ИСТОРИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ ЯНА СОБЕСКОГО
ИСТОРИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ ЯНА СОБЕСКОГО
Польша не подвела Австрию, но путь к союзу Речи Посполитой с Габсбургами был длинным и сложным. Польско-турецкие войны закончились перемирием, заключенным в Журавно 17 октября 1676 года на условиях, неприемлемых для Польши на длительное время. Однако Ян III уже давно стремился обеспечить спокойствие Речи Посполитой на юго-востоке и сконцентрировать внимание на Пруссии и Балтике, то есть на давних пястовских[38] землях, отнятых когда-то у Польши алчными германцами. Поэтому он пошел на компромисс с Османской империей. Собеский был не только выдающимся полководцем, но и великим политиком, человеком незаурядным. Он хорошо понимал, что страна находится в тупике в результате опустошительных войн, которые тянутся без перерыва с 1648 года и которые она уже не в состоянии продолжать. Поэтому Речь Посполита должна сделать коренные изменения в заграничной политике!
В 1672 году в Европе вспыхнула война между Францией Людовика XIV, самым мощным тогда государством в мире, ее союзницей Англией и Голландией. Позже она превратилась в великую войну антифранцузской коалиции Голландии, Австрии, Бранденбурга, Испании и Дании, выступавших против захватнической политики «короля-солнца». На сторону Франции встала только Швеция, в то время как Англия вскоре вышла из союза. Ян III решил использовать сложившуюся ситуацию: с помощью Франции с оружием в руках потребовать возвращения Пруссии и даже Силезии. Результатом польско-французских переговоров был договор, подписанный 11 июня 1675 года в Яворове. В соответствии с обещанием Людовика IV Франция обязалась выплатить Польше 200 тысяч талеров в случае нападения Речи Посполитой на герцогство Пруссия[39], принадлежавшее бранденбургскому курфюрсту[40]. Если Ян III нападет и на Австрию, чтобы вернуть Силезию или завладеть частью Венгрии, то Франция будет дополнительно выплачивать Польше по 200 тысяч талеров в год. Сам Собеский должен был получить от французского короля 200 тысяч талеров в случае ускорения замирения с Турцией. Посредником в этом деле взялось быть правительство Франции, заинтересованное в скорейшем завершении польско-турецкой войны. Ян III заключил также тайный договор со Швецией (в августе 1677 года в Гданьске), обещая ей свою помощь в войне против княжества Бранденбургского. При этом он рассчитывал при взаимодействии со скандинавами вернуть себе Пруссию.
Договоры, заключенные Собеским, как нельзя более соответствовали положению вещей в Польше, так как давали возможность вернуть исконные польские земли, а кроме того, могли положить конец росту прусской мощи. Однако их реализация натолкнулась на огромные препятствия. Против планов Собеского выступила прежде всего группа оппозиционных магнатов, щедро оплачиваемая чужеземными дворами и не гнушавшаяся никакими средствами, чтобы не допустить усиления королевской власти и препятствовать всем начинаниям короля. Политика Собеского не нашла понимания и у шляхты. Испокон веков все внимание правящего класса было обращено на восток, где магнаты получали поместья, а шляхта делала военную и чиновничью карьеру, арендовала латифундии богатых магнатов и обзаводилась собственными владениями. Поэтому любой средний шляхтич был готов воевать за Украину хоть всю жизнь и не очень интересовался Балтикой и Силезией. В такой ситуации Ян III мог рассчитывать только на свои силы.
Однако перспективы возвращения Пруссии или Силезии зависели в основном от международной ситуации в Европе. А она складывалась для Яна III неблагоприятно. Союзническая Швеция потерпела поражение от пруссов и к тому же ввязалась в конфликт с Данией. Поэтому на ее помощь рассчитывать не приходилось. Несколько лучшие перспективы вырисовывались по Силезии. Венгерские повстанцы стянули на себя значительные имперские силы, что привело к оголению Силезии от габсбургских войск. Желая привлечь на свою сторону Яна III, они вначале предложили корону королевичу Якубу, старшему сыну Собеского, с которым польский монарх связывал династические надежды. Получение венгерской короны значительно усилило бы шансы Якуба на будущих выборах в Польше! Поэтому Ян III согласился на вербовку поляков в повстанческую армию. Вскоре на помощь венграм двинулся значительный отряд под командованием Иеронима Любомирского. Однако оппоненты Собеского провели в сейме (1678) закон, запрещавший вербовку в ряды венгерских повстанцев. Антикоролевский лагерь усилил также пропагандистскую кампанию против Турции, готов был втянуть Польшу в новую войну с Османской империей, только бы Собеский не вернул себе Силезию или Пруссию. Этот лагерь имел при этом полную поддержку со стороны папства. «Закройте, славные мужи, уши свои для таких позорных и унизительных условий (договора с турками), памятуя же о славе вечной предков своих и собственной, подставьте грудь и силу вашу древнюю против самого злейшего врага христианства», — писал в июне 1678 года Иннокентий XI сенаторам{27}.
Сам Ян III прекрасно отдавал себе отчет в том, что реализация его балтийских и силезских планов зависит прежде всего от позиции Турции и России, двух могущественных государств, соседствующих с Речью Посполитой на юго-востоке. Активизация польской политики на западе была возможна только после установления добрососедских отношений с Османской империей, что в свою очередь зависело от результатов переговоров Польши с Россией. «Одним из главных факторов, ставших основой польско-российских мирных переговоров в Андрусове в 1667 году, являлась угроза обеим странам со стороны Турции и Крымского ханства в эпоху агрессивной политики, проводимой визирями из рода Кёпрюлю. Эта угроза, несомненно, очень реальная, не была, однако, настолько сильной, чтобы снять все разногласия и спорные вопросы, существовавшие между двумя государствами, среди которых первостепенное значение приобрел спор за земли, которые Россия отняла у Речи Посполитой в результате войны 1654—1667 гг.»{28}.
По этой причине и не была реализована идея антитурецкого польско-московского союза, на который очень рассчитывали в Речи Посполитой. В связи с явно ухудшавшимися после Андрусова отношениями между Польшей и Россией в стране все больше понимали необходимость установления более дружеских отношений с Турцией. Правда, после заключения Журавненского договора они значительно улучшились, однако до реального сближения дело не дошло. Дальнейшую судьбу польско-турецких отношений должен был решить прежде всего мирный договор. С целью заключения договора в Стамбул отправился посол Речи Посполитой, хелмский воевода Ян Гниньский. Перемирие между Польшей и Турцией еще больше ухудшило польско-российские отношения, а в связи с началом русско-турецкой войны впервые появилась возможность и мирного сосуществования Речи Посполитой с Турцией, и взаимодействия с Портой против Москвы. Однако все зависело от позиции Османской империи.
Начало переговоров обещало быть удачным. Посланники короля, предшественники Яна Гниньского в Стамбуле, были встречены турками очень любезно, а серадзский подчаший Анджей Моджеевский удостоился даже аудиенции у султана. С тем большей надеждой отправился в столицу Османской империи Гниньский, снабженный обширной инструкцией, в соответствии с которой он должен был добиваться возвращения Польше Подолья и Украины, а в случае решительного отказа со стороны Турции — по крайней мере части этих территорий. В случае же дальнейшего сопротивления хозяев требования польской стороны должны были быть ограничены Белой Церковью, Паволочью, Немировом и Брацлавом. Если бы на настойчивые требования польской стороны турки начали угрожать новой войной и опасность ее стала бы реальной, договоренности, достигнутые в Журавно, приходилось принимать как мирный договор. Кроме того, польская сторона должна была добиваться, чтобы турки не заселяли татарами уже отошедшие к ним территории Подолья и Украины. В случае предложений о совместных действиях против Москвы посол должен был от них отказаться, объясняя отсутствием соответствующих инструкций, и отложить дело на более поздний срок.
14 мая 1677 года воевода Ян Гниньский покинул Варшаву, информированный по слухам, что турки с нетерпением ждут его в Стамбуле и очень хотят до начала новой кампании против России ратифицировать договор с Польшей. Когда польский посол пересек 12 июня границу Османской империи, ему была оказана торжественная встреча каменецким пашой, а затем Ибрагим-пашой, недавним противником поляков под Журавно. 10 августа польская делегация торжественно въехала в Стамбул, преодолев, однако, на последнем этапе пути немалые трудности, возникшие по вине турок. На месте оказалось, что хозяева не приготовили для поляков должных помещений, которые могли бы вместить всех 450 человек, сопровождавших Гниньского.
Кара-Мустафа, наблюдая за приездом польской дипломатической миссии, сказал: «Их слишком мало для взятия Константинополя и слишком много для посольской делегации». Когда же ему доложили, что у лошадей послов серебряные подковы, съязвил: «Подковы-то серебряные, да головы свинцовые!». Это не сулило миссии Гниньского успеха в переговорах. И действительно, турки не проявили никакого предрасположения к уступкам, поэтому атмосфера с самого начала переговоров стала напряженной. Не прекращались споры о Подолье и Украине. Турки становились все более неуступчивыми, даже несмотря на поражения, которые они потерпели в кампании против Москвы в том году.
Великодержавный шовинизм и фанатизм, своеобразная мания величия — добытое мечом мусульманина у «неверных гяуров» не может быть отдано — не позволяли турецким дипломатам вести деловые разговоры. Неоднократно демонстрировалось пренебрежительное отношение к польскому послу, и обострялась ситуация. Дошло даже до того, что представители Порты начали угрожать Речи Посполитой новой войной, а крымский хан Мюрад-Гирей грубо сказал: «Гневаетесь вы или кланяетесь, нам все равно: ни дружба ваша, ни гнев ваш Порту не заботят»{29}. Этими словами он ясно показал, что Турция полностью игнорирует Польшу, помнит о ее недавних военных поражениях, хорошо ориентируется в ее внутренней ситуации, не позволяющей властям начать какие-либо действия, не преодолев сопротивления способной на все оппозиции.
Загнанный в угол Гниньский, посовещавшись с членами миссии, принял решение пойти на принятие турецких условий и на подтверждение Журавненского договора. В довершение турки решительно отвергли его требование, чтобы в свой будущий мирный договор с Россией Порта включила пункт о возвращении земель, захваченных ею (Россией) у Речи Посполитой в 1654—1667 годах. «А если хотите отобрать свое, — пренебрежительно сказал реис-эфенди[41], — пусть придут войска ваши и покажут, что это ваше!»
Окончательно согласованный в начале апреля 1678 года трактат был, в сущности, ратификацией Журавненского договора и свидетельствовал о полном поражении Речи Посполитой, к которой Турция продемонстрировала свое пренебрежение. Порта оставила за собой всю Украину и Подолье, за исключением отданных Польше Белой Церкви и Паволочи. В то же время Польша обязалась не поддерживать никого из противников султана и не предоставлять политического убежища никому из восставших против него подданных в Молдавии, Трансильвании и Валахии. За все уступки, на которые вынуждена была пойти Польша, султан великодушно отказался от хараджа[42], уже фактически отвоеванного польским оружием на полях сражений с турками в 1673— 1676 годах. Другие более мелкие уступки Порты в торговых и религиозных вопросах не имели уже существенного значения.
Таким образом, миссия воеводы Гниньского закончилась полной неудачей. «Все планы сотрудничества с Портой, не говоря уже о каком-либо союзе, рухнули как карточный домик — и это в момент, когда разочаровавшийся в России польский король всерьез думал о лиге с Турцией… Однако развитие событий на международной арене на протяжении ближайших пяти лет показало, что, вне всякого сомнения, турки совершили в 1678 году большую ошибку. Их неуступчивость, усугублявшаяся грубым даже для турок и вместе с тем глубоко оскорбительным для высокого польского посла отношением, оттолкнула от них и Яна III, и тех лиц в Речи Посполитой, которые, поддерживая политику короля и видя большую опасность со стороны Москвы, нежели со стороны Стамбула, готовы были искать в Османской империи не только modus vivendi, но и сотрудничества. Результат миссии Гниньского все эти надежды разрушил. Унизил поляков и их короля и толкнул их к поиску средств, как отплатить туркам, что стало одной из основных причин, приведших к войне 1683 года»{30}.
Тем временем самонадеянные турки были настолько уверены в польской позиции относительно дальнейших военных действий против России и австрийской кампании 1683 года, что не предусматривали в своих планах возможность встречи с армией Собеского на поле битвы. Поэтому, захваченные врасплох прибытием польской помощи к Вене, они назвали Яна III предателем, считая, что он нарушил мирный трактат 1678 года. Между тем, некоторые из турецких хронистов, казалось, понимали причины польского вмешательства в венскую кампанию. «Тогда король польский — тот, с которым были заключены пакт и мир, — писал Дефтердар-Сари-Мехмед-паша, — но у которого, хотя он и стал для вида другом, осталась в полном подлости сердце огромная обида из-за того, что… перед тем у него вырвали из рук его замок Каменец, а также земли Украины и Подолья, и который всегда искал случая и ждал согласия (чтобы вернуть те потери), он первым нарушил мир с Высокой империей и… присоединился к австрийским войскам»{31}.
После трактата, заключенного Гниньским, угроза со стороны турок снова стала актуальной, а испытанное в Стамбуле унижение глубоко запало в сердца поляков.
Поскольку в 1679 году Франция заключила мирный договор с коалицией, любые балтийские и силезские проекты Яна III потеряли всякие шансы на реализацию, и король снова вынужден был вернуться к восточной политике.
В 1679 году в Польше повсеместно распространилось убеждение в неизбежности войны с Турцией, которую Речь Посполита одна вести не могла. Поэтому постепенно родилась идея антитурецкой лиги. Главнейшим партнером Польши в этой лиге должна была стать Россия, поэтому союз с ней стал главной целью польской внешней политики в 1679 году. Однако дипломатическая миссия референдария[43] Великого княжества Литовского Цыприана Бжостовского в Москве закончилась полной неудачей, а российско-турецкий трактат 1681 года подтвердил намерения Москвы закрепить за собой отнятые у Польши территории. В этой ситуации, перед лицом надвигающейся турецкой опасности, Ян III предпринял попытку создания «Священной лиги», направленной против мусульманской агрессии. Почти по всей Европе разъехались тогда польские послы с королевскими письмами к монархам христианских стран. В них Собеский призывал «отплатить варварам завоеваниями за завоевания, победой за победу, отбросить их до степей, которые извергли их в Европу, — словом, не только победить и обуздать чудовище, но и выбросить его в пустыню, поднять из руин и возродить Византийскую империю». Это начинание было исключительно христианским, достойным уважения, мудрым, решительным{32}.
Но Европа не хотела войны с турками! Тогда у Австрии не было необходимости начинать войну, зато она с удовольствием видела бы ввязавшуюся в нее Польшу — это отодвинуло бы турок от границ империи. Поэтому Леопольд I вначале не торопился войти в союз с Польшей и даже нанес оскорбление Собескому, отказав старшему его сыну в руке своей дочери Марии Антуанетты. Другие государства, в том числе и Венеция, не проявляли желания участвовать в «Священной лиге».
Франция отнеслась явно враждебно к планам Яна III, так как не хотела ослаблять Турцию, свою давнюю союзницу в борьбе с Габсбургами. Планы польского короля даже вызвали в Версале серьезную обеспокоенность, так как свидетельствовали, по мнению французского двора, о росте габсбургского влияния в Речи Посполитой. Поэтому профранцузски настроенные магнаты начали вместе с послом Людовика XIV в Варшаве, маркизом де Витри, плести новые интриги, чтобы похоронить планы короля. По этой причине осуществление проектов Яна III несколько замедлилось.
Ситуация радикально изменилась, когда венгерские повстанцы признали покровительство Турции, что означало для Вены угрозу войны с мощной Османской империей, а Франция усилила политику аннексии на Рейне и в 1681 году заняла Страсбург. В связи с этим Австрия начала лихорадочно искать союзников. По поручению императорского двора ее посол в Варшаве барон Ганс Зеровски зимой 1681/82 гг. начал предпринимать энергичные усилия по заключению с Речью Посполитой оборонительно-наступательного союза. Тогда Ян III принял единственно правильное в сложившейся ситуации решение — протянуть руку помощи империи. Король понимал, что захват турками всей Венгрии, а может, даже Австрии и Чехии, создаст опасность турецкой агрессии на всей южной границе государства и турки в любую минуту могут появиться не только под Львовом, как это уже бывало, но и под Краковом.
«Турок уже готовится, как мы знаем, — сказал он позже на сейме. — Если Вена погибнет, то кто защитит Варшаву?»
Эти слова показывали всю суть королевской политики. В сложившейся в то время международной ситуации Польша должна была иметь союзника! Им не могла быть Франция, которая на протяжении многих лет вводила Яна III в заблуждение и сейчас была заинтересована в том, чтобы доставить побольше хлопот Габсбургам, а поэтому скрытно способствовала планам турецкой агрессии. Не могла быть им и Россия, которая давно вела с Речью Посполитой пограничные споры. Тем более не могли быть союзниками ни коварный бранденбургский курфюрст, ни далекая Венеция. Единственный реальный союзник в этой ситуации — только Австрия, которой в такой же мере, как и Польше, угрожало турецкое нашествие.
«Лучше на чужой земле, за чужой хлеб и вместе со всеми силами империи, не только силами одного императора воевать, чем одним бороться за свой хлеб, когда нас даже наши друзья и соседи оставят, если мы им в таком случае не дадим быстрой подмоги», — утверждал король{33}.
Однако чтобы прийти к союзу с Австрией, нужно было вначале победить оппозицию французских сторонников. Оппозиция составила заговор против короля, готовая пойти даже на свержение его с престола. Душой заговора был королевский подскарбий (казначей) Анджей Морштын, известный поэт стиля барокко. Оппоненты готовы были срывать каждый раз заседания сейма, лишь бы не допустить подписания договоров, развернули также мощную пропагандистскую кампанию против Габсбургов. «Никогда мы не хотели принцев австрийской крови иметь своими королями, — писалось в одной из брошюр, — а сейчас должны браться за оружие, чтобы оставить под их ярмом братьев наших в Венгрии, Моравии, Хорватии? Правда, турки расширят свое владычество до Дуная. Почему это должно нас волновать? Когда два года назад император мог видеть, что буря обрушится на нас, разве пришел он к нам с подмогой?»{34}.
В этих словах было много горькой правды, однако от них веяло и типичной для ментальности шляхты провинциальностью, непониманием того, что независимость Польши зависит от расстановки сил на международной арене. Турция явно пыталась нарушить сложившуюся к этому времени расстановку сил в Центральной и Восточной Европе, и этому следовало всеми силами противостоять.
Из-за неосмотрительности сторонников Франции Собескому удалось перехватить всю корреспонденцию Морштына с Версалем. Зная о преступных намерениях заговорщиков, король решил расправиться с ними на январском сейме 1683 года. Он заранее лишил заговорщиков возможности сорвать заседания, запретил варшавским купцам давать взаймы французскому послу, зная, что тот не имеет при себе достаточного количества наличных денег и не сможет подкупить ни одного депутата сейма. Затем перед всей палатой разоблачил заговорщиков, велев зачитать письма Морштына. Возмущенные депутаты назвали поэта изменником, а напуганные сторонники Франции из опасения предстать перед судом сейма публично заявили о своей лояльности королю. Собеский великодушно простил им их вину и даже попытался перетянуть некоторых магнатов на свою сторону. Один только Морштын должен был пойти под суд, однако сумел своевременно уехать во Францию.
Теперь ничто не мешало заключать договор с Австрией. 31 марта 1683 года союз двух государств формально был подписан. В соответствии с договором Польша и Австрия брали на себя обязательства о совместном ведении войны против Турции и совместном подписании с ней договора о мире. Австрия должна была выставить на войну 60 тысяч человек, Польша — 40 тысяч. Было решено, что австрийская армия будет действовать против Турции на территории Венгрии, а Польша — в Молдавии и в Подолье. В случае же непосредственной угрозы Вене или Кракову союзники объединят свои войска, а командующим станет тот военачальник, который на тот момент будет находиться в лагере. Это заранее предрешало вопрос о командовании в пользу Собеского, поскольку Леопольд I не разбирался в военном деле. Чтобы обеспечить проведение мобилизации армии в сжатые сроки, император должен был предоставить Речи Посполитой субсидию в 1,2 миллиона злотых. Кроме того, он отказался от выплаты старых долгов Речью Посполитой, оставшихся со времен шведской войны и Яна Казимира. Союзники обязались предпринять усилия для привлечения к антитурецкому союзу других государств. Поляки должны были начать по этому вопросу переговоры с Россией, австрийцы — с Венецией и папским государством. При известии о подписании польско-австрийского договора всю Вену охватила радость. Немецкий хронист Брюлиг так описывает это: «И вот после сильной грозы сверкнул луч солнца, и неожиданно грусть сменилась радостью, потому что из Варшавы привезли (за что пусть будут Богу благодарность и хвала!) давно ожидаемое и счастливо решенное дело союза»{35}.
Идея борьбы с турками пользовалась тогда в польском обществе значительно большей популярностью, нежели призыв к вооруженному выступлению за возвращение Силезии или расширение доступа к Балтике. Пропаганда духовенства и австрийского лагеря, провозглашавшая Польшу краеугольным камнем христианства, сделала свое дело, и в обществе укрепилось мнение о необходимости борьбы с турками для защиты всей европейской христианской цивилизации. Впрочем, занять такую позицию польский народ вынудила агрессивная политика Порты. В стране была еще жива память о Цецоре и Хотине 1621 года, а также о постоянных, почти не прекращавшихся в первой половине XVII века татарских набегах, не говоря уже о недавних сражениях 1672—1676 годов. Поэтому сейчас Ян III действовал в соответствии с позицией и настроениями общества, за исключением немногочисленной группки французских сторонников, по существу платных агентов Версаля, не имевших опоры в собственной стране. Впрочем, энтузиазм бороться с турками нарастал постепенно, еще в декабре 1682 года на многих сеймиках шляхта выступала против войны. После заключения договора с Австрией оппозиция довольно быстро успокоилась.
Тем временем, турки попросили Польшу дать согласие на пропуск их отрядов через Малую Польшу в тогдашнюю имперскую Силезию, обязавшись покрыть местному населению все расходы, связанные с этим проходом. Таким образом они, вероятно, хотели определить позицию Польши относительно назревавшего конфликта с Австрией. Ян III, говорят, уклончиво ответил: «В Польше люд своенравный, как бы его турки зацепить и ни хотели, однако поляки турок зацепить могли бы, но это было бы нарушением трактатов»{36}. Турки, однако, не сориентировались в намерениях поляков.
В соответствии с польско-австрийским договором сейм принял постановление о подготовке к войне. Датированное 17 апреля, под названием Scriptum ad archivum, оно предусматривало трехкратное увеличение численного состава королевской армии, ставок жалованья, а также двукратное увеличение литовских войск. Для содержания такой многочисленной армии были соответственно утверждены высокие налоги, которые должны были принести 13 миллионов злотых в Королевстве Польском и 5 миллионов в Литве. Постановление предусматривало, что армия Короны должна выставить 4000 гусар, 16 тысяч тяжеловооруженной кавалерии, 4000 легкой, 9000 человек пехоты и 3000 драгун. «Это соотношение численности кавалерии к пехоте (2:1), не встречавшееся в польском войске уже несколько десятков лет, должно быть, было вызвано нажимом австрийского союзника. Имперское командование располагало многочисленной пехотой и драгунами, поэтому заинтересовано было прежде всего в превосходной польской кавалерии, которую высоко ценили в Европе и к тому же имеющей опыт сражений с турецким противником»{37}. В Польше легче было мобилизовать больше кавалерии, нежели пехоты, что с учетом необходимости быстрого формирования войск также было немаловажно. В литовской армии предполагалось выставить 1000 гусар, 3000 кавалеристов, 1500 легкой кавалерии, 500 человек пехоты, 1500 драгун.
Содержание такой многочисленной армии планировалось только до 31 января 1685 года, то есть в течение семи кварталов. Следующий сейм должен был сократить численность войск до штатов мирного времени, так как оптимистически предполагалось закончить войну в одну или две кампании. Чтобы избежать известных по опыту трудностей со снабжением пехоты продовольствием, постановление сейма обязывало офицеров при выступлении в поход иметь запасы провианта на полгода. Расходы на продовольствие должна была высчитывать из выплачиваемого солдатам денежного довольствия квартирмейстерская служба (генерал-квартирмейстер).
Но польские военачальники пришли к выводу, что армия, состоящая почти из одной кавалерии, не будет способна организовать осаду Каменца-Подольского и других крепостей на Украине, возвращение которых наиболее предпочтительно, а также в какой-то степени окажется в зависимости от имперских военачальников, располагавших такими видами оружия, каких у поляков было недостаточно. Поэтому по согласованию с королем новый (после смерти Дмитрия Вишневецкого) великий коронный гетман Станислав Яблоновский сделал изменения в запланированных цифрах. Ведомость будущих наборов, датированная 10 мая 1683 года, предусматривала выставление Короной 3705 лошадей для гусар, 11 150 — для панцирной кавалерии, 2770 — для легкой, 500 — для подразделений аркебузов, 13 100 человек пехоты немецкого или венгерского типа, а также 4070 драгун. Увеличение численности пехоты и драгун планировалось произвести за счет панцирной и легкой кавалерии; уменьшения численности гусарских отрядов, особенно необходимых для нарушения турецких рядов на поле боя, не предусматривалось. Планировалось также выставить небольшое число аркебузов (ручного фитильного оружия, напоминающего более поздний кавалерийский карабин), необходимых для поддержания кавалерии их огнем. Для всей этой армии предусматривались повышенное денежное довольствие на первый квартал, а также добавки на вооружение и оснащение.
Так как в принимаемых сеймиками постановлениях налоги были слишком низкими, что не позволяло выставить 36-тысячную армию, обеспокоенные этим гетманы на раде сената, состоявшейся 16 мая, спросили, производить им набор в армию попозже или же уменьшить предполагаемую ее численность. Рада решила, что следует выплатить армии только часть довольствия. Несмотря на финансовые трудности, в конечном итоге численность армии подверглась лишь незначительному изменению, и Корона выделила на войну 33 600 ставок (денежного) довольствия. Увеличение численности армии осуществлялось в основном за счет расширения уже существовавших подразделений, что гарантировало высокие боевые качества войск. Новые подразделения были созданы главным образом в панцирной и легкой кавалерии, а также у драгун, со сроком службы с 1 мая и смотром в июле. Тем подразделениям, которые не успевали к смотру в назначенное время, устанавливалась служба с 1 августа. Мобилизация войск была проведена чрезвычайно быстро и четко, в июле уже 186 подразделений достигли полной боевой готовности. В этом была большая заслуга короля. «Энтузиазм его всегда один и тот же, ему нет примеров», — писал секретарь монарха Таленти{38}.
Энтузиазм короля заразил и почти все общество. Несмотря на отдельные случаи запаздывания, «мобилизацию 1683 года следует признать исключительно удачной по сравнению с подобными мероприятиями, осуществлявшимися прежде. Формирование такой очень большой армии оказалось возможным благодаря тому, что Корона располагала значительным резервом опытных воинов. Ряды армии пополнили прежде всего ветераны предыдущих войн; вместе с молодыми, еще неопытными, но полными энтузиазма добровольцами они создали войско с высокими боевыми качествами, что и подтвердил в дальнейшем весь ход кампании»{39}.
Кроме названных здесь основных войск, численность которых устанавливалась сеймом, Корона снарядила на войну отряды, вошедшие в состав имперской армии, множество хоругвей[44], принявших участие в войне, но не входивших в состав основных сил армии, а также многочисленные отряды добровольцев. Общую численность сил, выставленных Короной в 1683 году, Ян Виммер оценивает в 37 тысяч человек, в том числе 6000 человек личных подразделений магнатов и 2000—3000 украинских казаков, также принимавших участие в войне против Турции.
Труднее установить силы, которые выставила Литва. Полагают, что их численность составляла приблизительно 10 тысяч человек. Это свидетельствует о том, что Литва добросовестно выполнила взятые на себя обязательства{40}. Таким образом, всего Речь Посполита призвала на турецкую войну около 47 тысяч человек, значительно больше, чем по союзному трактату с Австрией (40 тысяч). Империя также выставила на войну силы, значительно более предусматриваемых трактатом с Польшей.
С целью лучшей подготовки страны к обороне в Польше началось строительство множества фортификаций, особенно вокруг Львова, Кракова, Любомля и Живеца. Эти действия были как нельзя более оправданными, поскольку польская разведка доносила, что Тёкёли якобы советовал великому визирю выслать сильный турецкий корпус на польско-словацкую границу, чтобы совместно с куруцами опустошить территории, прилегающие к дороге, ведущей из Кракова в Венгрию. Это в значительной степени затруднило бы действия польских войск. Были также отремонтированы валы, окружавшие Варшаву, построенные еще во времена Сигизмунда III после цецорского поражения. Дипломатические отношения с Турцией были прерваны, из страны был выдворен французский посол де Витри, постоянно занимавшийся подстрекательством против польского короля. В то же время по-прежнему поддерживались дружеские отношения с венгерскими повстанцами. В помощи Австрии Ян III усматривал и собственную династическую корысть, так как рассчитывал на отсоединение Венгрии от Турции и получение венгерского трона для своего сына Якуба.
Вначале предполагалось сконцентрировать войска в районе Пшемысля в начале июля. Так как в феврале польская разведка установила, что турки направят все силы на Венгрию, в связи с чем под угрозой могла оказаться и Вена, район сосредоточения войск был перенесен к Кракову. Подготовку к войне затрудняло отсутствие средств, так как установленные сеймом налоги находились в стадии сбора. Поэтому войска нужно было вначале содержать за счет личных финансовых ресурсов короля, магнатов-военачальников, а также имперских и папских субсидий. Лишь позже в казну страны начали поступать суммы из собранных налогов, их тотчас направляли на нужды армии. Западные историки, особенно австрийские, часто в своих работах преувеличивали финансовую помощь Речи Посполитой императора и папы, тогда как в действительности полученные из Вены и Рима кредиты едва покрыли чуть больше десяти процентов общих расходов страны на армию. За очень короткое время, с апреля по июль, Польша достигла высокой боевой готовности, опираясь почти исключительно на собственные силы, и могла прийти на помощь отчаянно сражавшемуся с турецкой ордой австрийскому союзнику. Уверенные в своей мощи и не считавшиеся с военными возможностями Речи Посполитой власти Оттоманской Порты этого совсем не предвидели, хотя еще во время постоя турецкой армии в Белграде Капрара официально вручил письмо Кара-Мустафе от герцога Баденского, Германа, имперского фельдмаршала и президента военной рады, извещающее о заключенном 31 марта польско-австрийском союзе.