Прочее: заокеанские подковы, шипы и сёдла

Прочее: заокеанские подковы, шипы и сёдла

Моторизация армии, при всех ее успехах, не означала отказа от лошадиных сил. При этом снабжение фронта подковами и шипами представляло собой нелегкую задачу. В начале 1915 г. выяснилось, что получить от русской металлургии подковы «быть может и возможно», как выразился главный интендант, «но что касается шипов, то за перегруженностью специальных заводов нарядами военного ведомства, за недостаточностью… металла и необходимых оборудований» заготовить их внутри России не удается. «Большинством поступающих ныне предложений от разного рода мастерских, заводов и предпринимателей изъявляется согласие на заготовление лишь подков, но без шипов». «Наиболее крупный специальный завод Посселя» отказался от подряда на 60 млн. шипов из-за отсутствия материалов и недостаточности заводских помещений. Другой специальный завод, Оршанский, не имея материалов, не смог исполнить данный ему заказ на шипы. Прочим предприятиям потребовалось бы еще выписать из-за границы необходимое для изготовления шипов оборудование. Все это вынуждало интендантское ведомство продолжать заказывать шипы преимущественно на американских заводах^{648}.[165] Завод Посселя, входивший в военно-промышленную группу Русско-Азиатского банка, подобно Путиловскому и другим не справлявшимся с военными заданиями предприятиям группы, 9 ноября 1915 г. подвергся конфискации^{649}, после чего именовался Петроградским военно-подковным заводом.

Заказами за границей ГАУ покрывало и другие потребности артиллерийского транспорта и кавалерии. Юго-Западный фронт в апреле 1915 г. требовал 25 тысяч вьючных сёдел, но оказалось, что российская промышленность может дать в течение ближайших 10 месяцев только 3900 и придется делать заграничный заказ. Действительно, во время войны сёдла, конскую амуницию доставляли из-за океана: в марте и мае 1916 г. из США двигались пароходы с 41 тысячью сёдел[166]. (Едва ли поэтому прав эксперт, который, довершая средствами статистики «разрушение ангажированных идеологических стереотипов» советской историографии и пересматривая «сложившиеся догмы и перекосы практики изучения отечественной истории», полагает, что во время Первой мировой войны Россия «оказалась в полной изоляции»^{650}, иначе говоря, не ввозила ничего.) Но и при таком размере ввоза потребность оставалась неудовлетворенной. Для формируемых новых дивизий, как говорил на совещании в Ставке 17 декабря 1916 г. Гурко, пулеметы имеются, «перевозочных же средств нет. Поэтому пулеметы надо ставить в двуколки, так как, чтобы выйти из создавшегося положения, другого средства нет». С двуколками тоже обнаружилась проблема: хотя пулеметов к концу 1916 г. было заготовлено по 32 на полк (24 «Максима» и 8 «Кольтов»), это «пулеметы без двуколок и упряжи, — подводил итог своей деятельности великий князь Сергей Михайлович. — …Полного снаряжения нельзя получить ни в 1917, ни в 18, ни в 19 году»; «все наши формирования рассчитаны на снабжение ими старых дивизий, но мы их дать им не можем вследствие недостатка [конской] амуниции». Брусилов считал, что формируемые для действий в 1917 г. дивизии следовало бы снабдить пулеметами «хотя бы на повозках». Также и орудиям не хватало транспорта: великий князь Сергей Михайлович признавал «невозможность перейти на четверочную запряжку в артиллерии» и предлагал «перейти на обывательские подводы»^{651}.