Пушкари и пищальники, другие ратные люди

В этот период все большую роль в сражениях начинает играть артиллерия и ее обслуга – пушкари. Поначалу ими служили сами мастера, изготовлявшие «арматы» и досконально изучавшие свои поделки. Это подтверждает личное участие в походах на Новгород и Тверь Аристотеля Фиораванти, лившего пушки на Московском пушечном дворе, по некоторым данным, и созданном им. Со временем в крупных городах появляются пушкари и затинщики, обслуживающие крепостной «наряд», к времени правления Василия III относятся первые упоминания и о воротниках – людях того же «пушкарского чина», несших службу в крепостных башнях при проезжих воротах.

Именно крепостным пушкарем был первый русский артиллерист, имя которого появляется в летописи, – новгородец Упадыш. Причем появляется оно при весьма своеобразных обстоятельствах. Во время войны Новгорода с московским князем в 1471 году он, сочувствуя делу великого князя, за одну ночь вывел из строя на стенах осажденного города 5 новгородских пушек, забив их дула клиньями.

Дошло до нас известие и о мастерской стрельбе другого артиллериста, уже московского – Стефана. При осаде Смоленска в 1514 году он метким выстрелом уничтожил литовское крепостное орудие и всех, кто находился рядом с ней. После третьего выстрела огромной пушки Стефана командование смоленского гарнизона начало переговоры о сдаче. В 1521 году, во время нашествия на Русь войска крымского хана Мухаммед-Гирея, немецкий пушкарь Николай, «родившийся на Рейне недалеко от немецкого имперского города Шпайера», помогал установить к воротам одной из проезжих башен Кремля огромную пушку, и, по мнению Сигизмунда Герберштейна, благодаря его действиям «была спасена крепость». В том же году в Рязани отличился другой немецкий пушкарь, командовавший тогда рязанской артиллерией – Иоанн Иордан. Его подчиненные дружным залпом из многих орудий заставили рвущихся к открытым воротам татар отойти от городских стен.

Артиллерийскую прислугу орудий в то время называли и «стрельцами». Во всяком случае, так именовались пушкари в русской рати, осаждавшей в 1530 году Казань[321].

Неоднократно отмеченные в источниках успешные действия русской артиллерии во время частых походов и осад явились результатом не только умелого руководства воевод нарядом, но и высокого мастерства пушкарей. Однако к концу правления Василия III уже остро ощущалась необходимость упорядочения службы пушкарей. Необходимые мероприятия, требующие прежде всего грамотного учета служилых людей этого воинского разряда, были начаты уже в то время (появился Пушечный стол в Разрядном приказе), а завершены в годы правления царя Ивана Грозного, когда возник Пушечный приказ (не позднее 1577 года).

* * *

При Василии III в русском войске уже существовали подразделения воинов, владеющих ручным огнестрельным оружием. Первое упоминание о существовании в русских ратях отрядов пищальников (стрелков из пищалей) относятся к началу XVI века. В писцовых книгах термин «пищальник» встречается в записях 1505–1506 годов[322]. В разрядных книгах под 1508 годом отмечен факт отправки к воеводе, князю Семену Дмитриевичу Серебряному, в Дорогобуж «з городов пищалников и посошных»[323]. Более подробные сведения о них относятся к 1510 году, когда было осуществлено подчинение Москвой Пскова. По свидетельству псковских летописцев, подразделения пищальников были достаточно большими отрядами, сформированными из воинов, вооруженных ручным огнестрельным оружием за государственный счет. В составе прибывшего тогда с великим князем в Псков войска находились 1000 «пищальников казенных и воротников». Покидая город, Василий III оставил в нем гарнизон из 1000 детей боярских и 500 новгородских пищальников[324].

После присоединения к Москве Псков должен был высылать на службу к великому князю своих земских даточных (сошных) людей, в их числе пищальников. Они принимали участие в многочисленных войнах Москвы с Великим княжеством Литовским. Зимой 1512/1513 года, выступая в поход на Смоленск, Василий III взял из Пскова 1000 стрелков, сыгравших заметную роль во время этой неудачной осады. Именно псковские пишальники были посланы на штурм Смоленска, но не смогли овладеть городом и отступили с большими потерями[325].

Пищальники в составе отрядов даточных людей принимали участие в военных действиях не только на западных, но и на восточных и южных рубежах Московского государства. Начиная с 1512 года они участвуют в обороне «Берега» – укреплений на реке Оке. Воеводы, командовавшие сосредоточенной там армией, должны были присланных к ним посошных людей и пищальников «розделити по полком, сколько, где пригоже быти на Берегу». Сохранились свидетельства об участии пищальников в частых походах русского войска против Казанского ханства. Небольшие гарнизоны пищальников появились и во внутренних городах страны. Так, в Ярославле в 1517 году насчитывалось 97 причисленных к этому разряду служилых людей[326].

В настоящее время полностью опровергнуто ошибочное утверждение А. А. Зимина о существовании войска пищальников: якобы из них «образовали войско, составлявшееся главным образом из людей по прибору, посадских по своему происхождению»[327]. Отсутствие единого командования (отряды пищальников подчинялись городовым приказчикам), централизованного снабжения (стрелки из городов вооружались за свой счет, исключение составляли казенные пищальники, вооружавшиеся за счет собиравшегося с монастырей «пищального наряда»[328]), обеспечение их службы в военное время путем расклада соответствующей земской повинности на определенное число посадских дворов, не позволяет согласиться с выводами Зимина. Несмотря на наличие огнестрельного вооружения и, несомненно, более высокое боевое значение по сравнению с посошными людьми, даже очень крупные отряды пищальников оставались вспомогательными подразделениями.

Сложность изучения времени и обстоятельств появления в составе русского войска пищальников связана не только с поразительно малым количеством источников, в которых упоминаются воины, вооруженные ручным огнестрельным оружием, но и с тем, что в документах того времени термином «пищальники» зачастую обозначались и артиллеристы – пушкари и затинщики.

Пищальники набирались преимущественно из городского населения. В отличие от «посохи», они выставлялись на службу не с сохи, а с посадского двора. Население обязано было снабжать стрелков оружием, боевыми запасами, одеждой и продовольствием. Существовали и «казенные» пищальники, получавшие огнестрельное оружие от правительства. Вряд ли им доставалось денежное или продовольственное содержание из казны, хотя Павел Иовий (правильнее – Паоло Джовио, он же Павел Новокомский) записал в свое время, что Василий III «учредил отряд конных стрельцов», однако никаких других свидетельств существования такого подразделения не обнаружено. Между тем этот фрагмент «Книги о московитском посольстве» Иовия содержит много погрешностей в описании русского войска. Так, по его ошибочному мнению, русские продолжали использовать в то время щиты, лишь немногие из них имели сабли, сражаясь обычно копьями, булавами и стрелами[329].

Включавшиеся в состав походного войска пищальники, как и другие отряды даточных людей, предназначались для непосредственного участия в военных действиях, заметно отличаясь от «посохи», выполнявшей по преимуществу инженерные работы и лишь изредка вводившейся в сражение или посылавшейся на штурм. В боевых действиях пищальники участвовали в конном и пешем строю, в последнем случае их доставляли на войну на телегах или судах.

Появление отрядов пищальников позволило правительству впервые широко применить на поле боя ручное огнестрельное оружие, усилив конницу, преимущественно вооруженную луками со стрелами и сулицами (дротиками). Главным недостатком ополченской организации службы пищальников был ее временный характер, необходимость подниматься в поход со своим оружием и за свой счет. Ситуация изменилась лишь с образованием в царствование Ивана Грозного стрелецкого войска.

Первые сведения о комплектовании русского войска наемниками относятся к 1513 году, когда, готовясь продолжить борьбу за Смоленск, Василий III при помощи Михаила Глинского завербовал в Европе отряд пехотинцев. Их нанял в Силезии и Чехии по просьбе Глинского саксонец Христофор Шляйниц. Тогда же на Русь были приглашены и итальянские артиллеристы[330].

После крымского нашествия 1521 года на окском «Берегу» нес охранную службу отряд наемников, насчитывавший 1500 человек («литовцев и всякого сброда»). Но неизвестно, были ли они пехотинцами, нанятыми в 1513 году Шляйницем, или другими солдатами. Этот же отряд, по-видимому, участвовал и в походе 1524 года на Казань[331].

* * *

В случае надобности к ратной службе привлекалось тяглое городское и сельское население, зачастую – вполне добровольно. В летописях сохранилось упоминание о примечательном случае, произошедшем в 1517 году на южном порубежье. В тот год 20-тысячное крымское войско Токузак-мурзы перешло русскую границу и «около Тулы и Беспуты начаша въевати». Воеводы великого князя выслали вперед небольшие отряды «людей» под командой детей боярских – Ивана Тутыхина и князей Волконских. В мелких стычках эти отряды уничтожили много татар. Узнав о приближении воевод с основными силами, Токузак-мурза повернул обратно, но путь к отступлению был закрыт. Летописец сообщает, что «наперед их зайдоша по лесом пешие многие люди украйные да им дороги засекоша и многых татар побиша». Судя по рассказу летописца, упомянутые «пешие люди украйные» были местными жителями, выступившими против врага по собственной инициативе. Ожесточенные бои с татарами шли «на Глутне (река, приток Упы – В. В.) на лесу и по селом, и по крепостем, и на бродех». Вскоре на помощь тулянам подоспели великокняжеские войска и вместе с «украйными людьми» довершили разгром противника: «а передние люди от воевод приспевше конные начаша татар топтати, а пешие люди украйные по лесом их бити, и Божиим поможением татар многых побиша, а иные многие татарове по рекам истопоша, а иных живых поимаша». Из устроенной порубежными людьми ловушки в засечных лесах смогли вырваться и вернуться в Крым около 5 тыс. воинов[332].

* * *

Отдельно следует рассмотреть действия казаков, которые в рассматриваемый период еще не вошли в состав вооруженных сил страны, но использовались русскими государями в своих целях – как сила, способная сдерживать или затруднять действия врагов на южном порубежье. Только с середины XV века при описании боевых действий русских войск начинают упоминаться служилые казаки, составлявшие отряды пограничной стражи, преимущественно из местного населения.

В XV – начале XVI веков на Руси казаками именовали всех вольных людей; ряды казачества пополняли русские беглые крестьяне и холопы, селившиеся на дальних «украйнах», зачастую за пределами земель, подвластных московским государям. Предшественниками самых известных из них – донских казаков – некоторые исследователи склонны считать упоминавшихся в летописях «бродников» Приазовья, иногда принимавших участие в междоусобных войнах и походах русских князей, подчас вместе с половцами и монголами. Однако подтвердить гипотезу убедительными доказательствами ее сторонники так и не смогли[333]. Подобно болгарам и половцам, большей части черных клобуков, «бродники» были ассимилированы народами, пришедшими в XIII веке с монголами в приазовские и причерноморские степи, войдя в состав татарской народности.

Слово «казак» тюркского происхождения и означает «вольный человек», «удалец». Несомненно, первыми казаками были выходцы из степных орд, объединявшиеся в отряды, подчинявшиеся собственным вожакам, которые выдвинулись за счет своих военных талантов и храбрости. Во время больших походов ордынских ханов казаки присоединялись к их армиям, в мирное время промышляли разбоем и угоном скота. Постепенно в ряды казаков начали вливаться русские удальцы, так называемые «заполяне», уходившие на степные («запольные») реки «в молодечество». Они перенимали образ жизни «ордынских» казаков, их хозяйственные занятия, а главное – способы ведения степной войны[334]. Следы совместной жизни сохранялись достаточно долго. Еще Сергей Михайлович Соловьев приводил в подтверждение этого интересный пример – в XVI веке одним из главных донских атаманов был Сары-Азман, а предводителем азовских казаков – Семен Ложник, преследовавший русского посланника Новосильцева[335]. Контакты рязанцев со степными разбойниками вызывали опасение у московского великого князя. Об этом свидетельствует интересный документ – послание Ивана III вдовствующей рязанской княгине Аграфене Васильевне, датированное 1502 годом. Обращаясь к ней, московский государь требовал принять самые решительные меры против донских казаков и тех русских людей, кто «пойдет самодурью на Дон в молодечество»[336]. Рязанская земля, находившаяся на границе Руси и «Поля», стала колыбелью русского казачества. Первое упоминание о рязанских казаках относится ко времени битвы на речке Листани в 1443 году. Пришедшие тогда в Рязанскую землю отряды татарского «царевича» Мустафы были атакованы не только войском московских воевод Василия Ивановича Оболенского и Андрея Федоровича Голтяева, но и мордовскими лыжниками и казаками, пришедшими «на ртах (лыжах. – В. В.) с сулицами и с рогатинами, и с саблями»[337]. Совместными усилиями противник был разбит. Исключительно важная роль, сыгранная жителями рязанского порубежья в формировании казачества, подтверждается и другими дошедшими до нас документами. В 1501 году прибывший из Кафы посол Алакозь просил у Ивана III нанять «казаков рязанских десять человек, которые бы на Дону [дороги] знали». Великий князь с пониманием отнесся к просьбе посла и обратился с соответствующим распоряжением к княгине Аграфене Васильевне. И в данном случае Иван III не преминул подтвердить «заповедь» русским людям уходить «в молодечество» на Дон. Семьи ослушников подлежали казни или продаже в холопство[338].

В те же годы казачество зарождалось и на русских землях, входивших в состав Великого княжества Литовского. Уходя от тяжелого панского гнета, многие жители Приднепровского края бежали «за пороги», на впадающие в Днепр и Южный Буг степные реки. Первые достоверные известия о поселениях казаков в низовьях Днепра относятся к 1489 (в Подолии) и 1492 (на Киевщине) годам[339]. Центром возникшего в нижнем течении Днепра казачьего района стал о. Томаковка (Буцкий остров), затем, во времена Д. И. Вишневецкого – о. Хортица, с сохранением Сечи на Томаковке. После уничтожения татарами в 1593 году Томаковской Сечи (во время похода запорожцев на Киев), казаки перенесли свое главное поселение на о. Базавлук. Как и в Рязанском княжестве, многие днепровские казаки поступали на службу к литовским вельможам, таким как Евстафий Дашкевич, староста Черкасский и Каневский.

Со временем русский элемент среди селившихся на Днепре и Дону казаков стал преобладающим. Тем не менее, даже в конце XV – начале XVI века в «Поле» оставались и «ордынские казаки», продолжавшие совершать дерзкие нападения на русские «украины». Постепенно они были оттеснены к Азову. По-видимому, остатки этих «лихих казаков» (200 чел.) в 1503 году пытался набрать на службу крымский «царевич» Бурнаш-Гирей[340]. Дальнейшая судьба их неизвестна, но вполне возможно, что эти воины вошли в состав донского казачества или были уничтожены им.

Интересы казачества постоянно пересекались с намерениями противников Русского государства – Турции, Крымского ханства, Ногайской орды. Немногочисленные, но хорошо организованные, казачьи отряды наносили неприятелю серьезный урон, вынуждая его считаться с собой.

Появление враждебного татарам вольного казачества не могло не встревожить властителей Крымского юрта. Борьба русских казаков с татарами и ногаями приняла наиболее ожесточенный характер на рубеже XV и XVI веков. В 1515 году диздар (комендант) Азова, Бурган, жаловался Василию III на мещерских казаков, в непосредственной близости от турецкой крепости пленивших трех местных жителей[341]. В это время рязанские и мещерские казаки уже чувствовали себя хозяевами на Дону. Чтобы обезопасить подступы к Азову, турецкое правительство решило сбить казаков с этой реки. В 1519 году против них были отправлены три каюка (многовесельных речных корабля) с янычарами, получившими приказ занять устье реки Воронеж[342]. Московское правительство, встревоженное приближением турецких войск к русским владениям, предложило Стамбулу установить на Хопре точно обозначенную границу, однако крымское вторжение 1521 года перечеркнуло эти планы. Впрочем, утвердиться на Дону и Воронеже турки не смогли. «Заполяне» из рязанских и северских мест продолжали освоение Подонья в более благоприятных условиях – после нашествия Мухаммед-Гирея московские власти прекратили преследовать казаков, татарам после гибели крымского хана под Хаджи-Тарханом также стало не до них. Более того, после крымского погрома русские «украинные наместники», несомненно, с ведома правительства, стали поручать «заполянам» «отведывати людей на Поле, нечто которые люди нашего недруга хотят прити на наши украинные места и лихо похотят учинить, и они б безвестно не прошли»[343]. Выполняли казаки и другие поручения Москвы, в том числе и по сопровождению дипломатических миссий. Так, в 1523 году отправившихся вниз по Дону русских и турецких послов сопровождали 5 станиц рязанских казаков. В те годы шел интенсивный процесс объединения тюркского и русского казачества, нашедший отражение в документах.

Именно тогда на Дону возникали временные казачьи поселения, «зимовища и юрты», в которых они могли поселить свои семьи. Постепенно на месте некоторых из них возникли огороженные простейшими укреплениями (рвом, валом с тыном) «городки». В них казаки укрывались во время внезапного нападения татар, хранили припасы и вооружение. Первые достоверные сведения о казачьих городках относятся уже к 40-м годам XVI века, но весьма вероятно, что некоторые из них были основаны и раньше.

Московские власти не контролировали «польских» казаков, признавая как факт, что «те разбойники живут на Дону без нашего ведома, а от нас бегают»[344]. Численность вольных людей на Дону росла. Туда шли не только рязанские «заполяне», но и вольница из Северской земли и даже западнорусских земель. Со временем казачество на «запольных» реках превратилось в серьезную проблему для соседей, в том числе и для Русского государства.