РЕКОГНОСЦИРОВКА
РЕКОГНОСЦИРОВКА
Государственное руководство Великобритании торопило военное командование, требуя не затягивать с началом боевых действий в Крыму. Военный секретарь герцог Ньюкасл от имени военного министра предупреждал лорда Раглана и штаб союзных войск о возможном возникновении трудностей в случае, если начало высадки будет и далее беспричинно откладываться. В то же время все понимали, что события требовали осторожности и взвешенных действий. Тем более что на первом этапе не лучшим образом складывались взаимоотношения между командованиями союзных контингентов. Неприязнь продолжала оставаться камнем преткновения. Для ее преодоления в отношения между союзниками иногда приходилось вмешиваться Наполеону III и королеве Виктории.
Это ставило предприятие под угрозу. В процессе совещательной работы проявились несоответствие дальнейшего плана действий британцев и французов, а также признаки противоречия, переходившие временами в открытую антипатию. Процесс планирования был неоправданно затянут и не в последнюю очередь по причине этих самых противоречий. Казалось, у него не будет конца. Даже когда транспорты шли к берегам Крыма, еще не было окончательно ясно, куда они вывалят из своих трюмов груз. Проблемы отсутствия единого командования преследовали союзников всю войну, но только в первые дни кампании они могли стать фатальными.
Никто не видел этому конца. Вот-вот должны были заговорить пушки, а отношения между союзниками ставили под угрозу всё. Конечно, до открытых оскорблений дело не доходило, но за спинами об этом говорили все. Командир британского 4-го легкого драгунского полка полковник лорд Пэджет после завтрака у лорда Раглана спустя несколько дней после Альминского сражения, услышав мнение главнокомандующего о роли союзников в бою и лично о маршале Сент-Арно, сделал свой вывод: «.“они, кажется, ненавидят французов…».
Французы не оставались в долгу и щедро платили союзникам той же монетой. Когда майор Монтодон пришел на обед к капитану 1-го ранга Буа, то услышал от его старшего брата, начальника штаба французской эскадры адмирала Буа-Вильомеза, что все устали от «…нерешительности и уверток адмирала Дандаса, которые убеждают нас, что он против крымской экспедиции, где предвидит большие трудности во время высадки».{767}
Фрегат «Карадок» у Евпатории, будущем месте высадки союзных войск в Крыму. Сентябрь 1854 г.
Ситуация была анекдотичной и заставляет усомниться в выдающихся военных способностях союзного командования. Десант уже несколько дней нещадно поливал рвотной массой Черное море, а место высадки не было назначено.{768} Положение дел все больше и больше напоминало гигантскую международную авантюру. Казалось, вот-вот кто-то из союзных генералов или адмиралов произнесет роковую фразу — и вся операция будет отменена.
Неутомимый «Карадок» сутками метался вдоль побережья. Разногласия между союзниками возникли прежде всего из-за неожиданного возражения старших французских командиров против высадки войск на западном побережье Крыма. Более того, они предложили изменить главную цель операции — не штурмовать Севастополь, а ограничиться занятием Феодосии. Движение на Севастополь представлялось им крайне опасным. Это было неожиданно и неприятно для английского командования, особенно если принять во внимание предшествовавшие всему этому основательные дискуссии, тянувшиеся целыми месяцами. Терпение англичан достигло предела. Их раздражало, что флот с войсками продолжал находиться в море, без определенной цели перемещаясь в одном районе. Их взбесило, что в это же время французские газеты («Moniteur»){769} уже указали вероятный пункт вторжения — Феодосию и цель — Севастополь. Их пугал призрак русского флота. Не было гарантии, что по приказу Корнилова черноморские моряки поднимали в это время якоря и разводили пар в машинах.
В конце концов, для окончательного согласования места и времени высадки и составления плана ее порядка была создана специальная комиссия из офицеров военно-морских и армейских штабов союзников. Для обеспечения ее работы было выделено четыре боевых корабля во главе, естественно, с «Карадоком», которые сопровождали комиссию на протяжении трех дней ее работы.
Рекогносцировка была произведена на борту «Карадока» после соединения союзного флота у о. Змеиный (близ устья Дуная). Как всегда, не обошлось без трений.
«8 сентября англичане догнали французов и турок у Змеиного острова. Здесь произошел инцидент, как нельзя лучше осветивший все недостатки совместных операций союзников, не имеющих общего начальника. Среди французских генералов вдруг возникли сомнения: они почему-то нашли более удобным высадиться не v Качи, а в другом месте, лучше всего у Феодосии, к западу от Керчи. Движение же на Севастополь они считали слишком опасным. Прямо во время перехода все генералы и адмиралы собрались на совет и пришли опять к согласию лишь благодаря дипломатическому искусству лорда Раглана. Решили произвести новую рекогносцировку западного берега Крыма, что и было сделано 10 числа целой комиссией. Флот в это время стоял на якоре в открытом море в 8-ми милях от русского берега.{770} Образ действий совершенно непонятный, если принять во внимание предшествовавшие всем) этому основательные дискуссии, тянувшиеся целыми месяцами.».{771}
На очередном военном совете было решено осмотреть еще раз побережье для окончательного выбора места высадки на всем протяжении от Евпатории до Херсонесского маяка и определить силу русских укреплений и количество войск. Главной задачей было окончательное назначение места высадки союзных войск в Крыму{772}
28 августа небольшая эскадра в составе английского линейного корабля «Агамемнон» и паровых судов «Симпсон», «Примоге» и «Карадок» вышла в море. На борту этих кораблей находилась комиссия в лице лорда Раглана, генералов Канробера, Бизо, Мартенпре, Брауна, Бургойна, контр-адмиралов Лайонса и Буэ-Вильомеза, полковников Трошю и Лебефа. Эскадра направилась к Херсонесу и отсюда 29 августа прошла тихим ходом вдоль берега к Евпаторийскому заливу
Осмотрев окрестности Севастополя, комиссия убедилась, что как вблизи города, так и вблизи устьев рек Качи и Альмы расположены русские войска. Затем, подойдя к Евпатории, был выслан вперед пароход «Карадок» с целью подробно изучить побережье. При этой рекогносцировке наиболее удобным местом для высадки был признан низменный берег, «…находящийся в 28-ми верстах к югу от Евпатории у развалин старого генуэзского укрепления».{773}
После этого «…11 сентября разведочная комиссия вернулась к эскадре, и старший адъютант маршала полковник Трошю сделал доклад по итогам ее работы и перспективам планирования завершающей фазы операции. Сент-Арно скупо прокомментировал это событие в своем дневнике, который изо дня в день вел в пути: «…Все, что она (комиссия) докладывает, очень успокоительно. Русские нас ждут у Качи и у Альмы, но они не сделали никаких больших оборонительных сооружений. У них есть лагерные стоянки, есть войска на этих двух пунктах. Во всяком случае ничего особенно грозного». Докладывал на совещании полковник Трошю. После заседания комиссии командиры союзных полков получили окончательное решение, просигнализированное на все корабли: высадка будет произведена на западном побережье Крыма на 45-м градусе.{774}
Союзный флот в Каламитском заливе. Сентябрь 1854 г.
Разведка вновь велась не только методом визуального наблюдения с кораблей, но и путем подхода к берегу, промера глубин, изучения рельефа прибрежной полосы, наличия подводных препятствий и даже в некоторых местах проводилась высадка на берег.
Союзники окончательно утвердились в своем мнении, что «…русские считают своими главными позициями берега речек Качи и Альмы и что там у них и лагери и артиллерийские парки». Во время этого разведывательного рейда союзники смогли окончательно оценить численность русских войск между Альмой и Качей. Теперь они достаточно точно определили ее приблизительно в 30 тысяч человек.
Наиболее благоприятным для высадки был определен участок побережья между Саками и Евпаторией, примерно 12 миль южнее последней. Это место, названное ими «Старый форт», лежащее на 45° северной широты, и город Евпатория и должны были, по мнению комиссии, стать первыми опорными пунктами для десанта. Союзники знали, что в Евпатории есть крепкое здание госпиталя, которое может при случае быть полезным в военных целях. По этой и ряду других причин занятие Евпатории считалось обязательным. По плану Евпатория становилась первой базой снабжения союзных войск на Крымском полуострове, предназначенной для обеспечения их действий на дирекционной линии с севера на юг (на Севастополь).
Этому способствовало наличие в городе качественных причальных сооружений, складских строений. Город, кроме функции базы снабжения экспедиционных сил, давал возможность защиты тыла союзных сил и, возможно, противодействовию сообщению русских с континентальной частью империи через Перекоп.{775} Помимо береговой инфраструктуры, у Евпатории было еще одно важное свойство — в ее гавани могли укрыться корабли эскадры в случае шторма.{776}
Важной причиной явилось удобство подхода к берегу. Очевидно, что не зря столь тщательно исследовали прибрежную часть полуострова союзники. Промеры глубины дали свой результат. По ним удалось установить, что «…против озера Кичик-бель лежит южный конец подводно-каменной гряды, отделенной от предыдущей части проходом глубиною 10 саж. (21,3 м) и шириною около 11/2 мили. Эта часть гряды лежит в 31/2 мили от берега, направление ее SSO-NNW, ширина гряды преимущественно 35 саж. (74,7 м), местами доходит до 100 саж. (213,4 м) и более.
Банка представляет весьма неровное дно, где господствующие 35 и 36-футовые (10,7–11,0 м) глубины чередуются с 7-ми и 8-саженными (14,9–17,1 м). Наименьшая глубина 30 фут. (9,1 м) находится близ южной оконечности гряды, приблизительно в 8 милях на 2051/2 град, от церкви в селении Саки.
Приближаясь к этой части гряды по лоту с моря, с 16-саженной (31,1 м) глубины обнаруживается ил с песком и чистый ил; с 13-саженной (27,7 м) глубины грунт — камень, камень с ракушкой, и глубины резко меняются, уменьшаясь до 6–7 саж. (12,8–14,9 м). Идя далее по направлению к озеру Кичик-бель, сейчас же за банкой, глубины будут 9 и 10 саж. (19,2–21,3 м), причем по мере приближения к берегу они постепенно уменьшаются, при грунте песок и местами твердая красная глина».{777}
Комиссия немедленно подготовила и представила 12 сентября (по британским источникам, 11 сентября) свой доклад и свои конечные выводы обоим главнокомандующим. За основу при планировании высадки, по мнению британских военных историков Джона и Бориса Молло, был взят опыт высадки британских войск в Абукирском заливе в 1801 г., ибо с того времени столь масштабные десантные операции вооруженные силы Англии не проводили.{778}
Основные тезисы доклада комиссии были следующими:
1. Высадка должна проходить на пологом морском берегу между Качей и Евпаторией, в этом случае русские не смогут встретить десант огнем. Десант у Качи невозможен ввиду большого числа русских войск, находившихся там.
2. Первой должна быть занята Евпатория. Для этого должен быть выделен десант из турецких войск, усиленный английской и французской пехотой (по одному батальону) и артиллерией. Поддержку осуществляют два турецких и один французский паровые фрегаты.{779}
3. Залив Кача — место, где часть союзной эскадры должна стать на якорь, имитируя ложную высадку.{780}
Все вроде бы было логично и обоснованно. Но по сложившейся традиции в последний момент возникли, казалось, уже прекратившиеся противоречия между маршалом Сент-Арно и лордом Рагланом. Первый упорно считал, что нужно высаживаться именно у Качи, в бою оттеснив русских, там находящихся. Этим союзники выигрывали несколько дней и могли идти прямо к Севастополю. Маршала явно раздражало, что предложенный им ранее план высадки у Феодосии был отвергнут. Англичане сумели убедить его, что этот пункт хоть и имеет идеальные условия для десантирования на побережье, слишком удален от Севастополя. Немногочисленные дороги к нему ведут через горную местность. Тогда Сент-Арно вновь стал настаивать на Каче как альтернативе Феодосии. И, явно назло Раглану, маршал своим главным аргументом считал именно близость ее к Севастополю.
Британский командующий категорически этому смелому (но явно не лучшему) плану воспротивился, единодушно поддержанный всеми английскими генералами.
От этой казавшейся бесконечной череды споров, дебатов, заседаний больше всех страдал французский главнокомандующий Сент-Арно, измотанный болезнью, лишившей его через несколько дней жизни. Сам устроив переполох, он уже не смог активно противостоять напору английских партнеров по коалиции. Его страдания от болей, вызванных болезнью, становились с каждым днем все сильнее.{781} В конце концов французский главнокомандующий попытался было вяло утверждать, что высадка перед лицом противника, располагающего крупными силами кавалерии и на местности, где условия для ее применения идеальны, опасна.
Все аргументы лорда Раглана о том, что столь серьезное предприятие поручено правительствами, а потому никто не вправе отменять его или менять утвержденные планы, оказались более убедительными.{782} Англичане умело использовали полную отрешенность Мартенпре, ни единым словом не поддержавшего своего маршала и, казалось, согласного с любым мнением, лишь бы не нести за это личную ответственность. Начальник штаба французских сил был верен своей позиции — никогда и ни за что не отвечать.{783} Единственное, на что согласились британцы, это на необходимость провести дополнительную разведку, по результатам которой коллегиально принять окончательное решение.
«…Сент-Арно, который именно в этот день переживал острый кризис болезни, осложняемой изнурительной лихорадкой, и кризис к худшему, не в состоянии был настоять на своем, тем более что адмирал Гамелен, начальник французского флота, тоже стал на сторону Раглана. Сент-Арно в первый и в последний раз подчинился».{784}
Сам маршал 30 августа уже был спокоен и, в принципе, не возражал, если с Рагланом им удастся найти альтернативный вариант, устраивающий всех. Сам же он думал только об одном: «…мне нужен месяц отдыха в постели и потом лечение в Баден-Бадене».{785}
В результате он остался при своем мнении, что высаживаться нужно у Качи, где хоть и есть русские, но силы их незначительны, но под напором союзников и без поддержки офицеров собственного штаба согласился, что высадка будет у Евпатории.{786}
С тех пор объединенные операции Великобритании всегда организовывались таким образом. После времен старшего Питта англичане никогда не поручали командование объединенной экспедицией одному только адмиралу или генералу, позволив одной стороне решать все проблемы. Опасность возникновения трений между двумя командующими считалась небольшой в сравнении с опасностью принятия односторонних решений человеком, вызванных незнанием специфики рода войск, к которому он не принадлежит. Система обычно работала без сбоев, даже когда возникали вопросы, являвшиеся компетенцией объединенного вышестоящего штаба. Исключений очень мало. Прекрасный пример того, как трудности можно преодолеть, если есть желание, — случай в Крыму. Трудности на море, с которыми столкнулись англичане, были настолько велики, что всю операцию можно было посчитать безумием. Когда дело дошло до исполнения, был созван объединенный военный совет, на котором присутствовали представители штабов союзников и армии, и флота. Мнения французских и английских генералов оказались настолько разными, а местность, где предполагалась высадка, неизученной, что они не могли определить место высадки.
Адмиралы знали только одно: оно должно быть на открытом участке побережья, где невозможно было провести разведку, где погода могла в любой момент нарушить связь с берегом и где они могли подвергнуться атаке силы, которая, пока их корабли не освободятся от солдат, вовсе не будет в меньшинстве. Все эти возражения были изложены совету. Тогда лорд Раглан заявил, что армия прекрасно понимает степень риска и готова на него пойти. На что адмиралы ответствовали, что готовы выйти в море и сделать все от них зависящее, чтобы благополучно высадить армию на берег и оказать ей всю необходимую поддержку в месте, которое будет выбрано.
Таким образом, представленный лордом Рагланом план высадки был доведен до союзного командования и принят окончательно. С этого момента стало ясно, что первое сражение кампании состоится в районе или Альминской или Качинской позиций. Окончательная редакция плана была следующей: высадку произвести на низменном берегу южнее Евпатории «…где, по-видимому, не имелось никаких средств для обороны и, заняв этот город, следовать дня через три-четыре берегом моря к Севастополю, имея на правом фланге армии флот».{787} В процессе операции план, как мы увидим ниже, претерпел изменения: союзники вначале заняли Евпаторию и уже потом начали высадку на побережье.
С тактической точки зрения можно поддержать план лорда Раглана. Одно дело высаживаться на пустынный берег в Каламитском заливе и иметь рядом базу снабжения, и другое — высаживаться на побережье со сложным рельефом и в районах нахождения там российских войск. Район у Старого Форта, по мнению английских военных, идеально подходил для того, чтобы избежать внезапного нападения.{788}
Непосредственное место высадки прикрывалось двумя большими соляными озерами — Камышлы и Кичик-бель, это обеспечивало дополнительную безопасность десантных сил, что было немаловажно при непредсказуемости и неясности возможных ответных действий русского главнокомандующего. Кроме того, дно у устья Качи изобиловало множеством подводных камней «…далеко вне 30-футовой (9,1 м) горизонтали, в расстоянии до 774-саженной (1544,7 м) от береговой черты; местами к югу от Лукулла до Маргопуло камни лежат сплошными грядами…».{789}
Но наиболее значительным аргументом было удаление места высадки в Каламитском заливе от позиций русских войск, позволявшее, по мнению союзного командования, успеть высадить основные силы армии и закрепиться на побережье, прежде чем князь Меншиков сможет перебросить туда свои войска. Местность была идеальной для десантирования. И дело даже не в пологом берегу, обеспечивавшем обзор до линии горизонта. Идеальным было «бутылочное горло» — проход между двумя соляными озерами. Эти водные препятствия естественным образом прикрывали основные силы десанта. А если первые роты союзников занимали возвышенности справа и слева от озер, то в случае, если русские опоздают с подходом к побережью, у них уже не будет ни малейшего шанса сбросить англичан и французов в море.{790}
Линейный корабль английского военно-морского флота «Bellerophon» во время высадки в Каламитском заливе. Сентябрь 1854 г.
С определенной долей уверенности можно предположить, что уступчивости маршала Сент-Арно способствовала не только обострившаяся болезнь, но и знание того, что еще в 1840 году во время обострившихся отношений России и Франции из-за Ункяр-Искелесийского договора[174] «…Генерал Гильемино, французский посланник в Константинополе, поручил исследовать еще в то время вопрос о возможности высадки в Крыму и указал на Евпаторию как на один из наиболее благоприятных для нее пунктов».{791}
В то же время, будучи опытными моряками, союзные адмиралы понимали, что длительное использование Евпатории как главной базы союзных войск сопряжено с неминуемыми проблемами, вызванными гидрографическими особенностями города. Рейд Евпатории хотя и занимал всю Евпаторийскую бухту, был «…открыт для ветров от SO до WSW; SO-e и S-e ветры, даже свежие, не производят на рейде большого волнения, так как рейд отчасти прикрыт берегом, идущим от Евпатории к мысу Херсонес; штормовые же ветры от румбов между SSW и WSW разводят в нем громадную волну и суда, стоящие там на якоре, подвергаются большой опасности».{792} В будущем, как в случае затягивания войны, так и в случае быстрого военного успеха, союзникам нужно было искать более надежные порты или гавани. Кстати, еще задолго до высадки в Крыму было обращено внимание на Балаклаву, которой в перспективе было суждено стать главной базой английского контингента. Британские специалисты, поднаторевшие в колониальных операциях, вполне справедливо отмечали ее значение. По их мнению, владея Балаклавой с ее удобной корабельной стоянкой, можно было длительное время осуществлять осаду крепости, не испытывая проблем со снабжением и одновременно блокируя русский флот в севастопольских бухтах.{793}
Ранним утром 14 сентября 1854 г. эскадра союзников начала высадку основных сил на побережье Крыма в Каламитском заливе между Саками и Евпаторией. По мнению А.А. Керсновского,[175] «…это была крупнейшая из всех десантных операций истории, блестяще проведенная благодаря свойствам парового флота и почти полной неподготовленности русской стороны».{794} Если учесть, что это мнение человека, абсолютно не заподозренного в намерении как-то принизить авторитет русской армии и ее командования, то можно сделать вывод, что в организации защиты русского побережья была действительно допущена серьезная стратегическая ошибка. Уж если кто и должен был быть благодарен за нее Меншикову, который до высадки неприятеля у Евпатории «…и не думал о его (Севастополя) защите»{795}, так это союзное командование. Э. Тотлебен приводит по этому поводу высказывание одного из участников высадки, который считает, что успех состоявшегося предприятия был не более чем результатом цепи случайностей.
«Плавание флота и высадка без сомнения были подвержены таким случайностям, какие до того времени почти не встречались, в отношении к расстоянию, времени года и недостатку необходимейших сведений. По моему мнению, тот, кто допускает собраться вблизи такой грозе, ничего не предприняв для ее рассеивания в самом начале, ставит себя сам в невыгодное положение и признает себя бессильным в глазах туземцев».{796}
Появление вражеского флота и полное отсутствие видимых контрдействий со стороны русского командования сделали жизнь в Севастополе нервной и напряженной.
«Мы в Севастополе, конечно, волновались: что предпримет неприятель? — Сделает ли высадку, или войдет прямо с флотом на Севастопольский рейд. Началось общее движение: войска двигались за город, навстречу неприятелю…».{797}
В этот же день князь А.С. Меншиков отправил императору первое донесение, ознаменовавшее, что Крым стал непосредственным театром военных действий.
«Неприятельские флоты прибыли сегодня к Крымским берегам — и теперь в виду мыса Лукулла находится 106 судов. По этому числу нет сомнения, что везется на них десантная экспедиция, но место высадки положительно еще не обозначалось. Войска наши между тем сосредоточиваются в пространстве от Качи к Альме».{798}
Информация передавалась быстро прежде всего «…благодаря казачьим разъездам и семафорному (оптическому) телеграфу..».{799}
В.А. Стеценко. В 1854 г. лейтенант Российского военно-морского флота.
Докладывая императору о свершившемся факте высадки союзников на территории империи, но не зная точного места высадки, Меншиков непроизвольно подтвердил слова адмирала Дандаса адмиралу Лайонсу, сказанные им, когда войска уже готовились к посадке на десантные средства. Английские морские командиры пришли к мнению, что им удалось обмануть русских и противник на берегу Кламитского залива их не ждет.{800}
Понимая, что долго пребывать в состоянии неопределенности он не может и дальнейшие действия его находятся в прямой зависимости от действий союзников, князь направил в сторону Евпатории лейтенанта В. Стеценко, который долгое время был глазами и ушами главнокомандующего.
«Адмирал обратился ко мне со словами: “вы получите сейчас приказания от самого главнокомандующего”. Князь, увидев меня, сказал: “неприятельский флот показался, на нем есть войска, и нужно думать, что он везет десант; поезжайте туда, где будет неприятельский флот; возьмите эти конверты и извещайте меня о всем, что заметите, вкладывая записки в эти конверты”. На большой облатке конвертов напечатано было: по приказанию Главнокомандующего. С этою надписью известия передавались без задержки по летучей почте, учрежденной из казаков».{801}
Получив приказ и взяв с собой конвой из нескольких казаков полка полковника Тацина, Стеценко выехал к колонии Кроненталь, а оттуда дальше на север — к Евпатории.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.