ГЛАВА I. ПРЕДЫСТОРИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА I.

ПРЕДЫСТОРИЯ

Эпир и Македония. Мифологическая история рода Пирридов. — Роль Эпира в греческой истории до эпохи Александра Великого. — Смерть Александра Македонского. — Олимпиада в Эпире. — Борьба между «конфедератами» и «государственниками». — Регенты при малолетнем Александре IV и Филиппе-Арридее. — Столкновение Полисперхонта и Кассандра. — Вмешательство Эпира. — Поход Эакида в 317 г. до н.э. — Кампания осени-зимы 317–316 гг. до н.э. — Смерть Олимпиады и судьба македонского царского дома. — Свержение отца Пирра.

Эпир и Македония — как бы два плеча протянувшегося с севера на юг Пиндского хребта, омываемого водами Ионического и Эгейского морей. Восточное, македонское, «плечо» у хребта больше: горы образуют несколько исполинских ступеней, постепенно понижаясь к морю. Здесь есть место для обширных равнин, издревле обжитых людьми, здесь текут полноводные реки, одна из которых — Стримон — является северным пределом распространения греческого племени и греческих диалектов.

Эпиру в этом смысле повезло меньше (см. карту № 1). Местность на западе от водораздела более сурова, долины — уже и скуднее, Эпир зажат между горными отрогами и Ионическим морем. К тому же Ионическое море холоднее Эгейского — пусть не намного, но это оказывает на климат здешних мест серьезное действие.

Несмотря более чем на 150-километровое побережье, Эпир так и не стал морским государством: правда, нужно сказать, что удобные для тогдашних судов гавани находились либо на севере, близ устья Аоя, самой длинной эпирской реки, контролировавшегося иллирийцами, или же на юге — в районе Амбракийского залива, греческие города вокруг которого долгое время были независимы от эпиротов.

Прямо напротив берегов Эпира лежит остров Керкира, издревле заселенный греками, один из самых крупных торговых центров в Ионическом море. Здесь была сосредоточена торговля с Хаонией и Феспротией, двумя прибрежными областями Эпирх недаром Пирр будет стремиться овладеть Керкирой, этими морскими и торговыми воротами его государства.

Городов в Эпире было меньше, чем в других греческих землях образ жизни населявших эти земли людей можно охарактеризовать как патриархальный. Эпироты — крестьяне и пастухи, а не горожане, подобно жителям Афин и Коринфа, и тем более — не владельцы латифундий, вроде спартанцев. Да и греками в полном смысле этого слова они не были: возможно, только царские рода сохраняли связи с эллинскими предками (например, Пирриды, к роду которых принадлежал Пирр, происходившие из Фессалии). Основная масса местных жителей являлись полукровками: смесью старого эллинского населения этих мест и иллирийских варваров, которые проникали в Эпир с территории современной Албании.

Как любые жители гор, они хранили верность своим общинам, а возможно, и кланам; таким образом, долгое время ни о какой настоящей централизованной власти в этих землях не могло идти и речи. Подобно Македонии, Эпир долгое время был территорией, где все вершила воля местных князьков Хаоны, феспроты, молоссы, афаманы, долопы, тимфеи[2] — вот названия самых известных из эпирских племен, то входивших в «конфедерацию», то (как тимфеи и афаманы) оказывавшихся под властью соседей[3]. Но если Македония уже во время греко-персидских войн получила первого сильного царя (в лице Александра Филэллина), то Эпиру еще долго пришлось ждать своего часа.

Продолжительное время настоящую угрозу Эпиру представляли только северные варвары — иллирийские племена. Племя хаонов, жившее на границе, вело с ними постоянную малую вошгу. Некоторое время вожди хаонов были гегемонами в Эпире. Однако с конца V в. до н.э. все большее влияние начинают приобретать молоссы, обитавшие во внутренней части страны, в долине р. Аратф. Немалую роль в этом сыграло святилище в Додоне, где находился один из самых известных оракулов во всей Греции.

Додонское святилище представляло собой священную рощу, расположенную у подножия горы Томар. Жрицы (по названию горы их именовали «гомурами») осуществляли здесь предсказание по шелесту ветвей огромного старого дуба, посвященного Зевсу. Есть указания на то, что этот оракул был известен еще во времена Гомера; Геродот вообще называет его древнейшим эллинским прорицалищем. До V в. до н.э. он находился под контролем эпирского племени феспротов. Затем Додона оказывается во власти молоссов, их царь становится покровителем паломников и приобретает всегреческую известность. Нам еще доведется рассказывать о приписывавшихся Пирру божественных свойствах: представление о них вызвано в том числе и связью образа молосского царя с культом Зевса в Додоне

К Додоне имеет отношение и родословное древо эпирских царей. По одному из преданий, Дсвкалиок и Пирра — легендарная пара, пережившая ужасный потоп и ставшая родоначальницей нового поколения людей, — поселилась на землях молоссов и основала там додонское святилище. После окончания Троянской войны сын Ахилла Неоптолем отправился в Эпир и завоевал себе удел, став первым царем молоссов. Девкалиона и Неоптолема объединяло то, что первый до потопа являлся царем Фтии, таинственного города, расположенного где-то в Фессалии (области к востоку от Эпира)[4]; но царем Фтии был и Пелей, дед Неоптолема. Получалось, что сын Ахилла повторил путь своих предков.

Женившись на Ланассе, правнучке Геракла, Неоптолем породнился с гераклидами, и его потомки получили право держать себя на равных с вождями дорийских государств[5]. Интересно, что своего сына Неоптолем назвал Пирром (греч. «Рыжий»), и это имя носили несколько молосских государей. Как и в дорийских государствах (например, Спарте), власть в эпоху легендарного прошлого молоссов осуществляли два паря, правда происходившие из одного рода (Пирридов).

Однако в V в. до и. э. эпирские племена управлялись десятками вождей, царьков или выборных стратегов. Греческие писатели неоднократно подчеркивали их варварские, дремучие нравы. Из событий тогдашней истории привлекло к эпиротам внимание лишь одна у молосского царя Адмета нашел временное убежище бежавший из Афин Фемистокл, победитель персов при Саламине.

Сын Адмета Фарипп долгое время жил в Афинах, воспитываясь в самом «продвинутом» из греческих государств. Вернувшись на родину, он даровал своим соплеменникам более современные законы. Можно предположить, что Фарипп обуздывал власть местных кланов, запретил обычную среди горцев кровную месть, возможно, реорганизовал ополчение.

Плутарх в своей биографии Пирра утверждает, что Пирр был праправнуком Фариппа. Из других источников мы знаем, что несколько поколений молосских правителей греческий писатель попросту упустил. Однако для нашего повествования это не существенно, так как Эпир почти не затронули такие общегреческие войны, как Пелопоннесская, Коринфская или многолетняя борьба между Фиванским и Спартанским союзами.

Во время Пелопоннесской войны, например, эпирские племена лишь спорадически участвовали в военных действиях. По одному из таких эпизодов можно судить об уровне военного дела в этой местности. В июне-июле 429 г.[6] эпироты присоединились к походу спартанских союзников против лежащей на юге от Эпира Акарнании, поддерживавшей Афины. Проспартанское войско было составлено и из «регулярных» греческих подразделений, и из ополчений эпиротов и македонян. Фукидид говорит, что, направляясь в Акарнанию, они шли отдельными отрядами «на столь большом расстоянии друг от друга, что порой не видели соседей». Первой их целью был небольшой город Стратии, мобилизовавший на свою защиту все мужское население.

Силы были неравны, однако неорганизованность не позволила союзникам достичь успеха. Если эллинские контингенты «шли в походном строю, строго соблюдая осторожность, пока не нашли удобного места для лагеря», то хаоны, возглавившие эпирское ополчение и составлявшие центр проспартанской армии, оторвались от флангов, надеясь атаковать первыми и разграбить город до подхода остальных отрядов.

Хаоны поплатились за свою самонадеянность, так как стратии заметили их изолированное положение и, подпустив врагов к своим стенам, нанесли по ним удар с нескольких сторон: часть горожан бросились на врага из заранее подготовленных засад, а главные силы совершили вылазку из городских ворот.

Успех стратиев был полным: хаоны, феспроты и молоссы бежали. Хотя в двух других отрядах пелопоннесцев насчитывалось несколько тысяч человек[7], они, после того как их союзники исчезли с поля боя, не рискнули продолжать наступление и ретировались. Из рассказа Фукидида можно сделать вывод, что эпироты должны были играть в этой импровизированной армии роль застрельщиков, а также подвижных соединений: без них Кнем, спартанский офицер, командовавший пелопоннесцами, не решился продолжать боевые действия против акарнанцев, слывших искусными пращниками. Это сражение болезненно ударило по военному авторитету хаонов, и, вероятно, именно оно положило предел их гегемонии в Эпире.

Таким образом, эпироты являлись типичными «окраинными греками», и в способе, которым они вели войну, было больше варварскою, чем греческого. Да и в «геополитическом» отношении их земли не представляли для борющихся сторон какого-либо интереса. Племенные объединения эпиротов заключали соглашения то со спартанцами, то с афинянами, ничем при этом не рискуя.

Жители Эпира весьма в скромном количестве участвовали в походах Филиппа и Александра. Пока остальные государства Эллады истощали себя в междоусобной брани или заморских походах, эпирские племена постепенно накапливали тот запас энергии, который они выплеснут во время правления Пирра и который сделает их родину знаменитой.

Да и события первых десятилетий войн диалогов могли бы обойти Эпир стороной, если бы Эакид, отец Пирра, не вмешался в них в 317 г. Впрочем, этот период истории Эпира является своеобразным прологом к жизни нашего героя, поэтому на нем нужно остановиться подробнее.

* * *

Смерть Александра Македонского в 323 г. стала катастрофой для миллионов людей, живших в созданном им государстве. Что бы современные историки ни писали об эфемерности созданной им державы, пока жив был Александр, никому и не могла прийти в голову мысль, что уже через несколько лет его наследство будут растаскивать по кускам. Власть «сына Зевса» казалась незыблемой и даже естественной: недаром египтяне приняли его за своего исконного фараона (оракул в Фивах назвал его «сыном Аммона»), греки охотно именовали Александра «гегемоном» (т. е. вождем), а персидские сатрапы, перешедшие на его сторону, убеждали своих соотечественников, что несчастный Дарий, последний царь династии Ахеменидов, на смертном одре именно Александру передал регалии власти.

Ядром этого государства, безусловно, была армия. После начала похода Александра в Индию она, и так многонациональная, все разрасталась, в первую очередь за счет ираноязычных ополчений. Более всего Александр делал ставку на персов: вернувшись в Вавилон, он продолжил создавать персидскую фалангу, как противовес его сородичам-македонянам, из-за своеволия которых сорвалась экспедиция в долину Ганга.

Это вызывало ревность, однако, пока Александр был жив, любое недовольство можно было заглушить в зародыше. Строились планы новых походов, во время которых опасность, жажда славы и добычи сплотила бы войска. И, одновременно, вводилось единое денежное сообщение, восстанавливалась система управления, созданная некогда персами… Александр был не просто романтиком-завоевателем, он обладал вполне практично работающим умом и целым штабом помощников, которые могли дать дельный совет.

Но Александр умер. Его смерть стала настолько неожиданной, что вскоре возникли толки об отравлении. Кого только не подозревали в этом: особенно часто упоминают имена бывшего воспитателя царя, знаменитого Аристотеля, с которым в последние годы отношения Александра действительно ухудшились, и старика Антипатра, полномочного наместника Македонии. Антипатр многие годы обеспечивал спокойствие европейского «тыла» великого завоевателя, беспрепятственное поступление подкреплений в его армию, но не приветствовал восточные новшества при царском дворе. Сама возможность отравления, конечно, имелась: например, Олимпиада, мать Александра», была убеждена, что яд царю поднес Иол, сын Антипатра. Поэтому после своего возвращения в Македонию в 316 г. она надругалась над его останками. Однако события, произошедшие после смерти царя, заставляют сомневаться в правдивости этой версии. Заговор обычно имеет целью приход к власти какой-то политической силы, изменение государственного курса. Между тем столкновение между гетайрамй[8] и фалангой, имевшее место после смерти Александра, было вызвано скорее растерянностью среди его приближенных, чем стремлением к кардинальным переменам. У руля государства после смерти Александра в конце концов остались близкие ему лица. Должно было пройти несколько лет междоусобных войн, чтобы политическая ситуация в державе изменилась.

Сама болезнь Александра была, судя по пересказу царского дневника Плутархом, жесточайшей простудой, которую завоеватель получил на пиру у Медия, одного из своих друзей, и которую усугубил, пытаясь одолеть лихорадку при помощи бань (греческие бани напоминали современные турецкие: простудиться там было несложно). На то, что Александр имел склонность к таким простудам, указывает и его сухощавая комплекция, и повторяемая всеми биографами Александра история о тяжелом заболевании царя, искупавшегося «о время зимовки 334/33 г. в ледяной реке Кидн (Киликия).

Смерть Александра затронула и Эпир. В это время там правил Эакид, пришедший к власти в 326 г., после смерти своего двоюродного брата Александра I в Южной Италии. Последний в течение пяти лет исполнял роль стратега италийских греков, боровшихся против местных племен (об этом предшественнике Пирра ниже у нас еще пойдет речь). Сестрой Александра I и, соответственно, кузиной Эакида являлась Олимпиада. Отношения Олимпиады с Эакидом, сыном царя Аррибы (361–342), казалось, не должны были сложиться. Александр Эпирский в свое время получил престол только лишь, потому, что Олимпиада стала женой Филиппа Македонского, который после кончины Аррибы настоял на кандидатуре ее брата, обойдя законного наследника. Греческие историки добавляют, что к этому его побуждали не только молодая жена и государственные интересы, но и далеко не платоническая страсть к Александру Эпирскому, не оставшаяся незамеченной никем из окружения македонского царя.

Македонские покровители сделали молосского государя правителем всего Эпира, в том числе и южных областей (Амбракии, Акарнании), населенных греками. При Александре началась политика масштабного переселения эллинов, особенно на прибрежные земли Эпира. Молосские цари стремились при помощи своих южных соседей укрепить экономику, развивать городскую жизнь, иными словами, избавиться от сомнительной славы патриархальной окраины греческого мира. Позже Пирр вообще перенесет свою столицу из Додоны в Амбракию.

Однако итальянская авантюра Александра задержала развитие государства Пирридов. Все время — с 331 г. до смерти своего двоюродного брата — Олимпиада исполняла роль регента при малолетнем сыне Александра Эпирского от Клеопатры, ее же собственной дочери (таким образом, наследник молосского престола одновременно являлся ее внуком и племянником). Можно предположить, что и Эакид не был удален от власти; недаром после смерти Александра Эпирского Олимпиада сделала ставку именно на него, и ее кузена объявили царем молоссов. Македонскую царицу-мать можно понять — авторитетом у горцев малолетний государь не пользовался бы.

Даже после воцарения Эакида Олимпиада оставалась в Эпире. В отношениях между ней и Антипатром давно уже зрело взаимное недовольство. Эти властные натуры не терпели рядом с собой соперника. Антипатр, будучи полноправным наместником на западе и одним из ближайших сподвижников покойного Филиппа II, отца Александра Великого, аккуратно, но решительно «отсекал» поползновения Олимпиады на власть. Судя по всему он невзлюбил эту гордую, самолюбивую, злопамятную горную княжну. А истории о ее даре колдуньи вызывали у здравомыслящих македонян настороженность и неодобрение.

Смерть Александра также не привела к возвращению Олимпиады и Македонию. Она подозревала Антипатра в убийстве сына и понимала, что заявить о своих правах на власть над державой сможет лишь дождавшись удачного момента.

Деля сатрапии, полководцы Александра Великого все в меньшей степени вспоминали законных царей из рода Темеидов. В течение семи лет на троне формально находился Филипп Арридей, сын Филиппа II (и сводный брат Александра) от фессалийской танцовщицы. По мнению греческих историков, это был мягкий человек с хорошими задатками, однако уже и детстве у него начало развиваться слабоумие — не без ведовства ревнивой Олимпиады, как считали многие. После рождения у жены Александра, согдийки Роксаны, мальчика (Александр IV) они стали соправителями; пока же законный наследник великого царя не достиг совершеннолетия, всю полноту власти сосредоточил в своих руках регент, назначаемый войсковым собранием.

Филипп Арридей не вмешивался в борьбу между диадохами[9], оставаясь пассивным наблюдателем того, как один за другим гибнут люди, пытавшиеся сохранить мировую державу под властью наследников Филиппа и Александра.

Вначале пал Пердикка (321 г.), первый регент при слабоумном Арридсе и малолетнем Александре IV. Его место занял Антипатр, впрочем ненадолго. Престарелый воин, политик, олицетворявший суровые нравы прошлых царствований, умер рке и 319 г. На смертном одре он отказался от обычая созыва военной) собрания, назначив своим преемником Полисперхонта, тоже старого, уважаемого ветеранами полководца[10].

Назначение тем не менее было принято с недовольством — прежде всего потому, что Антипатр не спрашивал мнения у сатрапов азиатских областей державы, уже начинавших себя чувствовать удельными князьками. Несмотря на то что Полисперхонт обещал с уважением относиться к их власти, последним был необходим только повод для того, чтобы взяться за оружие.

Таким поводом стало бегство из Македонии Кассандра, сына Антипатра, который считал себя несправедливо обойденным решением отца и полагал, что тот должен был сделать титул регента наследным в их семье — подобно тому, как много веков спустя в Японии наследным станет титул сегуна.

Борьба Кассандра с Полисперхонтом вызвала окончательную поляризацию сил. Наиболее могущественные сатрапы, опасаясь, что новый регент возродит политику Пердикки и попытается лишить их независимости, объединились вокруг Кассандра. Это были Птолемей Египетский, Селевк Вавилонский, Антигон Фригийский, Лисимах Фракийский — люди, которые в 306 г. примут царские титулы, и потому их партию можно назвать партией партикуляризма. Максимальное, на что они были согласны, — государство, являющееся конфедерацией по сути независимых владений, управляемой слабым регентом при еще более слабом царе.

Однако еще имелись силы, которые хотели сохранить наследство Темеидов (партия «государственников»). В Европе их возглавили Полисперхонт и Олимпиада, решительно выступившая в пользу прав Роксаны и Александра IV. В Азии они сплотились вокруг грека Эвмена, бывшего руководителя канцелярии Александра, выказавшего и личную храбрость, и находчивость, и большой полководческий талант. Эвмена поддержали многие сатрапы (в частности все, правившие к востоку от Месопотамии) и ветераны Александра, его пешая гвардия «среброщитых» («аргираспиды»). Война на востоке затянулась до 316 г. и завершилась лишь после того, как Антигснгу Фригийскому, которому сторонники Кассандра поручили ведение борьбы, удалось переманить на свою сторону большинство союзников Эвмена и, несмотря на несколько поражений, которые он потерпел от энергичного противника, «дожать» его армию в пустынной местности к востоку от Персиды.

На западе первое время перевес в борьбе был у Полисперхонта. Поскольку некоторые македонские гарнизоны, контролировавшие основные греческие города, сохранили верность Кассандру, а в других городах у власти находились олигархические правительства, установленные еще Антипатром (и даже Филиппом II), Полисперхонт с Олимпиадой издали от имени юного Александра указ о восстановлении греческой свободы. Это вызвало полую череду волнений в эллинских городах. От рук взбунтовавшейся черни погибло немало сторонников македонской гегемонии, однако в целом эта мера не дала нужного результата. Основные опорные пункты — гавани Афин (Пирей и Мунихий), а также Мегалополь, крупнейший город Пелопоннеса, — остались верны «старомакедонской» партии, которая парадоксальным образом оказалась связана с именем Кассандра, человека, уничтожившего мировую державу македонских царей.

В то время как Полисперхонт безуспешно пытался взять Мегалополь, в самой Македонии произошли события, которые поставили под угрозу все его дело.

Пока Олимпиада продолжала оставаться в Эпире, в царском семействе, собравшемся наконец в Македонии, начались раздоры. Провоцировала их Евридика, жена Арридея, которая хотела сосредоточить в своих руках единоличную власть. Вначале (лето 318 г.) она пыталась отравить Роксану и юного Александра. Когда те бежали к свекрови, Евридика отправила посланников к Кассандру, назначив его от своего имени регентом. Зимой 318/17 г. сын Антипатра оккупировал большую часть Македонии (кроме верхних, горных областей), захватил боевых слонов, неблагоразумно оставленных здесь Полисперхонтом, и отправился в Грецию, чтобы отвоевать занятые регентом города.

Сейчас уже трудно понять, что заставило Кассандра покинуть только что занятые земли: возможно, он рассчитывал, что Полисперхонт бросится за ним и увязнет в Пелопоннесе. Однако весной 317 г. мы застаем старого полководца в Эпире, где он — вместе с Олимпиадой — убеждает царя Эакида наконец вмешаться в македонские междоусобицы и вернуть на престол Александра, в котором как-никак текла молосская кровь.

Эпироты не желали отправляться в поход: Эакиду стоило немалого труда собрать армию, в первую очередь из молоссов, которая поддержала бы Олимпиаду. Чтобы окончательно убедить их в выгодах этого предприятия, Олимпиада и Полисперхонт пообещали Эакиду, что после достижения Александром совершеннолетия за него будет выдана Деидамия, дочь эпирского царя. Таким образом, появились перспективы унии между государствами.

Кампания, в которой впервые участвовали эпирские войска, может быть легко реконструирована. «Фронт» между противниками проходил как раз по водоразделу между реками, впадавшими, соответственно, в Ионическое и Эгейское моря. На стороне Полисперхонта, Олимпиады и молоссов выступили северные соседи Эпира, иллирийцы, а также этолийский союз племен, чьи владения лежали к югу и юго-востоку от Эпира, между Амбракийским и Коринфским заливами. Евридику поддержали македоняне и отряды Кассандра, занимавшие Фессалию. Видимо, они перекрыли все основные выходы из эпирских гор в Фессалию и равнинную Македонию. Поэтому Олимпиада с Эакидом летом 317 г. совершили обходной маневр, выйдя на границы Македонии с северо-запада, где-то близ Лахнидского озера. Именно здесь, около местечка Эвия, сошлись армии, возглавляемые двумя непримиримыми противницами.

Трудно говорить о численности войск, однако, думается, у Олимпиады должен был иметься значительный перевес Кассандр находился далеко, а многие из своих отрядов Евридика была вынуждена разбросать по периметру Македонии и Фессалии.

Косвенно это подтверждается и событиями, произошедшими накануне казалось бы неминуемой битвы. Македоняне не решились сражаться с армией, которую привела Олимпиада. Ниже мы многократно столкнемся с тем, что именно македонские подразделения будут без зазрения совести переходить из одного лагеря в другой; при этом иногда подлинной причиной для такого поступка станет элементарная алчность, иногда — минутное увлечение пропагандой противной стороны, чаше же всего — нежелание рисковать своей жизнью в ситуации, когда исход военных действий не был ясен.

Когда читаешь книги об истории походов Александра Великого, часто забывается, что македонский царь обладал абсолютной властью лишь над кругом приближенных к себе людей, многотысячная же фаланга хранила традиции военной демократии. Александру, чтобы подчинить ее волю, приходилось использовать не власть, а убеждение. После его смерти македоняне в еще большей степени ощутили свое значение, понимая, что без их соизволения не удержится ни один претендент на престол.

Итак, армия Евридики неожиданно заявила, что не станет сражаться против матери их великого царя. Филипп Аррилей безропотно пошел в плен, его супруга, бросив мужа-неудачника, попыталась скрыться в Амфиполе, пограничном с Фракией городе, однако была настигнута там и выдана людям Олимпиады.

Казалось, что сторонники центральной власти имеют возможность укрепить свою власть. Однако в очередной раз в историю вмешались страсти. Эпирская колдунья решила сполна насладиться местью. Она казнила Никанора, брата Кассандра, надругалась над усыпальницами его семьи (в том числе и могилой скончавшегося к тому моменту Иола). Десятки, если не сотни, знатных македонян были перебиты только по подозрению, что год назад они приветствовали сына Антипатра. Дпбы у Александра IV не было более соперников, Олимпиада заточила Арридся и Евридику в башне. Услышав, что Кассандр готовится выступить из Греции, Олимпиада приказала охранникам-фракийцам убить слабоумного царя. Евридика повесилась на собственном поясе.

Между тем Эакид вернулся в Эпир, предоставив Олимпиаду и Полисперхонта самим себе. Это в очередной раз изменило соотношение сил — теперь в пользу Кассандра.

Стратегическая ситуация в начале осени 317 г. была следующей. Кассандр вернулся из Пелопоннеса, где он с переменным успехом восстанавливал влияние македонской партии, в Среднюю Грецию. Сын Антипатра имел довольно значительную полевую армию (вероятно, не менее 20 000 человек), более того, обладал господством на море. Однако Фермопильский проход из Средней Греции в Фессалию был занят ополчением этолийцев, в отличие от Эакида оставшихся на службе у Олимпиады.

Полисперхонт в это время устанавливал свою власть в городах центральной Фессалии, одновременно пополняя свою армию наемниками. Его отряды также заняли горные проходы на севере этой области, в Перребии. Третья часть европейских сил «государственников» — войска, перешедшие на сторону Олимпиады, — находилась в Македонии. Наконец, отдельный корпус во главе с сыном Полисперхонта (его так же звали Александр) был направлен в Пелопоннес (похоже, через Коринфский залив), чтобы связать там Кассандра

Полисперхонт ощущал себя в безопасности благодаря этолийскому ополчению. Действительно, если бы Кассандр попытался обойти Фермопилы с запада, он заплутал бы в горных ущельях: еще Ксерксу в 480 г., во время греко-персидских войн, приходилось штурмовать Фермопилы в лоб, да и взял он эту превосходную позицию[11] лишь благодаря предательству.

Однако Кассандра не смутил это «стратегический тупик». Кампания, которую он провел, является просто-таки показательной (см. карту № 1). Она демонстрирует, насколько важным стало господство на море (греч. «талассократия»): недаром спустя десятилетие его так ожесточенно будут оспаривать Птолемей и Антигоа.

Кассандр быстро собрал на северной оконечности о. Эвбея, как бы нависавшего над Фессалией, значительное количество судов — от военных и торговых до простых больших лодок. Из Беотии и Локриды (Средней Греции) сюда была переброшена вся его полевая армия. Для достижения подавляющего стратегического преимущества Кассандру нужен был только один спокойный день на море. Этот день не заставил себя долго ждать — и уже в середине осени его войска оказались в Фессалии, разрезав надвое силы противника. Этолийцы поспешили ретироваться к себе на родину, а Полисперхонт, не чувствуя себя достаточно сильным для открытого боя, стянул все свои отряды в Перребию, закрыв проходы, которые вели в район среднего течения р. Галиакмон и далее в Македонию.

Однако оставалась открытой дорога через Темпейскую долину и затем берегом моря в самое сердце Македонии. Для защиты ее Полисперхонт вытребовал часть сил Олимпиады. Теперь псе зависело от быстроты передвижения неприятелей.

Понимай, что с наступлением дождей и холодов прорваться и Македонию будет невозможно, Кассандр сформировал два сильных авангарда. Один из них, под командованием Калата (возможно, старого офицера Александра, известного нам по жизнеописаниям последнего), направился в Перребию и, атаковав аванпосты, но не ввязываясь в более серьезное дело, отвлек Полисперхонта. Другой авангард, в который вошли самые надежные и подвижные части, во главе с Динием устремился в Темпейскую долину. Нам неизвестны подробности происходивших там столкновений, но, видимо, Олимпиаде не удалось собрать достаточных сил для защиты прибрежного нуги. Линий без труда прорвался к городу Дий, этим южным врагам Македонии.

Вся система обороны Македонии рухнула. Полисперхонт был связан Калатом, а македоняне после репрессий, проведенных Олимпиадой, не выказывали горячего желания сражаться на ее стороне. Тем не менее царица назначила полномочным стратегом Аристона (одного из телохранителей Александра), поручив ему набор армии, с личной же дружиной (составленной из амбракийцев) и оставшимися верными отрядами укрылась в Пидне, столице Македонии.

Олимпиада не считала, что находится в отчаянном положении. В целом вооруженные силы ее союзников превосходили силы Кассандра. Сыну Полисперхонта был отправлен приказ возвращаться, вестников отправили и к Эакиду. Казалось, царице нужно только продержаться в течение сурового времени года, которое наверняка поумерит пыл неприятеля и позволит собраться ее сторонникам.

Между тем Кассандр, желая обезопасить свои дальнейшие действия с запада, поручил Динию наступать на Пидну, сам же повернул в Перребию и атаковал отряды Полисперхонта, прикрывавшие самый восточный из здешних проходов. Регенту пришлось подтянуть к себе левый фланг и вообще поменять фронт с южного на восточный. Вскоре после этого Калат полностью оттеснил его в Тимфею и сумел обещанием богатых подарков переманить на свою сторону немалое число вражеских солдат.

Только отбросив Полисперхонта, Кассандр долиной Галиакмона вошел в Македонию и приступил к осаде Пидны. Быстрое движение вперед приводило не к истощению, а к увеличению его сил: многие из македонян, еще полгода назад восторженно приветствовавшие Олимпиаду, теперь спешили поступить к нему на службу.

Еще более удручающие для лагеря «государственников» события происходили в Эпире, где Эакид начал собирать войско, чтобы идти на выручку своей кузине. Эпироты, и раньше не испытывавшие желания участвовать во внутримакедонских делах, теперь открыто роптали. Хотя Эакиду удалось-таки собрать немалое ополчение, но, еще не дойдя до границы, оно начало таять.

Молосский царь, понимая, что с таким ненадежным войском лучше не начинать военные действия, разрешил всем желающим остаться на родине. Он надеялся, что сохранит хотя бы костяк армии, однако под его знаменами остались совсем немногие.

Подойдя к перевалам, ведущим в Македонию (вероятно, на границе Тимфеи и Орестиады), он обнаружил, что те уже заняты сторонниками Кассандра. Зимнее время. Не оставляло надежд обойти сильные посты противника по склонам юр, атаковать же их в лоб Эакид с наличными силами не рискнул и повернул к Додоне.

Это решило судьбу партии «государственников». Кассандр обложил Пидну с суши и моря. Холода не позволяли ему начать инженерную атаку крепости, однако городские запасы оказались настолько скудны, что вскоре не только горожане, но и гарнизон оказался на грани голода Солдаты получали муки в несколько раз меньше, чем в обычное время давали рабам; мяса не было; вначале съели павших слонов, затем лошадей. Некоторые из варварских наемников не гнушались каннибализмом Городское население попросту вымирало. Олимпиада распорядилась выбрасывать трупы за стены, чтобы в Пидне не началась эпидемия, но постепенно мор распространился настолько, что у солдат уже не хватало сил избавиться от всех умерших.

С началом весны часть гарнизона потребовала освободить их от клятвы Александру IV. Олимпиада сделала это, но она все еще надеялась на помощь со стороны своих сторонников. Аристону удалось собрать около 5000 солдат, и он даже разбил один из отрядов Кассандрх Однако для деблокады города его войск было мало, а потому стратег Олимпиады ограничивался обороной Амфиполя.

Царица попыталась бежать из города. Для этою подготовили понтеру[12], на которой царица могла бы достичь Пелопоннеса или даже Финикии, чтобы присоединиться к Эвмену (и Элладе ходили преувеличенные слухи о его успехах). Но люди Кассандра, предупрежденные перебежчиками, успели захватить корабль, прежде чем Олимпиада могла скрыться на нем среди островов Эгеиды.

Только после этого Олимпиада согласилась капитулировать. Выторговав себе личную неприкосновенность, она сдала город.

Кассандр, желая разлучить старую царицу с Роксаной и юным царем Македонии, предложил ей отправиться в почетную ссылку в Афины. Олимпиада заподозрила, что по дороге ее убьют, отправив во время морского плавания на корм рыбам, и предпочла остаться в Пидне под домашним арестом.

Тогда Кассандр «спродюсировал» собрание македонян, на котором родственники убитых по приказу Олимпиады противников Полисперхонта потребовали ее смерти. Царица предложила провести открытое разбирательство, она сама хотела выступить на суде собственным защитником.

Прекрасно помня, какое впечатление на македонян оказало год назад одно ее имя, Кассандр ускорил развязку. Он передал Олимпиаду в руки ее обвинителей, и те забили мать Александра камнями. Говорили, что старая царица не издала ни звука и, похожая на суровых додонских жриц, умерла, завернувшись в свои длинные седые волосы.

Оказавшийся во власти Кассандра семилетний царь Александр был помещен в Амфиполь, где воспитывался подобно обычным македонским детям. Ничто не напоминало ему о царской доле. Новый регент желал сделать царственных пленников послушными своей воле, постоянно чувствующими, что их жизнь находится в его руках. Однако постепенно жажда единоличной власти пересилила осторожность и почтение перед памятью великих царей из династии Темеидов. В 311 г. Роксана и Александр IV были отравлены и тайно захоронены.

Интересно, что значение этих людей являлось уже настолько ничтожным, что мы не знаем историй ни об одном «лже-Александре», который впоследствии предъявил бы претензии на македонский престол

Катастрофой закончился и поход Эакида на помощь Олимпиаде. Те войска, которые он отпустил по пути к границе, вернувшись на родину, начали там смуту. Точные ее причины нам не известны: едва ли дело ограничивалось недовольством внешнеполитической линией царя. Пока Эакид находился на границе, в столице был произведен переворот. Большинство верных царю людей погибли, его семья бежала на север, в Иллирию. Не протянул руку помощи и Полисперхонт, который, будучи связан Калатом, с трудом удерживал свое войско в повиновении в нескольких переходах от Додоны[13]. Эакиду пришлось бежать, оставив Эпир восставшим. Кассандр по просьбе организаторов бунта поставил наместником этих территорий своего приближенного по имени Ликиск. Возможно, к управлению привлекли лиц из рода Неонтолема II, отца Александра Эпирского, правившего еще до Аррибы, отца Эакида Однако мы не знаем никого, кто бы в этот момент выступал в роли царя — пусть вассального.