В КАЧЕСТВЕ ПОСЛЕСЛОВИЯ
В КАЧЕСТВЕ ПОСЛЕСЛОВИЯ
Я умру, я это чувствую…
Михаил Мягков
Известно, что морально-психологическое состояние войск занимает среди слагаемых победы особое место. И возникает вопрос: в чем же советские воины сумели нравственно превзойти гитлеровцев под Москвой? Почему ранее непобедимые солдаты германской армии не выдержали и отступили?
Что представлял собой немецкий солдат к началу войны против Советского Союза? В массе своей это был волевой, грамотный в военном отношении, хорошо вооруженный боец, имеющий опыт боевых действий и убежденный в превосходстве над противником. Воспитание солдат перед отправкой на фронт осуществлялось в строго национал-социалистическом духе.
Из доклада обер-квартирмейстсра генштаба сухопутных войск от 7 октября 1940 года, содержащего указания «по воспитанию политического мировоззрения», следует, что офицер был обязан проводить с солдатами занятия по следующим темам:
«Немецкий народ»: Упор делался на сохранении чистоты арийской расы, создании многодетной семьи. Указывалось, что воспитание в семье должно было исключать появление в немецкой армии дезертиров.
«Немецкое государство»: Подчеркивалось, что опорой государства служат нацистская партия и вооруженные силы. Обороноспособность здорового народа является главным условием военной мощи страны.
«Жизненное пространство»: Солдаты должны были осознать необходимость приобретения новых территорий как основу укрепления государства и его независимости от импорта товаров.
«Фронтовое товарищество»: Офицеру нужно было разъяснить своим подчиненным, из каких критериев состоит это понятие. Фундаментом взаимоотношений военнослужащих объявлялся национал-социализм, идеи вождей партии. Военная служба была почетной во всех отношениях.
В целом немецкий солдат получал вполне определенный багаж знаний, который должен был стимулировать его действия как в тылу, так и на фронте.
Сразу после нападения Германии на СССР встал вопрос о более целенаправленном воздействии на морально-психологическое состояние германских войск. Пропаганда заработала в полную силу. Среди личного состава немецких ударных частей широко распространялось большое количество листовок, брошюр, другой печатной продукции. В войсках появилась брошюра под названием «Почему мы начали войну со Сталиным». Она объясняла нападение на Советский Союз как превентивную меру, сорвавшую планы Красной армии по уничтожению Германии. Советская Россия обвинялась в сговоре с плутократами в Англии, в намерении захватить Балканы и т.п. Страницы брошюры пестрели антисемитскими лозунгами и призывами к германским солдатам бороться со «злыми происками проеврейского сталинского правительства».
Спустя три месяца после начала войны германское командование попыталось объяснить факт непрекращающегося советского сопротивления и возрастающего количества локальных неудач немецких войск. 22 сентября 1941 года отдел боевой подготовки генштаба сухопутных войск представил командованию документ, озаглавленный как «Опыт похода на Восток». В нем, в частности, содержался анализ участия подразделений вермахта в ночных боях, которые в большинстве случаев оканчивались для них неудачно. Отмечалось, что «в это время суток боевые действия распадаются… на отдельные схватки, в которых русские солдаты (примитивный продукт природы) превосходят немецких солдат. Немецкие солдаты лишь в незначительной мере могут в этих схватках использовать свое превосходство в численности и автоматическом оружии…»
В Отчете о боевых действиях 3-й танковой группы с 12 июля по 10 августа 1941 года в районе Смоленска говорилось: «Большие потери, которые, однако, не превышали потерь на Западе, большая физическая нагрузка на войска из-за жары и пыли, душевное напряжение из-за пустынности и обширности страны, ожесточенное сопротивление противника, сознание того, что танковые войска должны вести бой почти одни, без поддержки остальных сухопутных сил, способствовали появлению у войск желания пополниться и получить отдых на несколько дней…» Но сомнений в том, что война будет завершена еще в 1941 году, у них пока еще не возникало.
Начиная с конца августа, судя по письмам с фронта, настроение стало меняться. Свое разочарование реальным положением дел на московском направлении высказал в письме на родину ефрейтор Макс X. из 268-й пехотной дивизии 4-й армии. 2 сентября он сообщил: «У нас наступили скверные времена и большие потери. Уже в течение пяти недель мы лежим на одном и том же месте и по нам все интенсивнее стреляет русская артиллерия. До Москвы еще 150 км… Полагаю, что мы уже понесли достаточно потерь. Нам также постоянно обещают, что возвратят домой, но все время впустую…»
К началу октября командование «Центра» сумело дать отдых некоторым своим частям. Личному составу группы фон Бока перед операцией «Тайфун» внушали уверенность в том, что предстоит последний штурм советской столицы, завершающий войну. Пополнение поредевших подразделений, передача войскам фон Бока дополнительных танковых и пехотных дивизий возвращали германским военнослужащим чувство безоговорочного превосходства над противником. У многих солдат и офицеров поднималось настроение при одном известии, что скоро возобновится стремительное наступление. Является фактом: 2 октября германские военнослужащие пошли в бой с большим воодушевлением. В отчете о боевых действиях 8-го армейского корпуса в сражении под Вязьмой отмечалось: «2 октября в 6 час 00 мин 8-й корпус приступил к атаке. После длительного периода оборонительных боев войска испытывали несравненный подъем. После недолговременной артиллерийской подготовки дивизии прорвали вражеские позиции в результате короткого ожесточенного боя…»
Во второй половине октября 1941 года наступление на Москву забуксовало. Попытки прорваться к Москве сразу же после окружения советских войск под Вязьмой успеха не принесли. В немецких частях начали распространяться настроения неуверенности за исход кампании.
9 ноября 1941 года командование 9-й армии отдало следующий приказ: «Даже если армия вынуждена будет всю зиму пробыть в обороне, то, учитывая ожидаемое весной возобновление наступления, нужно сделать все, чтобы поддержать в войсках прежний наступательный дух… Нужно не допустить того, чтобы войска впали в тупую зимнюю спячку…»
В «особом донесении» командира 2-го батальона в штаб 481-го пехотного полка от 10 ноября 1941 года говорилось: «Настроение в подразделении весьма неважное, главным образом из-за того, что конца войны сейчас еще не предвидится. Настроение, по моему мнению, приближается к настроению немецких солдат в Первую мировую войну, конкретно — в 1917–1918 годах. Они рассматривают потери и временами затруднительное положение вполне нормальным явлением и выполняют свои обязанности, не прилагая особых усилий. Наступательный подъем появляется только в момент последнего прорыва, когда их охватывает бешенство; выжидание в обороне они считают в порядке вещей, так как опасаются изменения обстановки к худшему…»
Многие немецкие генералы и даже простые солдаты в то время невольно стали вспоминать, чем кончился поход на Москву Наполеона Бонапарта. В их походном багаже появились книги, посвященные 1812 году. Действительно, немецким военнослужащим было над чем задуматься. В приказе командующего 3-й танковой группой от 12 ноября 1941 года констатировалось увеличение числа «окопавшихся» солдат, отлынивающих от боевой службы. «В связи с зимовкой в России, — говорилось далее, — войска подвергаются большим испытаниям. При тяжелых внешних обстоятельствах воодушевление и восторженность быстро проходят. Неудачи и поражения могут отрицательно сказаться на боеспособности войск…»
Боевые действия во второй половине ноября — в первых числах декабря 1941 года привели германское командование к осознанию того факта, что моральное состояние военнослужащих вермахта приближается к своему кризису. В период со 2 по 6 декабря представитель генштаба сухопутных войск выяснял положение со снабжением и настроением личного состава 20-го и 57-го армейских корпусов. Первое, что произвело впечатление на офицера генштаба — это боязнь военнослужащих выразить свое мнение по поводу настроения войск: «Нет желания называть вещи своими именами… настроение нельзя назвать ни плохим, ни хорошим…»
В докладе далее говорилось, что войскам не хватает самых необходимых продуктов питания. Мародерство и грабеж стали обычным явлением: «Там, где теперь дислоцируются войска, больше не может быть речи о том, чтобы у крестьянина в хлеву была корова…» Указывалось на большое различие между боевыми качествами прежнего состава частей и пополнением. Молодые солдаты не выдерживали схваток и отступали, даже не израсходовав всех патронов.
Начало советского контрнаступления под Москвой вызвало у большого числа военнослужащих группы «Центр» панические настроения. Призрак поражения армии Наполеона вырос в полную силу. Теперь русские не просто упорно оборонялись, но и эффективно истребляли немецкие войска. Война на уничтожение приняла обоюдоострую форму. Подобные мысли прозвучали в письме унтер-офицера Рихарда Ригера своим родителям в Вюртемберг: «Теперь война приняла другие формы, и борьба с каждым днем делается все ожесточеннее. Сложились такие условия, на которые никто не рассчитывал и которые нельзя сравнить с прежними…»
Моральные силы немцев были до предела перенапряжены. Но, как это ни парадоксально, во многом именно перенапряжение заставляло немцев сражаться с огромным упорством. Однако так поступали не все. Во многих частях уже тогда были отмечены случаи паники. Паника не могла не затронуть самых основ морального духа немецких солдат, их веру в непобедимость германской армии. В декабре рядовой А. Фольтгеймер в письме своей жене жаловался: «Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести… Умоляю, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми — я погибаю, я умру, я это чувствую…»
Стойкость, дисциплинированность, умение наступать и держаться в обороне отличали немецкого солдата в 1939–1941 годах. Германские генералы верили в своих подчиненных. Но условия, при которых проходило отступление от Москвы в декабре 1941 года, заставили их пересмотреть свои прежние оценки морального потенциала вермахта. Гитлеровское руководство понимало, что обычными мерами восстановить положение невозможно. По мнению фюрера, судьба всей войны зависела теперь от того, удастся или нет выдержать натиск Красной армии. В войска поступила известная директива «держаться» от 16 декабря 1941 года, запрещавшая дальнейший отход. Принимались самые строгие меры, вплоть до расстрела, к трусам и паникерам. Начали создаваться штрафные батальоны для солдат, провинившихся на поле боя или задержанных в тыловых районах.
Интересно, что зимой 1941/42 года многие немецкие солдаты стали чаще вспоминать о Боге и Божьей каре. При описании боевых действий они использовали в своих посланиях термины «пекло», «адский котел» и т.п. Солдат Алоис Пфушер (п/п 11706в) писал с Восточного фронта 25 февраля 1942 года родителям в Баден: «Мы находимся в адском котле, и кто выберется отсюда с целыми костями, будет благодарить Бога. Многие из наших товарищей убиты или ранены. Борьба идет до последней капли крови. Мы встречали женщин, стреляющих из пулемета, они не сдавались, и мы их расстреливали… Ни за что на свете не хотел бы я провести еще одну зиму в России…»
Не менее выразительно написал о ситуации на фронте обер-фельдфебель Р. Мелиг (п/п 07056с) своей знакомой Элизе Грюгнер в Карлсбад 22 февраля 1942 года: «Можешь мне поверить, что здесь нет ничего хорошего. Ужасно! Я не могу тебе писать обо всем подробно. То, что нам за последние 14 дней пришлось пережить, неописуемо. Если бы нам удалось выдержать еще недель восемь! Ну, будь что будет — с Божьей помощью…»
В сознании одних немцев боевые действия вызывали религиозно-мистические чувства, у других — банальную картину бойни; многое, естественно, зависело от образования и воспитания военнослужащего как в школе, так и в семье. Ефрейтор Якоб Штадлер (п/п 19226) описал 28 февраля 1942 года некой Мине Лен из Цигельгаузена свои впечатления от Восточного фронта: «Здесь, в России, страшная война, не знаешь, где находится фронт: стреляют со всех четырех сторон. “Старики” уже сыты по горло этой проклятой Россией. Убитых и раненых больше чем достаточно… В дороге я чуть не заболел и должен был отправиться в лазарет… Лазарет напоминает бойню…»
До февраля 1942 года перспектив скорого прекращения творящегося кошмара, казалось, не было видно. Однако ближе к концу последнего месяца зимы появилась надежда. Напор советских частей теперь уже не представлялся столь сокрушающим. Наступательные силы Красной армии были на исходе — ей явно не хватало резервов. Начался постепенный переход к позиционным формам боевых действий.
Соответственно в письмах немецких военнослужащих на родину стали проглядывать более оптимистические нотки. В них уже не чувствовалось паники и обреченности. Обер-лейтенант Коте (п/п 20224) написал своей жене Бетти Коте в Бестдорф 28 февраля 1942 года: «Только что пробудился от давно заслуженного сна. Пора было, наконец, дать глазам хоть немного отдохнуть… К сожалению, город Белев не имеет уже почти ни одной крыши. Но и из развалин мы ухитряемся строить себе укрытия… Вот придет весна, и тогда поля сражений будут за нами… Мы делаемся сильнее, т.к. постепенно прибывают наши тяжелые орудия…»
6 марта 1942 года ефрейтор Вагнер (п/п 33041) сообщил своей жене Доротее Вагнер в Берлин: «…Мы страстно ждем весеннего наступления, которое должно принести нам избавление».
Из неоконченного письма другого солдата жене Гильде от 13 марта 1942 года можно понять, что в полосе обороны его соединения к тому времени активные боевые действия закончились: «Сейчас наступила маленькая передышка и, может быть, наступит поворот в общем ходе войны…»
Первой реакцией немецких военнослужащих на прекращение отступления вермахта было желание быстро, уже весной — летом 1942 года, исправить последствия своих неудач под Москвой. Но очевидно, что предыдущие отступательные бои и связанные с ними проявления панических настроений имели куда более серьезные последствия. Весной 1942 года в сознании многих военнослужащих вермахта возникает и укрепляется мысль, что на Восточном фронте каждый должен выживать самостоятельно.
В ходе отступления менялся в худшую сторону внутренний климат и взаимоотношения между солдатами непосредственно в боевых частях. Возрос процент проступков, ранее казавшихся недостойными военнослужащих вермахта. В записной книжке погибшего немецкого офицера (фамилия неизвестна) приводятся темы бесед с солдатами относительно искоренения имеющихся правонарушений. И если до ноября 1941 года беседы велись в основном о количестве отправляемых на родину посылок, то уже в январе 1942 года темы резко изменились. Появились такие разделы, как «Кражи у товарищей», «Грабежи», «Драки» — о явлениях, ранее несвойственных германской армии. Однако они стали проявляться во все возрастающих масштабах. Ухудшение внутреннего климата во многих подразделениях стало одной из составляющих снижения морального потенциала германской армии.
После битвы под Москвой солдаты и офицеры в боевых частях вермахта стали все чаще задумываться, что же на самом деле случилось с германской армией.
«Немецкой пропаганде удалось внушить германскому народу… что зима застала наши армии на Восточном фронте врасплох, в самый разгар успешного окружения Москвы, что весна принесет окончательную победу. Но прошла весна, настало лето. Именно весеннее наступление германской армии явилось тем решающим моментом, когда стало ясно, что война с Советским Союзом стала затяжной, что о победоносном окончании войны в 1942 году не может быть и речи и что противники обладают исключительным упорством и одинаковой силой». Так сказал пленный немецкий летчик — командир бомбардировщика Ю-88, сбитого в начале лета 1942 года в полосе Западного фронта. Эти слова наиболее точно отражают тогдашнее состояние многих солдат и офицеров вермахта.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.