РУЖЕЙНЫЕ ПАТРОНЫ

РУЖЕЙНЫЕ ПАТРОНЫ

Правильный расчет запаса ружейных патронов, исходящий из наличия в мобилизованной армии винтовок и пулеметов, показывал, что этот запас должен был бы достигать 3 346 000 000 штук. Но Военное министерство Сухомлинова при помощи чисто канцелярского трюка сократило эту норму запаса до 2 745 000 000 штук. Этим способом оно подводило мобилизационную норму к количеству имевшегося налицо запаса (2 446 000 000), сокращая, таким образом, фактическую нехватку в ружейных патронах с одного миллиарда на 300 миллионов^{144}.

Однако подобная укладка норм, выработанных наукой, в прокрустово ложе бюрократических ухищрений должна была при первом же столкновении с жизнью привести к катастрофе.

Так оно и случилось. К сожалению, недостаток в ружейных патронах не был обнаружен Ставкой в начале войны. «Объясняется это тем, — пишет генерал Данилов^{145}, — что в первый период войны, особенно на Галицийском фронте, где действовала главная масса нашей армии, успех в боях обеспечивался по преимуществу артиллерийским огнем. Эти условия, естественно, уменьшали расход винтовочных патронов и сберегали имевшийся у нас запас военного времени. Вследствие изложенного, несмотря на то что мы начали войну с нехваткой винтовочных патронов в 300 миллионов[77] штук и отпустили в 1914 г. сербской армии до 200 миллионов патронов, несмотря на то что мы должны были считаться с недостаточной производительностью наших патронных заводов и встретили затруднения в изготовлении пороха соответствующего сорта, — несмотря на все это, у нас в первые месяцы войны в центральных складах все же сохранился в неприкосновенности большой запас винтовочных патронов, который и позволил беспрепятственно пополнять текущий расход в войсках, даже тогда, когда потребность в патронах значительно возросла. Но этого запаса патронов, с которыми войска научились обращаться бережливо лишь путем горького опыта, хватило только до начала 1915 года; с наступлением его картина резко изменилась к худшему. Впоследствии пришлось даже пустить в ход взамен новых патронов с остроконечными пулями запас старых тупоголовых патронов, что должно было значительно сказаться на понижении действенности ружейного огня».

Вот как рисуется картина с «высот» Ставки. Для смотрящих снизу эта картина была гораздо мрачнее. Как только тыловые склады заметили перебои в пополнении своих запасов ружейных патронов, они начали придерживать отпуск их в войска. В снабжении последних почувствовались еще более сильные перебои. Один из таковых автору пришлось лично пережить уже в ноябре 1914 г., т.е. на четвертом месяце войны. IX армия, генерал-квартирмейстером которой был в это время автор, подошла к Кракову. Здесь она была контратакована двумя австрийскими армиями. Как раз в критические два дня боя произошел перебой в снабжении ружейными патронами. В результате многие войсковые части оказались близки к катастрофе, так как были корпуса (например, XXV), в которых, считая и носимый на людях запас, оставалось на винтовку всего 25 патронов. Только меры исключительного порядка спасли тогда IX армию от катастрофы.

В 1915 г. положение с ружейными патронами стало очень плохим. О пополнении войсковых запасов не приходилось и думать. Сколько было случаев, что развитие удачных операций приходилось останавливать из-за экономии в патронах.

Помнцтся следующий случай в сентябре 1915 г. Он имел место в той же IX армии, в которой автор продолжал состоять генерал-квартирмейстером. IX армия перешла в контрнаступление между реками Серетом и Стрыпой против наседавших на нее австро-венгров. Успех был огромный. В течение пяти дней было захвачено более 35 000 пленных и сделан прорыв шириной в 60 километров. За этой зияющей дырой у противника не было вблизи ни одной свежей дивизии. Последние могли быть подвезены только из соседних армий по железной дороге. IX же армии удалось сосредоточить для использования прорыва две пехотные дивизии и две кавалерийские дивизии. Но беда была в том, что ружейные патроны были на исходе. Командующий армией генерал Лечицкий вызвал к аппарату Юза Главнокомандующего Юго-западным фронтом генерала Иванова и умолял его прислать на грузовиках один миллион ружейных патронов. Генерал Иванов отказался, и намеченная операция должного развития не получила, так как посылать войска без патронов генерал Лечицкий считал преступной авантюрой.

Нужно было пережить хотя бы один из подобных инцидентов, чтобы понять, как революционный яд накапливался в душе участников боевых действий.

Если Ставка, державшаяся в слишком большом моральном отдалении от войска, чувствовала с опозданием их действительные нужды, то в Петрограде, в Военном министерстве, пульса войны совсем не чувствовали. Шла только увеличившаяся переписка, в значительной мере имевшая своей целью оправдаться от сыпавшихся нареканий и свалить вину на другого. Таким виновным «стрелочником» являлись всегда войска. Так и в данном случае. Прежде всего стали ссылаться на небрежное отношение войск к казенному имуществу. Даже такой вдумчивый работник, как генерал Маниковский, представлявший собою редкое исключение среди военно-чиновничьего Петрограда, и тот не избег этого соблазна. На странице 122 1-й части его книги «Боевое снабжение Русской армии в 1914–1918 гг.» мы встречаем следующие строки:

«…Следует отметить совершенно недопустимую, перешедшую всякие границы и явно преступную расточительность в расходовании, вернее, в расшвыривании ружейных патронов на фронте. Иного выражения, как расшвыривание, и подобрать нельзя для охарактеризования того безумного обращения с ружейными патронами, которое после первых же неудач на германском фронте стало наблюдаться в наших войсках. Из свидетельства участников, из донесений начальствующих лиц и из отчетов заведующих артиллерийскими снабжениями ярко обрисовывается картина позорного распутства, допущенного в этом отношении командным составом, к тому времени, правда, очень ослабленным в своей кадровой части убылью убитыми и ранеными и сильно разбавленным разного рода скороспелыми пополнениями. Под впечатлением сокрушительного “завесного” огня, неизменно направляемого немцами в тыл наших позиций при каждой их атаке у наших войск сложилось убеждение, что на своевременное пополнение патронов сквозь такие завесы даже в ночное время по ходам сообщения рассчитывать нельзя, а поэтому-де, мол, это надо делать заблаговременно, и притом с возможным избытком. Поэтому загодя забивались патронами не только назначенные для этого ниши и погребки, но самые окопы, блиндажи и ходы сообщения; патроны кучами сваливались за окопами; наконец, из ящиков с патронами сооружались траверсы и даже бруствера. Нечего и говорить, что о какой-либо экономии (хотя бы только разумной и целесообразной) при самой стрельбе уже не могло быть и речи, а чего стоила при таких условиях эта стрельба — больно и говорить.

При таком положении дела, естественно, всякое передвижение вызывало потерю всех этих патронных запасов, которые в случае отступления легко попадали в руки противника, в случаях же (редких) наступления оставлялись, как были, на тех же местах и или терялись здесь, или попадали в руки разных темных спекулянтов… (Так, полевой генерал-инспектор артиллерии во время одной из своих поездок на фронт нашел на небольшом участке недавно оставленной позиции около 8 миллионов вполне исправных патронов.)

Такой разврат, естественно, передался с передовых позиций в тыловые части фронта, и повсюду началось безумное мотовство ружейных патронов. На них не смотрели как на драгоценную часть боевого оружия, а как на какой-то ненужный и часто обременительный хлам, который поэтому можно и не очень беречь, а при случае, например, при отступлении, и прямо бросить. Все протесты и обращения Главного артиллерийского управления к высшему командному составу армии и все грозные по этому поводу приказания из Ставки особого действия не имели.

А принятая потом мера — в виде назначения денежных премий за доставленные патроны и гильзы в расчете на поощрение к добросовестному сбору их, дала результаты неожиданные: начались хищения патронов из складов, парков, позиционных хранилищ и даже из своих носимых запасов самими бойцами ради получения за них обещанных денег. Наконец, дошло до того, что патрон обратился в “денежную единицу” на прифронтовом рынке и предметы солдатского обихода — табак, папиросы, чай и т.п. — наряду с деньгами расценивались и покупались за известное количество патронов».

Мы привели эту длинную выдержку из книги генерала Маниковского, ибо она ярко характеризует отношение нашего тыла к войскам. Мы не впадем в преувеличение, если будем утверждать, что ни в одном из воевавших государств не проявлялась столь строгая требовательность сверху вниз, а также с тыла вперед, как в России. Чем ниже был ранг человека и чем ближе стоял он к неприятелю, тем больше от него требовали; никакие его ошибки или недостатки ему не прощались. Всегда во всем, в конце концов, виноват был он. Совершенно упускалось из виду, что масштаб требований должен был быть как раз обратный. Внизу и впереди стоял массовый боец — человек миллионов. Несомненно, что этот массовый боец нес на себе отпечаток тех низов народа, из которых пришел. И русский солдат вместе со своим геройством принес свою темноту и непонимание «общих» интересов. Дело начальников всех степеней было учесть его недостатки и предусмотреть, как их парализовать. Казалось бы, что в вопросе снабжения ружейными патронами для Русской армии должна была быть установлена большая норма, чем средняя норма, выработанная наукой; мы видели выше, что сделано было как раз обратное. Когда же жизнь наказала за непредусмотрительность верхов, последние в целях самооправдания начали сейчас же искать виновных внизу. Заинтересованность тыловых обвинителей, естественно, приводила к утрате чувства меры. Внимательное прочтение обвинений генерала Маниковского, представляющих собою голос Главного артиллерийского управления, сразу же обнаруживает несправедливое отношение. Он протестует против того, что при организации обороны войска заботились о том, чтобы заблаговременно и с возможным избытком обеспечивать себя ружейными патронами. А как же иначе поступать? Воюют ведь не для сохранения огнестрельных припасов, а для поражения противника. Войска совершенно правильно учитывали, что в случае неприятельской атаки их окопы будут отрезаны артиллерийским огнем, а ходы сообщения уничтожены. И мы, их начальники, так и учили их. Ведь мы же требовали от солдат жертвы жизнью; нельзя же при этом ограничивать их в средствах борьбы. В случае потери окопов часть находившихся патронов попадала к неприятелю, но окопы не сдавались добровольно, а после кровавой борьбы. Нельзя воевать и ценить материальную часть дороже человеческих жизней. К сожалению, таково было отношение тыла к армии. Вышеприведенная Всеподданнейшая записка 28 членов Особого совещания по обороне это констатирует[78].

Сбор патронов в тех случаях, когда наши войска переходили в наступление (и в противоречие генералу Маниковскому скажем, случаях частых, а не редких), должен был быть организован высшими штабами (корпусов и армий). Там, где это имело место, патроны эти не терялись. Правда, что именно в области всякого рода организации мы более всего и грешили неведением. Но все-таки такой мрачной картины, которую рисует генерал Маниковский, до марта 1917 г. не было. Конечно, были исключения, но только исключения. Правота наших слов доказывается тем, что если подсчитать расход ружейных патронов в Русской армии, то он не превосходит норм этого расхода в армиях наших союзников и врагов. Несправедливость утверждений генерала Маниковского объясняется тем, что он писал свою книгу в то время, когда Россия находилась под игом большевиков. Вся же литература последних, касающаяся минувшей войны, ярко окрашена тенденцией показать, что старая Русская армия развалилась уже до революции.

Рисуя ужасающую картину хищения патронов, генерал Маниковский не упоминает, что это относится к периоду, когда в 1917 г., с началом революции, началось разложение Русской армии; он не упоминает о том, что этот развал ускорялся бессовестной пропагандой большевиков, учивших солдат бросать оружие и уходить домой; в создавшейся обстановке измены Родине и убийств командного состава продажа и хищение патронов представляли собой сравнительно небольшое зло; это было лишь одно из выполнений лозунга, брошенного в темные народные массы: «Грабь награбленное».

Всех этих оговорок генерал Маниковский, конечно, не мог сделать. Да, может быть, он и сделал, но большевистская цензура их не пропустила.

Вышеочерченная психология наших тылов не благоприятствовала быстрому исправлению ошибок в мобилизационных предположениях. Последние же грешили не только недостаточностью размеров запаса ружейных патронов, но и тем, что самое производство патронов в военное время было рассчитано совершенно не соответственно масштабу войны. Согласно мобилизационному плану, считалась достаточной общая годовая производительность наших трех патронных заводов (Петроградского, Луганского и Тульского частного) в 550 000 000 в год. В действительности же средняя месячная потребность нашей армии в ружейных патронах достигала 250 000 000, т.е. истинная годовая потребность превосходила предположения почти в 6 раз.

Крайнее форсирование работы вышепоименованных трех патронных заводов утроило их производительность. Поднялся вопрос о постройке нового патронного завода, но решение этого вопроса затянулось до апреля 1916 г.

Заграничные заказы патронов вследствие запоздания помещения их встретили большие затруднения; заграничный рынок был уже перегружен заказами воюющих государств.

В нижеприводимой таблице указаны числовые данные о снабжении Русской армии ружейными патронами. 

Снабжение Русской армии ружейными патронами (в миллионах)

Изучая эту таблицу, мы можем заключить, что в окончательном итоге потребность нашей армии в ружейных патронах была удовлетворена. В самом деле, 3 года войны потребовали около 9 миллиардов патронов, дано же армии было 9,5 миллиарда. Но в эту картину кажущегося благополучия должны быть введены две существенные поправки.

Во-первых, соответственное потребностям поступление ружейных патронов началось лишь в 1916 г. Непредусмотрительность и запоздание в принятии нужных мер со стороны нашего Военного министерства заставило армию пережить в 1915 г. сильный кризис в снабжении ружейными патронами.

Во-вторых, самая потребность в ружейных патронах исчислялась на основании их расходования в армии. Но в Русской армии все время не хватало винтовок (35% ее потребности так и не было удовлетворено), а число находившихся на ее вооружении пулеметов составляет только 12% того, что требовалось, по мнению Ставки, в конце 1916 г. Таким образом, удовлетворить в 1916 и 1917 гг. потребность Русской армии в ружейных патронах удалось только потому, что потребности в винтовках и в пулеметах не были удовлетворены.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.