Глава тринадцатая Ключ к ребусу

Глава тринадцатая

Ключ к ребусу

Машина с директором 17-го НИИ Министерства обороны, выбравшись из автомобильного капкана на Ленинградское шоссе, прибавила скорость. Вскоре позади остались окраины Москвы, и по сторонам, сливаясь в серо-грязную пунктирную линию, замелькали занесенные снегом подмосковные фабричные поселки и оптовые базы. Их вид навевал тоску и уныние. Не добавляла настроения и природа. После трескучих крещенских морозов столбик термометра резко покатил вниз, подул южный ветер и принес с собой оттепель. Солнце скрылось за плотными свинцово-сизыми тучами, и, казалось, небо слилось с землей.

Под стать погоде было и настроение у директора Василия Николаевича Баевича. Над ним и институтом, которому он отдал без малого почти 38 лет своей жизни, нависла угроза дальнейшего существования. Еще недавно ему с коллегами из 53-го, 30-го, 13-го, 4-го, 2-го ЦНИИ и 7-го Государственного НИИ авиационной и космической медицины в тяжелейшей борьбе с реформаторами от военной науки удалось отстоять их самостоятельный статус с независимым финансированием. После словесных и бумажных баталий в кабинетах департамента образования Министерства обороны ученые и исследователи, наконец, смогли возвратиться к практической научной деятельности. Но не прошло и месяца, как где-то в верхах все переиначили.

В конце декабря 2010 года, как гром средь ясного неба, грянул приказ министра обороны. Он предписывал начать новую реформу НИИ: в течение трех месяцев слить в один научно-исследовательский центр 13-й, 4-й, 2-й ЦНИИ и 7-й Государственный НИИ авиационной и космической медицины. Ретивые исполнители со свирепостью восточных сатрапов в пожарном порядке, под предлогом оптимизации управленческих структур и финансовых расходов, принялись за его выполнение. В течение месяца сотни офицеров-исследователей, даже тех, кто находился в отпусках, лишились погон и в один момент превратились в гражданских служащих, их прежние должности подверглись сокращению, многие лаборатории закрылись, а вместе с ними прекратили свое существование целые научные школы. В освободившихся помещениях и зданиях гулял ветер и хищными стаями бродили алчные дельцы.

Последними самостоятельными научными островками оставались 7-й, 17-й и 33-й НИИ. Авторитет их руководителей, казалось, перевесил бумажные и чернильные души чиновничьей бюрократии, но, как выяснилось, это оказалось наивной иллюзией академиков. 4 февраля к Баевичу просочилась информация от старых друзей в Минобороны, она не оставила от надежды и следа. В ближайшие дни оставшиеся НИИ ждала та же печальная участь, что постигла 4-й, 53-й и другие институты. Бюрократы от науки бросали их под безжалостный нож так называемой оптимизации структуры и расходов. Их ставленник — некий Вельтов, по слухам, близкий к министру Сердюкову, успевший подмять под себя 53-й НИИ, уже примерял широкий лампас генерального директора Объединенного научно-исследовательского центра.

Баевич и его коллеги — директора 7-го и 33-го институтов — с этим не собирались мириться и готовились дать решительный бой. Их не остановили ни грозные окрики из департамента образования Министерства обороны, ни нечистоплотная возня сторонников Вельтова в коллективах институтов, ни анонимные угрозы, звучавшие по телефону. Ради своего любимого детища — науки они готовы были сражаться хоть с самим дьяволом и дойти до самого президента Путина. О том, как достучаться до него и донести свою боль, Баевич намеривался обсудить с друзьями-коллегами вдали от чужих ушей у себя на загородной даче.

Часы показывали начало шестого, он уже опаздывал на встречу и поторопил водителя:

— Леша, поднажми, а то как-то неудобно позже гостей приезжать.

— Василий Николаевич, я бы и рад, да погода не позволяет — дорога скользкая, — посетовал Алексей.

— А ты постарайся, дело очень важное, — попросил Баевич.

— Нашего института касается?

— Переживаешь?

— А как же еще? Девять лет проработал!

— Да, Леша, есть проблемы.

— Так, выходит, это правда, шо нас сливают, Василий Николаевич?

— Это мы еще посмотрим, кто кого! — с ожесточением произнес Баевич.

— Не, ну как так можно, Василий Николаевич? Вы столько сделали, и потом наш институт — он же самый лучший.

— Эх, Леша, если бы дело было только во мне и в институте! — с ожесточением произнес Баевич и его прорвало: — Чертовы бездари! Чтоб они провалились со своими гребаными реформами! Мерзавцы, губят…

Договорить ему не удалось. Из снежной круговерти на них стремительно надвигалась тупая морда КамАЗа. Алексей резко взял вправо, и машину вынесло на обочину — под снегом оказался лед, и она завертелась волчком. Он предпринимал отчаянные попытки, чтобы не слететь в кювет. Казалось, еще одно усилие, и удастся избежать аварии, но ситуацию неожиданно обострил джип. Он накатывал сзади и отжимал машину к обочине. Алексей растерялся, и хонда, не подвластная его руке, сшибла заградительный столб и полетела под откос.

На следующее утро сводка о происшествиях поступила к дежурному по Управлению «Н» ДВКР ФСБ капитану Приходько. В ней сообщалось об аварии, в которой погиб директор 17-го НИИ Василий Баевич. Третий несчастный случай с руководителем института, произошедший за последние два месяца, наводил на мысль: это не случайность. Борьба за будущее НИИ, а для дельцов — за их имущество, давно уже вышла за стены институтов и рамки словесных баталий.

Подтверждением тому являлось положение Устинова. Стоило ему вмешаться в скандальную ситуацию, сложившуюся в 53-м НИИ, и заняться оперативной проверкой Вельтова и его окружения, как они тут же ополчились против него. Почувствовав угрозу, околонаучная мафия не без успеха использовала свои связи в верхах, чтобы скомпрометировать Устинова, и ей это удалось. Вторую неделю двое угрюмых и неразговорчивых сотрудников из УСБ трепали нервы Рудакову, Первушину, Охотникову и половине оперативного состава в поисках доказательств коррупционных связей Устинова. Сам он, отстраненный от оперативной работы, чахнул в отдельном кабинете и работал скоросшивателем — оформлял дела допусков.

Вчерашняя гибель Баевича, в чем нисколько не сомневался Приходько, говорила только об одном: дельцы от науки и мафия объявили настоящую войну тем, кто стоял на пути их корыстных интересов. Так дальше продолжаться не могло, надо было действовать. Он решительно снял трубку и позвонил Охотникову, тот был в кабинете и, поздоровавшись, распорядился:

— Геннадий Николаевич, после смены с дежурства домой не уходи, а поднимись ко мне. Есть новый материал по Вельтову, надо им заняться.

— А можно сейчас, Андрей Михайлович? — предложил Приходько.

— Что-то случилось? — предположил Охотников.

— Да, погиб Баевич.

— Как?! Где?! Когда?!

— Вчера, в автомобильной аварии.

— М-да, что-то неладное творится с нашими академиками, — только и мог что произнести Охотников.

— И я о том же, Андрей Михайлович. Третья смерть за два последних месяца, я уж не говорю о других странностях, что происходят с учеными.

— Давай-давай заходи, Геннадий Николаевич! — поторопил Охотников.

Приходько, прихватив с собой журнал телефонограмм с записью сообщения о гибели Баевича, оставил за себя в дежурке помощника, поднялся в кабинет Охотникова. Тот выглядел неважно: сказывалась не столько простуда, сколько усталость. В отделении отсутствовали два оперативника — один учился в Институте переподготовки и повышения квалификации сотрудников ФСБ в Новосибирске, а другой — Устинов находился на вынужденном «карантине». И потому Охотникову приходилось работать за себя и за того парня. Устало махнув на стул, он начал разговор с главного:

— Обстоятельства аварии известны?

— Со слов сотрудников ГИББД, водитель Баевича не справился с управлением, и машину снесло в кювет, — доложил Приходько.

— Очевидцы происшествия есть?

— Тех, кто видел аварию, нет.

— Жаль, — посетовал Охотников, — а кто был в машине?

— Только Баевич и водитель. Водитель жив и находится в больнице.

— Каково его состояние?

— Не могу знать, Андрей Михайлович.

— Уточни, Геннадий Николаевич. Если оно позволяет, встреться с ним и выясни, что произошло на самом деле — авария или то была подстава.

— Стопудово подстава, Андрей Михайлович, я уверен!

— Гена, не спеши с выводами.

— Андрей Михайлович, у меня нет никаких сомнений в том, что Баевича ликвидировали! — горячился Приходько. — Он жестко и последовательно выступал против реформы и растаскивания собственности института.

— Геннадий Николаевич, скоропалительные выводы и эмоции в нашей работе не лучший советчик, — пытался остудить его Охотников.

Да причем тут эмоции, Андрей Михайлович?! Есть факты! Три смерти за два месяца. Я не говорю о тех случаях, что произошли с Правдиным, Гориным и Ковалевым. Правдин в рот капли не берет, а тут пьяный дебош? Все это звенья одной цепи, а плетет ее Вельтов со своей бандой опричников.

— Гена, выбирай выражения, мы, контрразведки, и не имеем права бросаться словами на ветер.

— Ага, пока будем выбирать, они от науки ничего не оставят! Вельтов со своей мафией из нас уже веревки вьет! Ивана посадили на прикол! Куда уж дальше? Мы — спецслужба или мальчики для битья? — кипятился Приходько.

Охотников заиграл желваками на скулах, но сдержался и строго заметил:

— Спецслужба, но идти на танки с голыми кулаками — глупо. Устинов попробовал, в итоге архивную пыль глотает, а пол-управления отписывается перед УСБ. Если так дальше пойдет, то скоро работать будет некому. Ты это предлагаешь?

Приходько понурился и буркнул:

— Но и смотреть, как Вельтов под себя все подгребает, тоже нельзя, надо действовать.

— А никто и не собирается сложа руки сидеть. Но работать требуется с умом, и когда придет время так ударить, чтобы негодяй не поднялся.

— Андрей Михайлович, надо его брать сейчас, пока он институт не развалил! Я поговорю с людьми, я найду свидетелей!

— Стоп, Гена, не пори горячки, а пойми простую вещь: Вельтов — это не гэсэмщик с дивизионного склада, а матерый волчара, за которым стоят такие силы, о которых мы можем только догадываться. Промахнемся, не только дело загубим, а и управление подставим. Нас же и обвинят, что вставляем палки в колеса реформы.

— Да, я понимаю, Андрей Михайлович, но смотреть на то, что вельтовы творят с наукой и людьми, сил уже нет. Для них мы — последняя надежда. Они еще надеются, что ФСБ остановит реформаторскую вакханалию. А мне нечего сказать людям? Понимаете, нечего!

— Скажем, Гена, обязательно скажем, но для этого нужны железные факты.

— Ищу, Андрей Михайлович, но Вельтов так все обставляет, что не подкопаешься, — потерянно произнес Приходько.

— Не все, есть зацепка, коллеги из Питера прислали, — обнадежил Охотников и, передав папку с документами, распорядился: — Внимательно изучи и доложи свои соображения!

— Есть!

— И еще, Геннадий Николаевич, найди Лазарева и пошли в больницу к водителю, пусть выяснит, что действительно произошло с Баевичем.

— Есть! — принял к исполнению Приходько и покинул кабинет.

Разыскав Лазарева, он передал ему указание Охотникова, а сам после сдачи дежурства домой не поехал, остался в управлении и занялся изучением того, что коллеги из управления ФСБ по городу Санкт-Петербургу и области прислали на Вельтова. В них Приходько обнаружил немало интересного о деятельности новоиспеченного гендиректора объединенного НИИ. Они проливали свет на многие темные пятна в головокружительной карьере Вельтова, в его бизнесе, а также на связи в России и за рубежом.

Приходько читал документ за документом, и перед ним раскрывалась по-своему захватывающая история жизни и деятельности Вельтова. Вне всякого сомнения, он обладал блестящими организаторскими способностями, недюжинным умом и твердым характером. В 90-х годах выстоять в схватке с безжалостным петербургским криминалом дано было не каждому. Вельтов не только выстоял, а и создал собственную бизнес-империю, вынудил считаться с собой как главарей мафии, так и чиновников самого высокого ранга.

И здесь Приходько вынужден был согласиться с доводами Охотникова: Вельтов был противником, которого можно было сокрушить не просто убедительными, а только неопровержимыми доказательствами. Рассчитывать, что показаниями свидетелей удастся припереть его к стенке, было бы верхом наивности. При тех связях и финансовых возможностях, что имел Вельтов, даже самый стойкий свидетель, более чем вероятно, поплыл бы на суде. Поэтому Приходько скрупулезно изучал материалы о деятельности компаний Defense Enterprise Fund, ЗАО «ФАМЭК», «ФАМЭК-АС» и BC-Development Group, надеясь найти в них крючок на Вельтова. Их анализ заставил Геннадия поежиться: область, в которой он оперировал, — оборонка и суммы сделок за последние несколько лет поражали воображение.

В 2008 году Вельтов через свои связи в Министерстве обороны России сумел получить многомиллиардный подряд на ЗАО «ФАМЭК». В той сделке внимание Приходько привлекла не столько сумма, сколько характер работ, который предстояло выполнить компании. А ей поручалось ни много ни мало, а создание современных автоматизированных систем управления (АСУ) Вооруженными Силами России в ее высшем звене — Верховный Главнокомандующий и Генштаб ВС, а также в низовых — на командном пункте управления стратегическими ядерными силами и в стратегической разведке ГРУ ГШ ВС.

То, что интересы Вельтова и стоящих за ним лиц лоббировали могущественные силы, у Приходько не вызывало сомнений. 6 декабря 2007 года своим распоряжением начальник связи Вооруженных Сил Российской Федерации предложил руководству и коллективу Центрального научно-исследовательского института автоматической аппаратуры — многолетнего производителя и поставщика автоматизированных систем управления в войска — принять «…кандидатом на должность генерального конструктора председателя совета директоров ЗАО «ФАМЭК» А. Вельтова».

Коллектив института единодушно восстал против варяга. Ученых возмутило больше не то, что он пришел со стороны, а то, что организацией работы особой государственной важности предстояло заниматься человеку, не имеющему даже допуска к секретным материалам. Их возмущение выплеснулось в прессу, Интернет — поднялась большая шумиха. Ушлые журналисты докопались до американских связей Вельтова, и в газетах замелькали пугающие заголовки: «Наш ядерный чемоданчик — с деньгами», «Америка будет держать руку на пульте». Авторы статей пугали читателей тем, что «ядерный чемоданчик» президента России может оказаться в чужих руках — в руках ЦРУ.

Дружный отпор, который дали Вельтову сотрудники института, вынудил его высокопоставленных покровителей дать задний ход, но не остановил. Через некоторое время они ловкими бюрократическими приемами все-таки переиграли наивных ученых и сумели протолкнуть на должность генерального конструктора ЦНИИ автоматической аппаратуры бесхребетную кандидатуру — доктора технических наук Безропотных, а позже ему навязали в качестве основного подрядчика на изготовление АСУ все тот же ЗАО «ФАМЭК». Дальше заработали отлаженные коррупционные каналы, и огромные бюджетные деньги Министерства обороны рекой потекли в карман Вельтова и тех, кто стоял за его спиной.

Но не только это привлекло внимание Приходько. Чем дальше он вчитывался в материалы и сопоставлял факты, тем все большее беспокойство охватывало его. В памяти всплыла двухгодичной давности ориентировка департамента об использовании АНБ и ЦРУ электронных закладок, которые были обнаружены в информационных системах, поставлявшихся на ряд производственных объединений Санкт-Петербурга, Москвы, Воронежа, и его пронзила догадка: «В обоих случаях, как и с ЗАО «ФАМЭК», проходила одна и та же компания — некая DAS!» — и, спеша найти подтверждение этому, Приходько принялся лихорадочно перебирать старые материалы. Память его не подвела: действительно, в ориентировке департамента за 2008 год проходила совместная американо-эстонская компания DAS!

«DAS — крыша для ЦРУ или АНБ?! Вельтов связан с американской разведкой? Здесь уже попахивает не просто грандиозной финансовой аферой, а чистым шпионажем!» — вихрем пронеслось в голове Приходько. Ошеломленный столь неожиданным выводом он уже не мог усидеть на месте, вскочил со стула и закружил по кабинету. Его ужаснуло не только то, что Вельтов как-то связан с американской разведкой, а те неограниченные разведывательные возможности, которые бы он получил в случае назначения на должность генерального директора Объединенного научно-исследовательского центра. Остыв, Приходько возвратился к столу и продолжил изучение материалов коллег из Санкт-Петербурга.

Их анализ все больше укреплял в нем уверенность, что Вельтов мог быть связан со спецслужбами США. Дополнительным аргументом в пользу данной версии стало то, что в числе основных партнеров ЗАО «ФАМЭК» проходила американская компания «ФАМЭК-АС». Ее соучредителем, помимо Вельтова, являлся в прошлом гражданин СССР, а ныне — США, некий Сэм Калмин. В конце 80-х годов Калмин изучался управлением КГБ по городу Санкт-Петербургу и области по подозрению в шпионаже в пользу США. Но эти подозрения так и не нашли подтверждения — Калмин выехал на постоянное место жительства за границу.

В разыгравшемся воображении Приходько уже рисовались агенты ЦРУ и АНБ, внедряющие в российские НИИ шпионские электронные закладки, которые затем выстреливают на американский спутник снятую с носителей секретную информацию, а в нужный момент парализуют всю систему боевого управления Вооруженными Силами России. Последующий анализ материалов привел его к другой компании Вельтова — BC-Development Group. Она появилась на российском научном поле в конце 2010 года. В ее деятельности Приходько усматривал еще одну хитроумную комбинация, затеянную Вельтовым и его связями. В BC-Development Group он видел не что иное, как инструмент, который позволит американской разведки беспрепятственно выкачивать новейшие военные разработки из российских НИИ. Загоревшись шпионской версией, Приходько принялся за докладную. Мысли легко ложились на бумагу и складывались в убедительную логическую цепочку. К обеду она была готова, он позвонил Охотникову и доложил:

— Андрей Михайлович, я проанализировал все имеющиеся на Вельтова материалы, получается интереснейшая картина! — и, не удержавшись от переполнявших его эмоций, воскликнул: — Мне кажется, это настоящая бомба!

— Да, ну? Гена, ты меня пугаешь, — пошутил Охотников и предложил: — Заходи, будем вместе разряжать.

Приходько прошел в кабинет Охотникова, передал докладную и с нетерпением ждал его оценки. Тот, вооружившись ручкой, внимательно вчитывался в документ и по ходу делал пометки на полях. Их становилось все больше, лицо Охотникова приобретало все более сосредоточенное выражение, а с губ то и дело срывалось:

— Такого не может быть?! Ничего себе?! Как же мы раньше на это не вышли?

Дочитав до конца, Охотников бросил выразительный взгляд на Приходько и отметил:

— Да, Гена, действительно, настоящая бомба!

— Андрей Михайлович, я это понял, когда дошел до DAS и BC-Development Group! Вы представляете, сколько через эти конторы Вельтов и Калмин могут выкачать секретов? Они же… — у Приходько больше не нашлось слов.

— Ничего не скажешь, гениальная схема! — согласился Охотников.

— Все продумано до мелочей, не подкопаешься.

— Выходит не все, раз ты докопался, — не согласился Охотников и, согрев Приходько теплым взглядом, похвалил: — Гена, ты просто молодчина! У меня нет слов — это дорогого стоит.

— Да оно как-то само собой пришло, — смутился Приходько и, воодушевленный похвалой, пошел дальше в своих предположениях: — Андрей Михайлович, я не стал этого отражать в докладной, но напрашивается логический вывод: Вельтов и есть тот самый агент ЦРУ в руководстве 53-го НИИ, о котором нас ориентировало СВР.

— Вельтов — агент? — задался вопросом Охотников и, подумав, ответил: — Не знаю, не знаю, в этой части версии не все стыкуется.

— А в чем нестыковка?

— По времени не бьет. Ориентировка из СВР к нам поступила в ноябре 2010 года, а BC-Development Group нарисовалась в декабре, и в это же время Вельтов стал генеральным 53-го НИИ.

— Но борьбу за директорское кресло он начал раньше и занял бы, если бы Правдин не помешал, — не сдавался Приходько.

— Гена, давай не будем спорить Вельтов — агент или нет, а вот то, что им надо заниматься, так это не вызывает сомнений! — заключил Охотников и потянулся к трубке прямой связи с Рудаковым, но тут раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Лазарев.

На его лице было все написано: авария, приведшая к гибели Баевича, не случайность. Разговор Лазарева с водителем давал веские основания полагать: Баевич погиб в результате спланированной акции. Этой же версии придерживались академики Кан и Салогубов. В беседе с Лазаревым они рассказали, что на встрече с Баевичем планировали согласовать свой план реформирования военной науки и затем представить его президенту России. Это, как полагал Лазарев — с ним согласились Охотников с Приходько, и могло послужить мотивом к убийству Баевича.

Его смерть лишний раз говорила о том, что ситуация вокруг реформы военной науки и образования приобретала все более драматичный характер. Борьба за нее, за ее будущее шла уже не на жизнь, а на смерть. В ней одни — Баевич, Кан и Салогубов — преследовали благие цели, другие — Вельтов, дельцы от науки, махровый криминал и коррумпированные чиновники — стремились нажиться на лакомой собственности Министерства обороны и огромных бюджетных средствах, третьи — ЦРУ и его агентура — воспользовались ситуацией, чтобы заполучить передовые российские военные разработки.

С каждым днем положение в этой важнейшей оборонной сфере становилось все более угрожающим для национальных интересов России. Поэтому Рудаков вынужден был отменить отпуска оперативному составу и перевести работу управления на круглосуточный режим и сформировал оперативные группы для активизации разработки Самохвалова, Реброва, Яремчука и Вельтова. Градов поддержал его в этом, дополнительно направил в помощь четырех наиболее опытных сотрудников департамента и задействовал на полную мощь возможности оперативно-поискового и оперативно-технических управлений ФСБ.

Такая концентрация сил и средств дала результат. В отношении Реброва и Яремчука подозрения в их причастности к шпионской деятельности вскоре отпали. Факты грубых нарушений, которые они допускали в работе с секретными документами, чем особенно грешил Яремчук, как оказалось, не имели отношения к шпионской деятельности, а тем более к ЦРУ. На поверку все оказалось до банальности просто. Ребров нарушал требования режима секретности в силу своей безалаберности. Что касается Яремчука, то он намеривался использовать результаты опытно-конструкторских испытаний «Ареала» при конструировании собственного прибора в ЗАО «Страж», где подрабатывал в сверхурочное время.

Более серьезные и обнадеживающие данные были получены на Самохвалова и Вельтова. Они усиливали подозрения в их причастности к американской разведке. Уже один факт того, что дважды маршрут движения Самохвалова по Москве совпал с перемещениями установленных сотрудников резидентуры ЦРУ, говорил Охотникову и Первушину о многом. Они предполагали, что за этим могла стоять операция по связи американской разведки со своим агентом в руководстве 53-го НИИ. В отношении Вельтова такие данные отсутствовали, но его поведение и обширные контакты с иностранцами, среди которых находились лица, подозреваемые в причастности к американской разведке, в глазах Охотникова и Первушина шпионскую версию делали все более убедительной.

С этими соображениями, а также с материалами проверки на Вельтова и Самохвалова они отправились к Рудакову. В его кабинете дым стоял коромыслом. Последние несколько суток он практически не покидал его, и известная всему управлению бронзовая пепельница — три мудреца, которая сопровождала генерала с незапамятных времен, была доверху заполнена окурками. Поймав укоризненный взгляд Первушина, Рудаков загасил сигарету и, прокашлявшись, сказал:

— Все-все, Александр Васильевич, вот закончим со шпионским клубком в 53-м НИИ, и сразу брошу курить! — затем он приоткрыл окно и предложил: — Присаживайтесь и докладывайте.

Первым свои соображения по материалам на Вельтова и Самохвалова представил Охотников. Основной акцент он сделал на действиях Вельтова и его окружения, которые наносили серьезный материальный ущерб и создавали реальную угрозу утечки к американцам важных научных разработок, в том числе и по особо охраняемой теме «Ареал». После него Первушин представил последние материалы, добытые на Самохвалова, и изложил замысел по его изобличению. Рудаков их внимательно выслушал, согласился с выводами и спросил:

— Так что вам еще необходимо, чтобы завершить проверку Вельтова и Самохвалова в кратчайшие сроки.

Первушин переглянулся с Охотниковым и посетовал:

— Людей не хватает, Александр Юрьевич.

— Человек бы двух-трех, в первую очередь для работы по Вельтову, — предложил Охотников.

— Не возражаю, — согласился Рудаков и после продолжительной паузы распорядился: — Устинова тоже подключить к работе. Пусть занимается Самохваловым.

— Устинова? — удивился Охотников и напомнил: — Так он же под колпаком УСБ.

— Александр Юрьевич, как бы такое решение большими неприятностями не обернулось, — предостерег Первушин.

— А мне плевать! — отрезал Рудаков и дал волю своим чувствам: — Мы что, его первый день знаем? Мы что, не знаем, откуда ноги растут? Завтра на тебя, Александр Васильевич, покатят телегу, послезавтра — на меня, и что? Все, хватит отличного парня мурыжить! С этой перестраховкой и дело загубим, и у парня всякую охоту к службе отобьем.

— В последнее время он ходит как в воду опущенный, — признал Охотников.

— Ну вот, и что будем ждать, когда утопится? — едко заметил Рудаков и распорядился: — Сегодня же и немедленно включить его в работу!

— Есть! — приняли к исполнению Охотников и Первушин.

— Вопросы есть?

— Нет, — последовало в ответ.

— Тогда, товарищи, за работу, время не ждет! — потребовал Рудаков и, оставшись один, отключил все телефоны и взялся за изучение материалов на Доцента — Самохвалова и Дельца — Вельтова.

Время шло. Наступило время обеда, Рудаков забыл о нем и внимательно вчитывался в каждый документ, анализировал факты и пытался выстраивать логические цепочки к шпионской версии, но каждый раз в них не хватало то одного, то другого звена. И тем не менее у него не возникало сомнений в том, что американская разведка не могла пройти мимо такого перспективного кандидата в агенты, как Вельтов. Об этом Рудакову, помимо профессионального опыта, говорило несколько фактов.

Первый из них заключался в том, что в числе близких связей Вельтова проходили лица, обоснованно подозревавшиеся в принадлежности к агентуре ЦРУ. Одним их них являлся Семен (Сэм) Калмин, в конце 80-х годов сумевший ускользнуть от КГБ и потом долгое время не показывавший носа на исторической родине. На российском горизонте он появился вскоре после развала СССР вместе с компанией Defense Enterprise Fund. Ее хозяином являлся гражданин США Рудик Сельман, также выходец из Советского Союза. В отношении него имелась отрывочная информация, дающая основания подозревать, что в деятельности Defense Enterprise Fund не все чисто и что она может быть американским «пылесосом», занимающимся сбором передовых научных разработок.

Второй факт состоял в том, что в 2010 году та же схема, что и с Defense Enterprise Fund, но в гораздо больших масштабах, была использована Калминым и Вельтовым в компании BC-Development Group. Анализ ее деятельности привел Рудакова к мысли, которая заставила ужаснуться. Он усматривал в действиях компании и самого Вельтова не что иное, как дьявольски коварный план, который мог родиться только в недрах ЦРУ и был рассчитан на то, чтобы под предлогом содействия реформированию российской военной науки заполучить перспективные разработки, а ее саму низвести до уровня плинтуса.

То, что это не было игрой усталого воображения Рудакова, подтверждалось выводами, содержащимися в докладной Приходько, поведением Вельтова и последними событиями, происходящими в НИИ. Дальнейшее промедление грозило обернуться невосполнимыми потерями для российской военной науки. Вельтова требовалось остановить, и остановить как можно скорее. Но, к сожалению, Рудаков не находил в материалах дела веских оснований для его ареста по статье госизмена. Единственный выход из положения он видел в том, чтобы поймать хитроумного шпиона на незаконном бизнесе, и в этом направлении Охотникову с Приходько удалось добиться немалого. Они сумели не только вскрыть несколько мошеннических схем Вельтова и его окружения, а и добыть весомые документальные доказательства.

И все-таки Рудаков не был до конца уверен, что таким образом удастся нейтрализовать Вельтова, уж слишком могущественные силы покровительствовали ему в Министерстве обороны. Ситуация с Устиновым являлась тому наглядным подтверждением. Поэтому, объективно оценивая возможности своего управления, Рудаков пришел к выводу: без поддержки Градова выиграть предстоящую схватку с этим шпионско-криминальным спрутом без потерь в собственных рядах было делом почти безнадежным.

Несколько лучше складывалась обстановка вокруг другого подозреваемого — Самохвалова. Бывший институтский комсомольский вожак, позже многолетний секретарь парткома 53-го НИИ, он в советские времена каленым железом выжигал диссидентскую крамолу среди его сотрудников. Бывало, что допускал политические колебания, но, как говорится, колебался вместе с генеральной линией КПСС. За это время не был замечен ни в левом, ни в правом уклонах, а что касается морального облика, то до августа 1991 года Самохвалов свято соблюдал моральный кодекс строителя коммунизма. Он исправно приносил домой всю зарплату и не поддавался на заигрывания молодых сотрудниц, жаждущих не столько тщедушного комиссарского тела, сколько положительной партийной характеристики-рекомендации — пропускного билета к вышестоящей должности или кандидатской диссертации.

После крушения КПСС и СССР Самохвалов, может, и был не прочь сходить налево, но находился в том возрасте, когда внимание женщины больше пугало, чем радовало. В последнее время круг его интересов, и до того не отличавшийся разнообразием, замкнулся на институте, доме и даче. В числе его связей иностранцы не значились. За годы работы, а их без малого набралось 52 года, он дальше границы с Украиной не выезжал, и как черт от ладана продолжал шарахаться от тех, кто плохо выражался по-русски. Сказывался намертво вбитый сотрудниками режимно-секретного отдела в голову Самохвалова постулат: «Выпил с Гарри рюмку джина — ты уже стране вражина!»

Единственной ниточкой, которая могла привести американскую разведку к Самохвалову, был его сын — великовозрастный шалопай и повеса. Подвизавшийся на околонаучной ниве, он, не без помощи отца, в 2008–2009 годах пытался провести несколько деловых сделок с зарубежными компаниями, в их числе проходила и Defense Enterprise Fund. Сделки не состоялись, то ли потому что технологии, предлагавшиеся Самохваловыми, ничего не стоили, то ли партнеры не те оказались. В итоге «семейный подряд» ничего не заработал, и Самохваловы остались у разбитого корыта.

В этом Рудаков усматривал происки американской разведки по подготовке Самохваловых к вербовке. Косвенным подтверждением тому служили оперативные данные. Во время последней поездки Самохвалова-младшего в Таллинн он попал в скандальную ситуацию, грозившую обернуться серьезным тюремным сроком. Горничная отеля обвинила его в попытках домогательства, и только благодаря связям, о которых Самохвалов-младший умалчивал, скандал удалось замять. В Москву он вернулся тише воды, ниже травы. Прошло чуть больше полгода, и зачахший было семейный бизнес, не без помощи все той же Defense Enterprise Fund, резко пошел в гору. Одновременно активизировался Самохвалов-старший. В нем внезапно проснулся живой интерес к научной деятельности, и в частности к одной из самых закрытых тем — теме «Ареал».

Другой, еще более весомый факт в подкрепление шпионской версии добыли разведчики наружного наблюдения. Слежка за Самохваловым-старшим и сотрудниками московской резидентуры ЦРУ дала Рудакову богатый материал для размышлений. В результате он, как и Охотников с Приходько, пришел к выводу, что резидентура провела с Самохваловым тайниковую операцию по связи. Детально проработанные разведчиками наружного наблюдения маршруты движения по Москве сотрудников посольской резидентуры ЦРУ Дункана — специалиста по тайниковым операциям, супругов Грин и Самохвалова убедительно свидетельствовали об этом. В декабре и январе их маршруты дважды пересекались в одном и том же месте — в сквере перед Театром им. Моссовета. Исходя из этого, Рудаков в своих предположениях пошел дальше Охотникова и Приходько и заключил: Самохвалов-старший является тем самым агентом ЦРУ в руководстве 53-го НИИ, о котором ранее ориентировали коллеги из СВР.

Почувствовав близкую удачу, Рудаков пододвинул к себе спецблокнот и принялся набрасывать указания для Охотникова и Приходько, когда заработал телефон ВЧ-связи. На него вышел дежурный по департаменту военной контрразведки и довел распоряжение Градова — прибыть с докладом о результатах работы по материалам на Доцента и Дельца к 17 часам.

Рудаков бросил взгляд на часы — в запасе оставалось еще три часа, и вызвал к себе Первушина с Охотниковым. В ходе совещания он сверил с ними свои оценки материалов на Вельтова и Самохвалова, дал указания по организации их дальнейшей проверки, после чего выехал на Лубянку и в 17.00 вошел в кабинет Градова. Помимо него там находился Шепелев. Их озабоченный вид говорил о том, что работа по проверке материалов на Доцента и Дельца, а также обстановка, складывающаяся в области реформирования военной науки, вызывала серьезное беспокойство. Сухо поздоровавшись, Градов кивнул на кресло рядом с Шепелевым и сразу с места в карьер начал совещание:

— Александр Юрьевич, есть ли связь между гибелью Баевича с тем, что происходит в институтах и какое к ним имеет отношение Вельтов?

Вопрос не застал Рудакова врасплох. Он без тени сомнений заявил:

— Да, Георгий Александрович! Связь самая что ни есть прямая! Гибель Василия Николаевича была не случайна.

— Даже так? И какие для того есть основания?

— В первую очередь ситуации в НИИ. Там фактически едет война группировки Вельтова с противниками так называемой реформы. Она уже…

— Александр Юрьевич, это нам известно, и давай без воинственных клише, — остановил его Градов и потребовал: — Ближе к Баевичу и Вельтову! С чего ты взял, что его смерть дело рук Вельтова?

— Василий Николаевич — третий из числа руководителей НИИ, кто в последнее время ушел из жизни при загадочных обстоятельствах.

— Это не самый убедительный аргумент. Все они находятся в том возрасте, когда смерть скорее закономерна, чем случайна, — возразил Шепелев.

— Учитываю, Юрий Дмитриевич! Но исхожу из того, что всех троих объединяло одно: они последовательно выступали против Вельтова и позиции департамента образования Минобороны по реформе военной науки, — стоял на своем Рудаков.

— Не убедил, Александр Юрьевич, — не согласился с ним Градов. — Где конкретные факты?

— По Баевичу они есть! Его водитель утверждает: авария была подстроена. Об этом говорит и изучение обстановки на месте происшествия. Я посылал туда капитана 2-го ранга Охотникова. Он вместе со специалистами исследовал ситуацию и пришел к заключению: авария носила предумышленный характер.

— Допустим, что это так, но почему жертвой стал Баевич, а не академики Кан или Салогубов?

— Потому что он представлял наибольшую опасность для Вельтова своими связями в окружении президента Путина. И еще один важный факт: в тот день Баевич вместе с Каном и Салогубовым планировали обсудить вопрос, как остановить Вельтова. А он, как я полагаю, решил не ждать и первым нанес упреждающий удар, — заключил Рудаков и вопросительно посмотрел на Градова.

Тот не спешил с выводами, так как слишком много накопилось давно уже перезревших проблем организационного, финансового и личностного плана в сфере реформы военной науки. В этом клубке непримиримых противоречий, где самым непостижимым образом переплелись истинные и надуманные проблемы, интересы дела и корыстные замыслы, контрразведка не могла позволить себе занять нейтральную позицию. Для нее не существовало более важной и ответственной задачи, чем обеспечение успеха реформы. Профессиональный и жизненный опыт подсказывал Градову: наступил момент истины, когда контрразведка должна сказать свое слово, опираясь на выверенные факты, информировать политическое руководство страны об истинном положении дел в этой важнейшей для обороноспособности страны области. Посмотрев долгим взглядом на Рудакова — тот с нетерпением ждал решения, Градов произнес:

— Смерть Баевича, Котлярова и Смирновского — безусловно, большая потеря для нашей науки. Но еще большая потеря произойдет, если ее реформа выльется в профанацию.

— К сожалению, Георгий Александрович, дело так далеко зашло, что как бы локти не пришлось кусать, — с горечью заметил Рудаков и дал волю своим чувствам: — Руководители вузов и НИИ уже оборвали мне телефоны, все в один голос твердят: после такой реформы науки не останется. В коллективах идет грызня и…

— Стоп-стоп, Александр Юрьевич! — перебил его Градов и напомнил: — Разве не ты два месяца назад представлял мне докладную? В ней, если мне память не изменяет, черным по белому написано: средний возраст ученых составляет 57,5 года, количество изобретений за последние годы уменьшилось в 1,5 раза, большинство научных степеней не имеют практической ценности. Так куда же дальше двигаться? Это тупик!

— Согласен, так продолжаться не может. Но и то, как проводится реформа, ни в какие ворота не лезет! Академиков пачками на улицы выбрасывают. Лаборатории то сливают, то разливают. Про науку совсем забыли. Люди гибнут за металл.

Александр Юрьевич, не сгущай краски, и давай обойдемся без Мефистофеля. Сам же говорил: Баевич бился за эту самую науку. И она не умерла, откуда бы взялись «Искандеры, «ярсы» и «курьеры»?

— Извините, Георгий Александрович, сил моих нет смотреть на то, что происходит, — с горечью признал Рудаков.

Суровые складки на лице Градова разгладились и потеплевшим голосом он сказал:

— Ну, насчет силенок ты, Александр Юрьевич, прибедняешься. Их у тебя на двоих хватил. Поэтому соберись, отбрось все симпатии и антипатии и подготовь докладную по проблемам в реформировании военной науки. На мелочи не разменивайся, сосредоточься на главном. По фактуре она должна бить не в бровь, а в глаз и не вызывать сомнений. Иначе, не знаю, как науке, а нам точно не поздоровится. Почему, объяснять надеюсь не надо?

— Так точно, Георгий Александрович, я понимаю всю меру ответственности, — заверил Рудаков.

— Раз понимаешь, то через десять дней докладная должна лежать у меня на столе, — распорядился Градов и вернулся к началу разговора. — Теперь поговорим о Вельтове и компании. То, что их надо остановить, так это не вызывает сомнений. Материалов для его ареста достаточно?

— Да, по злоупотреблению должностными полномочиями, осталось доработать ряд эпизодов, — заверил Рудаков.

— Только не затягивай, Александр Юрьевич, Вельтов становится слишком опасен.

— Это еще не все, Георгий Александрович! Я уверен, что он действует не только в корыстных, а и в интересах ЦРУ.

— Что тот самый американский агент в 53-м НИИ? — оживился Шепелев.

— Нет, это скорее Самохвалов. На него получены данные о проведении тайниковой операции с резидентурой ЦРУ в Москве.

— А чего тогда ждешь, Александр Юрьевич? Готовь задержание с поличным!

— Этим сейчас и занимается, Юрий Дмитриевич.

— Погодите, погодите! — вмешался Градов и потребовал: — Александр Юрьевич, давай-ка снова вернемся к Вельтову!

Рудаков передал ему свою докладную с результатами анализа по материалам на Дельца, а затем подробно остановился на том, как в 1991 году в России появилась американская компания Defense Enterprise Fund. Как в 1992 году ее владельцы Калмин и Сельман, подозреваемые в связях с ЦРУ, совместно с Вельтовым создали совместную российско-американскую компанию «ФАМЭК-АС» и через нее скупали российские научные разработки. Особый интерес у Градова и Шепелева вызвали аналитические выкладки Рудакова в отношении компании BC-Development Group. Градов, так же как и Рудаков, пришел к мысли, что она играет роль троянского коня ЦРУ в России, и распорядился:

— Александр Юрьевич, дальше затягивать проверку Вельтова нельзя! Даю тебе три дня, чтобы подготовить и представить мне план реализации материалов.

— Есть! — принял к исполнению Рудаков.

— Юрий Дмитриевич, — Градов обратился к Шепелеву, — я тебя попрошу, подключись к работе и окажи всю необходимую помощь.

— Все будет сделано, Георгий Александрович, к указанному Вами сроку, — заверил Шепелев.

— В таком случае за работу, товарищи. Время не ждет, — закончил совещание Градов.

На следующий день Шепелев приехал в Управление «Н» и вместе с Рудаковым провел совещание с участниками оперативно-следственной группы, занимающейся разработкой Вельтова и Самохвалова. Были согласованы дополнительные проверочные мероприятия. По его окончании Первухин, Охотников и Устинов приступили к их практическому выполнению.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.