Эротизация образа сестер милосердия
Эротизация образа сестер милосердия
Еще во времена Русско-японской войны ходили разговоры об аморальном поведении сестер милосердия. Показателен анекдот того времени: «Японцы согласны отказаться от Порт-Артура, но условия нам: найдите пять попов не пьющих, пять интендантов взяток не берущих, пять студентов не битых, пять мужиков сытых, пять сестер не пробитых»{298}. Но в годы Первой мировой войны солдаты порой противопоставляли наиболее распространенные пороки этих двух военных конфликтов начала XX века: «…японскую войну их благородия пропили, а эту с милосердными сестрами <…> прогуляли». Уже в конце ноября 1914 года некий поляк сообщал своему соотечественнику об «офицеришках», которые якобы «всеми силами стараются удирать от пули и под разными предлогами отлучаются в Варшаву для забавы с сестрами милосердия»{299}.
В августе 1915 года некий военнослужащий, находившийся в рядах действующей армии, счел даже нужным заступиться за репутацию сестер милосердия. В частном письме он писал: «Удивительный народ наши солдаты. То же скажу и об офицерах и о сестрах. Много, конечно, про них говорят дурного, но больше ерунду. Сестре обыкновенно ставят в вину, если она поболтает с офицером, или пройдется с ним по улице, а забывают, что они выносят, когда есть работа»{300}. Автор опровергал слухи, с его точки зрения, безосновательные, которые, очевидно, были весьма распространены: «Много говорят». Можно предположить, что толки о распущенности сестер милосердия имели широкое хождение.
Писали современники об этом действительно немало. Санитар Красного Креста сообщал в своем письме в июле 1915 года: «Днем процветает пьянство, а ночью офицеры проводят время с сестрами <…> Упомяну и о передовых отрядах. Нет такого отряда Красного Креста, где бы не было веселого дома, на который тратят наши трудовые гроши, пожертвованные на Кр. Крест»{301}.
Подобные образы кокетливых сестер милосердия, сопровождавших власть имущих на фронте и в тылу, получили дальнейшее распространение среди российских солдат. Негативное отношение к сестрам милосердия нашло отражение в армейском фольклоре. В стихотворении «Германско-русский бой», которое ходило на фронте по рукам в списках, эта тема получила развитие:
Раньше не было у нас сестер,
Но лечили все равно,
Попроси солдат напиться,
Кричат «Дело не мое»…
Капитан идет с сестрою,
Да и поп себе нашел.
Генерал идет под руку,
Кричит шоферу: «Пошел»…{302}
Показательно и другое незамысловатое стихотворение поэта-солдата:
А сестрички, как лисички,
С крестом красным на груди,
Высоко подняли юбки
И бежали впереди{303}.
По-видимому, первоначально кое-где военные власти даже пытались не допускать присутствия женщин среди медицинского персонала в районах боевых действий (выше уже писалось о соответствующем приказе Верховного главнокомандующего). В сентябре 1914 года некий фронтовик писал о высоком боевом духе солдат своего соединения и о факторах, на него влиявших: «Большую роль сыграло теперь также отсутствие водки и женщин. В действующую армию не допускаются даже сестры милосердия. И это очень хорошо»{304}. Но эта инициатива местного командования все же была исключением.
В то же время сестры милосердия олицетворяли и моральное разложение тыла, о котором стали все чаще говорить современники после годовщины войны. Житель Витебска писал в декабре 1915 года:
Все с ума посходили в вихре удовольствий, франтовства, безумных трат, благодаря неожиданной волне шалых денег. Забыто увлечение лазаретами, койками и пр. «Сестры», являвшие подвиги в прошлом году, занялись теперь флиртом и т.п. и по свидетельству москвичей очень у них похоже на «пир во время чумы»{305}.
Показательно, что автор письма фиксирует и некоторую динамику общественного сознания: аморальное настроение конца 1915 года противопоставляется патриотическому подъему 1914-го. И в том, и в другом случае именно сестра милосердия является воплощением меняющихся общественных настроений.
Со временем сестра милосердия для солдат-фронтовиков стала символом разврата, «тылового свинства». Наряду с «мародерами тыла» и штабными офицерами, отсиживающимися вдали от передовой, сестра милосердия становится олицетворением легкомысленного тыла, забывающего о нуждах окопников. Появились такие термины, как «сестры утешения», «кузины милосердия», а штабные автомобили стали именоваться в солдатских разговорах «сестровозами». В некоторых госпиталях и санитарных поездах действительно господствовали весьма вольные нравы, на глазах у солдат порой разыгрывались оргии с участием офицеров и медицинских сестер (сказался и запрет на распространение спиртных напитков — госпиталь был единственным местом, где относительно легально можно было достать спирт, известное распространение получили там и наркотики). Фронтовик писал домой, в Казанскую губернию: «Вот посмотрели бы сейчас, что тут делается; у офицеров пир горой, два оркестра играют на смену, офицеры все пьяные, а с ними и сестры, но не милосердия, а без милосердия». В солдатских слухах эти госпитальные и штабные оргии, действительные и воображаемые, становились более частыми, ужасными и живописными.
В то же время некоторые профессиональные проститутки, подражая патриотической и элегантной моде дам высшего света, использовали столь популярную и привлекательную форму сестер Красного Креста. Показательна заметка «Присвоение формы», опубликованная в газете «Голос Калуги» уже после революции, 27 июля 1917 года:
На днях в комиссариат 1-го района была доставлена некая Елена-Бальбина Кристиановна Тим, задержанная в сквере у зимнего городского театра в форме сестры милосердия. В комиссариате выяснилось, что Тим никогда сестрой милосердия не состояла и права на это звание не имеет. О задержании Тим составлен протокол, и дело передано судебному следователю. Не лишним будет отметить, что Тим в форме сестры милосердия щеголяла в Калуге уже довольно с давних пор (!) и своим часто непристойным поведением компрометировала сестер милосердия Российского общества Красного Креста. Тим происходит из остзейских немок. Попала она в Калугу с каким-то городовым бывшей Белостокской городской полиции{306}.
В вину этой даме вменяется прежде всего «непристойное поведение» и незаконное использование формы, но упоминание о ее немецком происхождении и связи с представителем «старого режима», который покровительствовал аморальной немке, дополняет и подтверждает ее общую негативную характеристику. Это не может не напомнить распространенные обвинения в адрес бывшей императрицы.
Популярная форма использовалась и уголовными преступницами разного рода. В годы мировой войны в прессе нередко появлялись сообщения и о неких миловидных «сестрах милосердия», промышлявших мошенничеством{307}. Так, в начале 1915 года в Петрограде и его пригородах была замечена красивая молодая дама в форме сестры милосердия, с георгиевской лентой на груди. Она держала себя с таким апломбом, что все ее принимали за важную особу, чем аферистка успешно и пользовалась, беззастенчиво обирая простодушных патриотов. Когда же «сестру милосердия» задержали, то выяснилось, что она действовала не в одиночку. Полиция приняла меры для того, чтобы обезвредить шайку преступниц: «По всем станциям железных дорог даны телеграммы о наблюдении за проезжающими девушками в форме сестер милосердия». Однако этот прием понравился многим мошенницам, полиция продолжала отлавливать новых «аристократок» в краснокрестной форме{308}.
Тема неблаговидного поведения медицинских сестер развивалась в некоторых популярных сочинениях, обличавших «старый режим», которые в обилии печатались после февраля 1917 года. Так, утверждалось, что великий князь Борис Владимирович «на войне завел целый гарем, причем те же кокотки носили здесь платье сестер милосердия»{309}.
Изображения кокетливых сестер милосердия в годы войны пользовались спросом у солдат и офицеров. Прапорщик 39-го Сибирского стрелкового запасного полка С.Н. Покровский 26 марта 1916 года зашел в Томске в кинематограф, там производилась продажа открыток в пользу беженцев. Продавщица обратилась к нетрезвому офицеру, сказав, что у нее есть изображения «очень хорошеньких сестер милосердия». Заинтересовавшийся Покровский опустил деньги в кружку, но, очевидно, ожидания его не оправдались: как гласит документ, продавщица протянула ему открытку, изображающую «ГОСУДАРЫНЮ ИМПЕРАТРИЦУ с Августейшими дочерьми». Покровский начал отказываться: «Царская фамилия… не нужно… ну их, я думал, что-нибудь другое, а этого мне не надо». Но в этот момент он был оттеснен публикой от стола. Желая все же вернуть полученную открытку, прапорщик бросил ее на стол продавщицы, причем открытка, скользнув по столу, упала к ней на колени. Этот незначительный эпизод послужил основанием для доноса и возбуждения против офицера дела об оскорблении членов императорской семьи{310}. Но как современниками воспринималась характеристика царицы и царевен как «очень хорошеньких сестер милосердия»?
Очевидно, прапорщик Покровский стал жертвой модного, распространенного увлечения: картинки «очень хорошеньких» девушек в форме Красного Креста стали допустимыми для публикации эротическими образами, весьма распространенными среди военнослужащих. Очевидно, именно в годы Первой мировой войны медицинская сестра стала важным образом массовой культуры, образом, приобретавшим определенную эротическую нагрузку. В известной книге Магнуса Хиршфельда, посвященной культуре Первой мировой войны, эротическим образам медицинских сестер отведена целая глава{311}. Показательно, что Хиршфельд использовал французские, британские и, главным образом, немецкие и австрийские источники. Очевидно, русский материал был ему практически неизвестен. Следует отметить, что в России художники и писатели были гораздо скромнее в своей эротизации образа сестры милосердия. Скорее всего, речь идет о каком-то ином уровне самоцензуры, ибо в подцензурных изданиях перепечатывались некоторые тексты и изображения весьма кокетливых сестер милосердия, опубликованные ранее в английских и французских журналах, причем на фоне оригинальных произведений российских авторов они выделяются своим более откровенным эротизмом. Так, иллюстрированный журнал «Солнце России» перепечатал рисунок из английского издания «The Illustrated London News», а затем огрубленный, раскрашенный и менее эротичный образ сестры милосердия украсил даже обложку женского журнала{312}.
Производители почтовых открыток также печатали изображения миловидных девушек в форме Красного Креста, что свидетельствовало о востребованности подобных образов. Иногда же сестры милосердия становились персонажами совершенно порнографических изображений, производившихся нелегально. Показательны две непристойные открытки с общим названием «Первая помощь». На одной из них показана огромная очередь российских солдат, стоящая перед палаткой, украшенной флагом Красного Креста. Солдаты с карикатурно увеличенными возбужденными половыми органами ждут своей очереди, в то время как двое из них уже занимаются любовью с сестрами милосердия. На другой непристойной картинке «очень хорошенькая» дама в форме Красного Креста ублажает сразу двух лихих кавалерийских офицеров в медицинском пункте. Очередь возбужденных военнослужащих разного ранга тянется из палатки на улицу, в то время как другая сестра милосердия всячески зазывает все новых пациентов-клиентов{313}. Можно с уверенностью предположить, что таких открыток было весьма много, однако они не сохранились в книгохранилищах. На комплектование коллекций библиотек, музеев и архивов оказывали сильное воздействие и цензура властей, и самоцензура администраторов и хранителей фондов открыток, отвергавших «непристойные изображения».
Военные власти безуспешно пытались бороться с деморализующей атмосферой госпиталей. В тылу, однако, эти меры подвергались критике: «А начальство занимается приказами на тему о том, чтобы офицеры не ухаживали за сестрами милосердия», — записал 19 декабря 1915 года в своем дневнике историк Сергей Петрович Мельгунов{314}.
В этой обстановке немецкие сестры милосердия, приезжавшие в лагеря для германских военнопленных в России, даже стеснялись своего костюма со знаками Красного Креста, на улицах провинциальных русских городов они нередко становились жертвами домогательств, их считали доступными женщинами. Сестра милосердия в белой и аккуратной привлекательной форме стала центральной фигурой сексуальных фантазий и одновременно ненависти фронтовиков: «Начинаешь чувствовать ненависть к женщине. Крест, красный крест, бывший прежде символом милосердия, любви к ближнему, самопожертвования, теперь ярко, грубо кричит: продается с публичного торга. О, с какой ненавистью смотрят на них раненые солдаты». Некоторые сестры милосердия, недовольные постоянными сексуальными домогательствами со стороны военнослужащих, покидали фронт, но и их собственные рассказы о пережитом могли служить подтверждением самых невероятных слухов о поведении их коллег{315}.[36]
Показательна и негативная реакция некоторых крестьян на правительственную информацию о том, что царь торжественно награждает орденами и медалями сестер милосердия. Она нашла отражение в некоторых делах по оскорблению императора: «Он за то им дает, что с ними живет на позиции, которую полюбит, той и дает крест <…>
Лучше бы Государь прицепил их сестрам милосердия на <…> за то, что полюбил их», — заявил некий крестьянин в ноябре 1915 года{316}.
Если солдаты обвиняли в разврате всех командиров, то фронтовые офицеры упрекали в этом штабистов и тыловиков, а младшие офицеры адресовали это же обвинение старшим по званию. Уже в начале марта 1915 года молодой офицер-артиллерист в частном письме сообщал:
У нас на передовых позициях командуют только прапорщики, да подпоручики, а высшее начальство по блиндажам и окопам с сестрами милосердия наслаждается…
В том же году другой офицер писал своей знакомой:
Я очень рад, что ты не увлеклась модным стремлением попасть в сестры милосердия и не попала в этот омут тыла армии, где на одного честного человека приходится тысяча мошенников и авантюристов. Я считаю, что 99% сестер милосердия и женщин доброволиц — сомнительной нравственности авантюристки, подобно нашим санитарам, в «честности» которых мы имеем много случаев убедиться{317}.
Некий фронтовой офицер писал в октябре 1916 года:
Сестры земского союза это <…> горничные, жидовки и курсистки. Короче говоря — гарем сотрудников. Про всех сестер скажу, что их престиж очень пал. Насколько высоко было их знамя в Крымскую кампанию, настолько низко теперь. Солдаты их тоже не уважают. Продают себя легко и очень дешево. Писал бы о многом, но нельзя{318}.
Однажды группа возмущенных офицеров направилась к генералу: «Начальство на пикниках с сестрами милосердия, они же все — б…!» Генерал возразил, что его жена тоже работает в госпитале, офицеры несколько смутились, но стояли на своем{319}.
Отзвуки крайне негативного отношения к сестрам милосердия можно почувствовать в докладе представителя войсковых комитетов Западного фронта на заседании Гельсингфорсского совета депутатов армии, флота и рабочих 29 апреля 1917 года. В числе важнейших задач, стоявших перед армиями фронта после революции, оратор называл «удаление сестер милосердия, так как большинство из них опорочивает армию своим поведением…»{320}.