ГОЛОВКО АРСЕНИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ Командующий Северным флотом

ГОЛОВКО АРСЕНИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ

Командующий Северным флотом

Не так много в СССР было моряков, послуживших на всех флотах и постоянных флотилиях, получивших опыт в Испании. Одним из немногих явился Арсений Григорьевич Головко, все годы Великой Отечественной войны командовавший Северным флотом.

Арсений Головко родился 10 (23) июня 1906 года в станице Прохладной на Северном Кавказе, в Кабардино-Балкарии, и вырос в большой казачьей семье. Отец семи детей – казак, ветфельдшер, мать – крестьянка. В 1920 году юноша вступил в комсомол, два года учился на рабфаке в Ростове-на-Дону и подрабатывал в порту. После рабфака он поехал в Москву, учился в Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. В 1925 году Головко по комсомольскому набору направили на флот[251].

Начинал Головко матросом на Балтике, а затем молодого моряка послали на учебу. В ноябре 1925 – мае 1928 года Головко учился в Военно-морском училище имени М.В. Фрунзе. В 1927 году Головко вступил в ВКП(б). После окончания училища его направили в Морские силы Черного моря. Моряк с мая по сентябрь 1928 года служил вахтенным начальником эсминца «Фрунзе», затем до ноября 1929 года – командиром взвода, завхозом, штурманом канонерской лодки «Ленин». В ноябре 1929 – октябре 1930 года моряк служил групповым штурманом канонерских лодок Морских сил Каспийского моря. В октябре 1930 – мае 1931 года Головко обучался в минном секторе Специальных курсов комсостава ВМС РККА. После курсов его направили в Морские силы Балтийского моря. С мая по ноябрь 1931 года он состоял дивизионным минером дивизиона эскадренных миноносцев. В ноябре 1931 – марте 1932 года Головко был преподавателем Специальных курсов комсостава ВМС РККА[252].

На берегу моряк оставался недолго. В марте 1932 года его направили флагманским минером бригады траления и заграждения тогда еще рождавшегося Тихоокеанского флота. С января 1933 по август 1936 года Головко служил начальником штаба отряда торпедных катеров особого назначения, начальником штаба и командиром бригады торпедных катеров. Это была солидная проверка сил перед новыми испытаниями.

На Тихом океане вместе с товарищем по училищу A.B. Кузьминым Головко проводил эксперименты по эффективному использованию торпедных катеров, был сторонником ночных атак и однажды на учениях флота незаметно проскочил в бухту Золотой Рог. Оригинальный подход комбриг применил и для улучшения жизни семей моряков: зимой он вызвал пожарных, которые на морозе облили ветхие строения, образовав ледяную шубу. В домах сразу потеплело[253].

В августе 1936 года будущего флотоводца направили учиться в Военно-морскую академию имени К.Е. Ворошилова. Но курс занятий пришлось неожиданно прервать. Шла война в Испании, советские специалисты помогали испанским республиканцам защищать страну от фашизма. С группой добровольцев А.Г. Головко в 1937 году направили в Испанию. Там он под именем дон Симон Гарсия Галвис сменил на посту советника главной базы флота Картахены С.С. Рамишвили, возвращавшегося на родину. Моряк участвовал в разработке планов операций, выходил в море встречать транспорты из СССР, с его именем связано потопление франкистского крейсера «Балеарес». Здесь будущий адмирал получил представление о действиях авиации, конвоях и т. п., что ему позднее пригодилось как командующему флотом. Моряка наградили орденом Красного Знамени. После возвращения его направили на Северный флот. Головко исполнял должность начальника штаба флота (май – июнь 1938), командовал дивизионом эсминцев Северного флота (июнь – август 1938). Он и думать не мог, что Север станет наиболее важным в его судьбе, тем более что знакомство с ним было кратковременным. С августа 1938 по июль 1939 года Головко командовал Каспийской военной флотилией, затем до июля 1940 года – Амурской военной флотилией. 29 июля 1939 года он стал флагманом 2-го ранга, 4 июня 1940 года его произвели в контр-адмиралы[254].

26 июля 1940 года флагмана назначили командующим Северным флотом[255]. В этом качестве Арсений Григорьевич прошел всю Великую Отечественную войну.

7 августа 1940 года А.Г. Головко принял флот у контр-адмирала В.П. Дрозда[256]. Меньше года было у молодого флагмана, чтобы исправить накопившиеся на флоте недостатки и привести его в боеспособное состояние. Требовалось ремонтировать почти все эсминцы. Трудности создавали большие перемещения командного состава после арестов на флоте.

При первой встрече с работниками штаба флота Головко сказал: «Вы, товарищи, отныне моя опора. Позвольте надеяться, что каждый из вас на доверенном участке будет работать в полную силу, – и шутя добавил: – Благо полярный день никого здесь не ограничивает»[257].

Для поднятия боеспособности командующий максимальное количество кораблей поставил на ремонт, а командирам остальных предписал готовить экипажи по-боевому, без условностей, в любую погоду. Береговым артиллеристам следовало бороться за первый залп, тылу – обеспечивать всем необходимым самые отдаленные точки. Головко наладил взаимодействие с армией.

Приходилось принимать неординарные решения. После гибели подводной лодки Д-1 Головко, кроме строгого выговора, получил указание проводить учения на глубинах, не превышающих рабочей глубины погружений подводных лодок. Но в Баренцевом море таких глубин почти не было. Чтобы не сорвать боевую подготовку, командующий взял на себя риск игнорировать запрещение. К маю 1941 года подводники уже отрабатывали торпедные атаки. Инспекция из наркомата в мае 1941 года отметила улучшения в жизни и работе на флоте, но посчитала его небоеспособным из-за того, что эсминцы еще оставались в ремонте. Однако через несколько недель напряженной работы и они вошли в строй[258].

Добиваясь повышения боеспособности, командующий сам часто выходил в штормовые походы, наблюдая за становлением моряков. Он часто напоминал слова С.О. Макарова: «Мало знать, нужно еще уметь. Уметь – это главное». Он требовал от командиров умения верно оценивать обстановку, принимать смелые решения и действовать напористо. Выход в море Головко расценивал как школу войны[259].

А война приближалась. Все чаще командующий получал известия о приготовлениях гитлеровских войск у границ. Уже днем 17 июня немецкий самолет прошел над Полярным и благополучно ушел за границу; артиллерия базы огонь не открыла, а самолеты не смогли догнать. В тот же день, не получив определенного указания на донесение, Головко объявил на флоте оперативную готовность № 2. 18 июня поступил приказ Главного морского штаба готовить к выходу подводные лодки для наблюдения и отражения возможного нападения. Головко намеревался выслать «Щуки» и часть «Малюток», а остальными «Малютками» охранять горло Белого моря[260].

19 июня командующий приказал рассредоточить подводные лодки и готовить их к выходу в море. Ежедневно иностранные самолеты пересекали границу, боевые корабли накапливались в приграничных портах Финляндии и Норвегии. Головко ожидал нападения. Приказ наркома ВМФ перевести флот на оперативную готовность № 1, поступивший вечером 21 июня, не застал врасплох. Второй приказ предусматривал выделить корабли и самолеты для прикрытия горла Белого моря. 22 июня начались бомбежки. В течение дня поступили приказы о всеобщей мобилизации, о введении военного положения в базах и об отправке подводных лодок на патрулирование к Варде, чтобы не допускать неприятельские суда к Варангер-фьорду. Следовало авиацией действовать по аэродромам противника, не трогая войска Финляндии.

В первые дни противник накапливал силы у границы, действуя авиацией. Северный флот огнем береговых орудий действовал по неприятельским судам на подходах к Петсамо, был сбит Б.Ф. Сафоновым первый самолет. После осмотра остатков самолета командующий принял решение снабдить все колесные самолеты, действующие над морем, резиновыми шлюпками и аварийными радиостанциями для спасения жизни летчиков[261].

26 июня, когда стало известно о вступлении Финляндии в войну, Головко записал в дневнике: «Пусть теперь соседи не пеняют. Мы их не трогали, хотя видели все их приготовления и могли помешать им силой оружия. Наше правительство давало правителям Финляндии возможность отказаться от войны. Теперь же они пожнут то, что посеяли»[262].

Несмотря на превосходство неприятельской авиации в численности, самолеты флота уже в первые дни войны наносили удары по аэродромам и портам противника, вступали в воздушные бои. Командующий отметил необычный случай, когда тихоходный разведчик МБР-2 атаковал «Юнкере» и заставил его отступить. Батарея П.Ф. Космачева с полуострова Средний потопила за несколько минут сторожевой катер у порта Петсамо. С другой стороны, неприятным сюрпризом явилось применение неприятельской авиацией бомбежки с пикирования.

Командование флота эвакуировало мирное население, перевозило подкрепления для армии. Так как недоставало эскортных судов и горючего для них, Головко принял решение отправить скопившиеся свыше 155 торговых и рыболовецких судов в Белое море днем без охранения, поодиночке и с разными интервалами, а неприятельскую авиацию отвлечь налетами на ее аэродромы. В результате нестандартного решения все суда достигли цели благополучно. Позднее Головко писал: «Расчет оказался верным. Риск был необходим, целесообразен и потому оправдан. Теперь можно сказать: еще одно столкновение умов в войне на море здесь, в Заполярье, выиграно нами»[263].

Тем временем 29 июня, после того как артиллерия обстреляла пункты сосредоточения неприятельских войск, гитлеровцы перешли в наступление на суше и оттеснили немногочисленные силы 14-й армии. План наступления был расписан по часам. Обороняющиеся сорвали его, однако были вынуждены отходить.

Вскоре вопросы поддержки армии стали важнейшими для командующего флотом, ибо наступление угрожало главной базе флота. Еще до получения приказа из Москвы Головко выслал для артиллерийской поддержки войск эсминцы, хотя и мог их прикрыть с воздуха лишь 6 истребителями. Корабли вели огонь до того, как их атаковали до 40 пикирующих бомбардировщиков, и только туман позволил им уйти. Посланный за оставленной на берегу корректировочной группой катер старшего лейтенанта И.А. Кроля подвергся атаке 18 бомбардировщиков. Катер лишился руля, затем вышли из строя два двигателя, но лихой моряк на третьем двигателе продолжал маневрировать, уклоняясь от бомб, и благополучно вернулся. Для Головко все это являлось признаком высокого духа моряков, не сломленных первыми успехами противника[264].

Благодаря тому что один из полков 14-й армии удержал позицию на горном хребте Мусту-Тунтури, немцам не удалось прорваться к Мурманску. В дальнейшем эта позиция была передана флоту, и моряки обороняли Северный оборонительный район три года. Для этого флоту пришлось сформировать и срочно отправить на фронт отряды из корабельных специалистов, ибо морской пехотой он не располагал. Добровольцев хватало, но оружие срочно пришлось перебрасывать из Москвы. Моряки из-за лихой храбрости и отсутствия подготовки несли большие потери, не желая переползать и атакуя в рост, но они вызывали страх у противника своим неудержимым натиском и служили не только боевой, но и моральной поддержкой солдатам, создали перелом в настроении обороняющихся войск. Перелому в обстановке способствовали и высаженные флотом дерзкие тактические десанты моряков. В результате наступление было остановлено, и линия фронта стабилизировалась надолго[265].

Обезопасив базу с суши, флот продолжил повседневную традиционную деятельность: организацию и охрану перевозок, борьбу на неприятельских коммуникациях и т. п.

С начала войны флот, кроме авиационной и артиллерийской поддержки, занимался перевозками всего необходимого для сухопутных войск, что помогло 14-й армии устоять.

Командующий нередко провожал моряков в бой и встречал их после возвращения.

Предвоенные оперативные планы не предусматривали действий Северного флота в океане. В его составе было 8 эсминцев, 7 сторожевых кораблей, 2 тральщика, 15 подводных лодок, 15 охотников за подводными лодками и другие суда и корабли; численно он не уступал германским силам в портах Норвегии, но в любой момент противник мог подвести подкрепления. Из 116 самолетов половину составляли старые машины; неприятель располагал явным преимуществом в авиации. Именно авиация, как правило, и становилась причиной гибели кораблей и судов. Так случилось, когда 20 июля пикирующие бомбардировщики потопили новейший эсминец «Стремительный». Командующий корил себя за то, что недооценивал опасность с воздуха, ибо ранее с планирования гитлеровцы в цель не попадали[266].

В 1941 году набеги совершали и германские надводные корабли (эсминцы), которые потопили героически защищавшиеся сторожевики – вооруженные траулеры «Пассат» и «Туман», гидрографическое судно «Меридиан» и несколько других судов. В свою очередь, высылаемая в погоню авиация атаковала и наносила повреждения неприятельским эсминцам.

Осеннее наступление, предпринятое немцами в сентябре, также не увенчалось успехом. Флот вновь отправил на сушу добровольцев, которые помогли в основном удержать линию фронта. Правда, гитлеровцам удалось продвинуться к берегу Мотовского залива и установить батареи, которые обстреливали все суда, снабжавшие обороняющихся. Однако при поддержке авиации снабжение не прекращалось, и к зиме германским войскам пришлось остановиться, не дойдя до Мурманска.

Подводники Северного флота в начале войны не добивались результатов, пока не была отработана тактика торпедных атак. Головко писал о подводниках: «К ним успех пришел далеко не сразу, несмотря на решимость и отвагу командиров и экипажей. Этих качеств было еще недостаточно, чтобы отдельные удачи сменились постоянным успехом. Решали опыт, доскональная изученность театра и приемов противника, знание препятствий, и природных, и специально подготовленных гитлеровцами на том или другом участке, искусство поиска, мастерство при выборе момента и направления торпедной атаки плюс спокойная воинская дерзость, ошеломляющая врага»1.

Успех приносили не только торпедные атаки. Подводники применяли артиллерию, а со временем и мины, которые ставили у неприятельских баз. Три раза подводные лодки – «Малютки» скрытно проходили в порт Петсамо. Все больше неприятельских судов выходило из строя, пока гитлеровцы не наладили систему охранения. Со временем подводники начали отмечать потопление неприятельского судна выстрелом из орудия возвращающейся подводной лодки. Первый такой выстрел 19 октября 1941 года из орудия подводной лодки К-2 вызвал недоумение командующего, однако со временем традиция прижилась, а команду лодки-победительницы на берегу ждал жареный поросенок[267].

16 сентября 1941 года А.Г. Головко произвели в вице-адмиралы[268].

Несмотря на текучку, командующий оставлял время на раздумья. В дневнике военного времени он отражал свои мысли: «Надо снова продумать всю боевую работу наших лодок. Надо осмотреться, возможно, многое упускаем, что немцы предприняли какие-то меры ПЛО, которые мы не установили, – это ясно. Надо разгадать, какие именно. Боюсь, что тут мины. Глубины позволяют ставить мины у всего побережья. В некоторых местах мины нужны специальные – глубоководные, но все же постановка возможна. Если ориентироваться на мины, то вдоль всего норвежского побережья нельзя плавать. Проще говоря, тогда надо отказаться от боевых действий. Это невозможно. Ведь немцы-то плавают. Стало быть, и нам надо продумать свои действия, просмотреть, изучить пути, по которым ходят корабли противника. И ходить теми же самыми путями»[269].

Со временем, кроме проводки конвоев вдоль своих берегов, в том числе и по Северному морскому пути, флоту пришлось взять на себя охранение внешних конвоев, прибывавших из-за границы с грузами для Советского Союза. Летом – осенью конвои шли на Архангельск. Однако порт замерзал, и пришлось избрать Мурманск.

До конца 1941 года в Кольский залив заходили лишь военные корабли англичан. Союзники 30 июля совершили налет авианосными самолетами на Киркенес и Петсамо, но понесли значительные потери без особых результатов. В августе в Полярное прибыла постоянная английская военно-морская миссия; представители миссии были направлены в Мурманск, доступный из-за теплого течения круглогодично, и Архангельск. Англичане в ноябре 1941 года интересовались возможностями Мурмайского порта. Все это явилось подготовкой к отправке конвоев.

10 декабря Головко записал в дневнике: «Дело явно идет к тому, что конвои будут приходить в Мурманск; отсюда же станут промышлять рыболовные суда. Нужны серьезные мероприятия, чтобы сделать положение коммуникаций более устойчивым. Для конвоев мал запас угля и мазута в Мурманске; его хватает только для нужд самого флота, снабжать из этого количества торговые суда будет очень трудно. В общем, трудностей предвидится много…»

25 декабря он добавил: «Судя по всему, транспортные суда пойдут в Мурманск. Забот теперь не оберешься. Особенно после сообщения о том, что гитлеровцы собираются перебросить на север девять подводных лодок с опытными командирами. Много хлопот доставит снабжение англичан продуктами и нефтью, поскольку самим не хватает»[270].

Первый конвой из 9 судов прибыл 12 января. Так как из порта оборудование вывезли в начале войны и подготовки к приему судов не вели, выгрузка еще не завершилась 17 января, когда прибыл второй конвой. Тогда же появились первые суда, получившие попадания торпед с немецких подводных лодок. Кроме подлодок, германское командование перебросило в порты Норвегии тяжелые корабли, которые использовало против конвоев зимней ночью.

Северный флот располагал небольшими силами. Тем не менее в своей зоне ответственности он обеспечивал безопасность конвоев как надводными и подводными силами, так и авиацией.

Весной и в начале лета 1942 года конвои продолжали идти. Не раз советские моряки вместе с англичанами вступали в бой с неприятельскими кораблями и самолетами, заранее наносили удары по неприятельским базам и самолетам с воздуха.

Удивляясь, как легко союзники принимают решение топить суда с грузами для Советского Союза, получившие повреждения, Головко в дневнике привел пример с транспортом «Старый большевик», который после бомбежки отстал от конвоя, погасил пожар, исправил повреждения и дошел до порта, и написал: «Что же, да послужит этот факт примером всем в союзных конвоях. Ибо он красноречиво отвергает инструкцию об уничтожении поврежденных транспортных судов. Не уничтожать, а защищать, отстаивать и спасать – вот чем следует руководствоваться в своих действиях каждому, кто назвался союзником в совместной борьбе»[271].

В июле 1942 года конвой PQ-17 был обнаружен неприятелем и понес значительные потери. В большей части они стали следствием того, что под угрозой появления линкора «Тирпиц» английское командование приказало охранению конвоя отойти, а судам следовать поодиночке. В итоге многие беззащитные суда стали жертвами авиации и подводных лодок. Советские моряки сделали все возможное, чтобы спасти торговые суда и их моряков. Но для английского правительства этот случай послужил предлогом для прекращения конвоев в самые тяжелые дни боев на советско-германском фронте. Головко считал, что союзники специально позволили германским кораблям прорваться из французских портов, чтобы устранить угрозу их на коммуникациях в Атлантике[272].

Позднее стало известно, что конвой англичане хотели использовать как приманку, чтобы истребить «Тирпиц» подобно «Бисмарку»; однако германская эскадра, когда стало ясно, что она обнаружена и даже атакована советской подводной лодкой К-21, стрелявшей по «Тирпицу» торпедами, вернулась в базу, и ловушка не сработала.

Летом, пользуясь тем, что Северный флот занимался поиском рассеянных судов PQ-17, германское командование направило подводные лодки для действий на советских коммуникациях в Арктике. Они обстреливали полярные станции на Новой Земле, потопили несколько судов. Еще большей угрозой стал «карманный линкор» «Адмирал Шеер». Он пытался прорваться в Карское море для истребления конвоев, но после боя с «Сибиряковым» 25 августа и защитниками острова Диксон 27 августа отказался от дальнейшего крейсерства и ушел ранее, чем авиация и подводные лодки смогли его атаковать.

К приходу первого осеннего конвоя PQ-18 командование Северного флота приготовилось заранее, развернув на позициях подводные лодки и нанося удары по базам и конвоям противника. В результате принятых мер из 13 погибших судов только одно приходилось на зону ответственности Северного флота. В бою 18 сентября 1942 года у Канина Носа, продолжавшемся 2,5 часа, советские моряки вместе с союзниками отразили атаки бомбардировщиков и торпедоносцев, истребив 15 машин.

Головко на флагманском командном пункте руководил охранением конвоя. Он получал известия о появлении неприятельских подводных лодок, авиации, о движении судов и принимал решения. 19 сентября командующий записал в дневнике:

«Конвой PQ-18 прибыл к месту назначения – на Северодвинский рейд. Из 40 транспортных судов достигли конечного пункта 27. Потеряны: до начала сопровождения нашими кораблями – 12 транспортов, из них 9 были лишь подорваны торпедоносцами и подводными лодками противника, но добиты и уничтожены эскортными кораблями; в операционной зоне Северного флота – один транспорт, также добитый английским эскортным кораблем. Цифры сами говорят за себя…

Два с половиной часа боя у Канина Носа окончательно решили судьбу конвоя. Вечерний налет бомбардировщиков, когда конвой транспортов уже стоял на Мудьюгском рейде, не помог противнику. 24 «юнкерса» были встречены нашими истребителями и в беспорядке сбросили бомбы в воду. Не пострадало ни одно из транспортных судов. Противник потерял два самолета»[273].

14 октября А.Г. Головко встречал лидер «Баку» и эсминцы «Разумный» и «Разъяренный», которые пришли с Тихого океана по Северному морскому пути. Так исполнилась мечта С.О. Макарова и других русских флотоводцев о возможности маневра силами между морскими театрами России.

Прибывшие корабли оказались необходимым подкреплением. Они могли сменить эсминцы, которые не выдерживали штормы на Баренцевом море. В мае у эсминца «Громкий» оторвало носовую оконечность, в ноябре у «Сокрушительного» оторвало корму и в шторм он погиб; удалось снять большую часть экипажа. Этот эпизод, в котором командир корабля Курилех и большинство офицеров оставили эсминец до того, как был спасен экипаж, оказался единственным на Северном флоте и дал основания Головко для заключения: «Поступок Курилеха больше чем личная трусость; это преступление командира, презревшего свой долг – священный долг: думать не о себе, а прежде всего о корабле и людях»[274].

В качестве противоположного примера он привел случай с подводником Ф.А. Видяевым. В походе его подводная лодка подорвалась на мине. Однако моряки держались в море, двигаясь под импровизированным парусом, пока не пришла помощь. Только приказ заставил Видяева оставит обреченную лодку, и уходил он последним. Вторым примером стал случай с летчиком Курзенковым, который был сбит, упал в сугроб без парашюта, но все же смог выйти к своим.

В январе-марте 1943 года на Северный флот прибыло 5 подводных лодок, которые пришли с Тихого океана, обогнув половину земного шара. Подводники сразу включились в боевые действия. Л.М. Сушкин, к примеру, успешно применял тактику торпедного залпа сразу по двум целям.

Успешно действовали и другие тихоокеанцы. В то же время то одна, то другая лодка не возвращалась из похода.

За 9 месяцев 1943 года Северный флот совершил несколько набегов эсминцами и катерами на коммуникации противника. Постоянно дежурили на позициях подводники. Авиация завоевала господство в воздухе на морских коммуникациях противника, а сухопутный фронт окончательно стабилизировался. Однако, после того как весной 1943 года союзники вновь прекратили посылать конвои, а грузы доставляли одиночные суда, для их обеспечения пришлось распылить силы флота. Воспользовавшись этим, германские подводники прорвались в Карское море, ставили мины и действовали торпедами.

Так как организация движения судов в этом районе оставляла желать лучшего, командующий Северным флотом добился упорядочения судоходства, что позволило представлять себе положение судов и организовать их защиту. В частности, посланная к мысу Желания (остров Новая Земля) подводная лодка С-111 капитана 3-го ранга П. И. Егорова обнаружила и потопила германскую субмарину U-639[275].

Летом 1943 года Северный флот организовал переход группы речных судов из устья Печоры к устью Оби, вывод нескольких групп судов из Арктики в Белое море почти без потерь. Однако в Арктике флот не располагал достаточным числом самолетов и противолодочных кораблей. 10 октября 1943 года Головко вызвали в Ставку, чтобы обсудить предложения по выводу транспортных судов из Арктики и причины гибели судов в Карском море. Командующий объяснил те трудности, с которыми встречается флот в охранении коммуникаций, особенно после прекращения движения союзных конвоев, и предложил оставить транспортные суда в Арктике на зимовку, выведя только ледоколы. На следующую кампанию Северному флоту обещали подкрепление противолодочными кораблями и самолетами. Это было особенно важно, ибо флот не мог выделять более 1–2 кораблей эскорта на 2–3 судна, тогда как германские конвои имели 10–11 эскортных судов на каждый транспорт.

Как бы доказывая, что конвой под охранением кораблей Северного флота доходит до цели безопасно, в октябре-ноябре из Архангельска до губы Белушья под прикрытием двух эсминцев прошел транспорт «Марина Раскова». Несмотря на шторм и потерю руля судном, командир конвоя капитан 2-го ранга А.И. Турин благополучно доставил его к цели. Позднее под конвоем кораблей флота из Карского моря вывели в Архангельск ледоколы.

В ноябре обещания Москвы начали исполнять. Флот получил свыше сотни самолетов, из США прибыли 7 тральщиков и 9 больших охотников. Узнав, что катера пойдут через океан своим ходом, старый моряк-американец сказал: «Только железные люди способны идти осенью через океан на таких утлых, к тому же деревянных суденышках»[276].

Моряки-североморцы уже ранее на деревянных судах добивались успеха. Если до войны считали, что в условиях Севера торпедным катерам действовать невозможно, то практика показала ошибочность прежних взглядов. Начав с 2 катеров, североморцы увеличили их численность до бригады. Расположившись в базе недалеко от фронта, они по сигналу о появлении неприятеля срочно выходили, невзирая на дурную погоду, и наносили неожиданные удары по конвоям противника. Со временем было налажено взаимодействие катеров, подводных лодок и авиации в атаках на неприятельское судоходство.

При методе «нависающей завесы» подводные лодки располагались на позициях вдоль неприятельского побережья и атаковали неприятельские конвои по информации, полученной от воздушной разведки. После атак подводников на конвой нападали катерники и торпедоносная авиация. Эта тактика значительно увеличила эффективность действий на коммуникациях[277].

В ноябре-декабре 1943 года по настоятельному требованию Сталина возобновились конвои союзников. Для обеспечения их безопасности советская авиация наносила удары по неприятельским аэродромам, подводные лодки развертывали завесой у берегов Норвегии, а надводные корабли обеспечивали непосредственное охранение.

К началу 1944 года Северный флот располагал 23 подводными лодками, лидером, 8 эсминцами, 20 сторожевыми кораблями, 14 торпедными катерами, 63 охотниками и сторожевыми катерами, 36 базовыми и 40 катерами-тральщиками, 353 самолетами. В течение нескольких месяцев поступили от отечественной промышленности и из-за границы по ленд-лизу корабли и самолеты, заметно увеличившие возможности флота. Была даже сформирована эскадра из старых линкора, крейсера и эсминцев, полученных от союзников в счет раздела итальянского флота. Боевую ценность эскадры Головко оценивал низко, а вот увеличение легких сил его радовало[278].

Чтобы всегда быть в курсе событий, динамик радиосвязи был установлен в кабинете командующего на флагманском командном пункте. По нему Головко следил за боевыми действиями и знал многое раньше, чем приходили донесения. Временами он и сам передавал указания по радио[279].

По предложению Головко часть торпедных катеров перебазировали к авиабазе в Пумманки, что позволило упростить взаимодействие летчиков и катерников. В результате их действий резко усложнились условия для передвижения германских конвоев в Петсамо[280].

Германское командование попробовало нанести удар по советским и союзным конвоям, используя новое оружие подводных лодок – шнорхель и акустические электроторпеды, наводящиеся на звук винтов судна. Было потоплено несколько судов и эскортных кораблей. Однако на ход боевых действий единичные успехи повлиять не могли. План перевозок по арктическим трассам был успешно выполнен.

Теперь уже гитлеровцы готовились к обороне заполярных никелевых рудников, обеспечивали свои перевозки.

Отмечая заслуги командующего Северным флотом, 31 марта 1944 года его произвели в адмиралы[281].

В сентябре-декабре 1944 года советские войска Карельского фронта во взаимодействии с Северным флотом развернули наступление по освобождению Печенгской области и части Северной Норвегии. 8 сентября военный совет флота в соответствии с замыслом наступления разослал директиву. Следовало содействовать наступлению 14-й армии для выхода на Петсамо (Печенгу). Был подготовлен план операции «Вест».

29 сентября Главный морской штаб прислал указание сформировать Печенгскую военно-морскую базу. Но Печенгу еще требовалось взять, и подготовка операции была в разгаре. Северному оборонительному району предстояло прорвать оборону противника на перешейке полуострова Средний и отрезать пути отхода на Петсамо, а для содействия наступлению следовало высадить десанты в тылу противника. 6 октября Петсамо-Киркенесская операция была подготовлена и началась 7 октября. После артподготовки 14-я армия перешла в наступление и продвинулась за день на 4–10 километров. Флот сосредоточивал силы для десанта. В ночь на 9 октября Головко перешел из Полярного на выносной пункт управления в Озерко. Ночью началось наступление морской пехоты. Первоначально был высажен отвлекающий десант в районе мыса Пикшуев Мотовского залива. Две группы десантников высадились при поддержке артиллерии кораблей и береговых батарей. Позднее часть 63-й бригады морской пехоты была высажена на берегу залива Малая Волоковая для наступления во фланг и тыл противника на Среднем и далее на Петсамо. Высадка была проведена с быстроходных катеров. Утром 10 октября десант выдвинулся во фланг противника, что позволило перейти в наступление 12-й бригаде морской пехоты, прорвать позиции врага на Мусту-Тунтури и заставить его начать отход. Высадившийся с 63-й бригадой разведывательный отряд И.П. Барченко-Емельянова прорвался на мыс Крестовый при входе в гавань Лиинахамари перед Петсамо. Десант захватил батареи. При поддержке авиации моряки отбили гитлеровские атаки. Это позволило до полуночи 12 октября высадить десант с быстроходных катеров непосредственно в Лиинахамари. Совместными действиями частей морской пехоты 15 октября город Петсамо (Печенга) был взят, а через сутки по радио передавали приказ Верховного главнокомандующего[282]. В честь победителей салютовала Москва.

После освобождения Петсамо Головко прибыл на катере в порт, где сразу же начали развертывать военно-морскую базу[283].

17 октября авиация Северного флота нанесла несколько успешных ударов по неприятельскому конвою, направлявшемуся для эвакуации войск противника. В ходе атак экипаж одного из торпедоносцев, поврежденного зенитной артиллерией, до последнего продолжал атаку, сбросил торпеды, взорвавшие судно, и затем врезался в воду. Подводники также атаковали немецкие суда с войсками. 25 октября части Карельского фронта взяли штурмом Киркенес при поддержке десантов с моря и вышли за государственную границу с Норвегией.

1 ноября в дневнике Головко подвел итоги операции для флота с 7 по 31 октября. За время операции 28 североморцев стали Героями Советского Союза[284].

6 декабря был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении медали «За оборону Советского Заполярья». Начиналось возрождение освобожденных городов, уничтоженных гитлеровцами. Но еще не кончились боевые действия, и Головко писал в дневнике: «Многие тысячи людей будут отмечены знаком высокой доблести, мужества и героизма – медалью «За оборону Советского Заполярья». Она явится высокой наградой и будет вдохновлять наших людей на новые подвиги. Враг еще не добит. Вражеские подводные лодки еще появляются в водах Ледовитого океана. Борьба с ними должна быть беспощадной, неумолимой и непрерывной. Советские заполярники изгнали врага с суши, вышвырнули его из баз северной части Норвегии. Надо навсегда и бесповоротно изгнать его с моря»[285].

Пока Головко выезжал в Москву, германские подводники начали действовать в Баренцевом море и зимой 1944/45 года торпедировали акустическими торпедами несколько судов. Северному флоту пришлось действовать активнее, чтобы прикрывать как внутренние, так и внешние союзные конвои.

Весной англичане предложили поставить заграждение из противолодочных мин перед Кольским заливом. По этому поводу Головко записал в апреле, что считает постановку нецелесообразной, убедил Главный морской штаб. Когда же англичане надавили через правительство и ставить мины было приказано, адмирал отметил: «С этими минами нам придется повозиться много. Вытралить их будет трудно»[286].

До последних дней войны немецкие подводные лодки замечали в море. Советские моряки пытались уговорить немецких подводников сдаться в соответствии с указаниями Дёница, но безуспешно. Те уходили, чтобы сдаваться союзникам.

Весной по приказу Ставки начали отправлять по железной дороге катера на Тихий океан, где Советский Союз готовился к вступлению в войну с Японией. На севере основной проблемой стало траление минных заграждений. После капитуляции Германии оставались несдавшиеся части и подводные лодки, что заставляло быть настороже. Только 3 июня 1945 года Головко подписал приказ, переводивший корабли и части на положение боеготовности мирного времени. Суда возвращали прежним владельцам, а плавание гражданских судов разрешали «без эскорта с сохранением мер противоминной обороны»[287].

В ходе войны командующий Северным флотом применил новые формы ведения вооруженной борьбы: проведение нападений на коммуникации противника разнородными силами флота (авиация, подводные лодки, катера), использование подводных лодок методом нависающей завесы, топмачтовое бомбометание и низкое торпедометание для атак кораблей и судов. Северный флот провел несколько операций по охране внутренних коммуникаций и внешних конвоев, по нарушению коммуникаций противника. Для обороны союзных конвоев корабли флота совершили 868 выходов в море, провели более 1400 транспортов. Высадки десантов помогли 14-й армии разгромить противника, освободить районы Петсамо и Северной Норвегии. Не раз имя Головко отмечали в приказах Верховного главнокомандования. Нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов считал, что Головко являлся одним из самых образованных флотоводцев, а успешные действия флота на Севере явились наилучшей аттестацией для командующего[288].

Головко, сам любитель театра и литературы, помогал организовывать деятельность местной труппы, способствовал работе писателей, а когда выяснился талант матроса Л. Кербеля, он помог ему проявить свой талант, заказав серию скульптурных портретов героев – моряков и летчиков[289]. Со временем скульптор Лев Кербель стал известен своими монументальными произведениями.

После войны Головко оставался во главе Северного флота. С апреля 1946 по февраль 1947 года он был заместителем начальника Главного штаба, а затем до марта 1950 года – начальником Главного штаба – заместителем главнокомандующего ВМС. С марта 1950 до августа 1952 года моряк состоял начальником Морского генерального штаба – первым заместителем военно-морского министра[290].

С 6 августа 1952 по 27 января 1956 года Головко командовал 4-м флотом на Балтике, а позднее, до 24 ноября 1956 года, – КБФ[291]. Под его флагом флот совершал первые походы за границу.

С ноября 1956 года Головко был первым заместителем главкома ВМФ. Он внес существенный вклад в строительство отечественного флота, в совершенствование его боеготовности. В аттестации на Головко было записано: «Является крупным военачальником и хорошим организатором. Направление в строительстве и развитии флота, а также роль флота в современной войне понимает правильно. Как первый заместитель Главнокомандующего ВМФ со знанием дела руководит флотами, центральными учреждениями и службами, направляя их деятельность на улучшение качества боевой подготовки и повышение боеготовности ВМФ»[292].

В должности первого заместителя главнокомандующего Головко сохранил морскую лихость и умение. Адмирал флота Г.М. Егоров вспоминал, что в шторм эсминец с Головко вошел в тесную бухту и адмирал привычно перескочил на обледенелый катер, когда его палуба на мгновение сравнялась с палубой эсминца. Интересно, что как во время войны, так и в 50-х годах флагман был, видимо, единственным, кто носил на адмиральской форме матросский бушлат. После осмотра объектов на берегу и оперативного решения вопросов Головко на том же эсминце отбыл в другую базу[293].

Головко являлся депутатом Верховного Совета СССР 2-го и 4-го созывов. Адмирал вел в ходе Великой Отечественной войны дневник. Записи этого дневника легли в основу его мемуаров «Вместе с флотом», выпущенных Воениздатом впервые в 1960 году (переизданы в 1979 году).

Умер А.Г. Головко в Москве после тяжелой болезни сердца на 57-м году жизни, 17 мая 1962 года. Похоронили его в 43-м ряду 1-го участка Новодевичьего кладбища – мемориала. Памятник на могиле выполнил скульптор Л. Кербель. Это была самая большая благодарность за ту поддержку, которую молодой моряк получил от адмирала.

Хорошее впечатление об адмирале сохранили и многие другие его сослуживцы. К примеру, член Военного совета ВМФ СССР адмирал В.М. Гришанов писал:

«Жизнь талантливого и самобытного советского адмирала – повод для бесконечных размышлений. Он досконально знал флот во всем его многообразии и к тому же обладал личным обаянием. Еще знаменитый русский адмирал С.О. Макаров говорил в свое время, что унылые люди не годятся для такого бойкого дела, как морское. Это целиком применимо к характеру А.Г. Головко. Его отличала бодрость духа, жизнелюбие, умение сплотить людей. Как известно, он был прост и доступен. Однако прост не в смысле простодушия. Он обладал тонким, я бы сказал утонченным, умом и большой силой воли. Этим объяснялось его положительное влияние на самых разных людей, будь то матросы или адмиралы. Он понимал, что главное в человеке – его нравственное начало, и постоянно заботился о воспитании воинов, любящих Родину, преданных нашей партии и народу…

На протяжении войны у А.Г. Головко появилась еще одна ценная черта – умение воспринять, подхватить все прогрессивное, что рождалось на войне, и быстро внедрить в боевую практику. Тут множество убедительных примеров: потопление вражеских транспортов артиллерией подводных лодок (как известно, впервые этот метод применил М. Гаджиев), атаки торпедных катеров в дневную пору и при свежей погоде, низкое торпедометание, взаимодействие подводного флота с авиацией и еще многое, что было вовремя замечено руководством флота и получило широкое распространение.

А.Г. Головко понимал, что «один в поле не воин», и опирался на знающих, деловых людей, авторитетных на флоте…»[294]

Генерал армии С.М. Штеменко, вспоминавший о совместной службе в Москве, на вечере памяти адмирала 16 декабря 1970 года говорил о своих впечатлениях:

«Первый раз я увидел его в начале сорок третьего года, когда по вызову Ставки он прибыл в Москву. И, впервые встретившись с ним, я понял, какой это действительно незаурядный человек. Он мыслил оригинально и не боялся смелых суждений.

В 1946 году Арсения Григорьевича назначили зам. начальника Главного морского штаба, а я был начальником Генерального штаба. В Москве так же, как и на флоте, проявился его большой военный талант, прекрасные организационные способности. Он был и мечтателем, и мыслителем, и трезвым реалистом. Его всегда занимали проблемы будущего. Хотя времени у нас всегда не хватало, но бывали случаи, что засиживались иногда до утра, ибо он был замечательным собеседником, хорошо знавшим литературу, искусство. А уж что касается флота, тут он был как рыба в воде. С поразительной быстротой и в совершенстве он постиг трудную работу в центральном аппарате.

…Он не только любил и понимал свою работу, но творчески развивал военно-морское дело, проявляя ясность и гибкость мышления. И был очень принципиальным человеком… умел отстоять свою точку зрения. По любому вопросу имел свое мнение и открыто высказывал его… все его предвидения и мечты о большом океанском флоте постепенно сбывались. И в том, что наша страна имеет могучий флот, есть доля трудов нашего любимого товарища и друга»[295].

За добросовестную службу адмирал был награжден 4 орденами Ленина (1943, 1944, 1950, 1956), 4 орденами Красного Знамени (1938, 1941, 1945, 1956), 2 орденами Ушакова I степени (1944, 1945), орденом Нахимова I степени (1944), орденом Красной Звезды (1944) и многими медалями. Адмирал получил также иностранные награды: норвежский орден Святого Олафа степени Большого креста, югославские ордена «Братство и единство», «Партизанская звезда» I степени (1946)[296].

После адмирала остались жена Кира Николаевна и дочь Наташа – обе актрисы – и сын Михаил, который пошел по стопам отца, стал морским офицером.

Именем флотоводца назвали 18 декабря 1962 года ракетный крейсер «Адмирал Головко» (бывший «Доблестный»)[297].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.