5 Воспитательная работа с военнослужащими горских национальностей в войсках

5

Воспитательная работа с военнослужащими горских национальностей в войсках

В войсках ситуация с партийно-политической и воспитательной работой с военнослужащими горских национальностей была иной.

Руководящим органом партийно-политической работы в войсках в годы Великой Отечественной войны являлось Главное политическое управление РККА, начальник которого имел статус заместителя наркома обороны. Накануне войны на эту должность был назначен армейский комиссар 1-го ранга Л.3. Мехлис, а в июне 1942 г. его сменил секретарь ЦК ВКП(б) А.С. Щербаков. На фронтах политической работой в войсках руководили члены военных советов фронтов и начальники политуправлений. Организационная структура политорганов в течение войны постоянно совершенствовалась. Они состояли из управлений и отделов, занимавшихся конкретными направлениями партийно-политической работы: организационно-инструкторского, пропаганды и агитации, кадров, комсомольской работы, спецпропаганды, печати, партучета и др.

В самом начале войны, 16 июля 1941 г., был возрожден институт военных комиссаров (в ротах и батареях – политруков). Это решение мотивировалось необходимостью расширить и углубить партийно-политическую работу в войсках, помочь командиру в организации боевой деятельности своей части. Важной опорой для штатных политработников были первичные партийные и комсомольские организации, создававшиеся во всех низовых армейских структурах – ротах и батареях. Коммунисты и комсомольцы считались становым хребтом воинского коллектива. Поддержание организационной структуры и постоянный рост партийных и комсомольских организаций в армии являлось одной из главных обязанностей руководителей армейских политорганов. Нормальным считалось, когда партийно-комсомольская прослойка колебалась в пределах 15–20 % всего личного состава, иногда она достигала 40–50 %.

В каждом подразделении с небольшими группами бойцов работали агитаторы, подбиравшиеся из числа коммунистов, комсомольцев и «беспартийных большевиков». Агитаторская сеть охватывала весь без исключения личный состав, и поддержание ее стабильности являлось одной из важнейших задач политорганов.

Координация деятельности политорганов в частях возлагалась на инструкторов пропаганды политуправлений фронтов и политотделов армий. Они постоянно посещали войска. Материалы инспекций инструкторов политуправлений, отложившиеся в фондах политорганов армейского и фронтового звеньев, содержат обширную и, как правило, достоверную информацию о состоянии партийно-политической работы, дисциплинарной практике в частях и соединениях.

Воспитательная работа велась в условиях боевой обстановки, которая определяла ее результаты и корректировала ее развитие. В первые годы войны эта обстановка, как правило, была неблагоприятной. Частям, сформированным на Северном Кавказе со слабо обученным и плохо владеющим русским языком личным составом, приходилось вести тяжелые оборонительные бои. Это снижало эффективность воспитательной работы и становилось причиной отрицательных явлений. В работе с таким своеобразным контингентом военнослужащих, как бойцы нерусских национальностей, эти недостатки, особенно в первый период войны, были наиболее заметны. К тому же жесткий централизм в работе партполитаппарата становился причиной нередких пробуксовок, проявлений формализма и равнодушия в работе политработников, недостатка гибкости и инициативы.

Поскольку в годы войны не сложилось сколько-нибудь значительного количества горских национальных частей (две кавалерийские дивизии – чечено-ингушская и кабардино-балкарская – просуществовали лишь несколько месяцев в 1942 г.), а контингенты военнослужащих-горцев распределялись в войсках дисперсно, то разработка специальной пропаганды на горцев Северного Кавказа не считалась актуальной задачей. До конца войны пропагандистских кампаний и вообще какой-либо специальной работы с военнослужащими-горцами не проводилось. Например, в ходе развернутой ГлавПУРККА в сентябре 1942 г. работы по публикации литературы для армии на языках народов СССР за год на 12 языках было издано 523 наименования наставлений, учебных плакатов, пропагандистских брошюр и листовок. На языках горцев Северного Кавказа не было издано ни одного наименования⁶³⁶.

Агитационно-пропагандистская работа с горскими контингентами в войсках велась в рамках общей деятельности политорганов по реализации в жизнь положений опубликованных в сентябре 1942 г. и январе 1943 г. двух директив Главного политуправления РККА, детально регулировавших работу с военнослужащими нерусских национальностей. В директивах были оговорены и социально-бытовые особенности прохождения службы нерусскими военнослужащими в смешанных по национальному составу частях.

17 сентября 1942 г. была издана директива начальника Главного политуправления А.С. Щербакова № 012 «О воспитательной работе с красноармейцами и младшими командирами нерусской национальности». В директиве признавалось, что специальная работа с бойцами нерусских национальностей «имеет огромное политическое значение». Между тем, констатировалось в документе, политорганы и военные комиссары «забыли, что у каждого из них есть родной язык, свои обычаи, устоявшийся уклад национальной жизни, и стригут всех под одну гребенку, не учитывая национальных особенностей»⁶³⁷. Нельзя не сказать и о бытовом национализме, который проявлялся у некоторых бойцов, а чаще – командиров и политработников славянских национальностей в отношении нерусских военнослужащих. Так, весной 1942 г. с Южного фронта, где служило много грузин, азербайджанцев, дагестанцев, кабардинцев, поступали сведения о «пренебрежительном отношении» к этим бойцам; допускались националистические оскорбительные высказывания. Отдельные командиры открыто старались быстро «израсходовать» нерусские контингенты, бросая их в бой без подготовки и соответствующей поддержки огнем, чтобы получить взамен славянское пополнение⁶³⁸.

Отсюда – рост чрезвычайных происшествий, членовредительств, дезертирств, фактов измены Родине со стороны «некоторой части красноармейцев нерусской национальности»⁶³⁹. Согласно справке начальника оргинструкторского отдела ГлавПУРККА, только по Отдельной Приморской армии, действовавшей в Крыму и в значительной мере укомплектованной уроженцами Кавказа, за период с февраля по апрель 1942 г. «среди изменников Родине лица нерусской национальности составляют 79,8 %». Среди перебежчиков в справке назывались 71 лезгин, 75 армян, 111 грузин, 135 азербайджанцев⁶⁴⁰. Еще одно прямое следствие бездушного отношения – «отчужденность между русским и нерусскими красноармейцами», обособление последних в рамках земляческих групп⁶⁴¹.

Щербаков приказал всем политорганам и комиссарам уделять работе с бойцами нерусских (прежде всего кавказских и среднеазиатских) национальностей первоочередное значение. Предписывалось иметь в частях достаточное число агитаторов, владевших национальными языками, организовать переводы и публикацию газет, листовок, брошюр, а также отдельных докладов и бесед на темы дружбы народов СССР, расистской сущности нацизма. В пропагандистскую работу вводились конкретные примеры героизма на фронтах текущей войны, проявленные красноармейцами нерусских национальностей. Особо была подчеркнута роль «великого русского народа как старшего брата народов Советского Союза». Отдельным пунктом воспрещались всякие проявления великорусского шовинизма, пренебрежения к нерусским военнослужащим; предписано было всячески поощрять дружбу между солдатами различных национальностей⁶⁴².

Непосредственно в войсках ситуация, однако, менялась медленно. Спустя месяц после издания директивы № 012 начальник политотдела Северной группы войск Закавказского фронта бригадный комиссар Надоршин отмечал, что повсеместно командование и партполитаппарат «все еще мало общаются с бойцами нерусской национальности, плохо изучают их нравы и обычаи, их запросы и требования», поэтому допускают в работе с ними формализм, а порой и бездушие и грубость⁶⁴³. Это оборачивалось снижением дисциплины в национальных частях, массовым распространением воинских преступлений. Работавшая в течение месяца в октябре и ноябре 1942 г. на Закавказском фронте группа агитаторов ГлавПУРККА застала многочисленные случаи проявлений шовинизма в отношении нерусских бойцов, как со стороны бойцов, так и со стороны командиров; отказы принимать нерусское пополнение, повсеместно бытующие штампы о плохих боевых и моральных качествах нерусских бойцов, их лицемерии (многие не верили, что те не понимают русского языка). В то же время работники ГлавПУРККА отметили, что значительное число дезертирств, саморанений, симуляций действительно приходится на бойцов нерусских национальностей⁶⁴⁴.

Эти явления многократно увеличились зимой 1942/43 г., когда многие национальные дивизии, сформированные в Закавказье, были введены в бой. Немало в войсках было и представителей северокавказских народов. Это стало причиной острого конфликта между военными советами Закавказского фронта и его Северной группы войск по поводу боеспособности национальных дивизий и политической благонадежности бойцов кавказских национальностей. Военный совет Северной группы настаивал на необходимости расформировать ряд национальных дивизий как небоеспособные. Очередная комиссия Главного политуправления, направленная на Северный Кавказ в январе 1943 г., выявила поразительные факты. Оказалось, что «многие политработники соединений и частей даже не знают (курсив наш. – Авт.) о существовании директивы ГлавПУРККА № 012». Начальники политотделов ряда стрелковых дивизий эту директиву «подшили к делу, но до частей не довели, на партийных и комсомольских собраниях не обсудили»⁶⁴⁵.

24 января 1943 г. была издана вторая директива начальника Главного политуправления, посвященная воспитательной работе с нерусскими красноармейцами и младшими командирами. Директива констатировала полную запущенность в работе с кавказскими военнослужащими, факты шовинизма, формализм проводимых мероприятий, наконец, тяжелое материально-бытовое положение бойцов. Очевидным образом появление новой директивы диктовалось невыполнением на местах предписаний директивы № 012. А.С. Щербаков потребовал у политработников немедленно покончить с проявлениями бездушия, бюрократизма, возобновить борьбу с великорусским национализмом. «Первейшей обязанностью» политработника, подчеркнул он, «является забота о бытовых нуждах бойцов и командиров», ибо «политработники, оторванные от красноармейских масс, не знающие их быта, запросов, не могут иметь должного авторитета, не будут на практике душой своих частей и подразделений, а вся партийно-политическая работа может превратиться в болтовню»⁶⁴⁶.

Директивы ГлавПУРККА № 017-1942 г. и № 01-1943 г. охватывали весь комплекс факторов, влиявших на моральное состояние и психологическую устойчивость военнослужащих нерусских национальностей и определявших успешность или неуспешность работы политических органов с этими контингентами. Рассмотрим кратко основные из этих факторов.

Одним из важнейших среди них было состояние санитарно-бытового обслуживания и питания воинов. В первые годы войны по объективным причинам оно почти повсеместно было неудовлетворительным. Прямая взаимосвязь между бытовыми условиями и боеспособностью войск была вполне ясна командованию, что неоднократно подчеркивается в различных документах, в том числе и начальником Главного политуправления⁶⁴⁷. В апреле 1943 г. начальник политуправления Северо-Кавказского фронта образно показал ее так: «Когда боец сидит… в необорудованном блиндаже… вроде робинзонов на одиноком острове, оторванный от внешнего мира, зарождаются различные настроения, а враг этим пользуется»⁶⁴⁸.

По мере перевода экономики страны на военные рельсы снабжение армии постепенно улучшалось. Среди документов стрелковых дивизий за период 1943–1945 гг. содержится немало отчетов, справок и прочих материалов, отражающих состояние быта солдат. В 1943 г. питание значительно улучшилось. Нормой стала подача на передовую горячей пищи и горячего чая дважды в сутки и выдача сухого пайка с колбасой и салом в обед. Меню стало разнообразным. Если этот режим не выдерживался, работа снабженческих органов считалась неудовлетворительной⁶⁴⁹.

Среди документов 89-й стрелковой дивизии Северо-Кавказского фронта за июнь 1943 г. обнаружена любопытная справка о результатах опроса свыше 1100 бойцов дивизии на предмет сбора их жалоб и предложений по поводу бытового обслуживания. Красноармейцы высказали свои пожелания об улучшении качества и разнообразия пищи, подавали просьбы об оказании помощи своим семьям, попросили увеличить количество концертов, кинопоказов и прочих культурных мероприятий. В предыдущие годы ничего подобного данному опросу не проводилось.

В период освобождения территории Северного Кавказа в 1943 г. существенно возросли требования к санитарно-бытовому обслуживанию войск. Оперативно ремонтировалось или заменялось изношенное обмундирование⁶⁵⁰. Если прежде марши и преследования противника молодыми кавказскими дивизиями надолго нарушали систему снабжения соединений и многократно снижали уровень их боеспособности, то в последние годы войны они почти не отражались на ней. Например, после длительного марша 414-й стрелковой дивизии Северо-Кавказского фронта в апреле 1944 г. уже в первый же день сосредоточения на новом месте было организовано трехразовое горячее питание⁶⁵¹.

С конца 1942 г. был установлен порядок периодического отдыха войск передней линии. Срок кратковременного отдыха в прифронтовой полосе достиг шести дней. В течение этого времени предписывалось провести санитарную обработку людей и одежды. Отдых должен был сочетаться с боевой подготовкой (с 9 до 17 часов) – тактической, огневой, строевой и инженерной⁶⁵².

Коренным образом менялось отношение к бойцу как к личности. Если старослужащие, закаленные в боях и привыкшие к фронтовым невзгодам, не нуждались в повышенном внимании, то новое пополнение, прибывавшее в соединения, требовало особой заботы. Именно на эту категорию военнослужащих, оказывавшихся в чужом коллективе, часто впервые участвовавших в бою, приходилось наибольшее число чрезвычайных происшествий и аморальных явлений. Постепенно утвердилась традиция торжественного приема пополнения, в ходе которого вновь прибывшие бойцы знакомились с боевыми традициями соединения, коллективом. Боец окружался заботой: немедленно по прибытии организовывалась баня, питание, ремонт одежды и обуви. Когда позволяла обстановка, командиры и политработники лично знакомились с ними. Бойцы, прибывавшие из госпиталей и имевшие большой боевой стаж, нередко награждались приказом командира дивизии⁶⁵³. Практиковалось вручение лучшим красноармейцам из числа вновь прибывших именного оружия погибших героев дивизии. Такое подлинно теплое отношение к новому пополнению способствовало его скорейшей адаптации в части и в конечном итоге повышало ее боевые возможности. Например, во 2-й гвардейской стрелковой дивизии Северо-Кавказского фронта за короткий срок более 50 % из числа пополнения были представлены к наградам⁶⁵⁴.

Огромное значение в поддержании высокого боевого духа бойцов имела система поощрений и награждений за проявленные в бою мужество и доблесть. В начале войны наградная политика представляла собой чрезвычайно громоздкий механизм. Отличившегося бойца или командира представлял к награде командир полка, представление утверждал комдив. Затем требовалось заключение Военного совета армии и приказ Военного совета фронта. Награждение утверждалось Президиумом Верховного Совета СССР. Только после этого военнослужащий получал награду.

Промежуток между совершением подвига и награждением нередко растягивался на несколько месяцев, когда порой сам награжденный выбывал из строя части, нередко погибал в бою. Кроме того, награды раздавались весьма скупо, только за подвиги, беспримерные по храбрости. Поэтому даже наиболее активные в наградной политике фронты (например, Западный или Брянский) имели к сентябрю 1941 г. лишь по 350–400 награжденных⁶⁵⁵. Естественно, что пропагандистский эффект от такого рода работы оставался ничтожным, хотя значение его было очевидным.

Постепенно громоздкая схема награждения стала упрощаться. С августа 1941 г. вручение наград производилось непосредственно в частях представителями военных советов фронта или армии. В марте 1942 г. этим структурам было предоставлено право самостоятельного награждения медалями СССР с последующим утверждением награждения Президиумом Верховного Совета СССР⁶⁵⁶.

Тем не менее число награжденных бойцов и командиров по отношению к представленным к наградам оставалось мизерным. После девяти месяцев войны на многомиллионную армию имелось лишь 40 тыс. награжденных. Ненормальность этой ситуации была очевидна всем. Особенно остро ее переживали национальные политработники и руководство национальных республик, для которых факт награждения их земляков означал признание Советским государством усилий их народов в борьбе с агрессором⁶⁵⁷. Как видно из табл. 14, воины кавказских национальностей награждались достаточно редко.

Таблица 14

Сведения о награжденных орденами и медалями СССР на 2 марта 1942 г.

Архив Института военной истории МО РФ. Ф. 169. Оп. 102. Д. 2. Л. 54.

Наконец, 10 ноября 1942 г. право награждения орденами и медалями отличившихся от имени Президиума Верховного Совета СССР было предоставлено командному составу вплоть до командиров дивизий, бригад и полков⁶⁵⁸. Общее число награжденных существенно выросло. За девять месяцев 1942 г. оно выросло почти в десять раз и на 1 января 1943 г. составляло следующую картину (см. табл. 15).

Таблица 15

Сведения о награжденных орденами и медалями СССР по национальностям по состоянию на 1 января 1943 г.

Составлено по: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 127. Л. 144, 145.

21 июля 1943 г. было издано постановление Военного совета Северо-Кавказского фронта о немедленном награждении бойцов и командиров, отличившихся в боях. Было предписано не позднее суток награждать личный состав роты, первой ворвавшейся в окопы противника и обеспечившей успех других подразделений – орденами Александра Невского, Красной Звезды, Отечественной войны и медалями в зависимости от проявленной доблести⁶⁶⁰. Комдив-414 полковник Курашвили награждал отличившихся бойцов и командиров прямо на поле боя и возил для этой цели ордена и медали в своем автомобиле.

В дни наступательных операций число награжденных многократно возрастало. Только за две недели боев на Тамани осенью 1943 г. орденами и медалями в дивизии было награждено 673 чел. Еще 82 чел. были представлены к высшим орденам в отдел кадров армии и фронта⁶⁶¹. В 77-й стрелковой дивизии 4-го Украинского фронта за четыре недели апреля 1944 г. было награждено 942 чел. Еще 10 чел. были представлены к званию Героя Советского Союза⁶⁶². Нормой стало награждение «по совокупности заслуг» прибывавшего нового пополнения из числа лиц, несколько лет пробывших на фронте или имевших ранения. К середине 1944 г. во многих частях число награжденных достигало показателя 80–90 % личного состава; многие были награждены дважды и трижды⁶⁶³. Наблюдавший эту картину нацистский специалист по пропаганде В. Рейхард осенью 1943 г. заметил, что «награды и премии сыплются как из рога изобилия на красноармейцев и партизан»⁶⁶⁴.

Такая наградная политика при умелом ее использовании политорганами давала большой воспитательный эффект. Комдив 223-й стрелковой дивизии Северо-Кавказского фронта полковник Шкодунович, обобщая опыт практики поощрений и награждений в своей дивизии, подчеркивал: «Поощрение у бойца нерусской национальности его успехов и достижений, его дисциплинированности, его радивости перед другими, широкая популяризация нашими агитаторами успехов бойцов нерусской национальности – основные факторы успеха в нашей работе»⁶⁶⁵.

Итоги наградной политики за годы Великой Отечественной войны показаны в табл. 16.

Таблица 16

Сведения о награжденных орденами и медалями СССР за годы Великой Отечественной войны по национальностям (по состоянию на 1 апреля 1946 г.)⁶⁶⁶

Составлено по: ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 2. 1933–1945. Документы советской истории. М., 2009. С. 1006–1008; Всесоюзная перепись населения 1939 года. Основные итоги. М., 1992.

Пропаганда подвигов отличившихся бойцов и командиров постепенно заняла одно из важнейших мест в работе армейских агитаторов. В практику вошли беседы и выступления героев перед личным составом, в которых они делились своим ценным боевым опытом. Даже когда ветераны выбывали из состава части, уважение к ним сохранялось. Особо отличившиеся бойцы и командиры, павшие в боях, нередко навечно зачислялись в состав своей части. Их имена произносились на ежедневных поверках личного состава, а оружие, как особая святыня, передавалось лучшим бойцам. Так, рядовой-артиллерист 4-го гвардейского казачьего кавалерийского корпуса, уроженец Шапсугского (ныне – Лазаревского) района Краснодарского края Айдамир Ачмизов, в одиночку принявший бой с немецкими танками, был посмертно награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза и навечно зачислен в списки своей части.

Не меньшее значение для морально-боевого духа бойцов и командиров имело и поощрение всей части. К началу войны в составе Красной армии имелось лишь некоторое количество соединений, прославившихся еще в годы Гражданской войны и боях с интервентами. Они носили почетные наименования и награды на своих знаменах. Служить в таких соединениях считалось очень почетным, и политработники всячески подчеркивали это. Через несколько месяцев после начала войны наиболее отличившиеся в боях части и соединения стали преобразовываться в гвардейские. Бойцы и командиры таких соединений носили почетное наименование «гвардеец», даже если переводились в другую часть, поскольку получение этого звания являлось его боевой заслугой.

С середины 1943 г. было санкционировано присвоение частям почетных наименований по названиям тех населенных пунктов, в освобождении которых они особо отличились. Одновременно активизировалось награждение частей и соединений орденами. Наименование дивизии становилось солидным, гордым, праздничным. К концу войны, например, 414-я грузинская дивизия имела полное название «414-я Анапская Краснознаменная стрелковая дивизия», 77-я азербайджанская «77-я Симферопольская Краснознаменная ордена Суворова дивизия им. Серго Орджоникидзе» и т. д. Многочисленные документы свидетельствуют, что награждение части орденом или присвоение ей почетного наименования неизменно встречались с огромной радостью всем личным составом, становилось предметом их гордости⁶⁶⁷. К сожалению, отдельных горских национальных частей (за исключением Дагестанского кавалерийского эскадрона) к этому времени уже не существовало и присвоение им гвардейских званий и почетных наименований уже было невозможно.

Большое значение имели благодарности наркома обороны или военных советов фронтов частям за их доблесть. Весть об этом молниеносно распространялась среди бойцов, а читка праздничного приказа сопровождалась громовыми аплодисментами⁶⁶⁸.

Эпистолярные контакты с родиной также не прерывались. Довольно образно эффект писем фронтовиков смоделировал А.С. Щербаков, выступая на заседании Совета военно-политической пропаганды при ГлавПУРККА 6 июля 1941 г. Передавая положительный опыт политотдела одной из дивизий, он сообщал: «Пишут отцу или матери в таком духе: «Дорогой Иван Иванович Иванов! Сообщаем Вам о том, что Ваш сын Василий Иванович Иванов награжден Военным советом орденом. Ваш сын участвовал в таком-то бою, подбил танк противника. Поздравляем Вас и гордимся Вашим сыном!» Представьте, такое письмо получают в колхозе родители. Сначала старики всплакнут, потом пойдут с этим письмом по всему колхозу, а в колхозе молодежь, которая готовится в армию. Так вот эта молодежь и думает: почему я не могу сделаться как Вася, значит, немец не такой страшный. Дальше, будьте уверены, в большинстве случаев колхоз соберет собрание, старик выйдет и зачитает письмо на собрании, найдутся люди, которые скажут, что вот у нас Вася отличился, а мы берем на себя обязательство скорее убрать и сдать хлеб государству…»⁶⁶⁹

В обычай вошли взаимные коллективные письма. Причем письма-наказы из национальных республик подписывали сотни тысяч человек, что не могло не оказывать на бойца сильного впечатления. В целом постоянная связь со своими земляками придавала бойцу дополнительные моральные силы, положительно влияли на его мотивацию защиты Родины в независимости от того, на каком бы фронте он находился. В конце войны поток поступавших в части публичных писем стал столь большим, что приходилось организовывать в дивизионных газетах рубрики «Письма с родины»⁶⁷⁰. Партийные организации республик Северного Кавказа, подвергшихся оккупации, извлекали дополнительный пропагандистский эффект, посыпая бойцам, призванным в этих республиках, индивидуальные письма с описанием и фотоотчетами злодеяний фашистов на их малой родине. Такие письма способствовали «воспитанию жгучей ненависти к врагу»⁶⁷¹.

Немалое влияние на политико-моральное состояние личного состава оказывало отношение к проблеме опознания и достойного погребения воинов, павших в бою. В первые годы войны далеко не всегда удавалось вовремя собрать с поля боя останки, опознать их и захоронить с воинскими почестями. Ответственность за это лежала на командирах и политработниках, недооценивавших деморализующее влияние на бойцов вида брошенных трупов их погибших товарищей. Тем более что они продолжали числиться без вести пропавшими. А в эту категорию потерь могли быть включены и лица, сдавшиеся в плен противнику. Авторы этих строк неоднократно участвовали в экспедициях по поиску незахороненных останков советских воинов, в том числе и на местах боев на территории Северного Кавказа. Многочисленные находки останков в окопах, щелях, оврагах и просто на поле боя подтверждают практику оставления трупов красноармейцев на месте гибели.

Особенно остро эта проблема стояла во время позиционных оборонительных боев, когда трупы накапливались на хорошо пристреленных нейтральных полосах, а также во время зимних боев, когда они скрывались под снегом. Опознание тел погибших, а значит, и информирование родных о судьбе бойцов нередко осложнялось плохой сохранностью тел и документов, выходом из строя непосредственных командиров, ведших учет личного состава, необходимостью производить захоронения ночью на поле боя. Кроме того, во время интенсивных боев пополнения, прибывавшие в часть, далеко не всегда оформлялись установленным порядком, и погибшие из их числа навсегда оставались безымянными⁶⁷².

Только с 1943 г. положение с учетом, опознанием и захоронением погибших стало выправляться. Так, по окончании кровопролитных боев на Таманском полуострове (на так называемой «Голубой линии» обороны немецких войск) в октябре 1943 г. специально сформированные команды тщательно прочесывали все овраги и лиманы в поисках трупов советских военнослужащих. В полосе каждой армии были организованы мемориальные кладбища, в которых над братскими могилами ставились памятники. Кладбища передавались на баланс местным органам власти, которые обязаны были поддерживать их в должном состоянии⁶⁷³. Новым явлением, обозначившим поворот в отношении памяти павших товарищей, стала установка памятников на местах тяжелых боев. Усилиями военнослужащих 89-й стрелковой дивизии Отдельной Приморской армии, на участке обороны которой еще в октябре 1942 г. несколько недель валялись неубранные трупы их сослуживцев, в августе 1944 г. в Крыму было торжественно открыто несколько обелисков на месте гибели однополчан⁶⁷⁴.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.