель органов безопасности Афганистана и президент страны

Наджибулла как государственный и политический деятель был и остается одной из наиболее выдающихся и трагических фигур в афганской истории. Его по праву можно поставить сразу вслед за эмиром Амануллой (1919–1929 гг.) и за М. Даудом, сначала премьер-министром Афганистана (1953–1963 гг.), а затем главой государства (1973–1978 гг.), проводившими курс на модернизацию отсталой азиатской страны.

В годы глубочайшего военно-политического и социально-экономического кризиса Наджибулла, находясь у власти, делал все в рамках возможного, чтобы вывести Афганистан из тупика, остановить войну, вернуть население к мирной жизни, облегчить его страдания. Однако внешнеполитическая и внутриполитическая обстановка, тяжелейшие условия, в которых он оказался и был вынужден работать, противостоявшие ему враждебные силы не позволили добиться успеха. Восхождение его на олимп власти, политика, которую он проводил, падение с вершин руководства, личная трагедия и страшная гибель неразрывно связаны с судьбой советского государства. Драма Наджибуллы была не только его личной, но драмой для судеб Афганистана и по большому счету — СССР, да и его правопреемницы — России.

Мохаммад Наджибулла родился в Кабуле 6 августа 1947 года, его отец Ахтар Мохаммад, зажиточный человек, одно время был афганским консулом в Пешаваре, пользовался авторитетом среди пуштунских племен, сам происходил из влиятельного пуштунского племенного объединения гильзай, клана ахмадзай, племени сулейманхейль в провинции Пактия. Наджибулла был рослым, плотного телосложения, физически сильным человеком. Со студенческих времен за ним закрепилось прозвище «Бык», отчасти из-за его внешности и походки, отчасти из-за его личных качеств: он был волевым, энергичным, напористым, иной раз шедшим напролом для достижения тех или иных целей. По образованию он был врачом-хирургом, и наши советники, дипломаты и военные обычно между собой называли его «Доктор».

В 1964 году по окончании престижного лицея «Хабибия» он поступил на медицинский факультет Кабульского университета, где приобщился к левому антиправительственному движению, стал его активистом. В 1965 году вступил в только что созданную Народнодемократическую партию Афганистана (НДПА), связав себя с ее «парчамистским» крылом, которое возглавлял Б. Кармаль. Вскоре он уже был в составе руководства нелегальной партийной организации университета. Дважды подвергался арестам и тюремному заключению «за участие в противозаконных забастовках и демонстрациях».

В 1975 году окончил университет и, получив диплом врача, работал в лечебных учреждениях столицы. По поручению партии занимался созданием первичных структур демократической организации молодежи Афганистана и зарекомендовал себя активным функционером. В июле 1977 года стал членом ЦК НДПА, некоторое время возглавлял Кабульский горком партии. С приходом к власти X. Амина был направлен послом ДРА в Тегеран, но вскоре за принадлежность к «парчамистскому» крылу решением Пленума ЦК его исключили из рядов партии, сняли со всех государственных постов. До декабря 1979 года жил в Югославии на положении политического эмигранта.

После того как Афганистан возглавил Б. Кармаль, в декабре 1979 года Наджибулла вернулся в Кабул. По решению ЦК НДПА в скором времени возглавил Службу государственной безопасности — ХАД, переименованную потом в Службу государственной информации — СГИ, а затем — МГБ. Ему было присвоено воинское звание генерал-лейтенанта. С июня 1981 года — член Политбюро ЦК НДПА, в ноябре 1985 года был избран секретарем ЦК, курировал работу госорганов с пуштунскими племенами, то есть один из важнейших участков государственной деятельности в стране. На XVIII Пленуме ЦК партии по инициативе и настоянию Москвы был избран Генеральным секретарем ЦК НДПА вместо Б. Кармаля. В октябре 1987 года стал Председателем высшего государственного органа — Ревсовета ДРА, а 30 ноября того же года в соответствии с Конституцией был избран депутатами парламента с одобрения Совета улемов (собрание видных и авторитетных мусульманских деятелей страны) президентом Афганистана.

При своих левых взглядах Наджибулла прежде всего был сыном своего народа, афганцем-пуштуном из большого и влиятельного племени. Как личность он сформировался под непосредственным влиянием мусульманской религии, национальных традиций, вековых и неизменных пуштунских обычаев и уклада жизни. Но при этом он был образованным современным политическим деятелем, с широким кругозором и обширными познаниями. Он рассказывал: «Каждый год я ездил на каникулы в Пешавар, где служил мой отец, и по пути обычно где-то за Джелалабадом устраивался привал. Все отдыхали. Женщины поднимались чуть выше в гору, а мужчины располагались у водопада в низине. Однажды я увидел, как какая-то женщина бежит вниз по тропинке и кричит кому-то из мужчин: «У тебя сын родился!». Все поспешили наверх. И вот я вижу, как та женщина, которая только что родила, минут через двадцать поднялась на ноги, завернула сына в шаль и вместе со всем караваном тронулась в путь. Я ощутил какой-то внутренний толчок, потрясение, меня била дрожь. Почему, думал я, афганская женщина должна рожать на земле, среди камней, как дикое животное? Тогда у меня, поверьте, и мысли не было ни о какой революции, мне просто было больно и стыдно, гнев душил меня. Ведь я любил свою землю и свой народ. Как же так? Что это? Почему он должен жить хуже всего рода человеческого?»

Эти впечатления и сам эпизод, видимо, глубоко запали в душу Наджибулле, и впоследствии он скажет: «Революция может быть только с народом, а не над народом. Афганская нация — исламская нация. Поэтому афганские революционеры обязаны не только учитывать принципы ислама, но и постоянно руководствоваться ими. Если вы идете к народу не по убеждению, а только по соображениям политическим, тактическим, успех ваш будет недолгим, народ быстро разберется, с кем вы — с ним или хотите просто добиться выгоды и власти за его счет». Объясняя мотивы, которыми он руководствовался в своей революционной деятельности, он говорил: «Некоторые думают, что мы ринулись в революцию за личной карьерой. А ведь иные из нас могли бы жить в достатке и при прежних режимах, да и высокими постами многие не были бы обижены. Но если в человеке преобладает человеческое, то он думает не только о своей тарелке, он смотрит на мир шире. И чужие боли воспринимает как свои». Этому нравственному выбору Наджибулла остался верен до последнего часа жизни.

Говоря о нем, нельзя обойти еще одну сторону его политической биографии: его судьба и становление личности оказались тесно связанными с КГБ СССР в целом и внешней разведкой в частности. Здесь нет преувеличения. С Наджибуллой неоднократно встречались, беседовали и уделяли ему постоянное внимание Ю.В. Андропов, В.А. Крючков, другие руководители КГБ. В Кабуле в бытность его начальником органов госбезопасности с ним практически ежедневно вели деловые беседы представители КГБ В.Н. Спольников, Б.Н. Воскобойников, Н.Е. Калягин, В.П. Зайцев, В.А. Ревин, их заместители, другие опытные разведчики, работавшие тогда в Афганистане. Причем встречи эти проходили как в официальной, так и в неформальной обстановке. Советники по линии внешней разведки, как правило, были не только работниками с большим опытом специальной службы, но и востоковедами, знавшими специфику Востока и Афганистана не понаслышке, а на практике. Они быстро устанавливали деловые и личные контакты с Наджибуллой, всегда имели темы для интересных бесед, знали, как лучше подойти к решению профессиональных задач.

Нет сомнения в том, что все это вместе оказало заметное влияние на формирование Наджибуллы как руководителя органов безопасности, как политического и государственного деятеля, будущего президента Афганистана. Есть и еще один важный аспект в этом вопросе. С Наджибуллой довольно часто общались и обсуждали актуальные политические и международные проблемы первые лица советского руководства, ЦК КПСС, Министерства обороны, МИД, МВД, других ведомств СССР. В Москве его хорошо знали. В отличие от Б. Карма-ля, любителя ораторствовать, рассуждать и говорить на отвлеченные темы, Наджибулла был прежде всего человеком дела, это его качество много раз подтверждалось на практике, когда он возглавлял органы госбезопасности, да и впоследствии. Оно, думается, во многом определило выбор Кремля для продвижения его на высший государственный пост Афганистана. Лучшей кандидатуры тогда найти было просто невозможно.

Вклад советской стороны в строительство, становление, развитие и укрепление афганских органов безопасности, без преувеличения, очень велик и, главное, конструктивен. При прямом участии КГБ и под руководством Наджибуллы они превратились из карательных, какими были при Н.М. Тараки и X. Амине, в современную, квалифицированную и дееспособную спецслужбу, которой было по плечу решать насущные вопросы обеспечения безопасности государства в сложной обстановке, в условиях войны. Репрессивные ее функции в целом носили ограниченный характер, хотя, понятно, в годы войны без них также нельзя было обойтись. Число арестованных и осужденных при Наджибулле резко сократилось. За те годы, что он возглавлял органы безопасности, он стал настоящим профессионалом, не только руководил Службой со знанием дела, пользовался заслуженным авторитетом ее сотрудников, но и сам лично принимал участие в отдельных операциях, работал с агентурой.

На счету афганских органов безопасности того времени было немало успешно проведенных операций разведывательного и контрразведывателыюго характера, а также военно-диверсионных мероприятий. Противники режима были вынуждены с ними считаться. ХАД-СГИ-МГБ сумели создать обширный и работоспособный агентурный аппарат, в том числе в «исламских партиях» и боевых отрядах моджахедов, воевавших с кабульским правительством. В контакте с советниками КГБ Наджибулла лично занимался планированием и реализацией специальных операций, контролировал их ход и результаты. Сведения, добытые Службой, учитывались командованием Ограниченного контингента советских войск (ОКСВ) и афганской армии. Важным направлением деятельности Наджибуллы в тот период была его непосредственная работа с вождями многих пуштунских племен, обстановку и расстановку сил в зоне племен он знал хорошо и, можно сказать, детально. Участие органов безопасности в осуществлении политики национального примирения (ПНП) он считал обязательным и приоритетным. Много внимания он уделял формированию и подготовке боеспособной национальной гвардии, отрядов спецназа, службы охраны, лично занимался налаживанием политико-воспитательной работы в органах безопасности. Он сам и органы безопасности под его руководством немало сделали в борьбе с детской беспризорностью, оказывали реальную помощь подшефным детским домам.

Негативно настроенные к Наджибулле СМИ западных стран не раз пытались изобразить его жестоким тираном, даже называли его «палачом» из-за его работы в системе органов безопасности. Это не так. Деятельность афганских органов безопасности под его руководством даже близко нельзя поставить с тем массовым, кровавым и бессмысленным террором, который царил в стране при Тараки и особенно при X. Амине и осуществлялся их спецслужбами.

По своему характеру и личностным данным Наджибулла вовсе не отличался беспощадностью, хотя в нужные минуты мог проявить твердость, а иной раз и жестокость. Он был сыном своего народа, и как афганцу ему, несомненно, были свойственны и хитрость, и коварство, и лукавство. Но факт остается фактом: при нем гуманные дела и терпимость явно преобладали в работе ХАД-СГИ-МГБ над их карательными и репрессивными функциями. Нельзя не учитывать и афганские, в частности пуштунские, обычаи, традиции, устойчивые мерки, которыми они привыкли мерить людей. Они уверены, что начальник должен быть властным, твердым и авторитетным, а при необходимости — решительным и даже жестоким, иначе он не начальник. Если он многословен, если он не приказывает, а уговаривает, а еще хуже — упрашивает, то такой человек не может быть руководителем, не может заслуживать доверия, его будут считать слабым и никчемным начальником. Наджибулла, конечно, учитывал эти особенности афганцев, однако, как правило, не повышал голоса, распоряжения его были краткими и ясными. В глазах и его сторонников, и его противников Наджибулла был сильной личностью, с ним считались, его побаивались. Иметь дело с ним соглашались даже непримиримые противники кабульского режима. Известный полевой командир Ахмад Шах Масуд даже предлагал ему свою помощь, чтобы он не попал в руки наступавших в 1996 году на Кабул талибов. Важно отметить при характеристике Наджибуллы как руководителя тот факт, что он, несмотря на свою принадлежность к «парчамистскому» крылу НДПА, сумел остаться вне фракционной борьбы и внутрипартийных распрей. Пожалуй, он был одним из очень немногих «парчамистов», которого функционеры «халькистов», занимавшие руководящие посты в армии, МВД, других ведомствах, признавали и с которым были готовы сотрудничать.

Став в свои 32 года во главе органов безопасности, Наджибулла за пять лет, что он проработал на этом посту, приобрел большой опыт государственной, политической и хозяйственной деятельности. Ему приходилось вникать в самые разные проблемы: от организации дела на объектах энергетики, где было много саботажников, налаживания партийной работы на территориях, занятых моджахедами, до распределения спичек и муки, поступавших в качестве гуманитарной помощи. После его вынужденного ухода с политической сцены население страны не раз требовало его возвращения к власти, помня, что при нем наступили некоторая стабилизация положения и оживление экономической жизни, порядок преобладал над хаосом.

К 1984 году в развитии афганского кризиса обозначились перспективы его возможного разрешения с помощью новых подходов, отказа от проводившегося до сих пор курса, когда основная ставка делалась на военную силу и принуждение. В Москве видели, что добиться урегулирования афганской проблемы военными средствами и прямой поддержкой непопулярного режима Б. Кармаля невозможно, ресурс укрепления позиций просоветского правительства практически исчерпан, что нужно с учетом реальности переходить к новой политике. Отметим, что в представительстве КГБ в Кабуле это поняли, быть может, раньше других, и в Москву направлялись предложения о путях поиска новых решений. Советские военные советники также докладывали в Центр, что «операции приобрели характер полицейских, карательных мер, в результате мы втянулись в войну с народом, а она бесперспективна», и были правы, ибо реально оценивали обстановку.

Афганский народ к тому времени устал от войны, политических неурядиц, грабежей, мародерства и гибели мирных граждан. И хотя он в своем большинстве по-прежнему негативно относился к засевшему в Кабуле правительству «безбожников», впустивших в страну иностранные войска, тайно и явно поддерживал моджахедов, считая их своими братьями-мусульманами, борющимися за правое дело, тем не менее, в нем нарастали настроения и готовность искать выход из тупика на путях разумных компромиссов и соглашений с властями. Эти настроения приобрели широкий характер, и лидеры исламских партий, многие полевые командиры да и некоторые поддерживающие их силы за рубежом уже не могли их игнорировать.

Не сразу, но часть руководства СССР осознала назревшую потребность проработки новых идей и подходов к афганскому кризису. Стало ясно, что настало время попытаться расширить социальную базу кабульского режима за счет привлечения на его сторону умеренной оппозиции, нейтральных элементов, которые могли стать потенциальными союзниками, путем переговоров о разделе власти, прекращении боевых действий, создания коалиционных органов управления в центре и на местах на основе компромиссов. Этот новый курс получил название политики национального примирения (ПНП). Но для его реализации Афганистану был нужен новый лидер, авторитетный, обладающий политической волей, опытом и знающий реальную обстановку в стране не по бумажным докладам, а на практике. Б. Кармаль на эту роль не подходил: он уже исчерпал свои возможности, его ораторские способности уже не были востребованы жизнью, он утратил доверие населения. Нужен был человек дела.

Выбор пал на Наджибуллу, и для этого были веские основания. Именно у него сложились устойчивые контакты с представителями религиозно-политической и вооруженной оппозиции, со многими полевыми командирами, вождями отдельных крупных пуштунских племен по обе стороны «линии Дюранда», разделявшей Афганистан и Пакистан. У него же были возможности негласного общения с окружением бывшего монарха Захир Шаха и кругами афганской умеренной эмиграции. Наджибулла в гораздо большей степени, чем другие деятели кабульского правительства, пользовался определенным доверием у политических противников НДПА. В его руках был достаточно мощный аппарат спецслужб, и он мог гарантировать взятые на себя обязательства.

Став главой государства, Наджибулла официально провозгласил политику национального примирения в начале 1987 года. Он говорил: «Партия, государство и правительство сегодня делают шаг огромного политического мужества, призывая прекратить огонь и начать процесс национального примирения». Надо сказать, что поначалу новый курс в целом встретил понимание и одобрение афганцев.

Политика национального примирения была по сути дела единственно правильной для решения запутанного, осложненного войной афганского вопроса, для поиска выхода из тупика. Она была необходимой как для Кабула, так и для Москвы. Ее сильной стороной было то, что она подчеркивала отказ НДПА от монополии на власть, выражала готовность к компромиссам и призывала положить конец кровопролитию. Новый курс начал приносить плоды: на переговоры с представителями афганского правительства вышли не менее половины полевых командиров вооруженных отрядов моджахедов. По словам Наджибуллы, в переговорах участвовали 417 вооруженных формирований общей численностью до 40 тысяч человек.

Враждебные кабульскому режиму силы внутри страны и особенно за рубежом встретили новый курс в штыки. Они не хотели мира на афганской земле при сохранении дружественного СССР правительства в Кабуле и при сохранении советских военных частей в Афганистане, хотя решение о его выводе уже было принято в Москве, и об этом было известно. «Только вывод советских войск из Афганистана решит все проблемы», — заявил конгресс США, и такое заявление не было случайным ни по времени, ни по форме. Американцы хотели создать предпосылки для захвата власти военно-политической оппозицией, которую они поддерживали во всех отношениях. Короче говоря, враждебные силы торпедировали национальное примирение. В ноябре 1987 года в Пешаваре лидеры моджахедов Г. Хекматияр и Б. Раббани потребовали сплочения всех сил, противостоящих кабульскому режиму. В вооруженных формированиях исламских партий была заметно усилена контрразведывательная работа с целью выявления и ликвидации лиц, склонных к переговорам с Кабулом. Многие подозреваемые в нелояльности полевые командиры были заменены. Было резко активизировано экстремистско-религиозное движение талибов, которому отводилась роль тарана для свержения Наджибуллы и захвата власти в Кабуле.

15 февраля 1989 года наши войска ушли из Афганистана, но их вывод не привел к разрешению кризиса, а лишь поставил Кабул в очень сложное положение, которое с той поры стало неотвратимо ухудшаться. Усилился разброд в верхах кабульского руководства. Уже 6 марта, то есть сразу после вывода наших войск, в Кабуле вспыхнул вооруженный мятеж против Наджибуллы, поднятый бывшим членом Политбюро ЦК НДПА и министром обороны генерал-полковником Ш.Н. Танаем. Мятеж, однако, поддержки не получил и был быстро подавлен дивизией узбекского генерала А.Р. Дустума, в то время лояльного Наджибулле. Танай бежал в Пакистан, присоединился к талибам и заявил, что продолжит борьбу до свержения Наджибуллы и «покончит с фальшивым примирением». Эти его слова подтверждают, что национальное примирение было ненужным делом для противников Наджибуллы. Однако разгром Таная значительно повысил авторитет Наджибуллы, укрепил его позиции, и он по политическому весу, реальному влиянию в стране начал превосходить даже ведущих лидеров исламских партий, их шансы упали.

Надо сказать, что Наджибулла с нашей прямой помощью за годы пребывания у власти сумел накопить солидный запас прочности, но после вывода наших войск этот запас перестал пополняться. Некоторое время еще в Кабульском аэропорту, будто по инерции, продолжали приземляться советские военно-транспортные самолеты, доставлявшие необходимые Наджибулле грузы, но с каждым днем число полетов сокращалось. Тем не менее, верные ему войска отбили атаку на Джелалабад из Пакистана, нанесли поражение моджахедам в районе Гардеза, разблокировали осажденный город Хост и добились успеха в боях в пригороде Кабула — Пагмане, что, к слову сказать, не удавалось сделать даже советским войскам.

Правда в том, что при продолжении нашей военно-технической помощи и моральной поддержки Наджибулла в тот период времени мог бы повести Афганистан по пути стабилизации и, возможно, к нахождению компромисса. Он сумел консолидировать все имевшиеся у него под рукой силы, превратил национальную гвардию, структурно входившую в состав МГБ, в хорошо вооруженную боеспособную воинскую часть, личный состав ее был доведен до штатной положенно-сти, укреплен профессиональными офицерскими кадрами, она имела на вооружении бронетехнику, артиллерию, ракеты СКАД и «Луна-2М», установки залпового огня «Ураган» и была в состоянии нанести поражение отрядам моджахедов. Важным было то, что начало медленно, но неуклонно меняться в лучшую сторону отношение населения, особенно городского, к центральному правительству, постепенно эти изменения коснулись и сельских районов. Наджибулла удерживал рычаги управления страной, его режим контролировал основные стратегические центры, он не упускал инициативы. Именно тогда его противники пустили в ход таран в виде вооруженных фанатиков — талибов.

Августовские события 1991 года в СССР и его развал предопределили судьбу Афганистана, лично Наджибуллы и его режима. Он был оставлен один на один с превосходящими силами вооруженной оппозиции. Москва, занятая своими внутренними делами, устранилась от оказания ему помощи. Падение Наджибуллы стало вопросом времени. Как всегда в таких случаях, началось повальное бегство бывших его сторонников с тонущего корабля. Опоры режима рушились на глазах. Изменил свою позицию и командир 53-й пехотной дивизии генерал А.Р. Дустум, войска которого дислоцировались в столице и считались верными президенту. Дустум, узбек по национальности, понимал, что в случае захвата власти вооруженной оппозицией, где преобладали пуштуны, его участь будет незавидной, останься он верным Наджибулле. Он вступил в сговор с лидерами «Исламского общества Афганистана» Б. Раббани и А.Ш. Масудом, опиравшимися на северные провинции страны, где этническое большинство составляли таджики и узбеки, и 27 апреля 1992 года поднял мятеж в Кабуле и совершил государственный переворот, предал Наджибуллу и отстранил его от власти. Сопротивление Дустуму оказала только национальная гвардия МГБ, другие воинские части или бездействовали, или разбежались.

Наджибулла во время мятежа находился в бункере президентского дворца вместе с охраной. Понимая, что обречен, он с помощью преданных ему охранников отправил в аэропорт жену, дочерей и сестру, и им удалось вылететь в Индию. С ним остались брат Ахмадзай, начальник управления охраны МГБ, начальник секретариата Тухи и телохранитель Джафсар. Они сумели убедить его тоже покинуть Афганистан, чтобы сохранить себя как легитимного главу государства и политическую фигуру. Но было уже поздно. Автомобиль Наджи-буллы был остановлен у кабульского аэропорта, блокированного частями дустумовского генерала Омара Ака, его охрана разоружена, и он был вынужден вернуться в город. Попыток его ареста не было. С этого дня началось его восхождение на Голгофу.

26 апреля свергнутому президенту было предоставлено политическое убежище в миссии ООН в Кабуле. Утверждали, что Генсек ООН Бутрос Гали гарантировал ему личную безопасность. Наджибулла мог поддерживать телефонную связь с семьей, соратниками за пределами Афганистана. Он был в курсе событий в стране и за рубежом, знакомился с прессой. К России за помощью Наджибулла не обращался, а Москва в этом вопросе инициативы не проявляла.

Новое афганское правительство во главе с Б. Раббани оказалось не готовым к управлению страной. Экономика пришла в полный упадок, царили разруха и голод, с новой силой разгорелись межэтнические конфликты, успокоения в обществе не наступило, Кабул не контролировал положение в провинциях. Начались голодные демонстрации, манифестанты требовали вернуть Наджибуллу к власти, выкрикивали здравицы в его честь, а некоторые даже призывали к возвращению в Афганистан советских войск. Несмотря на все это, правительство Б. Раббани неоднократно требовало от ООН выдачи Наджибуллы, но получало твердый отказ. Бутрос Гали держал свое слово.

Между тем отряды талибов, захватив восточные районы страны и укрепившись в них, приближались к Кабулу и угрожали захватом власти. К 1996 году Б. Раббани фактически утратил контроль за развитием обстановки. 27 сентября того же года отряды талибов ворвались в столицу и овладели ею практически без боя. В считанные часы войска А.Ш. Масуда, Г. Хекматияра и хезарейские отряды оставили Кабул. Фактически это было беспорядочное бегство. Были сведения, что в последний момент А.Ш. Масуд предложил Наджибулле покинуть столицу вместе с его войсками, но тот отказался и решил остаться в Кабуле до конца. Впрочем, в миссии ООН его никто не удерживал, и в наступившей суматохе он мог легко затеряться в толпе отступавших и бегущих из столицы людей, но он этого не сделал. Он только настоял, чтобы бывшие с ним рядом все эти годы преданные ему Тухи и Джафсар ушли из миссии и постарались добраться до Индии, что они и сделали. С Наджибуллой остался только брат Ахмадзай. Кто знает, может быть, Наджибулла все еще надеялся на гарантии, данные ему Бутросом Гали, и на экстерриториальность миссии ООН, которую талибы не посмеют нарушить. Однако экстремисты-фанатики почти сразу же ворвались в миссию, схватили Наджибуллу и его брата, устроили в здании погром.

По рассказам сторонников А.Ш. Масуда, оставшихся в Кабуле, Наджибулла в последние часы своей жизни вел себя мужественно, отверг провокационные предложения талибов, даже применил против своих мучителей свою недюжинную физическую силу. Своей честью он не поступился. Его подвергли истязаниям и пыткам, полуживого привязали веревкой к автомашине и волокли по улицам Кабула, а потом повесили рядом с братом у ворот резиденции афганских правителей в центре города. Афганский историк Губар сказал: «Жизнь и гибель Наджибуллы сломали преграду к вечному впадению реки его бытия в поток истории Афганистана». Очевидно, что Наджибул-ла как государственный и политический деятель рос буквально на глазах, и кто знает, как повернулась бы судьба Афганистана, не случись того, что произошло 27 сентября 1996 года.

Но история не знает сослагательного наклонения. Лишь по прошествии многих лет она позволяет в сравнении увидеть истинный масштаб таких деятелей, как Наджибулла, и оценить его мужество и преданность интересам афганского народа.