ИНО ВЧК начинает действовать

ИНО ВЧК начинает действовать

Весной 1920 года в Особом отделе был организован Иностранный отдел. В том же году, 20 декабря, исполняя решение революционного правительства. Ф. Дзержинский подписал приказ № 169 о создании Иностранного отдела (ИНО) ВЧК. Эту дату и принято считать днем рождения внешней разведки революционной России. Ее первым начальником был назначен Я. Давыдов (Давтян).

Разведку пестовали люди, готовые пожертвовать собой во имя идеалов революции. Они и представить не могли, что уготовит им судьба, какие испытания предстоит вынести. «Тонок» был слой интеллектуалов в партии большевиков, и многим из них пришлось сложить головы. Кому в борьбе с контрреволюцией, кому под гильотиной сталинских репрессий… Случается, иные авторы наделяют и палачей, и жертвы маниакальными чертами. Однако не все так просто.

Феликс Дзержинский, по своему собственному признанию, просмотрел измену левых эсеров в ВЧК. Мятеж, поднятый ими летом 1918 года в Москве, Ярославле, Рыбинске, сопровождался жестокими расправами над коммунистами. Дзержинский мужественно подал в отставку.

Мятеж и другие события тех дней ярко высветили личность Якова Петерса. После провала своего восстания партия левых эсеров начала террористические акции против видных большевиков. 20 июля 1918 года был убит комиссар по делам печати М.М. Володарский, 30 августа – председатель петроградской ЧК М.С. Урицкий, тяжело ранен В.И. Ленин.

Террористку Фанни Каплан Петерс допрашивал «по горячим следам», ночью 30 августа. Ему первому она назвала себя, рассказала о давнем, еще в молодости, аресте в Киеве – тоже за террористический акт; на каторге познакомилась с Марией Спиридоновой и примкнула к левым эсерам.

«Я долго доказывал ей, – писал Петерс, – что преступление, которое она совершила перед рабочими.., чрезвычайно тяжелое. В конце концов она заплакала, и я до сих пор не могу понять, что означали эти слезы: или она действительно поняла, что она совершила самое тяжелое преступление против революции… или это были просто утомленные нервы».

Те дни словно испытывали моральные качества всего общества. Выброс ненависти и возмездия, этих спутников психологии люмпена, в среде революционных масс, у многих большевистских лидеров был потрясающим. Толпы рабочих осаждали тюрьмы, требуя расправы с арестованными контрреволюционерами. Погромы и грабежи захлестнули богатые кварталы. 5 сентября 1918 года Совнарком принял постановление о «красном терроре». Тогда же петроградские чекисты арестовали и расстреляли пятьсот ни в чем не повинных заложников.

Похоже, Россию захлестывал народный бунт, которого боялся А.С. Пушкин и пророчески предчувствовал Ф.М. Достоевский в «Бесах», когда говорил о возможном прорыве в русском обществе насилия, нечаевщины как последствий «рационалистических утопий».

Именно в те дни Яков Петерс, исполнявший обязанности председателя ВЧК вместо подавшего в отставку Дзержинского, назвал красный террор «истерическим террором». В интервью еженедельнику «Утро Москвы» он сказал, что это результат «растерянности и паники среди мягкотелых революционеров, ставших чересчур свирепыми»; события в Петрограде расценил как «неприглядную политическую истерику». Раненый Ленин потребовал от рабочих «сдержать гнев» и запретил местным ЧК расстрелы без суда и следствия.

Отмену «красного террора» исследователи связывают с именем Кропоткина. Действия большевиков, особенно расстрелы заложников, возмутили старого революционера. Эти акции он назвал «недостойными руководителей социальной революции». По его мнению, они вели к возвышению «полиции, становящейся верховной властью в каждом городе и деревне», и были способны лишь установить «режим самой злостной реакции». Именно под влиянием Петра Кропоткина, как свидетельствуют современники, Ленин отменил разрешение, данное ранее местным отделам ЧК на расстрелы без суда и следствия. Видимо, за это склонный к идеализации Бернард Шоу назвал князя «одним из святых столетия»2.

Но рубикон был перейден. Отмена частной собственности и беспредел государственного террора неумолимо вели Россию к гражданской войне. Историческая возможность развития советской власти на двухпартийной основе, появления новой демократии была упущена.

В марте 1918 года Россия и Германия заключили Брестский мир. Россия вышла из войны. Большевики отказались от каких бы то ни было долгов и обязательств перед вчерашними союзниками. А суммы, напомню, были немаленькие. Одной только Франции российские долги составляли более пятнадцати миллиардов франков.

«Армия Черчилля» на юге России

Вечером 11 ноября 1918 года, когда было подписано перемирие с Германией, Ллойд Джордж, премьер-министр коалиционного правительства и Уинстон Черчилль, в ту пору министр военного снабжения, обедали в резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10. С лондонских улиц доносились радостные крики, песни. Столица ликовала. Однако два крупнейших политических лидера Великобритании были настроены на другую волну. Русскую. Как быть с российской революцией? Собеседники считали, что «подчинить своей власти бывшую русскую империю – это вопрос не только военной экспедиции, это вопрос мировой политики». Нужно постепенно втянуть Германию в «освобождение» России.

Черчилль, человек дела, энергично взялся за организацию интервенции и поддержки контрреволюционных сил. В ночь на 16 ноября 1918 года «союзная» эскадра вошла в Черное море. Интервенты захватили Одессу, Севастополь, Новороссийск… В декабре двадцатитысячный корпус английских, американских и французских войск оккупировал Мурманск и Архангельск. В Омске при трехсоттысячной армии адмирала Колчака находилась группа иностранных советников во главе с французским генералом Жанненом. Черчилль не считал существенными разногласия между различными контрреволюционными группировками. Лишь бы свалить большевиков.

Об этом свидетельствовал Борис Савинков, известный лидер партии эсеров. Эмигрировав в 1919-м году, он занимался организацией помощи белым армиям. Однажды встретился и с Черчиллем. «Черчилль мне показал карту юга России, где флажками были указаны войска Деникина и ваши войска, – показывал Савинков на военной коллегии Верховного Суда РСФСР. – Он показал мне деникинские флажки и вдруг сказал: «Вот моя армия».

На свою долю от чужого пирога нацелились японцы. В 1918 году японские войска оккупировали российский Дальний Восток.

Реальность японской экспансии и закрепления соперника в этом богатейшем регионе всерьез обеспокоили американцев, опасавшихся ущемления своих интересов. Во Владивостоке высадился американский экспедиционный корпус под командованием генерала Грэвса. Формальным поводом прибытия войск США в Приморье была объявлена «необходимость порядка на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД)» и «пропуск за границу чехословацких войск», которые, как известно, принимали участие в гражданской войне в России на стороне контрреволюционных формирований. Американский корпус оккупировал район близ Спасска. Однако господствующие позиции на Дальнем Востоке все же занимали японские интервенты.

В таких исключительно сложных военно-политических условиях делала свои первые шаги внешняя разведка Советской России. Ей изначально сопутствовала удача. Не слепая. И не случайная. А закономерное следствие высокого интеллектуального уровня разведчиков первого набора. Им оказались по плечу замыслы стратегического масштаба. Комбинированное воздействие на ситуацию, рассчитанное на раскол в рядах противника. Ослабление одного из неприятелей за счет соглашения с другим. Вскрытие противоречий и «уязвимых мест» потенциальных врагов. Действия в кризисных ситуациях…

В экстремальной обстановке 1918 года большевики сумели привлечь на свою сторону часть разведывательного аппарата старой России, в особенности военную разведку.

Разведывательный центр Генштаба русской армии направлял работу официальных и тайных агентов за рубежом, а также руководил деятельностью военных атташе под крышей российских посольств и консульств. На счету русской военной разведки было немало блестящих операций. Так, в 1906 году военный атташе в Вене Марченко завербовал руководителя австро-венгерской разведки полковника Ределя, а военный разведчик Зенкевич спустя четыре года – полковника австро-венгерского Генштаба Яндржека.

Большевикам генералы Генштаба службу служить не собирались, и он, по существу, свернул свою деятельность. Однако Советское правительство предложило российским военным атташе выполнять свои обязанности. Только двое из них, атташе в Японии и Персии, согласились сотрудничать с новой властью. Негласные военные агенты за рубежом, как говорится, легли на дно.

Но контрразведывательная часть русского Генштаба («Военный контроль») продолжала нести службу даже после большевистской чистки. Теперь, правда, под присмотром комиссаров, направленных во все подразделения контрразведки. Власти отпустили необходимые средства, и старая контрразведка активно использовала свою агентуру. В Петрограде, к примеру, она вела наблюдение за датским, шведским, румынским, китайским и японским посольствами. Самым крупным по тому времени делом было наблюдение за представителями австро-германской и турецкой военных делегаций, прибывших в Петроград в связи с мирными переговорами в Брест-Литовске.

В декабре 1917 года контрразведка Московского военного округа разоблачила заговор польских легионеров под командованием Ю. Довбор-Мусницкого. Этот генерал-лейтенант русской армии возглавил 1-й польский корпус легионеров и готовился нанести удар с тыла по русским войскам в районе Смоленска в случае наступления германских частей. Несмотря на арест членов подпольного «исполнительного комитета», готовивших измену, мятеж предотвратить не удалось. Его подавление в январе-феврале 1918 года потребовало много сил.

Самым первым, чисто «советским» агентом, пожалуй, можно считать А.Ф. Филлиппова, до революции издателя газеты «Деньги», которого привлек к секретному сотрудничеству «на идейно-патриотической основе» Феликс Дзержинский. Филиппов, хорошо известный в промышленных и банковских кругах Российской империи, убедил адмирала Развозова перейти на сторону большевиков и выступить во главе русского флота, находившегося в то время в финских портах. Это было в начале 1918 года.