Глава четвертая. От Красного до Немана. «Жалкие арабы Севера» добивают остатки наполеоновских войск. Катастрофа на Березине. Первые рейды в Европу. Финал «грозы 12-го года».

Глава четвертая. От Красного до Немана. «Жалкие арабы Севера» добивают остатки наполеоновских войск. Катастрофа на Березине. Первые рейды в Европу. Финал «грозы 12-го года».

Отступавшая наполеоновская армия спешила к Смоленску в надежде найти здесь теплый кров и отдых, провиант и фураж. Однако смоленский гарнизон и местный комендант Пюибюск находятся в большой тревоге: Смоленщина охвачена партизанской «малой войной», казачьи отряды с большой дерзостью действуют прямо под стенами города. Пюибюск заносит в свой дневник такие записи:

«Собранные мною около города большие стада скота отбиты неприятельскими легкими отрядами…»

«Отряды наших войск, расположенные в окрестностях города, принуждены спасаться от русских разъездов в самом городе…»

«Подвоз продуктов из деревень прекратился, и два наших транспорта с 65 нагруженными фурами и 150 лошадьми у нас отбиты…»

Смоленск не стал надежным убежищем для наводнивших его наполеоновских войск. Город, сильно пострадавший от пожара в ходе Смоленского сражения начала войны, был пуст и небезопасен. Вскоре в его окрестностях появились казачьи партии. С городских высот было хорошо видно, как они бродили по заснеженным холмам, то и дело завязывая перестрелки с теми неприятельскими войсками, которые нашли себе приют под городскими стенами, в предместьях Смоленска.

Казачьи налеты на городские окрестности словно подстегивали неприятеля, так мечтавшего получить хотя бы самый непродолжительный отдых под защитой крепостных стен Смоленска. Но в итоге получилось иное. Все чаще стали случаться и взятие с боя большого числа военнопленных, и сдача добровольная, когда военные люди Бонапарта думали таким образом избежать гибельных ужасов войны.

Однажды среди пленных платовские казаки обнаружили знаменитого итальянского певца Тарквинио, который со всем блеском давал концерты в Московском Кремле. После этого каждый вечер по дороге или на биваках обладатель великолепного сопрано услаждал мелодическим пением досуг казаков, которые иногда «соединяли свои грубые голоса» с голосом Тарквинио. Так прославленный итальянский певец без всяких опасностей для себя, надежно и заботливо охраняемый новыми почитателями своего таланта, добрался до города Вильно.

По Смоленской дороге и дорогам из Смоленска на запад катилась волна бежавшей Великой армии, еще сохранявшей до Березинской переправы видимость организованности. Хотя казачьи партии при налетах на дороги и неприятельские станы все реже и реже встречали ожесточенное сопротивление тех, кто еще не распрощался с личным оружием. Преследователей и после Смоленска продолжало поражать наличие в воинских колоннах людей гражданских, самых разных по своему положению.

Среди беглецов из Москвы оказалась известная французская актриса Фюзи. Она ехала в собственной карете, имела слуг и в начале пути не знала особых печалей. Но когда ее карета оказалась в колонне людей, отставших от своих частей, актриса познала страх перед казаками, которые то и дело совершали набеги на столбовую Смоленскую дорогу. Фюзи обратилась с вопросом к офицеру, который командовал солдатами, окружавшими ее карету:

– Скоро ли мы догоним главный отряд, а то на нас опять нападут казаки?

Офицер, как писала Фюзи, со злобой ответил актрисе, своей соотечественнице:

– Можете быть спокойны, мы никогда его не догоним, так как если нас не захватили этой ночью, то это случится завтра утром, мы не можем этого избегнуть…

Французской актрисе, оставившей после себя интересные мемуары о бегстве из России, сумевшей пережить события у Березинской переправы, откровенно повезло в 12-м году. Оставшись без собственной кареты, она переехала границу в карете престарелого маршала Лефевра, который совершил поистине рыцарский поступок, вернув к жизни замерзающую женщину большим стаканом крепкого кофе и приказав завернуть ее в меха.

По пути к Березине командиры воинских частей корпусов Великой армии, которые еще не растеряли по пути организованность и строй, столкнулись с таким явлением, как повальный страх подчиненных перед казаками. Тем стало казаться, что каждый березовый лесок, встречавшийся у дороги, таит казачью засаду. Если в занятой уцелевшей деревушке ночью загорался дом, то это обязательно приписывалось подкравшимся в ночи казакам. Если у спящего кавалериста ночью уводили его коня, то потерпевший сваливал беду на казака, но не своего безлошадного соседа, неизвестно куда скрывшегося с бивака еще до утра. Мародеров, убитых за грабеж местными крестьянами, называли жертвами все тех же неуловимых казаков.

…Главная русская армия продолжала идти параллельно пути Великой армии. Она под Смоленском, по сути дела, выполнила тот же Тарутинский маневр под Москвой. Прибыв 1 ноября в Щелканово, главнокомандующий отправил на Красненскую дорогу летучие отряды Орлова-Денисова и Ожаровского. Генерал-фельмаршалом М. И. Голенищевым-Кутузовым им ставилась задача разведать то, что творилось на главном пути бегства Бонапарта из российских пределов.

По дороге к Красному, в Пронино, казаки Орлова-Денисова «разогнали разные неприятельские депо, пленив 1300 человек. В той ситуации они сделали еще одно, но более важное дело: была отбита тысяча лошадей, предназначенных для артиллерии и следовавшие в Смоленск, 100 телег с хлебными и винными припасами, а также стадо рогатого скота, предназначенного на провиант смоленскому гарнизону».

В Червонном ночью казаки напали на часть сил Польского корпуса Понятовского, который двигался в Могилев для переформирования. Понятовский, видя, что дорога туда ему отрезана казачьей конницей, возвратился в Смоленск. Генерал-адъютант В. В. Орлов-Денисов отправил в Главную армейскую штаб-квартиру донесение большой важности: вражеские пленные офицеры в один голос утверждали, что император Наполеон имеет твердое намерение не оставаться в Смоленске.

Информация, каждодневно поступавшая из летучих отрядов с казачьими хорунжими и сотниками в Главную штаб-квартиру, позволяла полководцу Михаилу Илларионовичу Голенищеву-Кутузову продолжать строить «золотой мост» для бегства императора французов из России. Строить весьма успешно: наполеоновская армия уже перед Смоленском мало чем напоминала боевую единицу в виде огромной армии.

Но все же ядро ее оставалось способным сражаться и открывать себе дорогу к спасению штыками и ружейными залпами. Это ядро состояло из ветеранов наполеоновских войн и императорской гвардии. Наполеон, как величайший в истории Франции полководец, был верен себе: он знал, что еще не все потеряно, что по ту сторону российской границы у него стоят под ружьем многие десятки тысяч солдат. И главное – император французов продолжал верить в свою полководческую звезду.

Главным свидетелем процесса разрушения армейского организма его «интернациональных» войск, и главным виновником гибели бонапартовского европейского воинства на Смоленской дороге стало казачество. Это была, не посчитая сказанное громкими словами, его историческая миссия в Отечественную войну 1812 года.

По сути дела, октябрь месяц решил судьбу Великой армии. Начальник ее Главного штаба маршал империи Л. А. Бертье, князь Ваграмский, Невшательский и Валанженский, генерал-полковник швейцарских войск за день до его прибытия в Смоленск отправил Бонапарту донесение следующего содержания:

«Долгом поставляю донесть Вашему Величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше за последние три дня. Только четвертая часть солдат остается при знаменах; прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья.

Какие ни были бы ваши дальнейшие намерения, но польза службы Вашего Величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимы продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; многие умерли на дороге и на биваках.

Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и подает опасение, что если скоро не отвратим его, то не будет у нас войск в сражении».

Черновое донесение Бертье, написанное рукой самого маршала Франции, было перехвачено вместе с курьером казаками. Долгое время оно, как реликвия войны 12-го года, хранилось в Военном министерстве России и впервые было напечатано в 1846 году.

Начальнику Главного штаба Великой армии Луи Александру Бертье не верить было просто нельзя. Ведь не случайно же современники называли его «мозгом наполеоновской армии», пользовавшимся полнейшим доверием императора французов.

Великая армия в корпусных колоннах подкатывалась к Березине. С таким же перенапряжением сил спешили к этой судьбоносной реке «грозы 12-го года» преследователи. Казачьи войска продолжали служить авангардом кутузовской Главной армии.

…Еще до Березины, как писали очевидцы, казаки «стали предметом ужаса всей армии» императора Наполеона. Число их не только не уменьшалось, а увеличивалось за счет местных крестьян, становившихся партизанами, вооруженными пиками («этим национальным русским оружием») или просто кольями с железным острием на конце. Начиная со Смоленщины всадники на маленьких лошадках и в черных барашковых шапках следовали вдоль походных колонн неприятеля, атакуя их при каждом удобном случае.

Казачьи отряды на всей коммуникационной линии Великой армии, начиная от Москвы до Вильно, нападали на блокгаузы – укрепленные этапные пункты с постоянным гарнизоном в них. Блокгаузы находились на расстоянии 20–30 верст друг от друга и представляли собой следующее фортификационное сооружение. На квадратной площади, огороженной рвом и палисадом (частоколом), были возведены бараки, в которых проживал пехотный гарнизон. В его задачи входило конвоирование проезжавших курьеров, сопровождение проходивших обозов. В блокгаузах обычно ночевали маршевые роты и батальоны, эскадроны, следовавшие на пополнение армейских полков и дивизий Великой армии. Здесь же устраивались склады с провиантом и фуражом, «добытым» в окрестных селениях.

Командиры армейских партизанских отрядов и казачьих партий довольно быстро распознали, что блокгаузы представляют для них ценную во всех отношениях военную добычу. Поэтому они с желанием устраивали налеты на эти вражеские укрепления, превращая коммуникационную линию французов в «огнедышащую дорожную цепь». Императору Наполеону приходилось постоянно усиливать охрану линии блокгаузов, на что у него ушла немалая часть маршевых пополнений, прежде всего из германских земель.

Некоторым наполеоновским мемуаристам довелось побывать в плену у казаков. Одним из таких неудачников на Березине оказался старший врач Вюртембергского конно-егерского герцога Людвига полка фон Роос, так счастливо переживший сражение на реке Чернишне и бегство по столбовой Смоленской дороге. В своих воспоминаниях он, думается, правдиво рассказал о том, как был взят в плен казаком:

«…Достигнув опушки леса, мы столкнулись с пестрой кучей себе подобных, за которой гнался отряд казаков. Я было повернул налево, чтобы снова скрыться в лес, как вдруг казак схватил меня за воротник шинели, а его пика очутилась у моих ног. «Ты офицер?» – «Да», – был мой короткий, робкий ответ. Как я ни испугался, однако в этот момент я уже овладел собой и доволен был хотя бы тем, что холодное железо его пики еще не вонзилось в меня…

У казака, безбородого молодого человека лет двадцати четырех, лицо было изрыто оспой, но нельзя сказать, чтобы оно было уродливое или злое. Он отвел меня в сторону, показывая мне знаком, чтобы я вывернул карманы и показал, что у меня есть…»

Процедура пленения полкового врача из немецких земель закончилась тем, что он добровольно расстался с 14 золотыми монетами, своими любимыми лейпцигскими часами (они-то больше всего заинтересовали казака), орденом (Почетного легиона?) и карманным хирургическим прибором (его врач тщетно выпрашивал вернуть). Казак оставил пленному из вещей курительную трубку с табаком, ножницы, перевязочные средства и кофе, который де Роос так бережливо расходовал на свои нужды во время отступления.

Когда наполеоновские войска вступили на белорусские земли, то в Орше, где сохранился мост через Днепр, нашлись склады провианта, которого хватило только для императорской гвардии. Однако положение дел с продовольствием для прочих войск складывалось обнадеживающе: здесь по пути лежали не разграбленные в начале войны селения. Отставших от своих частей мародеров-«одиночек» стало еще больше, что заметно облегчало преследователям-казакам дело пленения наполеоновцев. Французский мемуарист свидетельствовал:

«В здешних местах было, впрочем, много продовольствия; что было, несомненно, благом для армии, но в то же время и большим злом, так как многие, оставшиеся до сих пор под знаменами, видя, что в деревнях царит изобилие, покидали свои ряды, чтобы отправиться на поиски продовольствия, и лишь очень немногие из них возвращались обратно. Солдатам очень нравилась жизнь одиноких путников, обещавшая им еду, независимость, приют под кровом и теплый ночлег, взамен жизни на бивуаках – почти всегда без пайков – и тяжелых ночных караулов на морозе.

Правда, казаки и вооруженные крестьяне захватывали ежедневно много отставших, так как они по большей части побросали свое оружие, чтобы легче было идти, а также для того, чтобы у начальства не являлось искушения заставить их возвратиться в ряды: за отсутствием ружей они были бы там бесполезны».

Будучи в Орше, наполеоновский адъютант де Кастеллан сделал в походном «Дневнике» такую запись: «19-го на рассвете, около семи часов утра, у нас была тревога. За городом показались казаки и заставили бежать пять или шесть тысяч отставших солдат, которые ворвались в город с криками: «К орудию, неприятель!» Гвардия приготовилась к битве. Приготовились отбивать нападение тысяч двадцати человек. Все ограничилось дюжиной казаков».

Де Кастеллан видел казаков в деле еще до Орши. Их небольшой отряд с пушкой пересек путь французам незадолго до прибытия в город императора. Они заманивали противника в засаду, которая таилась поблизости. Какое-то число пеших кавалеристов увязались за «отступавшими перед ними в страхе» казаками. Дело закончилось тем, что «полковник 12-го кирасирского полка был взят в плен со многими офицерами».

В наполеоновских войсках, сходившихся воедино в Орше, имелось еще немало людей, способных сражаться до конца. Равно как и тех, кто готов был командовать такими людьми. Не случайно же маршал Мишель Ней сказал офицеру, прибывшему к нему от князя Экмюльского, то есть маршала Луи Никола Даву: «Все русские на свете со своими казаками не помешают ему пройти» по дороге из Смоленска на спасительный запад.

Казаки до самого последнего дня войны занимались истреблением неприятеля. 21 ноября император Наполеон в своем 29-м Бюллетене писал о испепеляющей беде, свалившейся на его армию при бегстве из пределов России: «Русские… окружили со всех сторон наши колонны казаками, которые, подобно аравитянам в пустыне, охватывали обозы. Эта негодная конница сделалась грозою в тех обстоятельствах, в какие мы были поставлены».

Следует заметить, что Наполеон был одним из немногих полководцев Европы, которые, воюя против русской армии, высокомерно называли казачье войско «негодной конницей». От которой, между прочим, больше всего и досталось Великой армии по пути от Малоярославца к Березине.

…Летучие армейские и авангардные казачьи отряды на финише Отечественной войны собирали обильную «жатву» на полях брани. Вернее – на дорогах войны. Одним из таких удачливых отрядов смотрятся полки донского генерала Василия Дмитриевича Иловайского 12-го, первыми вошедшими в Москву. Он, как подлинный герой изгнания Наполеона из России, прошел со своими конными бойцами весь путь преследования неприятеля до самой границы.

После Москвы отряд внес в победную копилку не менее впечатляющие боевые успехи. Под Оршей казаки Иловайского 12-го захватывают более 500 пленных, а у Ковно (ныне Каунас, Литва) – одного генерала, 202 штаб– и обер-офицеров и 2262 рядовых. За эти славные для донского казачества дела генерал-майор награждается алмазными знаками к ордену Святой Анны 1-й степени, который он уже имел.

Подсчитано, что под командованием В. Д. Иловайского в период контрнаступления русской армии казаки захватили в плен трех генералов, 239 офицеров и 4168 солдат императора Наполеона Бонапарта.

Иловайский 12-й был одним из тех способных платовских военачальников, которые по кутузовскому приказу «сели на хвост» оступающей из России наполеоновской армии, превращая ее первоначально хорошо организованный отход в повальное бегство перед страхом полного истребления. Офицер штаба итальянской гвардии Ц. Ложье с ужасом записывал в своем походном дневнике:

«Слева – русская армия, справа – многочисленные сотни казаков, всюду вооруженные крестьяне окрестных деревень».

Иловайского 3-го можно с полным основанием называть достойным человеком в плеяде платовского генералитета: по заслугам, по доблести, по числу боевых наград. Его казаки после Бородина сражались против французов с песней, которая была сложена ими же сразу после битвы:

Вспомни-кась: бывало

За двадцать годов,

Уж давно пугало

Имя казаков.

Да, мусье и паны,

Лучше всех других

Помнят их арканы

И ногайки их.

Что казак им русский

Был не по рук —

Свидетель – французский

Глагол казак!

Храбрые казаки —

В деле удальцы,

Гнаться ль, биться ль в драке —

Прямо молодцы!

…В 1840 году Василий Дмитриевич Иловайский 12-й по состоянию здоровья увольняется со службы, проведя остаток своей жизни на Дону, в родной станице. Он ушел из жизни через двадцать лет, став одним из последних донских генералов, носителей казачьей славы Отечественной войны 1812 года. Был похоронен в Донском монастыре, в Москве.

Высочайшим указом императора Николая I имя (как вечного шефа) генерал-лейтенанта В. Д. Иловайского 12-го в августе 1904 года было присвоено 8-му Донскому казачьему полку. Он имел Георгиевское знамя, перешедшее к нему от Донского казачьего Дячкина полка. Надпись на стяге гласила: «Храброму Донскому казачьему Дячкина полку». Знамя было пожаловано в сентябре 1813 года.

Когда описывается контрнаступление русской армии, ход преследования Великой армии, то как-то забывается, что преследователи тоже терпели всякого рода неудачи, которые редко можно назвать боевыми.

При переходе через Днепр у Борисова казаки отличились вновь: они смогли, благодаря своим способностям и ловкости отыскать броды. По ним переправились на противоположный берег без потери времени не только они сами, но и два кирасирских полка. Пехота, артиллерия и зарядные ящики «не замочили ноги», перейдя водную преграду по сделанным на козлах мостам, на которых «постлали солому, поливаемую водой и скрепленную морозом». Так крепились, помимо веревок, подобные временные мосты, устраиваемые пионерами (саперами).

…Трагедия Великой армии на Березине приближалась для Великой армии неумолимо, с каждым днем. Боевой дух русской армии, тоже голодной и измотанной постоянными марш-бросками, крепился диаметрально противоположно падению духа наполеоновских войск. Тому есть и такое любопытное свидетельство.

Перед событиями на Березинской переправе в войсках 3-й Западной армии, в ее казачьих полках был зачитан приказ главнокомандующего адмирала П. В. Чичагова о важности пленения императора Наполеона. В приказе по армии говорилось:

«Наполеонова армия в бегстве; виновник бедствий Европы с ней. Мы находимся на путях его. Легко быть может, что всевышнему будет угодно прекратить гнев свой, предав его нам. Посему желаю, чтобы приметы сего человека были всем известны. Он росту малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых. Я не говорю о награде за сего пленника. Известные щедрости монарха нашего за сие ответствуют».

Казаки не стали главными действующими лицами сокрушения остатков Великой армии на Березинской переправе 14–17 ноября, хотя ожесточенные бои шли на обеих речных берегах. События на Березине были в чем-то схожи со сражением за Малоярославец: сражалась прежде всего пехота, поддерживаемая огнем артиллерии. Кавалерия не ходила здесь на главных ролях.

Император-полководец Наполеон перехитрил здесь своих противников, прежде всего в лице адмирала Чичагова и генерала Витгенштейна. Но оторваться от преследователей остатки Великой армии при всем тактическом искусстве «повелителя Франции» не смогли.

На выбранном месте переправы через Березину на виду у французов, на противоположном берегу, замаячили небольшие партии казаков. Еще сохранившие коней польские кавалеристы перешли реку вброд и заставили их отойти за болото: дело дошло до перестрелки. Однако казаки из 7-й дивизии генерала Е. И. Чаплица засели в деревне Брили, и стрелкам с гусарами (бывшими на аванпостах) польской дивизии генерала Яна Домбровского пришлось выбивать их оттуда.

Когда наполеоновская армия, то есть та ее часть, которая сохранила организованность и оружие, начала переход через Березину по наведенным мостам, передовые казачьи разъезды уже появились в Студянке.

Войска Наполеона переправлялись через Березину, когда та в стужу несла свои холодные воды на юг. Спустя три дня после Березинской катастрофы Великой армии река встала и оделась в прочный панцирь из искрящегося под зимним солнцем льда. По нему человек мог спокойно, без опаски перейти на противоположный берег. Еще через день-два речной лед мог выдержать и лошадь, и повозку.

На месте Березинской переправы среди казачьих трофеев оказались походные кровати Бонапарта. Они больше всего напоминали современные раскладушки. Одна из этих кроватей расставлялась в местах ночлега императора французов в городах и походных лагерях. Вторая кровать, несколько меньших размеров, – на походных стоянках. Достопромечательностью их являлись специальные чехлы, снабженные карманами для различных бумаг и ночных донесений. Сегодня эта часть «походного комфорта» императора Наполеона украшает знаменитый Бородинский музей, вызывая неизменный интерес у посетителей.

Безвестный мемуарист описывал сражение на берегах реки Березины близ устроенной французами переправы глазами штабного офицера 3-й Западной армии адмирала П. В. Чичагова в таких словах:

«Неимоверная торпливость, с которою неприятель старался перебраться на ту сторону, вскоре объяснилась, когда услышали мы сильную канонаду на другой стороне реки, быстро приближавшуюся. Корпуса гр(афов) Витгенштейна и Платова неутомимо преследовали уже расстроенную армию Наполеона, и в надежде, что адмирал (Чичагов) преградит ей путь на Березинской переправе, напирали сильно. Арьергард французский, совершенно расстроенный, в беспорядке стремился к переправе…»

Тот же безвестный для истории мемуарист из числа подчиненных адмирала П. В. Чичагова описал виденную им картину утра следующего дня после сражения на месте Березинской переправы, так поразившую его воображение:

«…В эту ночь сильный мороз прозрачным саваном покрыл влажную могилу несчастных утопленников.

На другое утро казаки вышли на добычу, пробивали проруби и крючками начали вытаскивать утонувших, в ранцах и карманах коих находили разные золотые и серебряные вещи, святотатственною рукою награбленные в храмах Божьих. Тут были оклады с икон, церковные сосуды, подсвечники, ризы и пр.; я полюбопытствовал посмотреть, что там делается, и при мне казак вытащил женщину с грудным ребенком, крепко обхваченным руками матери, грустно было смотреть, я ушел»

…Переправившиеся через Березину остатки наполеоновской армии вновь оказались под ударами казачьих партий, легкоконных армейских партизанских отрядов и полков донского атамана графа М. И. Платова. Мемуаристы свидетельствовали, что сильные морозы «ударили» по Великой армии уже после Березинской переправы, из-за чего изменился и сам «внешний вид» беглецов-иноземцев, стремившихся найти себе спасение по ту сторону российской границы. Мемуарист так, чему был свидетель, описывал французское войско после тайного бегства Бонапарта от армии в Париж:

«…Наполеон запятнал свое имя и честь, насмехаясь святынею, дозволив осквернять святые храмы, превратив их в магазины и конюшни… Бог наказал… и его (Наполеона) и сподвижников его.

Видя над собою явную кару Господню, обессиленные голодом, усталые форсированным маршем, оборванные и в худой обуви, не защищавшей их от сильных тогда наступивших морозов, они старались прикрыть свою наготу всем, чем только могли: награбленные юбки, капоты, салопы, скатерти, ноги в телячьих ранцах и т. п. В таком жалком маскараде тянулись остатки некогда победоносной Великой армии Наполеона, как толпа нищих с отмороженными носами и ушами, с мрачными, дикими и отчаяние выражавшими лицами и с проклятиями на полумертвых устах! Их мародеры, как муравьи, расползлись по близлежащим деревням, чтобы найти пищи и тепла, но тут встречали их озлобленные жители и убивали без пощады.

Все деревни и местечки по дороге и по сторонам, чрез которые проходил неприятель, были им сожжены, и нам оставались одни пепелища для ночлегов. Не успевая подбирать своих отсталых, они оставляли их на волю Божию и великодушие наше, но в том положении, в каком мы сами находились, какую помощь могли мы дать этим несчастным?»

В рядах наполеоновской армии на Березине страх перед казаками был так велик, что французский мемуарист и военный писатель граф Ф. П. Сегюр, в рядах Великой армии – главный квартирьер Главной императорской квартиры в чине бригадного генерала, писал следующее:

«Стоило только какому-нибудь казаку взять огня из своей трубки и зажечь мосты, тогда все усилия наши и переход через Березину сделались бы тщетны. Взятые на узком пространстве между болот и реки, без пищи и приюта, подверженные нестерпимой метели, главная армия и ее император были бы принуждены сдаться без боя».

Сразу после сражения на берегах реки Березины в преследование остатков неприятельской армии, на первый случай, были посланы только легкие войска, основу которых составляли казачьи полки:

– авангард генерал-майора Е. И. Чаплица;

– казачьи отряды от атамана графа М. И. Платова, которые двинулись левой стороной Виленской дороги;

– от армии адмирала Чичагова в том же направлении пошел летучий отряд генерал-майора С. Н. Ланского;

– от отдельного корпуса Витгенштейна два отряда – В. В. Орлова-Денисова на Камень и генерал-адъютанта П. В. Голенищева-Кутузова наблюдать за баварским корпусом генерала Вреде.

…За Березиной пленных становилось все больше. В рядах остатков наполеоновской армии находилось все меньше и меньше желающих сражаться. Падала вера в возможность вырваться из России. Летучие отряды, которые шли буквально по пятам вчерашних завоевателей, оказались обремененными пленными, которых уже не приходилось брать с боя. Военный историк А. И. Михайловский-Данилевский так описал картину финала Отечественной войны 1812 года на заснеженной Виленской дороге, по которой тащились последние тысячи из тех военных людей, которые «побывали» в Москве:

«Биваки были также пагубны, как и сильные дневные марши. Приходя к ночлегу, изнеможенные, полузамерзшие бросались вокруг огней; крепкий сон одолевал их, и жизнь угасала прежде, нежели потухали огни.

Не всегда и на биваках находили неприятели успокоение, потому что их тревожили донцы. При одном восклицании: «Казаки!» сдавались французы или бежали дальше, искать другого уголка оледенелой земли, где усыпление превращалось в сон вечный.

Пленными уже давно у нас пренебрегали. Часто они отставали толпами от неприятельского арьергарда, шли навстречу нашим войскам, от которых целым тысячам пленных давали иногда не более двух, трех казаков, башкирцев или поселян. Нередко бабы, одна впереди, другая позади, гнали дубинами стада европейцев…»

…Торопясь уйти от Березины, наполеоновцы не смогли опередить преследователей хотя бы на один переход, и им снова пришлось иметь дело с преследователями в лице вездесущих казаков. Мемуарист Марбо, полковник конных егерей, рассказал о том, как остаткам 2-го корпуса маршала Удино пришлось выдержать «тяжелую битву с тучей казаков» при Плещеницах. С ними Марбо довелось в тот день познакомиться поближе и получить ранение казачьей пикой в колено. Мемуарист рассказывает о том, как казаки «нагло кололи французских офицеров перед их войском».

Принявший на себя командование боем маршал Мишель Ней ввел в бой все, что имелось у него под рукой. Конно-егерский полк полковника Марбо, еще многочисленный, «оказался перед черноморскими казаками в барашковых шапках. Одежда их и лошади были гораздо лучше, чем это бывало обыкновенно у казаков. Мы обрушились на них, а они, по привычке, свойственной этим людям, которые никогда не сражались в стройном порядке (в линию), сделали пол-оборота и понеслись от нас галопом…»

Марбо не говорит, что в данном случае казаки-черноморцы с берегов Кубани применили привычный для них прием заманивания врага под удар из засады. Но незнакомые с местностью, они натолкнулись на неодолимое для конников препятствие – огромный овраг с обрывистыми склонами. Тогда казаки-черноморцы развернулись, и, прижавшись тесно друг к другу, храбро выставили свои пики, принимая рукопашный бой с конными егерями.

Если верить мемуаристу, сабли его всадников взяли верх над казачьими пиками, что случалось, скажем, в войнах не часто. В той схватке полковник Марбо потерял немало своих конных егерей. Казачий офицер из двухствольного пистолета сразил одного из них наповал и пробил пулей воротник плаща самого Марбо. В плен к французам попал сын казачьего полковника и его «гувернер».

Свое повествование Марбо заканчивает рассказом о том, что на протяжении двух последующих дней «осколки его полка» никто не преследовал, что и «обеспечило наше отступление вплоть до Молодечной (Молодечно)». Однако отступать приходилось в условиях «самой жестокой войны, объявленной морозом людям и лошадям». Из упавших в дороге всадников и их коней уже мало кто поднимался на ноги…

Под Молодечно, в одной миле от Беницы, на отступавших французов обрушилась «банда казаков Ланского» числом в 600 всадников. Нападавшие отбили почти весь обоз неприятельской колонны, перебив или обратив в бегство его охрану. В плен едва не попали генералы Пино и Фонтан, ехавшие в одной карете. Однако группа стрелков с «поразительной отвагой и энергией» смогла защитить карету с «ее содержимым» от казаков.

Плененным казаками после Березинской переправы мог оказаться и герцог Реджио маршал Н. Ш. Удино, еще не оправившийся после полученного ранее ранения. Дело было в маленьком местечке Плещеницах, где скопились «одиночки»-дезертиры, партии раненых и обозы, отправленные вперед от разбитых корпусов. Охрану маршала Франции составили в тот день полтора десятка офицеров, шесть конных егерей из личного конвоя Удино и несколько рядовых штабных служителей. Всего набралась команда человек в тридцать вооруженных людей.

Казачий отряд с двумя пушками на санях ворвался в местечко неожиданно. В Плещеницах началась обычная в таких случаях неразбериха, в которой казаки «чувствовали себя как рыба в воде». Маршала Удино (которому пришлось взяться за пистолеты) и его защитников спасло то, что нападавшие не сразу обратили внимание на одинокий дом с крепкими «заборами», стоявший у самого елового леса. «Битва» у дома с «армией пик», в который было направлено несколько пушечных выстрелов, закончилась вполне благополучно для сборной воинской команды французов. К местечку подошел многочисленный отряд вестфальцев, которым командовал герцог д?Абрантес, и казаки, гораздо меньшие числом, покинули местечко.

За Березиной император Наполеон окончательно расстался с мыслью о «польских казаках», которым «предстояло» отбить летучий корпус Платова от остатков главных сил Великой армии, побывавших в Москве. Поэтому во французских мемуарах эту часть войск Бонапарта часто называют «московской армией». В Молодечно его ожидало сразу 14 парижских эстафет, в том числе депеш из Герцогства Варшавского. Вести оттуда удручающе подействовали на венценосного полководца, о чем свидетельствовал маркиз Арман де Коленкур:

«…О польских казаках не было даже и речи. Герцогство Варшавское было истощено, особенно в денежном отношении, и император, который старался тратить как можно меньше денег, лишился из-за этого польских казаков, на которых он рассчитывал и которых он каждый день ожидал встретить».

Оставляя вконец деморализованные остатки Великой армии и отправляясь через Вильно в Париж, император Наполеон говорил своим приближенным о том, что русская армия на своих границах получит серьезный и быстрый отпор. При этом Бонапарт не раз упомянул о «жалких арабах Севера», так потрудившихся в истреблении его доселе победоносной армии Французской империи:

– Вы же знаете хорошо, как и я, что нашим отставшим по пути войскам наплевать на казаков, идущих за нами…

– Я уже видел, как Польша вооружает своих крестьян, чтобы прогнать казаков в Россию, в ее снега…

– Наша пехота, лишь только она поест досыта, будет презирать морозы и еще до истечения двух недель далеко прогонит казаков…

Наполеону с его маленьким кавалерийским эскортом откровенно повезло: он незаметно в ночи пронесся по местам, где уже действовали передовые казачьи партии. Его отъезд от остатков Великой армии, которой было уже суждено не возродиться, в русской армии, в летучих казачьих отрядах узнали не сразу. Быстрее об этом узнали в рядах армии французской, на что реакция была не однозначной. В любом случае венценосный полководец бросал (не оставлял) остатки разбитого войска, собранного с пол-Европы для войны с Россией.

О таком неоднозначном поступке Бонапарта говорили тогда и говорят сегодня разное. К примеру, мемуарист Пьон де Лош, верный присяге и долгу офицер гвардии, командир двух батарей дивизии генерала Морана, достаточно резко отозвался о бегстве от армии императора французов: «Таким образом, египетский дезертир – дезертировал и из России. Он покинул нас в нашей несчастной судьбе».

Император Наполеон отправился из России в Париж не просто инкогнито, а на странном для любого француза поезде, состоявшем из трех саней. В самом начале бегства его сопровождал небольшой конный конвой из французов, поляков и неаполитанцев.

Судьба хранила Бонапарта в Русском походе. В самом его конце кортеж императора в деревне чудом разминулся с казаками, отряд которых умчался в другую сторону за час до того, как через селение проехали трое саней, полных людей, закутавшихся во что придется. Таким образом, казаки-донцы упустили самый большой трофей Отечественной войны 1812 года.

В Ошмяны небольшой санный поезд Бонапарта прибыл как раз в то время, когда подошедший к городку партизанский отряд, состоявший из гусар и казаков, ворвался на его окраину. Налет не удался, поскольку в Ошмянах стояли остатки дивизии генерала Луазона и «безлошадная» неаполитанская кавалерия. Партизаны отошли из городского предместья, заняв соседнюю возвышенность, куда вскоре прибыли расчеты конных орудий.

В городе Ошмяны казаки партизанского отряда Сеславина имели прекрасную возможность захватить (наконец-то!) в плен самого императора французов. Партизаны ворвались в город совершенно внезапно для неприятеля. Главной мишенью для нападавших стал большой дом, во дворе которого оказалось много людей военных. Но здесь квартировал комендант города. Сам Наполеон со свитой находился в тот день на другом конце Ошмян и вовремя покинул опасное место вместе со свитой и конвоем, бежав в сторону Вильно.

Знай местоположение Бонапарта, казаки-партизаны сделали бы все возможное и невозможное, чтобы не упустить такой бесценной добычи. Пленение императора французов в России (что дважды смотрится реальностью), думается, изменило бы очень многое в европейской истории ближайших лет. Денис Давыдов в своих «Записках» ошмянское дело сеславинцев описал в двух строках:

«Партизан Сеславин шел на местечко Забреж, которое 22 ноября он занял с боя. За малым дело стало, чтобы на другой день (в близлежащих Ошмянах) сам Наполеон не попался ему в руки; во второй раз в течение сей кампании судьба спасла его от покушения казаков, везде и повсюду ему являвшихся как неотразимые вампиры!»

Финальную часть боя русских партизан за Ошмяны император французов со своей небольшой свитой не видел: он спешил по пути бегства из России в Париж. Думается, что Наполеон за Неманом, на земле Восточной Пруссии, вздохнул с явным облегчением: здесь «жалкие арабы Севера» на своих степных кониках его уже не догоняли и даже не мерещились в морозной ночи.

Образ «жалких арабов Севера» настолько въелся в воображение Наполеона, что по прибытии 10 декабря в Варшаву он приказал первому человеку, с кем встретился, – французскому послу в герцогстве Варшавском аббату Доменику Жоржу Фредерику де Прадту (известному как аббат Дюфур) буквально следующее:

«Собери десять тысяч польских казаков. Все, что им нужно, – пика и лошадь. Это остановит русских!»

Посланник де Прадт, доктор теологии и недавний архиепископ бельгийского Мехелена, осмелился высказать удивление такому императорскому повелению: польская шляхта мало годилась в казаки. Разгневанный Наполеон в тот же день отдал распоряжение отзыва посланника-аббата из Варшавы, то есть лишил его должности высокопоставленного дипломата Французской империи. Де Прадту пришлось возвратиться в свою епархию; естественно, что он стал после Варшавы оппозиционером по отношению к власти Бонапарта.

…Мемуарист и военный писатель граф Ф. П. Сегюр, человек, приближенный к императору Наполеону, в описании его отъезда от остатков Великой армии (в «Истории Наполеона и Великой армии в 1812 году») заметил:

«От Малоярославца до Сморгони этот повелитель Европы был только генералом умирающей и дезорганизованной армии. От Сморгони до Рейна это был неизвестный беглец, стремившийся перейти через неприятельские земли. За Рейном он вдруг снова оказался повелителем и победителем Европы! Последний порыв ветра благоденствия надувал еще его парус!»

Несомненно, Сегюр был талантливым мемуаристом, описавшим драму Великой армии, не забыв при этом вспомнить и про дела «степных ос» атамана Платова. После выхода в свет «Истории» граф был обвинен бывшим адъютантом Наполеона I бароном Гаспаром Гурго в очернении памяти императора и вызван на дуэль, которая закончилась для Сегюра ранением.

…Казаки «ходили в партизанах» до последнего дня «грозы 12-го года». В историю Отечественной войны красной строкой вошли действия казачьего отряда под командованием императорского флигель-адъютанта полковника А. И. Чернышева в конце октября – начале ноября. Эта партизанская экспедиция во вражеские тылы имела такую предисторию.

Когда 3-я Западная армия по кутузовскому приказу начала движение к реке Березине, то ее командующий адмирал П. В. Чичагов получил известие, что противостоявший ему Австрийский вспомогательный корпус князя Шварценберга пришел в наступательное движение. Чтобы затруднить движение австрийцев, до этого не проявлявших большой активности, Чичагов отправил Чернышева с Донским казачьим полком майора С. И. Пантелеева в рейд для действий близ Волковыска Гродненской губернии.

Первым делом казаков в том рейде стало уничтожение (сожжение) заготовленного леса для устройства французами переправы через Неман у местечка Мосты. Были разогнаны рабочие, собранные для устройства переправы. Одновременно донцы «истребили» мосты на реке Зельвянка у местечек Зельва и Ивашкевичи.

После этого Чернышев получил новый приказ адмирала Чичагова: требовалось установить связь с Первым отдельным пехотным корпусом генерала П. Х. Витгенштейна, который тоже двигался к реке Березине. Казачий полк, 28 октября переправившись через Неман вплавь, двинулся в Минский уезд. По пути им встретились два французских госпиталя с больными: казаки забрали там лошадей, лишив наполеоновцев оружия и припасов. Затем был перехвачен вражеский конный пикет из двух десятков кирасир и драгун…

Во время рейда армейского партизанского отряда полковника А. И. Чернышева (будущего военного министра России) отличился сотник Дудкин. Со своей немногочисленной партией (всего 12 казаков) у местечка Радошкевичи Вилейского уезда Минской губернии он, будучи в засаде в «скрытом месте», захватил трех наполеоновских «кааб-курьеров с важными бумагами». В том деле было пленено еще три жандарма, захвачено 13 повозок и «выручены» из плена генералы Ф. Ф. Винценгероде и А. С. Свечин 3-й, ротмистр Н. А. Нарышкин, есаул Князев и военный комиссионер Полутов, которых вывозили из пределов России.

Пленных везли под «внешним» конвоем из трех жандармов в карете «малыми этапами». По дороге из Тихочина в Минск на карету и прочие повозки напала казачья партия. Урядник Дудкин был послан с «доброконными» казаками «пошарить по большой дороге». Нападение оказалось очень удачным для армейских партизан: их добычей стали французские курьеры, следовавшие к Наполеону из Парижа и от императора на берега Сены.

После этой удачи казачий полк Пантелеева двинулся дальше и у местечка Верхнее Березино встретил посланца Витгенштейна к командующему 3-й Западной армии хорунжего Демидова. Полковник Чернышев направил соответствующее донесение адмиралу Чичагову и повел свой армейский партизанский отряд силой в один Донской казачий полк в Лепель, где 5 ноября соединился с авангардом 1-го отдельного пехотного корпуса.

Рейд казачьего полка по вражеским тылам с враждебным польским населением длился пять дней. Было пройдено по тылам Великой армии 350 верст, уничтожено несколько больших обозов и немало припасов, собранных для наполеоновской армии. По пути предавались огню мосты через водные преграды. Местная французская администрация оказалась «деморализованной», проводимые ею поставки провианта и фуража оказались сорванными, о чем стало известно в штабе маршала Бертье и доложено императору Наполеону.

За успех этой экспедиции по вражеским тылам А. И. Чернышев получил производство в чин генерал-майора и пожалован Александром I в императорские генерал-адъютанты. Полковой командир майор С. И. Пантелеев удостоился высокой боевой орденской награды – Святого Георгия 4-й степени. Наград удостоились и рядовые участники Чернышева экспедиции: рядовые казаки, урядники, хорунжие…

В конце ноября главные силы русской армии, преследуя остатки Великой армии, готовились вступить на литовскую землю и в город Вильно (Вильнюс), значительную часть населения которого составляли поляки. Памятуя их участие в наполеоновском нашествии, Голенищев-Кутузов, князь Смоленский отдал атаману М. И. Платову приказ позаботиться о том, чтобы отношение казаков к местному населению не бросало тень на воинство России. Об этом главнокомандующий писал 27 ноября из Сморгони адмиралу П. В. Чичагову следующее:

«…Одерживаемые Вами поверхности над бегущим неприятелем доставляют графу Платову случай вступить завтрашнего числа в Вильну, о чем, я полагаю, Ваше высокопревосходительство уже известны.

Я в особенную обязанность поставил графу Платову обратить всевозможное внимание и употребить все долживые меры, дабы сей город при проходе наших войск не был подвержен ни малейшей обиде, поставя ему притом на вид, какие в нынешних обстоятельствах могут произойти от того последствия».

…Появление атамана Платова с казачьими полками под Вильно произвело эффект разорвавшейся поблизости бомбы на те остатки бегущей наполеоновской армии, которые еще не успели пересечь границу Российской империи в обратном направлении. Ноель, германский офицер, прибывший только-только из Восточной Пруссии с подкреплением в составе двух артиллерийских батарей (16 орудий), наблюдал картину бегства из Вильно на Ковенской дороге. Ноелю удалось встретиться с Неаполитанским королем, от которого он ожидал получить боевой приказ. Но маршал Мюрат наклонился к артиллерийскому офицеру и тихо шепнул ему: «Командир, мы… садитесь на лошадь и утекайте».

Для Ноеля это был приказ человека, которого император Наполеон в день своего отъезда (бегства) в Париж поставил на пост главнокомандующего Великой армией, уже не существовавшей. Командир двух резервных артиллерийских батарей велел своим подчиненным запрягать, и вскоре 16 орудийных упряжек с зарядными ящиками двинулись назад по дороге в Ковно, чтобы там перейти границу в обратном направлении. Батарейцы о казаках не думали по той простой причине, что с ними еще не встречались, поскольку на войну благополучно для себя опоздали.

Но в Ковно батареям Ноеля пришлось задержаться, поскольку они получили приказ от маршала Нея и генерала Жерара занять боевую позицию. Вместе с артиллеристами город защищали те немногие солдаты, которые исполнили приказ маршала, и батальон из Липпе (Вестфалии). Огневой бой шел до 8 часов вечера, и когда казачьи партии стали обходить город по льду Немана («река замерзла на несколько футов в глубину»), его немногие защитники поспешили уйти по мосту на противоположный берег.

Ноель покидал Ковно во главе своей сильно поредевшей походной колонны, которая состояла из двух 6-дюймовых пушек и одной повозки. Остальные орудия и повозки с батарейными тяжестями за поспешностью ухода и угрозы встречи с казаками в самом городе он приказал бросить. По мосту через Неман артиллерийские упряжки неслись во весь конский мах.

…28 ноября еще перед рассветом наполеоновские маршалы Мюрат, Даву, Ней, Мортье, вице-король Эжен Богарне стали покидать Вильно в направлении прусской границы. С ними уходила императорская гвардия и толпы людей, многие из которых бросили оружие. Когда стало светать, у Ковенской дороги, между Вильно и Понарской горой, появились казачьи полки Орлова-Денисова. Казаки дважды ходили в атаку, взяв плен более тысячи человек.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.