БРИТАНЦЫ
БРИТАНЦЫ
Подготовка
Англичане первыми убедились, что подтверждаются худшие ожидания: мощностей береговых сооружений портов не хватало для быстрой погрузки войск и имущества. Это могло означать только одно — быстро и одновременно погрузить на борт транспортов массы из тысяч людей и тысяч тонн грузов не получится. Решить проблему могло только одно — многократно увеличить погрузочные возможности портовой инфраструктуры, то есть сделать то, чего не было. Попутно необходимо было готовить высадочные средства.
В Болгарию отправились подразделения корпуса королевских инженеров. Все имевшиеся в наличии саперные роты британцев (8-я, 10-я и 11-я капитанов Ваучера, Бента и Хассарда соответственно) были брошены на строительство причальных сооружений и высадочных средств. Кстати, офицеры 10-й роты лейтенанты Гордон и Прат были первыми английскими военными, ступившими на землю Болгарии 22 мая 1854 г. с борта корабля королевского флота «Карадок».
Собрать в единое целое инженерные подразделения стало проблемой: роты, находившиеся в Причерноморье, были разбросаны по большой территории. В саперах нуждались все. Их перебрасывали с места на место не только взводами, но даже отдельными небольшими группами. Иногда единственная рота оказывалась рассеянной по пространству от Мальты до Болгарии, как, например, 11-я, разделенная на отдельные взводы, находившиеся друг от друга на расстоянии в несколько сотен километров. Все роты не имели полного состава. Последнее из подразделений (взвод лейтенанта Стентона) было доставлено специальным рейсом одного из кораблей адмирала Дандаса.
Главной задачей саперов стали причальные приспособления. Роты, каждая из которых не превышала численно 100 чел., распределялись группами по 25 чел. на каждый пирс. Вскоре они были усилены взводами французских саперов.{529}
Нужно сказать, что саперы внесли свой вклад в успех, сопоставимый по упорству с действиями английской пехоты на Альме. Это была первая настоящая маленькая победа союзников. Работы завершились в кратчайшие сроки. В качестве основных строительных материалов использовались твердые породы дерева, в основном дуб. Процесс потребовал невероятного напряжения сил. Кроме того, саперы, хотя и в меньшей степени, чем пехота или кавалерия, страдали от болезней, но и они не избежали этой участи. Рабочих рук становилось меньше едва ли не каждый день.
Но даже если бы и было возможным иметь полный штат, все равно начинать работы заблаговременно было рискованно: можно было заранее выдать свои намерения. Наличие русских шпионов в Болгарии не исключалось. Тем более, что в помощь британским саперам были наняты рабочие из местного населения.
Военный комиссариат закупил большое количество необходимого инструмента и гужевой транспорт. Инженерный генерал Тайден сделал все возможное, чтобы саперные роты не только не имели нужды ни в чем, но и могли быть достаточно мобильными по прибытии в Крым. Для этого он приказал заказать для мулов специальные вьючные системы для перевозки шанцевого инструмента по примеру французских коллег.{530}
Вскоре саперы получили еще одну саперную роту — 7-ю (капитан Гиб), с которой доставили дополнительный запас инструментов. В ее составе с о. Корфу прибыло подразделение телеграфистов лейтенанта Тисдейла. После выполнения задачи она (кроме группы Тисдейла) ушла для строительства госпитальных бараков в Галлиполи.
Если английские саперы были постоянно заняты, то солдаты пехоты и кавалерии вместе со своими офицерами во всю сибаритствовали и больше напоминали туристов, собравшихся в круиз. Хотя тренировки и шли, но они не занимали много времени и в основном сводились к изучению нового оружия. Целыми днями англичане проводили время в купании, питье чая и других напитков, а также в упорной борьбе со скукой. Строевые занятия герцога Кембриджского были скорее исключением, чем правилом. Потому упорное обучение французов их немало удивляло. Офицер «Рейнджеров Коннахта» Натаниэль Стивене, посетив лагерь французской пехоты (7-й линейный и батальон стрелков), был немало удивлен тому, что увидел. Шли занятия, каждый солдат был чем-нибудь занят, паковались походные палатки, все это делалось без суматохи, легко и непринужденно. Стивене уже в Крыму понял во время знакомства с местной непогодой, что британское безделье и кажущийся комфорт на самом деле не привели ни к чему хорошему: «…наши солдаты гораздо медленнее приспосабливались к местным условиям».
Даже турки демонстрировали более высокую полевую выучку чем британцы (и, кстати, лучше чем французы, тоже).{531}
Погрузка
К 24–25 августа объем работ был полностью завершен. Хотя причалы и были реконструированы саперами, всех проблем избежать не удалось. Но это была уже не вина военных инженеров. Тыловое ведомство не успевало в достаточном количестве закупать имущество. Недостающие шаланды, необходимые для высадки войск, приобретались в Константинополе.{532}
Но даже то, что уже было сделано, позволяло немедленно приступать к следующему этапу — погрузке. 25 числа приказ о ее начале был разослан по всем полкам английского контингента.{533} Теперь союзное командование ждала очередная задача: требовалось произвести расчеты оптимального соотношения численности десантных сил, численности подразделений обеспечения с объемом транспортов, числом необходимого имущества и высадочных средств. После чего привести к общему знаменателю с количеством пирсов и времени погрузки. Это было нелегко. Судов по-прежнему не хватало: «Перевозка в Крым,., потребовала …до полутораста паровых и парусных транспортов».{534}
Можно уверенно говорить, что мировая история еще не видела подобного предприятия. Масштабы были грандиозными. По количественному показателю союзный десант входил в тройку крупнейших десантов XIX в. вместе с высадкой французов в Алжире в 1830 г. (ок. 37 000 чел. и 4 500 лошадей) и десантом генерала Мак-Клелана на Йоркский полуостров в 1862 г. (ок. 80 000 чел.).{535} При этом переброска войск производилась не с континентальных территорий Англии и Франции, а из мест, удаленных от метрополий на сотни и тысячи километров.
Ближе к отправке в Крым английское командование все-таки усилило нагрузки на личный состав, стали часто производиться учения по посадке в шлюпки.{536} Особенно это почувствовала не себе Легкая дивизия вскоре после знакомства со своим командиром генералом Брауном. К этому времени был ясен способ десантирования и средства его производства.
«В 1854 году союзники, находясь в Варне и готовясь к вторжению в Крым, конец июля и почти весь август отвели на тщательную подготовку войск к этому предприятию: инженерные войска, заготавливая фашины и туры и производя различные практические работы, приучались к осадным действиям, а пехота и флот почти беспрерывно практиковались в посадке и высадке».{537}
Занятия для сухопутных войск шли как с флотом, так и самостоятельно. При участии флота готовились специальные гребные команды, которые должны были оказывать помощь морякам. К началу посадки на корабли при всех недоразумениях у союзников были «…тщательно подготовлены средства для перевозки десанта на берег, и войска были обучены погрузке и выгрузке с судов».{538}
Особенное внимание было обращено на изыскание такого способа перевозки артиллерии на берег, которое давало бы возможность тотчас же ввести ее в бой.
«…После многих опытов остановились на следующем способе: связывали два судна длиною в 50 футов и шириной в 8 футов и настилали их досками, получался плот, который поднимал 1 орудие на лафете с ящиком и две запряженные повозки или 150–200 чел., причем в воде он сидел только на 1 фут».{539}
Как вариант на него можно было погрузить 12–15 лошадей и 30 человек или 13 000 кг различных грузов.{540}
Как только завершилась отработка посадки на корабли и высадка с них, перешли к следующему этапу действий — погрузке. Она пошла быстро. Труд, затраченный на подготовку, не пропал даром.
Как пример: 88-й пехотный полк «Рейнджеры Коннахта» 30 августа в полдень прибыл к одному из причалов для погрузки на транспорт №78 и через три часа успешно завершил ее, выполнив посадку на борт судна личного состава в количестве 27 офицеров, 774 солдат и сержантов. Были погружены всё полковое имущество, боеприпасы и даже… 16 женщин.{541}
Последняя цифра очень интересна. Действительно, много женщин, в основном супруг полковых сержантов, решив не отставать от своих мужей, всеми правдами и неправдами проникали на борт кораблей. Хибберт приводит статистику, по которой на 100 мужчин английского контингента в среднем приходилось 6 женщин. «Предполагалось, что эти женщины в дальнейшем станут работать в солдатских столовых и госпиталях, однако ни по подготовке, ни по дисциплине они не могли сравниться с наемными работницами, выполнявшими эти обязанности во французской армии».{542}Офицер гвардейских гренадер Хиггинсон заметил в Варне при сходе полка на берег примерно полдюжины солдатских жен: «скорее безбилетников, чем законных пассажиров», «выглядевших после рейса очень непривлекательно».{543} Кстати, это оказалось не самым плохим нарушением суровой воинской дисциплины. Женщины помогали в хозяйстве, стирали солдатам белье, а сразу после Альминского сражения стали первыми английскими сестрами милосердия. Даже офицеры гвардии склонялись к тому, что действовавший в английской армии категорический запрет генерала Чарльза Нэпира, гласивший: «Никакие женщины не имеют права участвовать в экспедиции», был необдуманным. Конечно, с одной стороны, присутствие женщин создавало проблемы. Часто эти проблемы были не столько сексуального, сколько морального характера. Много солдатских и сержантских жен в быту оказывались дамами скандальными, сплетницами и лентяйками. Из-за их длинных языков в любую минуту могли вспыхнуть потасовки. С другой стороны, именно они часто проявляли пример милосердия, самоотверженности и мужества, оказывая помощь раненым и больным, помогая организовывать быт, ремонтировать одежду, поддерживать порядок, будучи «…настоящими ангелами смиренности, благочестия и любви».{544}
Отправка английских войск в Крым. Прощание с семьями. 1854 г.
В последние сутки перед посадкой принимается решение об усилении кавалерии. Для этого в состав десантных сил назначались 4-й легкий драгунский полк полковника лорда Пэджета и полк Шотландских серых.[141] Но на корабли успели погрузить только легких драгун. «Серые» не успели (они находились в бараках Кабайли в Константинополе) и высаживались в Крыму в устье Качи уже после Альминского сражения.{545}
Ценой невероятных усилий при всех творившихся безобразиях административный аппарат союзников сумел организовать посадку на корабли и транспортные суда. Это был прогресс, особенно на фоне того, что вся Крымская война была, по мнению британцев, «…делом грязным, плохо планируемым, если планируемым вообще».{546}
Отдадим должное штабным работникам — свою часть планирования операции они выполнили хорошо. Даже в толкотне транспортов союзники старались придерживаться установленного порядка. Так, в британской артиллерии принцип размещения по батареям соблюдался неукоснительно. На корабле все офицеры группировались попарно: капитан с лейтенантом, второй капитан (заместитель командира батареи) со вторым лейтенантом, еще один из лейтенантов с хирургом). Каждая пара имела в своем составе одного младшего и одного старшего офицера батареи и сохраняла возможность самостоятельно руководить солдатами, даже если их корабль высадит десант в другом месте или в другое время.{547} Орудия грузились по два на транспорт. Так, батарея 1-й Конной артиллерии капитана Мода на транспорт «Пиренеи» погрузила два орудия, два зарядных ящика и 54 лошади.{548}
Расчеты не всегда бывают точными. Как бы ни хотелось, но жизнь всегда вносит свои поправки. В нашем случае они были минимальными и не повлияли на ход операции в целом. Когда гвардейских гренадер погрузили на борт парохода «Simoon», оказалось, что 1300 человек — это слишком много. В результате пришлось 200 пересаживать в экстренном порядке на другие корабли и транспорты.{549}
Некоторые отправлявшиеся в экспедицию, правда, скорее путешественники, чем участники, были в восторге, который другие почему-то не разделяли. Один современный исследователь так прокомментировал восторженное заявление корреспондента лондонской «Таймс» Рассела, писавшего, что еще ни одна армия в мире не перевозилась с такой роскошью: «Ему, наверное, предоставили каюту I класса». Действительно, Рассел в начале экспедиции восторгался всем. Время его критических и нелицеприятных для военной администрации и правительства Великобритании репортажей еще не наступило. Пока все хорошо. В конце августа — начале сентября 1854 г. отец военной журналистики был бесконечно горд, оказавшись в составе армии вторжения. Приобретя в одном из лондонских оружейных магазинов новенький револьвер Кольта, он чувствовал свою причастность к чему-то великому. Офицеры его общество терпели, однако своим не считали, недоумевая, для чего Раглану нужен этот писака.
Ранцевый вопрос
Иногда самое незначительное ставит под угрозу великое. Так получилось и с экспедицией в Крым. Казалось, элементарная проблема едва не поставила под угрозу саму высадку. Оказывается, британские солдаты были до того измотаны болезнями, что не могли самостоятельно нести груз, находившийся в ранцах. Несколько миль пути от лагеря к причалам могли стать для них непреодолимыми.{550}
Для французов эта новость дала благодатную почву для насмешек над союзниками. Мало того, что англичане ничего не делали, предаваясь в основном празднествам, они умудрились потерять в своих развлечениях много людей. Потери эти боевыми или санитарными назвать было трудно.
В первый же день двухдневных скачек в Варне насмерть разбился капитан Стрелковой бригады Маркхам, на следующий были тяжело травмированы капитан Конноли и сержант из 33-го полка. 7 или 6 человек утонули, купаясь в море. Множество людей покалечились при работе с лошадьми.{551}
А тут еще ситуация с ранцами…
Частично проблему решить удалось: для доставки солдатских пожитков до места посадки на корабли пришлось использовать нанятых носильщиков.{552} Ранцы Легкой дивизии несли на своих спинах пони.{553} Английский адмирал на турецкой службе Адольфус Слейд (Мушавер Паша) был в ужасе от происходящего. Сбывались его худшие предположения. Скорость погрузки личного состава часто шла вразрез с их обеспечением. Многое из необходимого приходилось оставлять в Варне.
Конечно, физиология и военные медики диктовали свои условия, предупреждая, что вес собственного скарба для многих солдат английской армии, измотанных болезнями, будет непосильным. Врачи категорически запретили личному составу иметь при себе ранцы.{554} Если до транспортов их еще можно было доставить, то в Крым носильщиков и пони не возьмешь.
По приказу командования с ранцев снимались ремни, которые использовались для крепления свертка из минимально необходимых предметов снаряжения и униформы, а сами ранцы подписывались и нумеровались владельцами, после чего грузились на корабли вместе с подразделениями, но отдельно от владельцев.{555}
«Солдаты оставили свои ранцы на борту кораблей в соответствии с приказом, взяв с собой самое необходимое на три дня: одеяло, рубашку, пару ботинок и носков, все это завернув в шинель…».{556}
Вначале солдаты радовались этому. Капрал гвардии Мак Милан вспоминал, что общий вес того, что приходилось носить на себе солдату в мирное время, в условиях войны становился слишком большим, доходя до 80 фунтов, учитывая, что для гвардейцев, кроме обычных, как и во всей армии, комплектов рубах, брюк и ботинок, немало хлопот доставляли их медвежьи шапки. Некоторые сержанты гвардии, будучи людьми более состоятельными, нежели их армейские коллеги, кроме штатного оружия, имели при себе приобретенные за личный счет револьверы.
Запрет на ранцы был категорическим, но некоторым он был явно не по душе. Чуть ли не угрозой бунта отказались выполнять предписание медицинской службы гвардия и горцы (1-я дивизия). Для них было позором поставить себя в один ряд с армейскими полками. Командование смирилось с требованиями солдат — и пять полков (два гвардейских[142] и три шотландских[143]) поднимались по трапам в полной выкладке. Но все равно десять миль из лагеря гвардии Алладин ранцы солдат были перевезены до места погрузки на мулах.{557} Что, кстати, многими оценивается положительно.{558}
Как показали дальнейшие события, гвардейцы оказались самыми предусмотрительными, ибо через некоторое время вернувшиеся за своим добром хозяева, разбившие русскую армию при Альме, увидели, что мрачные прогнозы адмирала Слейда имели свойство сбываться. В Балаклаве, где многие из солдат впервые снова увидели свои ранцы, их ожидало разочарование: многие из них пропали бесследно,{559} а часть личных вещей победителей Альмы была разграблена личным составом свидетелей этой победы — матросами королевского флота. Морякам тоже хотелось кушать, а голод, как говорится, не тетка.
По воспоминаниям полковника Гордона, адъютанта командира 1-й дивизии, это было невероятной ошибкой, дорого стоившей британским солдатам. Он приводит в пример гораздо лучше поставленную тыловую службу французских союзников, отмечая, что даже во время сражения для охраны имущества зуавов, снявших ранцы перед подъемом на южный берег Альмы, была оставлена группа солдат.{560}
Это вполне понятно. Любой, служивший в армии, знает, что для солдата ранец — это не просто элемент снаряжения. Тут имеет место нечто большее, иногда почти мистическое. Ранец — это собственный нехитрый мир, помещенный в небольшой объем и навешенный на спину. Это и дом, и кухня. Без него солдат превращается в создание с минимальными шансами на выживание в суровых полевых условиях войны. Хотя английский армейский ранец и был «…безобразной грудой из дерева, клеенки и кожи, до крайности обременявшей солдата и нередко порождавший болезни», это был его скарб, делавший жизнь более-менее комфортной.{561} Англичане трепетно относились к ранцам, поэтому остаться без них было равносильно потере значительной части комфорта. Моряки не понимали этого, относясь к прихотям пехоты скептически. Капитан флота Виндхам не разделял стенаний армейских коллег, считая, что три дня можно было бы потерпеть без ранцев.{562}
В гвардии возмущались все. Офицеры считали, что медики не имели права принимать это решение, не посоветовавшись с командирами полков, в результате «большая часть наших дальнейших страданий связана с этим решением».{563}
Не слишком добрый к французам Сомерсет Калторп и тут нашел преимущество английского метода погрузки. Он пишет, что когда перевернулась по неопытности командовавшего ею гардемарина французская шлюпка, то 27 зуавов утонули, так как были в полном снаряжении и с ранцами за спиной.
«Я увидел Канробера вечером в самом расстроенном виде. Он сидел, заламывая руки, и постоянно повторял: «Моя несчастная дивизия. Моя несчастная дивизия…», имея в виду утреннее происшествие с зуавами».{564}
Поднявшись на борт транспортов, английские солдаты и офицеры почувствовали облегчение. Хотя люди продолжали умирать, число тел несчастных, завернутых в тряпки и с грузом на ногах выброшенных за борт в волны Черного моря, уже не пугали своим числом: в Стрелковой бригаде умерли 7 чел, в 33-м полку — 10, в Гвардейском гренадерском — I.{565} Лайсонс говорит, что в 88-м полку уже на борту кораблей умерли 13 человек, в 33-м — еще больше.{566} И все-таки пик эпидемии был позади, с каждым днем выздоравливавших становилось больше. Смена обстановки и свежий воздух оказывали благотворное воздействие.{567}
Хиггинсон пишет, что даже когда транспорты уже направились к Крыму, за кормой виднелись мертвые тела.{568} Но ни вид разлагавшихся тел, ни вид гребных катеров, ежедневно перевозивших на берег десятки новых умерших, не портили общее приподнятое настроение. Все знали, что за погрузкой последуют высадка, взятие Севастополя и к концу осени — возвращение домой «…в старую Англию к мирным домашним очагам».{569}
Свежий воздух — это конечно, хорошо. Однако исключительно им сыт солдат не будет. Тем более, что фридриховскую аксиому: «если кто хочет устроить армию, то должен начать с брюха; оно — фундамент армии» никто еще не сумел опровергнуть. Серьезно изменился рацион. Ступив на палубу корабля, каждый английский солдат стал питаться тем, что можно было приготовить в условиях трюма. Хотя он нес с собой рацион в виде трехдневного запаса продуктов, состоявшего из соленого свиного мяса, бисквитов, небольшого количества чая, сахара и питьевой воды, но этот паек предназначался для использования после высадки. Из этого расчета на корабли был погружен продуктовый запас на 12–14 суток. Точно таким пайком британцы питались все время нахождения в море: естественно, ни о каких изысканных блюдах не могло быть и речи в условиях корабля. Точно так же обстояло с приготовлением. Армия Раглана больше двух недель не имела горячей пищи!{570}
Более предусмотрительные французы запаслись продуктами на четверо суток. Одновременно они старались наладить более-менее приличное питание на кораблях. Хотя и у них далеко не все солдаты были довольны новым пайком.
Офицерам обеих армий было легче, они имели возможность получать некоторое количество вполне прилично приготовленной пищи из офицерской кают-компании. По крайней мере, так начало казаться капитану конной артиллерии Ричардсу, когда он оказался на борту транспорта.
«Единственным положительным моментом стала для личного состава английской армии несколько улучшившаяся система снабжения войск после посадки на корабли. Половиною потерь армия обязана мошенникам из английского интендантства. Солдаты оставались то без мяса, то без хлеба, а портер, о котором столько трубили в газетах, видели очень редко. Потом снабжение наладилось, и сейчас, на корабле, мы живем припеваючи».{571}
Видимо, многое зависело от условий конкретного корабля. Там, где офицеров десанта было немного, судовой кок мог выделить им рацион корабельных офицеров, там же, где офицеров было много, да еще и добавлялись многочисленные чины штабов, дело было иным. Оказавшемуся в таком положении гвардейскому гренадеру Хиггинсону солдатское меню не грозило. Но и питание соленым мясом бесило его с каждым днем все больше и больше.{572} И он был не одинок в своей злости.
Офицеров и солдат раздражало, что теперь они остались без возможности если не получать нормальные продукты, то хотя бы приобретать их. Вопрос нормальной пищи для солдат остро стоял весь период пребывания англичан в Турции и Болгарии. Дошло до того, что доктор Холл рекомендовал перейти исключительно на говядину, заменить хлеб бисквитами, так как местные хлебопекарни давали продукты, которые солдаты отказывались принимать в пищу.{573}
Но на суше были увеличены винные порции, добавлены в рацион дополнительные нормы перца и соли, наконец, введен в питание рис. И пусть все, что удавалось купить на месте, было плохого качества, его было достаточно. В крайнем случае разнообразие пищи компенсировал местный рынок.
На корабле от многих привычных атрибутов сухопутной жизни, в том числе и в пище, пришлось отвыкать.
Пехота, артиллерия, кавалерия
Английские экспедиционные войска, планируемые для участия в экспедиции в Крым, были представлены пятью дивизиями, кавалерийской бригадой, усиленными артиллерией, саперами и тыловыми частями. Общая численность составляла 26 800 чел., включая 3 100 чел. в артиллерии и 1 110 — кавалерии.{574}
К началу кампании британцы столкнулись с нехваткой личного состава, особенно чувствовавшейся в пехоте. Отдельные части не дотягивали до 80% штатной численности, хотя это понятие традиционно мало принималось во внимание в английской армии. Считалось, что в стране всегда будет достаточно представителей деклассированного элемента, которого нужда и голод загонят под знамена ее величества королевы Виктории. Этим отчасти объяснялось значительное число ирландцев, нанимавшихся в армию, чтобы не умереть от голода после нескольких неурожайных лет. Смерть от русской пули казалась менее страшной.
Кроме того, на случай если бродяг и ирландцев не будет хватать, на время кампании был разрешен переход солдат из полка в полк. В результате численность некоторых полков, отправляемых в Крым, была значительно увеличена за счет добровольцев, принимаемых из других частей. 95-й Дербиширский полк в марте 1854 г., чтобы довести свою численность до штатной, принял 123 чина из 6-го, 36-го, 48-го и 82-го полков. Больше всего пришли из элитных фланговых рот — 85 чел., они же поступили на формирование еще одной элитной роты «Лесников Шервуда»[144] капитана Дениса. Многие из них больше так и не увидели Англию.
На волне всеобщего патриотизма в полк возвращались ветераны. Полковой чиновник дербиширцев, ветеран Ватерлоо Фернан, уволенный со службы еще в 1837 г., вновь был принят на должность квартирмейстера. Многие офицеры тоже старались попасть в один из полков, направляемых в Крым. Лейтенант Цейлонских стрелков Брейбрук находился в отпуске, но с началом кампании добился перевода в 95-й полк и присоединился к нему уже в Турции.{575}
Принц Альберт лично много занимался подбором командного состава отбывавших бригад. По его иницативе во главе армии королева поставила лорда Раглана. Парадоксально — человеку, который никогда не командовал даже батальоном, вручили целую армию! И таких было множество.
Командир 1-й (Гвардейской) дивизии генерал-лейтенант Георг Вильям Фредерик Чарльз, герцог Кембриджский. После 1860 г
Результат оказался удручающим. Большинство других генералов тоже не справлялись со своими задачами. Альберт тем не менее бодрился: в публичных выступлениях при проводах воинских частей, погружавшихся на суда, а иногда и в письмах он, как и Виктория, выражал надежды на успехи в предстоящей кампании. Огромную роль, полагал он, может сыграть превосходство Британии на море. В ее распоряжении 300 кораблей, похвалялся Альберт в одном из писем Штокмару. Принц, справедливо замечает современный биограф, закрывал глаза на то, что среди этих судов было немало таких, которые строились еще во времена Трафальгара, даже трехпалубный «Герцог Веллингтон» был заложен как парусное судно и лишь потом переоборудован под паровой двигатель. Многие суда шли под паром лишь в безветреную погоду.{576}
Стараниями принца Англия получила внушительную на первый взгляд военную силу, во главе которой стояли совершенно разные по уровню знаний, опыта и таланта командиры. Давайте ближе познакомимся с ними.
1-я (Гвардейская) дивизия: состояла из Гвардейской и Шотландской бригад. Командовал ею генерал-лейтенант герцог Кембриджский. У англичан почему-то очень часто лучшие войска, к которым, бесспорно, относилась 1-я дивизия, доставались под командование родовитым, но столь же бездарным начальникам. Герцог Кембриджский. «Королевский Джордж»,[145] был наиболее ярким представителем этой категории. Георг Вильям Фредерик Чарльз, герцог Кембриджский, граф Типперари, барон Куллоден. Внук короля Георга III, двоюродный брат королевы Виктории, хороший администратор, прекрасный человек, но весьма посредственный командир. В принципе. он типичный представитель английского генералитета, всегда отличавшегося «…малым опытом в искусстве вести войска».{577} В то же время герцог был самым молодым из командиров дивизий (35 лет).{578} Во время кампании особенно выдающимися способностями не выделился, разве что своими душераздирающими высказываниями, едва не доводившими всю Англию до сердечных приступов. Первый пример — его возглас после Альмы: «Еще одна такая победа — и Англия останется без армии». В целом человек неплохой, но к военной профессии мало пригодный. В конце концов, оказавшись сильно больным, покинул Крым и вернулся в Англию.
Хотя были и исключения. В дивизии служил бригадный генерал сэр Колин Кемпбел, командир горской бригады — самый популярный начальник в британской армии. Авторитет получил во время службы в Индии и в войне с Наполеоном.{579} Звание и должность получил за службу, а не за деньги, за что был горячо любим своими солдатами и уважаем офицерами.
Общая численность личного состава в двух бригадах — 6 500 чел.
Легкая дивизия. Состояла из двух пехотных бригад и двух батальонов Стрелковой бригады.[146] Командир — генерал-лейтенант Джордж Браун — опытный военачальник, «…ветеран многих тяжелых сражений с французами»,{580} прошедший школу герцога Веллингтона. Типичный английский генерал, предельно строгий, часто грубый с солдатами и требовательный с офицерами. Лично храбрый, но никогда не считавший своих убитых солдат, считая, что своей смертью они всего лишь возвращают долг Англии. Это был свирепый служака, сражавшийся под командованием Мура в Ла-Корунье и получивший знак отличия за 43-й форт. И его подчиненные не должны были ни на минуту забывать об этом. Он свято верил в силу дубинки и упрямо отвергал даже малейшие реформы в военном деле. Лорд Пенмюр отозвался о нем как о человеке, «искренне ненавидевшем любые перемены».{581} Подполковник Лайсонс, офицер его штаба, охарактеризовал его как «запугавшего всех раздражительного старого солдата».{582} Браун был, наверное, самым непопулярным пехотным командиром в армии. Как выразился один из молодых офицеров, «старого негодяя возненавидела, наверное, вся армия». «Он ругает, измывается и проклинает всё, что возвышается на высоте более одного дюйма», — заявил другой офицер. Третий подчиненный генерала, выражая общее мнение, назвал его «старым грубым идиотом».
Командир Легкой дивизии генерал-лейтенант сэр Джордж Браун с офицерами своего штаба майором Халлвелом, полковником Браунингом, полковником Эйри, капитаном Пирсоном, капитаном Маркхемом, капитаном Понсонби. Фото Р. Фентона. 1855 г
Хотя были люди, имевшие свое мнение об этом человеке. К примеру, тогда капитан Легкой дивизии, а в будущем фельдмаршал Весли.
«Сэр Джордж Браун, который командовал Легкой дивизией, в лучшем смысле прекрасный солдат старой школы. Это был самый спокойный человек и под огнем являл пример всем, кто его видел. Он обожал чистоту во всём. Мой друг обнаружил его бреющимся на рассвете перед сражением на Альме. Без сомнения, он был единственным, кто пользовался бритвой в этот день. Не имело значения, насколько жарким был день, его никогда не видели без полной формы и снаряжения, казалось, что он даже во сне не снимает его. Более храбрый человек, прошедший школу Испании, никогда не носил униформу Королевы».{583}
2-я дивизия. Две бригады. Ею командовал генерал-лейтенант сэр Леси-Эванс. За его спиной был прекрасный военный опыт Испании и Португалии, сражения при Ватерлоо, многих экспедиций. В Ватерлоо он участвовал в знаменитой атаке Понсонби.[147] В Испании командовал Британским Легионом. Эванс был автором нескольких книг по истории кампаний 1812 и 1813 гг. в России и Германии. Его практический опыт столь велик, что ему было доверено принять командование армией в случае гибели или смерти лорда Раглана.{584} Умный, несколько старомодный и бесцеремонный человек с вьющимися волосами. Французы считали его лучшим из английских командиров дивизий.{585}
Перед самой посадкой на корабли один из командиров бригад генерал Эйри, получивший должность главного квартирмейстера экспедиционных сил, был заменен бригадным генералом Кодрингтоном.{586}
Общая численность личного состава в двух бригадах — 4 500 чел.
3-я дивизия. Генерал-майор Ингленд. Две бригады. Как и Эванс — ирландец. За участие в ряде колониальных войн в 1843 г. получил рыцарский титул, а еще через восемь лет — звание генерал-майора. Это был, несомненно, талантливый командир с безупречной репутацией.{587} Его дивизия традиционно отличалась стойкостью и упорством.
Общая численность личного состава в двух бригадах — 4 500 чел.
4-я дивизия. Генерал-майор Каткарт. Две бригады. Формировалась по остаточномупринципу. 65-летний генерал Джордж Каткарт в 15 лет получил чин корнета от своего отца, генерала Эола Каткарта, в то время посла в Санкт-Петербурге. Необразованный, грубый и прямолинейный, он, как это было впоследствии признано, оказался скверной кандидатурой для такого назначения.{588}
Общая численность личного состава в двух бригадах — 4 500 чел. (но реально она этой численности достигла только к концу осени в Крыму).
Артиллерия: батареи А, В, Е, F, G, H, W, Р[148] полевой артиллерии, батареи С и I королевской конной артиллерии.
Осадный корпус, одиннадцать рот и 65 осадных орудий.{589}
Кавалерия. Если чем англичане и могли отличиться перед французами в лучшую сторону, то это, конечно, наличие в составе их экспедиционных сил кавалерии. Однако этими прекрасными людьми, великолепно экипированными и обученными, командовали самые бездарные начальники английского контингента.
Бригада легкой кавалерии лорда Кардигана насчитывала примерно 1 100 чел. В состав бригады вошли: 17-й Уланский полк, 8-й Гусарский полк, 11-й Гусарский полк, 4-й Легкий драгунский полк, 13-й Легкий драгунский полк. Вместе с бригадой в Крым отправился командир кавалерийской дивизии лорд Лукан, 54-летний генерал, военный маньяк с сомнительным военным прошлым, без опыта и заслуг для такой должности.{590} Вторая половина дивизии — Тяжелая бригада — готовилась к отправке в Крым во втором эшелоне.
Командир 2-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Джордж Леси Эванс.
Материальное и медицинское обеспечение
Личный состав и артиллерия были не единственными, кого грузили на корабли и суда. Со времен Цезаря полководцы знали, что нельзя ничего требовать от войск, не удовлетворивши их всем необходимым. Операция требовала значительных ресурсов, необходимых для автономного существования экспедиционных сил на первом этапе войны. Для этого «…армия имела при себе 11 тысяч туров, 9 600 фашин, 180 тыс. земляных мешков, 30 тыс. кирпичей и 21 600 штук шанцевого инструмента. Все извлекалось из складов, переносилось к пирсам и грузилось в корабельные трюмы и на палубы. Участников поражало количество военного и иного имущества, которым был завален берег. Его было столько, что капитан Хаммонд начал молить бога, прося всевышнего не дать ему пойти ко дну на перегруженном транспорте.{591}
Английское командование волновала проблема с боеприпасами. По причине в том числе перевооружения армии по ходу передислокации на театр военных действий она так и не была решена. Поток войск шел параллельно потокам оружия и патронов. Например, если Гвардейский гренадерский полк на Мальте и в Греции сдал свои старые ружья и получил новые, то, находясь в Турции, он имел всего по 30 патронов на солдата, да и те предназначались на курс обучения стрельбе. Качество боеприпасов было не самым лучшим. Патроны, которые пришли в первых партиях, как вспоминал Хиггинсон, после недели нахождении в патронных сумках были едва пригодны к использованию.{592}
Решение вопроса снабжения боеприпасами требовало времени и еще раз времени. Тыловые службы разрывались, но не успевали. С большим трудом удалось заполнить патронные сумки: каждый солдат имел в них или 50 патронов для нарезных ружей, или 60 — для гладкоствольных.{593}
Но это была только одна из нерешенных проблем, навалившихся на командование экспедиционных сил в таком количестве, что успеть разобраться со всеми ими к назначенному сроку в полном объеме было невозможно. Адъютант гвардейского гренадерского полка Джордж Хиггинсон писал, что хотя и раздавались голоса о необходимости погрузки еще одного комплекта обмундирования для холодного времени, их никто не слушал. Большинство надеялось, что экспедиция будет кратковременной. У некоторых было предчувствие, что Россия капитулирует сразу, узнав о вступлении Англии в войну.
Действительно, на первом этапе кампании англичане думали, что все действие завершится в Средиземноморье. Оказавшись в Черном море, они продолжали наивно верить, что больше чем пара-другая месяцев не потребуется и на действия в Крыму. В результате административные службы допустили множество ошибок, за которые потом пришлось расплачиваться жизнями. Долгие годы мира не прошли бесследно. К началу экспедиции английские войска были снабжены всеми запасами хуже французских и вовсе не имели обоза…»{594}
О медицинской службе английского контингента поговорим особо. Англичане, забыв уроки, данные им во время войны с Наполеоном в Испании, «…устроили медицинскую часть своей армии с поразительной беспечностью. Предполагая, что предстоящая кампания будет непродолжительной, они, возможно, отчасти поэтому снабдили свою армию недостаточным количеством врачей, госпиталей и транспортных средств. До отправки в Крым значительная часть экспедиционного корпуса пробыла некоторое время (12 недель) в заведомо нездоровой местности Болгарии, в которой господствовали перемежная лихорадка, холера и холерина, обессилевшие эту часть корпуса».{595}
Хотя одно нововведение в военную медицину, которое актуально и в наше время, бесспорно принадлежит британцам. Это госпитальные суда. Для погрузки медицинских средств были выделены два транспорта, они же предназначались для использования в качестве госпитальных: «Andes» и «Cambria». На них обосновался руководитель медицинского штаба со своим персоналом.{596} Первый, водоизмещением 1440 тонн, до войны выполнял перевозки кампании British & Foreign Steam Nav. Co. Этому судну было суждено вывозить из Крыма 540 раненых солдат и офицеров после сражения при Балаклаве, в том числе и из числа Легкой бригады.{597} Транспорт «Cambria» имел в длину 219 футов и до Крымской войны работал на компанию Gunard.[149]
Использование коммерческих судов в качестве госпитальных было практической реализацией идеи, сформулированной англичанами еще в 1800 г. (главный военный хирург Томас Кейт). За время кампании им предстоит осуществить 41 рейс из Крыма в Скутари и Константинополь, перевезя в общей сложности 14 00 британских солдат (в том числе 8106 раненых и больных), 202 русских военнопленных и 516 тел погибших?{598} В этом вопросе англичане сумели опередить французских союзников, для которых основной проблемой была нехватка специальных судов для эвакуации раненых и больных. Только в январе 1855 г. по согласованию между Военным министерством Франции и Компанией морских перевозок 4 фрегата были переоснащены под госпитальные суда для транспортировки раненых и больных из Константинополя в Марсель.
Но этого все равно было мало. В общей сложности требовалось погрузить до 400 тонн имущества медицинского департамента.{599} Ставшие «доброй» традицией административные проблемы и переполненность судов привели к тому, что были частично оставлены в Болгарии средства медицинского обеспечения и транспорт для их перевозки.{600}
Некоторые транспорты, грузившиеся первыми (в основном с артиллерией), оказались по чьему-то недосмотру вообще без единого медика на борту.{601} В результате, когда холера настигла англичан в море, многие уши в мир иной лишь по причине отсутствия надлежащего минимального лечения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.