Запоздалое прозрение атамана Анненкова

Впрочем, ликвидаций перебежчиков не была основной задачей проводимых советскими спецслужбами в середине 20-х годов зарубежных операций. Гораздо более важной продолжала оставаться нейтрализация руководителей вооруженных отрядов эмигрантов, которые могли не только осуществлять акты террора и диверсии на советской территории, но и совершать вылазки в приграничные области, дестабилизируя и без того неспокойную там обстановку. К середине 20-х годов после ликвидации организации генерала Покровского и захвата атамана Тютюнника на западных границах СССР практически не осталось серьезных сил, могущих вести открытую вооруженную борьбу против советской власти. Однако на востоке страны дело обстояло совершенно иначе. На советские республики Средней Азии из Афганистана непрерывно совершали набеги отряды басмачей, а граница с Китаем постоянно находилась под угрозой со стороны базировавшихся в Маньчжурии и Синьцзяне вооруженных отрядов белоэмигрантов.

Дело в том, что после ликвидации в 1921—22 годах генералов Дутова, Бакича, Унгерна и ряда других белых офицеров, деятельность белоэмигрантов в Китае, направленная против СССР, не стала менее активной. Наоборот, в короткий срок ими было создан ряд организаций, таких как монархическое «Богоявленское братство» (глава Д. Казаков), «Комитет защиты прав и интересов эмигрантов» (руководители генерал Ф. Глебов и полковник Н. Колесников), «Мушкетеры», «Черное кольцо», «Голубое кольцо» (все три возглавлял бывший секретарь российского посольства в Пекине Н. Остроухое) и т. д. Кроме того, продолжали существовать военизированные формирования — отряды Анненкова, Глебова, Меркулова, Нечаева, Семенова, Шильникова и других, ставившие своей целью вооруженную борьбу с советским государством, не гнушавшиеся при этом получать помощь от японской и других иностранных разведок. Поэтому устранение лидеров белой эмиграции, способных эту борьбу возглавить, стала одной из основных задач советских спецслужб в Китае.

Операции против белоэмигрантов в Поднебесной вели как ИНО ГПУ-ОГПУ и Разведупр РККА, так и местные органы госбезопасности. В частности, большую работу по белой эмиграции в 20-е годы проводила харбинская резидентура ИНО ОГПУ. В 1922 году ее сотрудники завербовали подполковника Белой армии Сергея Филиппова, который поставлял информацию об антисоветской деятельности военного отдела Харбинского монархического центра. Во главе этого центра стояли, бывший царский генерал Кузьмин и профессиональный контрразведчик полковник Жадвойн. С помощью Филиппова дальневосточные чекисты смогли разгромить несколько белогвардейских отрядов, пытавшихся проникнуть на территорию СССР. Также ими был ликвидирован так называемый «Таежный штаб» — подпольная белогвардейская организация в Приморье, которая проводила террористические акты по заданиям военного отдела Харбинского монархического центра и японской разведки.

Тогда же активно проводили спецоперации на территории Китая сотрудники Забайкальского губернского отдела ОГПУ в Чите, под руководством начальника отдела В.С. Корженко (эти события описал в своей недавно изданной книге «Тревожные будни забайкальской контрразведки» бывший сотрудник УКГБ по Читинской области, полковник в отставке А.В. Соловьев). Захар Иванович Гордеев, бывший казачий офицер, участвовал в гражданской войне против большевиков, сперва служил вместе с атаманом Г.М. Семеновым, но в 1920 году отошел от него. В 1921 году он был избран депутатом Народного собрания Дальневосточной республики. В мае 1922 года во главе вооруженного отряда (численностью в 40–50 человек) Гордеев выступил против большевиков. Он неоднократно совершал вооруженные рейды из Маньчжурии в Монголию и Советскую Россию, нападая на небольшие населенные пункты. В Харбине Гордеев установил контакт о монархическими организациями, в том числе с представителями «местоблюстителя престола» великого князя Николая Николаевича.

В ночь с 12 на 13 апреля 1925 года в гостинице города Маньчжурия Гордеев был похищен чекистами, переодетыми в форму китайских полицейских, и переправлен на автомобиле через границу в Читу, где после обстоятельного следствия расстрелян по приговору коллегии ОГПУ в январе 1926 года.

Меньше чем через месяц, 1 мая 1925 года, при точно таких же обстоятельствах, переодетыми в китайскую военную форму забайкальскими чекистами из гостиницы в Харбине были похищены коммерсанты 3. Форшмидт и Н. Матлин, занимавшиеся подделкой советских денежных знаков. В следующем году фальшивомонетчики были расстреляны.

Начальник читинских чекистов также пострадал за чересчур инициативную работу и допущенные нарушения законности (бессудные расстрелы наркоманов, больных венерическими болезнями проституток). Василий Саввич Корженко был смещен с поста и исключен из партии (эти данные недавно были введены в научный оборот исследователем истории советских спецслужб полковником О.Б. Мозохиным). В дальнейшем Корженко был восстановлен в партии и «органах», и в 1937 году, будучи майором госбезопасности и заместителем начальника Сталинградского управления НКВД, по предложению наркома Ежова был назначен управляющим делами Наркоминдела СССР (в мае 1939 года арестован, в январе 1940 года расстрелян, в 1956 году реабилитирован).

Однако, как уже говорилось выше, главной задачей была нейтрализация тех из белоэмигрантских лидеров, которые могли бы объединить и возглавить все действующие в Китае организации. Таким лидером в середине 20-х годов многим казался атаман Анненков, который и стал мишенью очередной спецоперации советских спецслужб.

Борис Владимирович Анненков родился в 1889 году в Волынской губернии. Его отец, отставной полковник, был потомком Ивана Александровича Анненкова, поручика кавалергардского полка, члена петербургского отделения Южного тайного общества декабристов, который сейчас более известен своей романтической женитьбой на дочери французского эмигранта Полине Гебль, получившей разрешение выйти замуж за ссыльнокаторжного и обвенчавшейся с ним в Сибири.

В 1906 году Анненков окончил Одесский кадетский корпус и поступил по вакансии в Московское Александровское военное училище, где проучился два года и был выпущен в чине хорунжего. После окончания училища его в 1908 году направили сначала командиром сотни в 1-й Сибирский полк, а затем перевели в туркестанский город Кокчетав в казачий полк. Во время Первой мировой войны Анненков воевал в рядах 4-го Сибирского полка в должности командира «партизанского» отряда, был награжден Георгиевским оружием и Георгиевским крестом, а также французским орденом Почетного легиона и английской золотой медалью «За храбрость», получил чин сначала есаула, а потом войскового старшины.

После Февральской революции отряд Анненкова был передан в распоряжение штаба Первой армии, где нес комендантскую службу. Когда же к власти пришли большевики, Анненков получил приказ следовать с оружием и амуницией в Омск, где его отряд должен был быть расформирован. Но по прибытию в Омск Анненков и его люди отказались выполнять приказ местного Совета рабочих и солдатских депутатов сдать оружие и разойтись по домам. В своей автобиографии Анненков объясняет это следующими причинами:

«Офицерство оказалось в затруднительном положении. Большинство военных прежде честно служили России, отдавали этому делу свои жизни. С упразднением чинов, званий, с расформированием армии офицеры лишились всяких средств к существованию. Им просто некуда было идти, а потому каждый готов был предложить себя любому, кто давал хоть какую-то возможность служить. Другого ремесла они просто не знали. На этой почве у офицерства усиливалось недовольство Советской властью, и они стали организовываться для борьбы за восстановление своего былого положения»[79].

Как бы там ни было, но Анненков с января 1918 года открыто выступил против советской власти, создав в Омске казачью «Организацию тринадцати», получившую свое название по числу казачьих офицеров, составивших ее ядро. Перейдя на нелегальное положение, он до февраля скрывался в станице Захламино под Омском, а затем со своим отрядом, со временем выросшим до дивизии, воевал в армии Омского правительства адмирала Колчака, который произвел его в чин генерал-майора. Но при этом Анненков всегда сохранял «партизанскую» самостоятельность и часто не подчинялся приказам. Об этом прямо говорит генерал П. Краснов, утверждавший, что отряд Анненкова «шарил по Семиречью, не столько помогая, сколько вредя адмиралу Колчаку»[80].

В частях Анненкова были свои, «атаманские» порядки. Так, вместо обращения «Ваше благородие» было введено слово «брат» (например, брат-атаман, брат-ротный, брат-вахмистр). А вновь прибывшие офицеры первоначально служили нижними чинами, и лишь со временем, достойно показав себя в боях, получали (да и то не всегда) командные должности. Каждый полк Анненкова имел свои отличительные цвета: черные гусары, голубые уланы, атаманский полк, личный конвой, кирасиры и т. д. А на отрядном знамени был изображен череп с костями и надпись: «С нами Бог». Удивляться такому «маскараду» не стоит, поскольку и сам Анненков любил хорошо приодеться, для чего возил за собой большой гардероб и часто появлялся в новом мундире: один день в кирасирском, другой — в лейб-атаманском, на третий — в гусарском или уланском. Кроме того, у него был специальный костюм для приема гражданских лиц.

Действия Анненкова и его подчиненных в отношении большевиков и сочувствующего им местного населения отличались крайней жестокостью. Так, при подавлении антиколчаковского выступления в сентябре 1918 года в Славгородском уезде Омской губернии части под командованием Анненкова только за один день (11 сентября) казнили около 500 человек. А захваченных в селе Черный Дол делегатов созванного восставшими крестьянского уездного съезда (87 человек) и членов созданного этим съездом военно-революционного комитета анненковцы изрубили на площади напротив Народного дома и тут же закопали.

После падения колчаковского правительства Анненков возглавил белогвардейскую Семиречинскую армию, а после поражения последней с небольшим отрядом (около 4 тысяч человек) в марте 1920 года ушел в Синьцзян. Но перед этим он приказал расстрелять тех, кто отказался последовать за ним в эмиграцию. Чтобы ни у кого из читателей не возникло сомнений относительно этого «подвига» Анненкова и его подчиненных, есть смысл процитировать воспоминания белогвардейского офицера А. Новокрещенкова, которые он написал, находясь в Китае:

«Приблизительно в марте, числа 16-19-го, отряд атамана Анненкова под натиском Красной Армии подошел к границе Китая у перевала Сельке. Это место атаман называл „Орлиное гнездо“ и расположился там лагерем с отрядом примерно в 5 тысяч человек. Здесь были полк атамана Анненкова, или Атаманский, Оренбургский полк генерала Дутова, Егерский полк и Маньчжурский при одной батарее и саперном дивизионе. Атаманский полк осуществлял прикрытие отступления отряда. Он же на месте производил суд над идущими на родину партизанами — их просто раздевали и расстреливали или сообщали вооруженным киргизам, что идет такая-то партия и ее надо уничтожить. С отрядом к границе шли семьи некоторых офицеров, как, например, семья заслуженного оренбуржца полковника Луговских, состоявшая из трех дочерей и престарелой жены, жена есаула Мартемьянова и в числе других — жена с 12-летней дочерью вахмистра Петрова-оренбуржца. Всем семьям атаман приказал эвакуироваться в Китай, а сам немедля отдал приказ 1-й сотне Атаманского полка, сотнику Васильеву отдать всех женщин в распоряжение партизан, а мужчин перебить. Как только стали проезжать семейства, то сотник Васильев задерживал их под разными предлогами и отправлял в обоз своей сотни, где уже были любители насилия; полковник Сергеев — начальник гарнизона Сергиполя, Шульга, Ганага и другие. Прибывших женщин раздевали, и они переходили в пьяные компании из рук в руки, и после их рубили в самых невероятных позах.

Из этой клоаки удалось вырваться уже изнасилованной с отрубленной рукой дочери вахмистра, которая прибежала в отряд и все рассказала. Это передали оренбуржцам, попросили их встать на защиту. Полк немедленно вооружился, а командир его Завершенский пошел с Мартемьяновым к атаману и потребовал выдачи виновных. Атаман долго не соглашался, оттягивал время, дабы главный виновник Васильев имел возможность убежать за границу и тем самым замести следы. Но Завершенский под угрозой револьвера заставил атамана выдать преступников. Оренбуржцы арестовали Шульгу, Ганагу и еще трех-четырех человек. Были вызваны добровольцы их порубить. Рубка этих людей происходила на глазах всего отряда. После этой казни полк немедленно снялся и пошел в Китай, не желая оставаться в отряде. Вслед полку анненковцы дали несколько выстрелов из орудий, к счастью, не попавших в цель.

В этой жуткой истории погибла вся семья Луговских, не пожалели 54-летней женщины и 14-летней девочки, не говоря уже про 17- и 19-летних девиц, которые были найдены с разбросанными по сторонам ногами и жутким видом полового органа. Говорили, что эти девицы переходили из рук в руки целого эскадрона и каждый получивший жертву после другого еще более измывался над несчастными. Жена помощника атамана Мартемьянова была найдена с распоротым животом и разодранными ногами. Вещей убитых не нашли, но, как говорили, в личном штабе атамана много золота и серебра с метками погибших. Позднее по приказу генерала Дутова произведи дознание в управлении эмигрантами. Васильева поймали, арестовали, и он погиб голодной смертью в том же Оренбургском полку уже в Китае»[81].

Оказавшись в Китае, Анненков намеревался присоединиться к атаману Семенову. Но китайские власти, знавшие о «подвигах» анненковских партизан и не желавшие их повторения на своей территории, 27 марта 1920 года у пограничного города Джимпань полностью разоружили отряд атамана. И хотя после этого Анненкова покинули многие партизаны, его отряд к июлю все еще насчитывал около 700 человек.

Поэтому губернатор Синьцзяна Ян Цзысян потребовал перевода отряда в Монголию. О том, что произошло дальше, сам Анненков рассказывает следующее:

«Отряду определили путь по Большой Маньчжурской дороге, и мы выступили в октябре 1920 года. Однако по миновании шести переходов по распоряжению того же губернатора отряд остановился. Нам предложили изменить маршрут и двигаться севернее, так называемой караванной дорогой. На пути стоял город-крепость Гучен. В ночь на 25 декабря во время празднования отрядом рождественского сочельника с крепостных стен по нашему расположению был открыт оружейный огонь. Мы понесли некоторые потери. Полковник Размазин по собственной инициативе с сотней вооруженных партизан занял крепость.

Китайцы бежали, бросив всю артиллерию. Наутро была создана русско-китайская комиссия для разбирательства инцидента. И хотя она не выдвинула против нас никаких серьезных обвинений в возникновении конфликта, китайская сторона потребовала, чтобы в дальнейшем отряд двигался четырьмя сравнительно небольшими эшелонами…

Мне же предложили прибыть для переговоров в город Урумчи, и я выехал туда немедленно. В Урумчах меня тотчас арестовали под предлогом невыполнения приказа о разоружении отряда. Арестовали и прибывших семь человек, сопровождавших меня. По требованию китайских властей остатки отрада четырьмя эшелонами продолжили движение на восток»[82].

Но, думается, арест Анненкова властями Синьцзяна был ответом на рождественский сочельник, который его партизаны, привыкшие грабить и насиловать, устроили себе в Гучене.

Что касается «сказок» Анненкова об обстреле его отряда со стен крепости, то им мало кто поверил. Как бы там ни было, но Анненков оказался в тюрьме и пробыл в заключении более трех лет — до февраля 1924 года. И все это время он настойчиво обращался с просьбой о скорейшем освобождении к английским, французским, японским и другим посланникам в Китае, клятвенно заверяя их, что продолжит борьбу с советской властью. С такими же просьбами обращался к посланникам и начальник штаба Анненкова полковник Н. Денисов. При этом он не стеснялся передергивать факты и путать даты, о чем свидетельствует, например, его письмо французскому посланнику в Западном Китае от 20 августа 1921 года:

«Высокопочтенный господин посланник!

…В то время, как Омск и все города Сибири перешли в руки большевиков, армия атамана Анненкова продолжала жестокую и неравную борьбу. И только когда не осталось снарядов и патронов, атаман с остатками своей армии интернировался в Китай 27 марта 1920 года у пограничного китайского городка Джимпань. Все оружие — пушки, пулеметы, винтовки — при переходе границы сданы китайским властям. После того, как все желающие из армии ушли, она переформировалась в отряд и в нем осталось 700 человек. В июле того же года китайскими властями отряду было предложено перейти в Урумчи и далее — в Монголию — Кобдо…

27 марта (sic!) утром выступил эшелон, с которым шел сам атаман Анненков. Пройдя одну версту, эшелон был остановлен, и китайские власти сообщили, что эшелон задерживается по причине вспыхнувших народных волнений в провинции Ганьсу.

Анненкова попросили для переговоров по поводу задержки эшелона в крепость города Гучена. Атаман ничего плохого не подумал, конечно, согласился и уехал. Затем атаману было объявлено, что необходимо поехать в Урумчи для личных переговоров с генерал-губернатором. Атаман согласился и 30 марта уехал в Урумчи, где находится по настоящее время. Я, как старший, остался за атамана отряда. Несколько раз опротестовывал незаконное лишение его свободы, но все напрасно. Ответом на все мои протесты было гробовое молчание. Атаман посажен в тюрьму и охраняется китайскими властями.

К моменту моего вам доклада обстановка такова: 500 человек нашего отрада ушли, как сказано выше, на Пекин, и где они, мне в настоящее время ничего не известно. У них мало денег, совершенно нет медикаментов и на них плохое обмундирование. Со мною в Гучене 150 человек.

Сообщая вам, почтенный посланник, обо всем этом деле, я усердно прошу обратить ваше благосклонное внимание на такой произвол и прошу принять зависящие от вас меры воздействия на китайские власти к защите отрада атамана Анненкова от столь незаконных действий и издевательств над нами в глухой китайской окраине… Я надеюсь, что вы, ваше превосходительство, представитель благородной и прекрасной нашей союзницы Франции, поможете и выручите нас…

Остаюсь искренне вас уважающий и готовый к услугам начальник штаба атамана Анненкова, ныне командующий его отрядом, Генерального штаба полковник Денисов»[83].

В конце концов, под давлением англичан китайцы уступили, и Анненков оказался на свободе. Но за то время, что он провел в тюрьме, его отрад почти полностью распался. Часть партизан ушла в вооруженные формирования, создаваемые белоэмигрантскими организациями, часть присоединилась к атаману Семенову, часть поступила на службу к китайским генералам, ведущим гражданскую войну, часть возвратилась на родину. В результате под началом Анненкова осталось всего 18 человек, с которыми он в мае 1924 года-направился в глубь Китая, где неподалеку от города Ланьчжоу занялся разведением племенных лошадей. Но, обосновавшись в Ланьчжоу, Анненков не собирался отказываться от борьбы с Советской властью. Да и другие лидеры белой эмиграции, зная о его «подвигах» во время Гражданской войны, стремились привлечь атамана на свою сторону. С первых дней пребывания в Ланьчжоу Анненков стал получать письма от различных белоэмигрантских организаций с предложениями вступить в их ряды и начать подготовку военных акций против СССР. С такими же предложениями обращались к нему и представители спецслужб западноевропейских государств. Вот что пишет об этом сам Анненков:

«Из многих личных разговоров с некоторыми английскими и другими иностранными чиновниками я вывел определенное заключение о непримиримости англичан к существованию Советской власти. Об этом, например, прямо мне говорили директор соляных монополий Гансуйской провинции Роберт Герц, провинциальный директор почт англичанин мистер Дуда. С последним я встречался много раз, в том числе у него на квартире, а также в помещении германской духовной миссии, на общих обедах у Гансуйского губернатора. Дуда постоянно отговаривал меня от намерения заняться фермерством и отойти от политики. Он убеждал включиться в активную политическую жизнь»[84].

В начале ноября 1925 года к Анненкову прибыл бывший начальник его личного конвоя Ф. Черкашин, приехавший в Ланьчжоу под видом заготовщика пушнины для английской фирмы. Он передал атаману письмо от начальника штаба белогвардейской группы в войсках китайского маршала Чжан Цзолиня М. Михайлова, бывшего начальника штаба 5-й Сибирской дивизии. В письме Михайлов предлагал Анненкову организовать и возглавить отряд из белоэмигрантов для борьбы с армией китайского генерала Фэн Юйсяна (в то время воевавшего на стороне Народно-революционной армии), с перспективой переключения отряда на действия против СССР.

На предложение Михайлова Анненков ответил согласием и передал Черкашину три письма. В первом, адресованном Михайлову, он писал, что согласен возглавить отряд. «Сбор партизан и их организация, — говорилось в письме, — моя заветная мечта, которая в течении пяти лет не покидала меня… И я с большим удовольствием возьмусь за ее выполнение… Судя по многочисленным письмам, получаемым от партизан, они соберутся по первому призыву… Все это даст надежду собрать значительный отряд верных, смелых и испытанных людей в довольно непродолжительный срок. И этот отрад должен быть одним из кадров, вокруг которых сформируются будущие части»[85].

Во втором письме, адресованном своему бывшему подчиненному П. Иларьеву, служившему при штабе Чжан Цзолиня, Анненков писал, что принял предложение собрать отрад и поручает Иларьеву временно командовать им, так как он сам не может пока открыто этого сделать.

В письме, в частности, говорилось: «Привет, дорогой Павел Дмитриевич! Итак, я хочу собрать свой отрад старых партизан. Думаю, что и ты с теми, кто тебя окружает, соберетесь в нашу славную стаю…

Для того, чтобы я выбрался отсюда (из Ланьчжоу, который контролировал противник Чжан Цзолиня генерал Фэн Юйсян — авт.), нужно добиться того, чтобы мое имя совершенно не упоминалось в причастности к отряду. Лучше наоборот, распускать слухи о моем отказе вступать в дальневосточные организации, о моей перемене фронта»[86].

В третьем письме, адресованном руководителю организации «Богоявленское братство» Д. Казакову, Анненков писал, что отказался от предложения присоединиться к Чжан Цзолиню, так как это повлекло бы за собой его участие в боевых действиях против Фэн Юйсяна. Письмо это было написано для того, чтобы скрыть союз с Чжан Цзолинем и получить возможность со временем беспрепятственно присоединиться к нему.

Однако все три письма Анненкова попали не к адресатам, а сотрудникам советских спецслужб в Китае, пристально наблюдавших за атаманом после его освобождения из тюрьмы. Для этого к Анненкову был подведен сотрудник КРО ОГПУ С. Лихаренко, который выступал под именем С. Яненко, поручика колчаковской армии. В октябре 1925 года Лихаренко прибыл в Шанхай, где, назвавшись представителем нелегальной белогвардейской организации «Соколы», действующей в СССР, вступил в контакт с руководителем «Богоявленского братства» Казаковым. С его помощью он под видом английского корреспондента пекинского отделения «Чайна экономик ревю» Дженкинса посетил Харбин, где встретился с Иларьевым, а затем приехал в Калган.

Получив сведения о намерениях Анненкова вновь включиться в борьбу против СССР, в Москве приняли решение заманить его в ловушку, доставить на советскую территорию и предать суду Операция по поимке Анненкова разрабатывалась при участии начальника ИНО ОГПУ М. Трилиссера, начальника КРО ОГПУ А. Артузова и начальника Разведупра РККА Я. Берзина. Было решено сообщить о намерениях Анненкова Фэн Юйсяну, и, пользуясь тем, что деятельность атамана затрагивает его интересы, попросить пригласить Анненкова к себе якобы для работы, арестовать и выдать советским представителям. Непосредственно в Китае операцией руководили Лихаренко, старший военный советник при штабе Фэн Юйсяна В. Примаков и начальник военной разведки при группе Примакова М. Довгаль.

Фэн Юйсян, зная, что Москва неоднократно требовала выдачи ряда бывших руководителей белогвардейского движения, в том числе и Анненкова, согласился выполнить просьбу Примакова. В марте 1926 года он вызвал Анненкова и Денисова к себе в город Калган под предлогом поступления на службу в его армию. Не желая ссориться с Фэн Юйсяном, Анненков в сопровождении Денисова, которого самовольно произвел в генерал-майоры, отправился в путь. На следствии в Москве Анненков даст по данному поводу такие показания:

«В декабре 1925 года ко мне приехал директор департамента иностранных дел Ченг (от Фэн Юйсяна) с переводчиком, который сообщил мне, что, ввиду имеющихся у них сведений о моих отношений с штабом Чжан Цзолиня, они считают необходимым мой приезд из моего дома в г. Ланьчжоу, очевидно, где бы они могли наблюдать за мной. Через несколько дней я переехал со своими людьми в г. Ланьчжоу, где проживал до 4 марта 1926 года, когда я был вызван к губернатору, где полицмейстер передал мне распоряжение Фэн Юйсяна приехать к нему.

На другой день я вместе с моим начальником штаба Денисовым Николаем Александровичем поехал к Фэн Юйсяну… Прибыв к Фэн Юйсяну, мы были лично им приняты, и я назначен советником при маршале Чжан Шудаяне. Мне был выдан соответствующий документ»[87].

Анненков в сопровождении Денисова прибыл в Калган 20 марта и остановился в одноименной гостинице. В тот же день в Москву была отправлена телеграмма о прибытии атамана к Фэн Юйсяну. Тем временем прибывший накануне в Калган С. Лихаренко встретился с Примаковым, действующим в Китае под именем Лин, и договорился с ним о предстоящем аресте Анненкова. 31 марта Анненкову под предлогом переговоров о дальнейшей службе у Фэн Юйсяна было вручено следующее предписание:

«Атаману Анненкову Б.В. Сегодня старший советник господин Лин прибыл в Калган. Он приказал Вам не выходить из помещения до 16 часов, ожидая его распоряжения о времени переговоров с Вами»[88].

В тот же день Анненков и Денисов были арестованы и перевезены в здание советского представительства. А 10 апреля они были отправлены через Монголию в Москву, куда их доставили 20 апреля. Понимая, что участь его решена, Анненков еще в Калгане согласился сыграть роль «добровольно раскаявшегося» в обмен на человеческое отношение до самого расстрела. В результате этой договоренности 5 апреля 1926 года Анненков написал обращение к советскому правительству, опубликованное 20 апреля в эмигрантской газете «Новая шанхайская жизнь»:

«Я, Борис Анненков, в минувшую гражданскую войну принимал самое деятельное участие в борьбе на стороне белых. Считал большевиков захватчиками власти, неспособными вести народ и страну к благу и процветанию. Суровая трехлетняя борьба кончилась нашим поражением, и мы эмигрировали в Китай. Шесть лет эмиграции были самыми тяжелыми в моей жизни. Потеря своей Родины, сознание своей вины перед людьми, которые верили мне и которых я повел за собой в скитание в Китай, сильно угнетали меня.

Строгий анализ своих прошлых поступков и действий привел меня к выводу, что гражданская война и борьба с советами были глубоким заблуждением, ибо то, что сделала Советская власть после того, как окончила борьбу на всех фронтах, говорит, что она твердо и неуклонно ведет народ к достижению намеченных идеалов…

Сознавая свою огромную вину перед народом и Советской властью, зная, что я не заслуживаю снисхождения за свои прошлые действия, все-таки обращаюсь к Советскому правительству с искренней и чистосердечной просьбой о прощении мне моих глубоких заблуждений и ошибок, сделанных мной в гражданскую войну. Если бы Советская власть дала мне возможность загладить свою вину перед Родиной служением ей на каком угодно поприще, я был бы счастлив отдать все свои силы и жизнь, лишь бы доказать искренность моего заблуждения.

Сознавая свою вину и перед теми людьми, которых я завел в эмиграцию, я прошу Советское правительство, если оно найдет мою просьбу о помиловании меня лично неприемлемой, даровать таковое моим бывшим соратникам, введенным мною в заблуждение и гораздо менее, чем я, виноватым. Каков бы то ни был суров приговор мне Советского правительства, я приму его как справедливое возмездие за свою вину. Атаман Анненков».

Надо отметить, что в дальнейшем обе стороны выполнили взятые на себя обязательства. Об этом свидетельствует записка Анненкова, которую он написал в Москву следователю Владимирову на следующий день после вынесения приговора:

«Глубокоуважаемый тов. Владимиров! Прежде всего позвольте Вас поблагодарить за человеческое отношение, которое вы проявили ко мне за время моего пребывания в Москве во внутренней (внутренняя тюрьма ОГПУ на Лубянке — авт.). Моя глубокая просьба к вам: помогите моим бывшим партизанам Ал. Яркову, Ив. Дуплякину, Леон. Вялову и Пет. Павлейка. Они не виноваты. Их не за что карать. Они шли за мной по молодости… Я много перенес нравственных ударов во время процесса. Прокурор, общественные обвинители говорили все равно как щелкали бичом по лицу. Сейчас легко.

Я отчитался в своих грехах и расплачусь за них своей жизнью. Я должен уйти из жизни и уйду с сознанием того, что я получил по заслугам. Уважающий Вас Борис Анненков. Еще раз прошу о партизанах. 13 августа 1927 г.»[89]

В Москве дело Анненкова и Денисова вели следователь по особо важным делам прокуратуры РСФСР Д. Матрон и уже упомянутый Владимиров. Когда следствие было завершено, их перевезли в Семипалатинск, где состоялся открытый судебный процесс. С 25 июля по 12 августа 1927 года выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР под председательством Мелнгалва, членов Миничева и Мезяка с участием государственного обвинителя Павловского и трех общественных обвинителей, с участием защиты, рассматривала дело Анненкова и Денисова. Было выслушано 90 свидетелей, которые уличили подсудимых в чудовищных преступлениях. Несмотря на старания адвокатов, которые старательно отыскивали оправдательные аргументы практически по каждому вменяемому подсудимым эпизоду, Анненкова и Денисова 12 августа приговорили к смертной казни. Приговор привели в исполнение в Семипалатинске 24 августа 1927 года в 11 часов вечера.

Захват и вывод в СССР Анненкова лишил белоэмигрантские организации в Китае возможного лидера. Кроме того, покаянные письма Анненкова, опубликованные в эмигрантской печати, внесли уныние и немалый раскол в ряды эмигрантов. В результате, как считали в Москве, непосредственная угроза вооруженных нападений на советскую территорию со стороны Маньчжурии и Синьцзяна была отведена. А посему столь успешный опыт было решено перенести в Европу.