Движение с рязанской дороги на калужскую и отступление к Тарутину

Движение с рязанской дороги на калужскую и отступление к Тарутину

Причина отступления по Рязанской дороге. – Свидание Милорадовича с Мюратом. – Движение от Боровского перевоза к Подольску и Красной Пахре. – Наполеон теряет из вида Русскую армию. – Расположение неприятельских войск. – Наполеон отряжает сборный корпус на старую Калужскую дорогу. – Появление неприятеля близ Красной Пахры. – Различные мнения о военных действиях. – Цель, предложенная Князем Кутузовым. – пребывание Русской армии в Моче. – Движение к Тарутину. – Описание Тарутинского лагеря. – Письмо Князя Кутузова к Калужскому Градскому Голове. – Приказ Фельдмаршала.

По оставлении Москвы Князь Кутузов отступил сначала по Рязанской дороге, в намерении сокрыть от Наполеона цель будущих своих действий и путь, на котором хотел поставить армию. Совершенный успех увенчал его предположение. Наполеон был введен в продолжительное заблуждение насчет избранного нашей армией направления, а Князь Кутузов успел беспрепятственно стать на Калужской дороге. На другой день по выступлении из Москвы, 3 Сентября, армия тронулась из Панков к Боровскому перевозу. Милорадович стоял еще в Вязовке и, объезжая передовую цепь, увидел Мюрата, находившегося на французских аванпостах. Сближаясь понемногу, они подъехали друг к другу. «Уступите мне вашу «позицию», – сказал Мюрат. «Ваше Величество», – отвечал Милорадович… «Я здесь не Король, – прервал Мюрат, – а просто Генерал». – «Итак, Господин Генерал, – продолжал Милорадович, – извольте взять ее; я вас встречу. Полагая, что вы меня атакуете, я приготовился к прекрасному кавалерийскому делу; у вас конница славная; пусть сегодня решится, чья лучше: ваша или моя? Местоположение для кавалерийского сражения выгодно; только советую вам не атаковать с левой стороны: там болота». Милорадович повел Мюрата на левое крыло и показал ему топкие места. Удивленный откровенностью, Мюрат не завязывал дела, а Милорадович к вечеру отошел к Панкам, откуда армия отступила накануне к Боровскому перевозу. На следующее утро, находясь опять в виду Милорадовича, Мюрат прислал известить его о намерении своем атаковать через четверть часа. Между тем они съехались на передовой цепи. «К чему проливать кровь? – сказал Мюрат. – Русская армия отступает; арьергард ваш должен соображаться с ее движениями; отойдите без боя». – «Не могу, – отвечал Милорадович, – и если вам угодно поехать со мной, то вы удостоверитесь лично в причине моего отказа». Они поехали через нашу цепь. Увидя себя посреди Русских, Мюрат оробел и оглянулся на свиту свою, оставшуюся позади. «Не бойтесь ничего, – сказал Милорадович, – вы здесь безопасны». Он послал за стоявшими в отдалении адъютантами и ординарцами Мюрата, приглашая их приехать за нашу цепь, показал свою позицию Мюрату и по просьбе его уступил ему находившуюся впереди ее деревню, не имев надобности удерживать ее. После Мюрат хотел было ехать ближе к нашему авангарду, но Милорадович, указав ему на войска, сказал: «Моим храбрым солдатам неприятно будет, если они увидят нас долго разговаривающих вместе» – и проводил Мюрата до французских аванпостов[345].

Сделав два перехода по Рязанской дороге, Князь Кутузов остановился на сутки у Боровского перевоза. Рассчитывая, что сих двух маршей достаточно было для обмана неприятеля и убеждения его, что русские идут к Коломне, за Оку, Князь Кутузов вознамерился двинуться на старую Калужскую дорогу, долженствовавшую служить основанием его действий. Для прикрытия своего марша он велел Милорадовичу пробыть еще день на Рязанской дороге и потом параллельно армии произвести то же самое боковое движение, оставя на прежде занимаемых им местах отряд, с приказанием давать вид, будто вся армия отступает к Рязани. 5 Сентября, перед рассветом, армия тронулась левым крылом, двумя колоннами, от Боровского перевоза к Подольску, через Жеребятово и Домодово, по проселочной дороге, прикрытой справа речкою Пахрой. Куда шли и зачем? То, по повелению Князя Кутузова, сохранялось в величайшей тайне. Кроме корпусных командиров, никто не знал настоящего направления, и все истощались в догадках о намерениях Светлейшего – так называли в армии Князя Кутузова. Путь вел мимо опустелых селений и господских домов, где еще недавно обитали счастливые семейства, не воображавшие, что война, с ее опустошениями, когда-либо коснется подмосковных сел их. Часто встречали мы спасшихся из столицы выходцев. Их рассказы о происходивших в Москве ужасах почитались сначала преувеличенными. После удостоверились в справедливости показаний, казавшихся сперва несбыточными, потому что злодейства неприятеля превышали всякое вероятие.

Поздно вечером 5-го числа, после усиленного перехода, армия прибыла на Тульскую дорогу и расположилась у Подольска, при страшном зареве пожара Московского, освещавшего весь небосклон. Густые облака, в которых отражался пламень Москвы, текли, как поток лавы, по темной синеве неба. Два корпуса стали впереди Подольска, ближе к Москве, другие позади города; главная квартира заняла деревню Кутузову. По прибытии на Тульскую дорогу стала для всех понятна истинная причина бокового движения. Первой заботою Фельдмаршала было донести Государю об удачном начале его маневра. «До сих пор, – писал он Императору, – получаю я сведение об успехе моего фальшивого движения, ибо неприятель последовал частями за казахами (то есть за отрядом, оставленным на Рязанской дороге). Это дает мне ту удобность, что армия, сделав завтра фланговой же марш в 18 верст, на Калужскую дорогу, и послав сильные партии на Можайскую, весьма озаботить должна тыл неприятельский. Сим способом надеюсь я, что неприятель будет искать мне дать сражение, от которого на выгодном местоположении равных успехов, как и при Бородине, я ожидаю». Разъезды доносили, что неприятель нигде не показывался, а потому дана была армии дневка. 7 сентября продолжали мы движение из Подольска на старую Калужскую дорогу и вступили на нее у Красной Пахры, чем совершилось боковое движение вокруг Москвы. Став твердой ногой на Калужской дороге, Князь Кутузов имел возможность: 1) прикрыть полуденные губернии, изобиловавшие запасами; 2) угрожать пути неприятельских действий: от Москвы через Можайск, Вязьму и Смоленск; 3) пересекать отрядами растянутые на чрезмерном пространстве сообщения французов и 4) в случае отступления Наполеона к Смоленску предупреждать его по кратчайшей дороге.

Когда армия совершала боковое движение, Милорадович с арьергардом, в назначенное время, пошел тоже влево. Его марш направлен был наперерез путей, лежащих из южных губерний в Москву и сосредоточивающихся в ней, как в общем центре, а потому Милорадович, на всех пересекаемых им дорогах, оставлял отряды, с приказанием каждому из них особо, не следовать уже за общим движением армии, но, при появлении неприятеля, отступать по той дороге, на которой отряд был поставлен. Посылаемые Милорадовичем в разные стороны к Москве партии не открывали неприятеля, исключая французских бродяг. На Рязанской дороге оставил он Полковника Ефремова, с двумя казачьими полками. Мюрат шел за ними до Бронниц, в уверенности, что идет вслед за всей Русской армией. Не прежде, как по прибытии в Бронницы, узнал он, что вместо главных сил Князя Кутузова имеет перед собой только два Донских полка. Неведение Мюрата об истинном направлении Князя Кутузова тревожило Наполеона. В ожидании верных известий о месте пребывания Русской армии, не трогал он войск из окрестностей Москвы. Авангарды его находились от нее частью на расстоянии одного марша, частью только на половину перехода от столицы. Заблуждение Мюрата и Наполеона насчет движений наших произошло от смятения, в которое ввергнул их пожар Москвы, и от искусных маневров Князя Кутузова[346]. «Армия, – доносил Кутузов Государю, – из Красной Пахры, делая фланговое движение, для скрытности сего направления вводила неприятеля на всяком своем марше в недоумение. Направляясь сама к известному пункту, она маскировалась между теми фальшивыми движениями легких войск, делая демонстрации, то к Коломне, то к Серпухову, за коим и неприятель следовал большими партиями».

При вступлении нашем на Калужскую дорогу расположение неприятельских войск было следующее: гвардия в Кремле и ближних кварталах; корпус Даву занял Новинскую часть, имея передовую цепь между дорогами Тульской и Звенигородской. Вице-Король имел главную квартиру в Петровском дворце, а посты на дорогах Звенигородской, Волоколамской, Петербургской, Дмитровской и Ярославской. Жюно стоял в Можайске; левое крыло его простиралось до Рузы, а правое до Вереи; Ней был на Тульской и Рязанской дорогах. Он имел повеление подкреплять Мюрата, который с корпусом Понятовского, двумя пехотными дивизиями и резервной кавалерией должен был наблюдать за русской армией и, обманутый ее движениями, шел к Бронницам. Не видя из донесений Мюрата, куда девалась Русская армия, Наполеон велел составить сборный корпус из пехоты и конницы и, поручая его Бессьеру, приказал ему идти по старой Калужской дороге до селения Десны. В повелении Бессьеру сказано: «Старайтесь разведать о марше неприятеля, доколе Неаполитанский Король не найдет его следов и не остановится на них»[347]. Из переписки Наполеона с Мюратом и Бессьером видно, что он первоначально имел намерение, по получении достоверных известий о направлении Князя Кутузова, лично выступить против него и оттеснить нашу армию на несколько маршей от Москвы[348]. Догадки о дальнейших предположениях Князя Кутузова сильно тревожили неприятелей. Ни один из Французских Маршалов не был изъят от опасения насчет его дальнейших замыслов. Наполеону нужно было употребить все средства убеждения, чтобы успокоить своих сподвижников и опровергнуть их стратегические и политические заключения. «Маршалы воображали видеть повсюду Кутузова, – говорит секретарь Наполеона, – особенно боялись они движения его на Можайск, чем он отрезал бы нам Смоленскую дорогу»[349]. Бессьер, посланный к Десне, разделял сие мнение. «Неудивительно, – писал он, – что старик Кутузов, ускользнув от Неаполитанского Короля, теперь находится в полном движении, стараясь со всей армией стать на наши сообщения». Для обеспечения сих сообщений Наполеон вверил Генералу Орнано все команды, исходившиеся между Москвой и Можайском, и потом писал Бессьеру: «Вы в центре и должны наблюдать за тем, что происходит вправо у Орнано и влево у Неаполитанского Короля. Впрочем, весьма естественно, что Кутузов разослал по всем дорогам кавалерию, для разведания о наших движениях и охранения себя. Может быть, он пересечет нам на несколько дней Можайскую дорогу, но больше, конечно, ничего не сделает»[350].

Не найдя Русской армии на Рязанской дороге, Мюрат поворотил из Бронниц к Подольску, где, 13 сентября, соединился с Понятовским. В тот же день Бессьер занял Десну. Тут и в Подольске оба неприятельских генерала узнали наконец, где русские, о чем тотчас донесли Наполеону, коего неведение о местопребывании нашей армии продолжалось до 14 Сентября[351]. Он приказал Мюрату напирать на Князя Кутузова и теснить его. Сборный корпус Бессьера, находившийся на старой Калужской дороге, должен был, в случае нужды, служить ему подкреплением. Наполеон полагал, что Князь Кутузов заключит из сего наступательного движения о следовании за Мюратом всей Французской армии для начатия атаки и потому отступит. В противном случае, если бы Князь Кутузов, не отступая, упорствовал в защите позиции при Красной Пахре, Наполеон хотел выступить против него из Москвы со всеми войсками. Как будто предугадывая мысли Наполеона, наш Главнокомандующий перевел, 9 Сентября, армию на правый берег Пахры, в намерении прикрыть себя рекой. Авангарды были выставлены в двух направлениях: один, Милорадовича, на Калужской дороге, в Десне; другой, Раевского, в виде бокового корпуса, на дороге из Красной Пахры к Подольску. Сверх того, не желая терять ни минуты в действиях на пути неприятельского сообщения, Князь Кутузов, немедленно по прибытии в Красную Пахру, велел Генерал-Майору Дорохову, с 2000 конницы и 2 конными орудиями, идти на Можайскую дорогу, для истребления неприятельских транспортов и команд, шедших в Москву. Набеги Дорохова были удачны. В течение 7 дней истребил он парк из 80 ящиков и взял в плен до 1500 человек, в том числе 48 офицеров[352]. Узнав о появлении наших войск на Можайской дороге, Наполеон послал для ее очищения отряд, составленный из пехоты и конницы. Дорохов отступил, но так искусно, что, отходя назад, почти совсем истребил посланные за ним для преследования 2 эскадрона гвардейских драгунов. На них сделали блистательную атаку, поставленные в засаде, 2 эскадрона нашего лейб-драгунского полка, сформированного в 1809 году, по образцу драгунов Наполеоновой гвардии. На дорогах Владимирской, Рязанской, Тульской и новой Калужской также находились наши разъезды, для прикрытия края от набегов неприятеля и для причинения ему, при удобных случаях, возможного вреда. Винценгероде, стоя в Черной Грязи, тревожил французов по дорогам Рузской, Тверской и Ярославской. Ко всем нашим разъездам присоединились вооруженные крестьяне. Вместе с казаками, они прерывали сообщение между Мюратом, Понятовским и Бессьером, нападали на отдельные команды и фуражиров и начинали впервые испытывать силы свои на ратном поле.

В таком положении находились воевавшие армии, когда, 13 Сентября, наконец показались французы в виду наших авангардов. Бессьер шел по Калужской дороге на Десну, Мюрат от Подольска на Дубровицу и Ознобишино, по дороге на Чириково, в тыл нашего лагеря у Красной Пахры. Князь Кутузов стянул авангарды ближе к армии: Милорадовича к Ватутинке, Раевского к Поливанову. Для предупреждения внезапного нападения на тыл корпус Графа Остермана был отряжен в Немчинино; на его правом крыле, в Сатипе, стал отряд Паскевича. Заключения о намерениях Наполеона были различны в нашей главной квартире. Полагая, что Наполеон приближается к нам от Подольска со всеми силами, одни советовали не уклоняться от сражения и принять его при Красной Пахре. Другие говорили, что Наполеона тут быть не могло и что он не изберет для своих действий такого пути, на котором, при проигранном сражении, подвергался он опасности быть отрезанным от Москвы, Смоленска и своих сообщений. Посему заключали, что к нашей позиции подходила только часть неприятельских войск, и советовали, возложив на Милорадовича оборону переправы через Пахру, всем прочим войскам выступить к Подольску и атаковать неприятельские корпуса, которые там встретятся. Первое предложение: ожидать французов при Красной Пахре, было сделано Барклаем-де-Толли; второе: идти на неприятеля, Беннигсеном. В происходившем у фельдмаршала совещании оба с жаром поддерживали свое мнение. Князь Кутузов не согласился ни с тем, ни с другим, намереваясь отступить, но на всякий случай велел армии быть готовой к сражению. Он доносил Государю: «Главная забота моя есть укомплектование войск. Сегодня ожидается из Калуги Генерал-Майор Ушаков, и с ним пехоты, формирование Милорадовича, до 6000 человек, 2 Рязанских полка, формирование Князя Лобанова-Ростовского, которые, говорят, довольно хороши. С Ушаковым более 1000 лошадей для кавалерии. Сверх того Рязанское ополчение дает мне 800 лошадей, Тульское 500 и 12 эскадронов порядочной казачьей конницы, формирование Князя Щербатова. Я при сем случае всеподданнейшим долгом считаю свидетельствовать перед Вашим Императорским Величеством об успехе, с коим большая часть Тульского ополчения сформирована; оное видел посланный от меня Генерал-Лейтенант Уваров. Сии прибывающие лошади и конница весьма мне вовремя, ибо многие части кавалерии от беспрестанных действий весьма ослабели, так что из 4 эскадронов едва составиться могут два, как то 2-й и 3-й кавалерийские корпуса. Теперь же, достигнув предполагаемой точки операции, для действия в тылу неприятеля, кавалерия весьма нужна. Войска Донского Атаман Платов уверяет меня, что много у него казаков в скором времени прибыть должны к армии; их голову полагает он уже в Воронеже».

Князь Кутузов имел в виду собраться с силами, дать время разгореться народной и партизанской войне, и в особенности, по любимому его выражению, усыпить Наполеона в Москве. Никто не мог знать, что предпримет Наполеон; но со стороны Князя Кутузова начинали уже развиваться соображения, упрочившие за ним в военном отношении перевес над Наполеоном. Достигнута была самая главная цель: настоящий, безошибочный путь действий. Желая воспользоваться сим путем, Князь Кутузов вознамерился отступать еще по старой Калужской дороге и ожидать подкреплений. Выиграть время, усилить русскую армию, не встревожить Наполеона, но ослабить и изнурить его мало-помалу: вот к чему стремился Кутузов. Все, что способствовало сей цели, было им предпочтено ничтожной славе иметь поверхность над неприятельским авангардом. Великий ум его постиг, обнял свойство войны. Уже в Красной Пахре начинал Князь Кутузов пожинать плоды своей дальновидности при боковом движении, совершенном им вокруг Москвы. Дорохов на Можайской дороге продолжал удачные поиски на неприятельские подвозы, а от разосланных в разные стороны разъездов приводили ежедневно по нескольку сот пленных. Яркими красками изображали они претерпеваемые неприятельскими корпусами недостатки, как в самой Москве, так и в окрестностях. В числе пленных были и гвардейские солдаты. Все они говорили единогласно об обманутых надеждах, о несбывшихся ожиданиях при занятии ими Москвы.

15 Сентября армия выступила из Красной Пахры в знаменитый Тарутинский лагерь, избранный за несколько дней перед тем. Первый переход был до селения Бабенкова; главная квартира заняла деревню Мочу, куда приехал Генерал-Адъютант Князь Волконский, отправленный Императором узнать, по какой причине Князь Кутузов пошел на Коломну, а не на Калужскую дорогу, и донести о положении армии. По прибытии Князя Волконского в главную квартиру войска найдены им были именно на том пути, на котором Государю угодно было, чтобы они находились. Одного поверхностного взгляда было достаточно Князю Волконскому для убеждения, сколь наше положение было выгоднее в сравнении с неприятельским. В донесении своем Государю он между прочим говорит: «Смело можно уверить, что Наполеону трудно будет вырваться из России». В Моче Князь Кутузов простоял три дня, не желая дать движению своему вида поспешного отступления, и между тем выждать, не обнаружатся ли какие-либо действия Наполеона, вследствие которых, может быть, нужно будет принять скорые и особенные меры. Мюрат несколько раз показывался в значительных силах против авангарда и завязывал с ним дела. Самое жаркое происходило под Чириковом, 17 Сентября, где взяли в плен начальника штаба Мюрата, Генерала Феррье. Мюрат присылал просить об освобождении его на честное слово, в чем Князь Кутузов отказал ему. Несравненно важнее в сем деле было то, что Московское ополчение не уступало в огне линейным войскам. Таким образом, если бы, по воле Божьей, продлилась Отечественная война, то можно было иметь твердую надежду на самое деятельное участие ополченных дружин. Трехдневное пребывание Князя Кутузова в Моче подало Наполеону повод к заключению, что наш Полководец, может быть, не намерен отходить далее и имеет в виду принять сражение, а потому Наполеон приказал стоявшим в Москве и окрестностях войскам готовиться к выступлению. Он хотел атаковать Князя Кутузова, но отложил свое намерение, получив от Мюрата донесение об отступлении русских. 19 Сентября наша армия продолжала движение к Тарутину, через село Вороново, принадлежавшее Графу Ростопчину, который велел прибить к дверям Вороновской церкви следующую записку, на французском языке: «Восемь лет украшал я мое село и жил в нем счастливо. При вашем приближении, крестьяне, в числе 1720, оставляют свои жилища, а я зажигаю мой дом, чтобы он не был осквернен вашим присутствием. Французы! в Москве оставил я вам два моих дома и движимости на полмиллиона рублей; здесь же вы найдете один пепел». Завидя приближение неприятелей, Граф Ростопчин, действительно, зажег село свое.

2 °Cентября армия перешла через Нару и вступила в Тарутинский лагерь. Обозрев местоположение, Князь Кутузов остановился на высоком берегу Нары и, как будто предрекая будущее, сказал: «Теперь ни шагу назад!» В последние три марша Мюрат, идя столбовой дорогой за Милорадовичем, сильно атаковал его при Воронове, потом при Спас-Купле. Обе стороны приписали себе успех: французы потому, что подались вперед; наши потому, что отступали в совершенном порядке, не дав неприятелю никакой поверхности над собою. 22 Сентября Милорадович отошел к Винькову. Далее нельзя уже было пускать Мюрата, ибо позади нашего авангарда начиналась покатость до самого лагеря. Завязалось жаркое дело. Мюрат несколько раз переменял пункты атак, но не имел успеха и к вечеру немного отступил. На следующее утро Милорадович объезжал войска и, сжалясь над неприятельскими ранеными, лежавшими на поле сражения позади нашей передовой цепи, поскакал к французским пикетам и сказал им, что позволяет перевезти раненых и прислать подводы за ними. Мюрат пригласил Милорадовича на свидание и, поблагодарив его за попечение о раненых, завел речь о прекращении войны, но едва намекнул он, что пора мириться, как получил от Милорадовича следующий ответ: «Если заключат теперь мир, то я первый снимаю с себя мундир». Мюрат не возобновлял более покушений против нашего арьергарда и стал в виду Милорадовича у Винькова; сборный корпус Бессьера занял Красную Пахру. В сем расположении оставались они две недели, до 6-го Октября, когда Мюрат был разбит. Что касается до главной неприятельской армии, то, узнав об отступлении Князя Кутузова к Тарутину и заключая по сему движению, что русские не имели намерения вступать в дело, Наполеон, помышлявший единственно о мире, а не о продолжении войны, разместил войска пространнее для удобнейшего продовольствия. Вице-Король пошел на Черную Грязь и к Подсолнечной, Ней выступил в Богородск, Даву и гвардия расположились в Москве, Жюно оставался в Можайске.

Таковы были действия воюющих армий до прибытия нашего в Тарутино. Сие село находится на старой Калужской дороге, в равном расстоянии от Москвы и Калуги. Оно принадлежало Обер-Гофмейстерине Нарышкиной, некогда доверенной особе Екатерины Великой. Лагерь был на правом берегу Нары, которая течет из Московской губернии и впадает в Оку при Серпухове. Глубина ее при Тарутине один аршин, а ширина 20 сажен. Крутые берега Нары обороняли фронт войск, правое крыло коих также было защищено крепким местоположением, но левое, упиравшееся в лес, составляло слабую часть позиции. Вдоль фронта построили временные укрепления; в лесу поделали засеки. Разъезды пошли влево к Боровску и Верее, вправо до Оки, по дорогам Тульской, Каширской и Рязанской. Выбор Тарутинского лагеря был чрезвычайно удачен, представляя возможность предупреждать движение Наполеона на Тулу и Калугу и заслонять полуденные губернии. Тула, по своему оружейному заводу составлявшая предмет особенной важности, решительно была обеспечена армией, стоявшей в Тарутине. Двинувшись из Москвы на Тулу, Наполеон обнажал свое правое крыло и предавал сообщение с Москвой во власть Князя Кутузова, который, в случае надобности, мог прибыть на Тульскую дорогу прежде неприятеля или ударить во фланг и тыл его. Князь Кутузов писал в Тулу, чтобы там были совершенно спокойны и удержались отправлением завода. Согласно с Высочайшим повелением от 26 Августа, в Туле уже было заготовлено 400 подвод, для вывозки на Ижевский завод оружейников и тяжестей. При движении Наполеона на Калугу Князь Кутузов мог действовать против него столь же успешно, своим левым флангом. Тарутинский лагерь представлял великие выгоды не для одного только оборонительного положения, но и для угрожения пути неприятельских сообщений от Смоленска до Москвы, тем удобнее, что путь сей, начиная от Гжатска, склоняется в правую сторону, отчего дорога к Можайску, Вязьме и Дорогобужу ближе от Тарутина, нежели от Москвы. В 1-й линии стали корпуса: 2-й Багговута и 6-й Дохтурова; во 2-й линии: 7-й Раевского, 3-й Графа Строганова и 4-й Графа Остермана; в 3-й линии: 8-й Бороздина, 5-й, или Гвардейский, Лаврова и вся кавалерия; в 4-й линии обе кирасирские дивизии, а за ними резервная артиллерия. Пять егерских полков заняли лес на левом крыле, а два на правом. Несколько полков 1-й кирасирской дивизии, как войско отборное, особенно сберегаемое, разместили в ближних деревнях. Главная квартира Князя Кутузова была сперва в самом Тарутине, но через три дня переведена в деревню Леташевку, 5 верст позади лагеря.

В Тарутине встретили Князя Кутузова депутаты от Калужских граждан, с хлебом и солью. Они предлагали ему услуги и пожертвование и вместе представляли об опасности, угрожавшей городу их, говоря и о принятых ими мерах осторожности. Фельдмаршал отвечал Градскому Главе следующим письмом: «Похвальное усердие ваше, сопряженное с предосторожностью, при настоящих обстоятельствах необходимою, поставило меня в приятный долг изъявить вам мою признательность. Прошу вас успокоить жителей Калуги и уверить, что состояние армии нашей как было, так и есть в благонадежном положении. Силы наши не только сохранены, но и увеличены, надежд на верное поражение врага нашего никогда не оставляла нас. Гражданин ваш, Г. Муромцов, был очевидным свидетелем невыгод неприятеля, какие встречает он на каждом шагу. Истребление сил его, недостаток в продовольствии и совершенная гибель предстоят ему неизбежно, и затем дети мои и любовь к Отечеству дают мне право требовать вашей доверенности, силой коей уверяю вас, что город Калуга есть и будет в совершенной безопасности».

В тот же день Князь Кутузов велел отслужить в лагере молебствие и отдал следующий приказ: «Да всесильная десница Божия, управляющая судьбами Царств, поможет нам преодолеть врага нашего. Приготовиться к делу, пересмотреть оружие, помнить, что вся Европа и любезное Отечество на нас взирают»[353].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.