Приграничные мехкорпуса «первой десятки»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приграничные мехкорпуса «первой десятки»

Одним из популярных аргументов бывших сталинских генералов и «серьезных» историков, пытающихся убедить читателей в низкой боеспособности советских мехкорпусов, является недостаточная укомплектованность последних автомобилями, тягачами и мотоциклами — одним словом, всем тем, что способно ездить. Я, разумеется, полностью согласен с тем, что летом 1941 года штатных автомашин и тягачей в мехкорпусах не хватало. Их, к слову, и сегодня никогда не бывает слишком много — даже когда штатная численность соблюдается. Подозреваю, что если бы командир современной танковой дивизии, меняющей место постоянной дислокации, имел неограниченный запас грузовиков и водителей, то обоз его соединения растянулся бы до бесконечности… Давайте воспользуемся имеющейся в нашем распоряжении информацией и посмотрим на уже упоминавшиеся корпуса-«богатыри» «первой волны». Информация эта, напомню, суммирована в Приложении № 3. Внимание я буду акцентировать в первую очередь на танках, автомашинах и артсистемах.

1-й мехкорпус: 1039 танков (уровень укомплектованности 101 %), личный состав 31 348 человек на 1.06.41 (87 %), 4730 автомобилей (92 %), 219 тракторов/тягачей (62 %), 251 (70 %) орудий и минометов (включая 58 тяжелых — 28 122-мм и 30 152-мм). Сразу заметим: при объявлении тревоги корпус мог увезти все свои орудия и минометы, так как на каждую противотанковую пушку приходилось бы по 1,5 тягача, а на каждое тяжелое орудие — по 2. Минометы же перевозились автотранспортом, которого на эти цели в корпусе вполне хватало;

6-й мехкорпус: 1131 танк (108 % от штата), л/с 32 527 человек на 22.06.41 (90 %), 4779 автомобилей (93 %), 294 трактора/тягача (84 %), 314 (88 %) орудий и минометов (включая 76 тяжелых — 40 122-мм и 36 152-мм). Корпус был в состоянии увезти всю свою артиллерию: на каждую противотанковую и зенитную пушку приходилось по 1,5 тягача, на каждое тяжелое орудие — по 2;

4-й мехкорпус: 979 танков (95 % от штата), л/с 28 097 человек на 1.06.41 (78 %), 2854 автомашины (55 %), 274 трактора/тягача (78 %), 393 (110 % от штата) орудий и минометов (включая 76 тяжелых — 40 122-мм и 36 152-мм на 27.10.40). Корпус мог увезти всю свою артиллерию: на каждую противотанковую пушку (которых имелось явно сверх штата) и тяжелое орудие в среднем приходилось по 1,3 тягача;

8-й мехкорпус: 932 танка (90 % от штата), л/с 31 927 человек на 1.06.41 (88 %), 3237 автомобилей (63 %), 359 тракторов/тягачей (102 %), 163 (46 %) орудий и минометов (включая 90 тяжелых — 50 122-мм и 40 152-мм (на 27.10.40). Корпус был в состоянии увезти всю свою артиллерию: на каждую противотанковую пушку и тяжелое орудие в среднем приходилось по 2,4 тягача;

5-й мехкорпус: 974 танка на 22.06.1941 (94 % от штата), на 1.11.40: 3918 автомобилей (76 %), 223 трактора/тягача (63 %), 93 (26 %) орудий и минометов (включая 12 152-мм и 40 122-мм). Корпус был в состоянии увезти всю свою артиллерию: на каждую противотанковую пушку и тяжелое орудие в среднем приходилось по 3,3 тягача.

К сожалению, в некоторых случаях мне пришлось делать определенные допущения: скажем, в отношении 5-го мехкорпуса в том, что касается количества автомобилей, тягачей и артсистем, использованы данные осени 1940 года. Нет у меня информации и о численности личного состава данного соединения к началу войны. Не по всем корпусам имеются данные на 22 июня. Скажем, наличие в 4-м мех-корпусе А. Власова 28 097 военнослужащих на 1.06.1941 далеко не означает, что численность личного состава не выросла за три предвоенные недели. Тем не менее при обобщении все же получается более или менее индикативная картина.

Выходит, что примерный средний уровень укомплектованности пяти мехкорпусов условно «первой волны» по танкам составлял минимум 98 %, по личному составу — минимум 86 % (без учета 5-го мк — нет данных), по автомобилям — минимум 76 % (примерно по одной автомашине на 8 человек или по одной на 9 человек при полной штатной численности личного состава в пяти корпусах), по тягачам — 78 %, по орудиям и минометам — 68 %. Теперь сравним эти данные с показателями укомплектованности 4-й танковой армии Лелюшенко перед началом наступления в июле 1944 года (напомню: я считаю процент укомплектованности по отношению к штатам армии трехкорпусного состава): по танкам и орудиям — 52 %, по личному составу — 81 %, по автомобилям — 56 %. Заметим, что 2788 автомашин приходилось на 40 415 человек, то есть по 14,5 человека на единицу автотранспорта…

Да, у «первой пятерки» мехкорпусов не хватало почти трети положенных им артсистем (преимущественно минометов и зениток), но зато было вполне достаточно транспорта для их перевозки. Всего в этих соединениях имелось минимум 1369 тракторов и тягачей. Тяжелых орудий — гаубиц калибра 122 и 152 мм — было примерно 352 единицы; противотанковых пушек калибра 45 и 76 мм — 340 штук; зенитных — 36. Если резервировать по 2 тягача на каждое тяжелое орудие и по 1,5 тягача — на каждое имевшееся противотанковое и зенитное, то выходит, что общая потребность «первой пятерки» по тягачам — 1268 единиц, то есть тракторов вполне хватало, даже если считать по щедрым советским (и, скажем, британским) штатным параметрам. Минометы, напомню, перевозились грузовиками. Я, разумеется, как и положено любителю, наверняка что-то не учитываю, не досчитываю и неправильно понимаю, но все же как — при таком-то «запасе» — можно было не увезти свою тяжелую артиллерию?..

Для справки: в «нормальном» советском гаубичном полку на каждое орудие по штату приходилось по 2 трактора (72 тягача на 36 гаубиц). В противотанковой артиллерии стрелковых дивизий Красной Армии на одно орудие приходилось 1,17 бронированного тягача «комсомолец» (21 тягач на 18 пушек), в механизированных корпусах — по 1,5 (27 тягачей на 18 пушек). Такое же соотношение использовали и англичане при механизации своей собственной полевой артиллерии: к сентябрю 1939 года на каждую 17-фунтовую (76-мм) противотанковую пушку, 25-фунтовое (88-мм) полевое орудие или 114-мм гаубицу приходилось по 1,3–1,5 гусеничного тягача «Легкий дракон» или более дешевых колесных «Quad» (см. Филип Вентхэм и Дэвид Флетчер, «Moving the Guns: The Mechanisation of the Royal Artillery, 1854–1939», c. 69). В элитных моторизованных гаубичных батареях бывшей «конной артиллерии» на одно орудие приходилось по два тягача упомянутых выше типов (там же, с. 111). Подчеркнем также, что в предвоенное время британская армия считалась мировым лидером во всем, что касалось моторизации вооруженных сил в целом и артиллерии в частности. В отличие от Вермахта, широко использовавшего конную тягу в течение всей войны, англичане практически полностью отказались от лошадей уже к 1939 году. Британский экспедиционный корпус, воевавший в Европе в 1939–1940 годах, был полностью механизирован (в том числе и за счет тысяч автомобилей, реквизированных из «народного хозяйства»). Правда, тогда это не помогло англичанам избежать катастрофического поражения.

Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик называют М. Солонина «не разбирающимся в вопросе человеком» и считают, что «реально» нужно было 3,7 тягача на орудие в мирное время и 4,7 тягача по штатам военного времени («Июнь 1941. Запрограммированное поражение», с. 483). Правда, как оказалось, речь идет не о дивизионных и корпусных артиллерийских частях, а о полках и отдельных дивизионах Резерва Главного Командования, то есть об орудиях большой и особой мощности: 152-мм пушках Бр-2, 203-мм гаубицах Б-4 и 280-мм мортирах Бр-5. Если уж быть совсем точным, то упоминаемые ими штаты (112 тракторов на 24 орудия) относятся к полку РГК, вооруженному 203-мм гаубицами. В полку с 152-мм пушками Бр-2 на 24 орудия приходилось 104 тягача (4,3 на одну артсистему). Эту информацию, к слову, можно найти на с. 127 и 133 книги В.Н. Шункова «Артиллерия Красной Армии и Вермахта Второй мировой войны».

Думаю, требуются некоторые пояснения. Дело в том, что при перевозке упомянутые артсистемы из-за большого веса (19,5, 19 и 19,7 тонны в походном положении соответственно) обычно разбирались на две части. Отсюда и нужда в четырех тягачах (обычно специализированных — «Ворошиловец», С-2 или «Коминтерн») при обычном для тяжелой артиллерии Красной Армии двойном резервировании (2x2=4), а также дополнительном транспорте для перевозки боеприпасов, расчетов и управления. Впрочем, «сталинские кувалды» можно было перевозить и моноблоком: разумеется, в таком случае скорость транспортировки па-дала с 15–20 км/ч до не самых скоростных 3–5 км/ч (там же). Но это также означает, что в крайнем случае полк РГК вполне мог обойтись не четырьмя тягачами на орудие, а одним. В своей книге В.Н. Шунков приводит и кое-какую информацию касательно германской тяжелой артиллерии: скажем, 149-мм (15-см) пушка К39 в походном положении весила более 18 тонн. При перевозке ее разбирали на три части — ствол, лафет и поворотный механизм. Несмотря на такие сложности, на одну трехорудийную батарею приходилось 7 полугусеничных 18-тонных тягачей Sd.Kfz. 9 — или по 2,33 тягача на каждую тяжелую артсистему (там же, с. 142–143). Заметим, что перевозка данных пушек моноблоком не предусматривалась: при выходе из строя даже одного-двух тягачей командиру батареи понадобилась бы посторонняя помощь…

Полки РГК иногда придавались мехкорпусам (на память приходит 4-й корпус А. Власова). Уверен: когда это происходило, то средств транспортировки в таких полках было более чем достаточно. Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик пишут, что подобные артполки входили в состав приграничных «армий прикрытия» («Июнь 1941. Запрограммированное поражение», с. 483). Это те самые войсковые объединения, которые, как мы выяснили в книгах цикла «Большая война Сталина», по своему составу все без исключения являлись классическими ударными армиями. Между прочим, маршал Тухачевский использовал в отношении упомянутых объединений несколько иной термин — «армии вторжения». В пылу полемики Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик как-то забыли задать один резонный вопрос: а чего, собственно говоря, в июне 1941 года делали у самой границы сотни огромных пушек, гаубиц и мортир, предназначенных для уничтожения долговременных бетонных сооружений при прорыве обороны противника? «Прикрывали»?.. Почему же в таком случае буквально сразу после «неправильного» начала войны про задачу «прикрытия» начисто забыли, а почти всю артиллерию большой и особой мощности сумели благополучно (заметим: тягачей на это хватило) отправить в глубокий тыл — где она и ждала своего часа аж до конца 1942 года?.. Во всяком случае, именно об этом сообщает В.Н. Шунков (см.: «Артиллерия Красной Армии и Вермахта Второй мировой войны», с. 133). Тот же автор указывает конкретные цифры потерь: из 727 203-мм гаубиц Б-4 в первые шесть месяцев войны было потеряно 75 единиц, из 28 152-мм пушек Бр-2 и 48 280-мм мортир Бр-5 — ни одной. Итак, потери перевозимой тягачами артиллерии большой и особой мощности составили 75 орудий из 803, или 9 %, — ничтожная по меркам 1941 года цифра. По поводу причин, заставивших «миролюбивый» СССР обзавестись огромным и очень дорогим парком тяжелых орудий совсем не оборонительной направленности, В.Н. Шунков говорит с мягкой иронией: «В связи с тем, что в конце 30-х годов Красная Армия готовилась вести «оборонительную войну на чужой территории малой кровью», имелась необходимость в артиллерийских орудиях, способных разрушать мощные оборонительные сооружения на границах и в глубине территории сопредельных государств» (там же, с. 138).

Но вернемся к мехкорпусам и тому, чего им «недоставало» накануне войны. Еще в начале июня личного состава был явный некомплект, но шла скрытая мобилизация и уже к началу войны — через три недели — численность должна была быть гораздо выше. Во всяком случае, если именно это происходило с доведением до штатов военного времени в стрелковых дивизиях приграничных округов, то логично предположить, что свои механизированные соединения командующие округами уж точно не обделили бы. А некомплект командного состава (по словам М. Солонина) — это преимущественно политработники и административно-хозяйственный персонал («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 226). Вновь позволю себе напомнить о десятках тысяч юных лейтенантов, досрочно выпущенных из училищ в июне 1941 года, а также их старших братьев, мобилизованных еще раньше «из народного хозяйства»: все эти офицеры как раз и направлялись в приграничье. Именно там их и встречают 23–24 июня писатель К. Симонов и командарм-16 Лукин… Чтобы проиллюстрировать, как порой искажается (надеюсь, что не сознательно) реальная информация о состоянии советских мехкорпусов к началу войны, приведу следующую таблицу с данными по численности личного состава мехкорпусов Западного фронта «к началу войны», указанную Л. Лопуховским и Б. Кавалерчиком («Июнь 1941. Запрограммированное поражение», с. 398) и Р. Иринарховым на страницах книги «1941. Пропущенный удар»:

Таблица № 9

Вроде бы уважаемые авторы говорят об одном и том же… В чем же разница?.. А в том, что продолжатели дела американского полковника Д. Гланца, написав «к началу войны», на самом деле указали данные на 1 июня 1941 года. Ничего плохого в этом нет: М. Солонин, оплеванный Л. Лопуховским и Б. Кавалерчиком, в своих книгах оперирует теми же цифрами. Правда, он честно предупреждает о том, что они могли устареть к 22 июня. То, что именно так и произошло, продемонстрировал Р. Иринархов. Как мы видим, разница большая (если не сказать огромная): за каких-то три недели численность личного состава шести мехкорпусов Западного ОВО выросла на 57 % (66 тысяч человек в абсолютном выражении). По неласковой классификации вышеупомянутых историков я наверняка отношусь к «безграмотным в военном отношении людям» — тем, кто посмел стать сторонником взглядов «конъюнктурщика от истории» Резуна. Обижаться не буду: на роль военного эксперта я со своим жалким любительством и не претендую. Но пусть тогда «шибко грамотные» авторы объяснят мне, убогому: почему они дезинформируют своих читателей? И, самое главное, чем они могут объяснить столь «взрывной» рост численности ударных соединений Западного Особого военного округа в первые три недели июня? «Лихорадочно готовились» к обороне? Выполняли свою главную задачу — «отпугнуть потенциального агрессора и отбить у него охоту к нападению на СССР» (именно в этом, по мысли вышеупомянутых знатоков военного и исторического дела, заключалась цель создания 25 000 танков и танкеток, имевшихся у РККА на 22 июня 1941 года)? А чего ж тогда «отпугивали» тайно — да так, что немцы понятия не имели о реальном танковом потенциале СССР? И почему даже самые «молодые» и, соответственно, «недоделанные» мехкорпуса столь резко доводились до штатной численности? Зачем было заниматься этим в непосредственной близи от госграницы и неизбежно провоцировать немцев?.. Обозвав теории Суворова выдумками, а его сторонников безграмотными дураками, Лопуховский и Кавалерчик тем самым загнали себя в научный тупик, из которого им будет трудно выбираться. Соответственно, им будет тяжело дать вразумительные ответы на эти и другие вопросы любителей, честно пытающихся докопаться до истины. А потому оставлю их в покое и вернусь к остальным механизированным корпусам РККА…

Дадим информацию по еще пяти мехкорпусам — условно «второй волны». Они, напомню, были менее укомплектованы, чем вышеуказанная «богатырская пятерка»:

3-й мехкорпус: 672 танка (65 % от штата), личный состав на 1.06.41–31 975 человек (89 %), 3897 автомобилей (76 %), 308 тракторов/тягачей (87,5 %), 312 (87 %) орудий и минометов (включая 83 тяжелых орудия — 20 122-мм и 63 152-мм) на 20.10.40. Корпус мог увезти всю свою противотанковую и тяжелую артиллерию: на каждую противотанковую пушку, зенитку и гаубицу приходилось по 2,8 тягача;

12-й мехкорпус: 806 танков (78 % от штата), л/с на 1.06.41–30 436 (84 %), 2945 автомобилей (57 %), 199 тракторов/тягачей (56,5 %), 288 орудий и минометов (80 %). У меня нет разбивки артсистем по типам, но, базируясь на уже имеющемся опыте, можно смело предположить: корпус смог бы увезти всю свою зенитную, противотанковую и тяжелую артиллерию;

15- й мехкорпус: 749 танков (73 % от штата), л/с на 1.06.41–33 935 (94 %), 2035 автомобилей (39 %), 165 тракторов/тягачей (47 %). К сожалению, у меня нет данных по артсистемам корпуса;

16- й мехкорпус: 681 танк (66 % от штата), л/с на 1.06.41–26 380 (73 %), 1777 автомобилей (34 %), 193 трактора/тягача (55 %). К сожалению, у меня нет данных по артсистемам корпуса;

22-й мехкорпус: 746 танков (72 % от штата), л/с на 1.06.41–28 623 (79 %), 1382 автомобиля (27 %), 129 тракторов (37 %), 242 (68 %) орудий и минометов (включая 64 тяжелых — 48 122-мм и 16 152-мм). Корпус мог увезти всю свою противотанковую и тяжелую артиллерию: на каждую артсистему указанных категорий приходилось по 1,6 тягача.

Вновь обобщим эти данные. Получается, что у «второй пятерки» приграничных мехкорпусов укомплектованность танками составляла в среднем 71 % (всего 3654 единицы), автомобилями — 47 % (12,5 человека на одну автомашину — чуть лучше, чем в 4-й танковой армии Лелюшенко летом 1944 года, чуть хуже, чем в 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко), а тягачами (всего 994) — 56 %. К сожалению, я не могу посчитать среднюю укомплектованность по артсистемам: нет данных по 15-му и 16-му мехкорпусам. Так или иначе понятно, что в случае тревоги из парков смог ла бы выйти большая часть штатной артиллерии «второй пятерки» мехкорпусов. Мало?.. Конечно, мало!

Но вот в чем дело: если считать полностью исправными 974 танка 5-го мехкорпуса И.П. Алексеенко и все Т-34 и КВ десяти мехкорпусов «двух волн» (всего порядка 1385 средних и тяжелых танков новых типов), а по отношению к оставшимся применить «коэффициент Барятинского» (напомню: авторитетный историк утверждает, что 83,4 % всех машин в западных округах были к началу войны исправными), то получается, что только в мехкорпусах «первой десятки» имелось 7654 полностью готовых к бою танков — в два раза больше, чем во всей якобы полностью исправной танковой армаде Вермахта, состоявшей из 3914 танков и САУ. Так чей бутерброд толще?.. Из вышеупомянутых обобщающих циферок также становится понятным, что (с точки зрения советского Главного командования), случись чего, в поход смогло бы отправиться не менее двух третей личного состава мотострелков «первой пятерки» и примерно половина мотопехоты «второй пятерки». Корпуса «первой волны» смогли бы увезти всю свою тяжелую артиллерию, а соединения «второй волны» — большую ее часть. Мало?.. Конечно, мало! Но все равно — сила страшенная!

После первой пятерки «богатырей» и второй пятерки условно «тренирующихся» механизированных соединений приграничных округов идут, по мысли некоторых историков, «откровенные слабаки»: 10-й мехкорпус (474 танка), 14-й (534 танка), 19-й (450 танков), 2-й (527 танков) и 18-й (457 танков). В среднем по 488 боевых машин на корпус, или 47 % от штата. «Позор джунглям!» — кричат кандидаты и доктора исторических наук. «Весьма слабым соединением» называет, например, 10-й мехкорпус Владимир Дайнес («Бронетанковые войска Красной Армии», с. 53). Прежде чем принимать эти слова на веру, предлагаю читателю вспомнить, что в одном этом советском «дохляке» имелось на 22 июня больше боеспособных танков, чем на тот же момент во всей армии США (менее 400) или в моторизованных частях всех германских сателлитов, собиравшихся помочь немцам — Венгрии, Румынии, Словакии и Финляндии, — вместе взятых (349 танков). Один этот «недоделанный» сталинский мехкорпус имел больше танков, чем вся Польша в момент германского нападения (не более 200, включая 45 «дедушек» FT-18, плюс порядка 400 танкеток). Напомню, что германские танковые корпуса армии вторжения имели в среднем по 386 боевых машин с учетом частей усиления (САУ и огнеметных машин). Подчеркну также, что средневзвешенная численность советских танковых армий в ходе второй — победной! — половины войны составляла 481 танк и САУ.

Ради интереса приведу примерную численность парка «панцеров» десяти германских танковых корпусов вторжения без частей усиления «по Солонину» («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 465):

Хорошо видно, что 474 танка советского 10-го мехкорпуса — «мало» исключительно по меркам зажравшихся за счет всего остального народа сталинских генералов и не очень внимательных (или не совсем добросовестных) историков. Лишь в самом сильном — 39-м — немецком танковом корпусе «панцеров» было больше, чем в «слабом» 10-м мехкорпусе РККА. Считаю, что кандидаты и доктора наук должны отдавать себе отчет в том, что они для нас, доверчивых, пишут…

Также позволю себе напомнить читателю о том, что о «слабаках» руководство страны совсем не забывало. Как уже говорилось в работе «22 июня: никакой внезапности не было!» цикла «Большая война Сталина», в директиве наркома обороны СССР от 16 мая 1941 года шла речь об усилении дополнительным вооружением и техникой не успевших пока закончить формирование 19, 16, 24-го (КОВО), 20, 17, 13-го (ЗапОВО), 2-го, 18-го (ОдВО), 3-го, 12-го (ПрибОВО), 10-го (ЛВО), 23-го (ОрВО), 25-го (ХВО), 26-го (СКВО), 27-го (САВО) и 21-го (МВО) мехкорпусов до 1 июля 1941 года («Механизированные корпуса РККА в бою», с. 56). Это — часть того же плана, по которому еще до начала войны на усиление не закончивших формирование мехкорпусов выехали отборные курсантско-преподавательские танковые батальоны, сформированные в военных училищах автобронетанковых войск. Одно только это мероприятие — своеобразная единоразовая «доза гормонов», которую было бы трудно повторить вновь, — говорит о том, как в СССР готовились к «внезапной» войне. Если же вернуться к директиве наркома обороны Тимошенко от 16 мая, то, согласно информации Е. Дрига, на усиление мехкорпусов, в частности, должны были направляться 1200 76-мм орудий, 1000 45-мм противотанковых орудий, 4000 пулеметов ДП, которых хватило бы на 50 полков (24 76-мм, 18 45-мм орудий и 80 пулеметов в каждом). Для перевозки всего этого вооружения предполагалось выделить 1200 машин ЗИС и 1500 машин ГАЗ (к слову, по 1,2 грузовика на одно противотанковое орудие). Очевидно, что подобные мероприятия действительно должны были радикально повысить боеспособность мехкорпусов «второй очереди».

В книге, посвященной планам Советского руководства, я уже упоминал о том, что в майских 1941 года «Соображениях по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», подписанных наркомом обороны Тимошенко и начальником Генштаба Красной Армии Жуковым, ни словом не упоминается о недоукомплектованности или недостаточной оснащенности сухопутных сил Красной Армии — 198 стрелковых, 61 танковой, 31 моторизованной и 13 кавалерийских дивизий. Единственный разговор о небоеспособных частях имеет место при описании формируемых авиаполков военно-воздушных сил. Отсутствие озабоченности по поводу недостаточной укомплектованности и боеготовности сухопутных сил СССР может свидетельствовать о том, что либо к «дню М», либо в течение считаных дней после него все 303 упомянутых в «Соображениях…» дивизии и 74 артполка РГК должны были получить недостающий личный состав, вооружение и технику. К тому же выводу, напомню, пришел и В. Савин, анализируя, помимо прочего, степень готовности советских механизированных корпусов: «Никаких ссылок на недостаточную обученность, сколоченность, неотмобилизованность и другие категории неготовности в планах нет. Следовательно, если бы формируемые мехкорпуса получили к 1 июля артиллерийскую матчасть, они считались бы готовыми к выполнению задач прикрытия государственной границы. Общий вывод: формируемые мехкорпуса могли быть боеготовы уже к началу июля. Планы, согласно которым полная готовность механизированных корпусов достигалась только в 1942 году, должны были создавать иллюзию неготовности СССР к войне в 1941 году. Эта иллюзия оказалась очень живучей…» («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 68).

Я склонен с ним согласиться. Как показал опыт войны, даже «недоделанный» 21-й мехкорпус Лелюшенко, усиленный 95 стволами противотанковой артиллерии и 105 танками с отборными экипажами из Академии БМВ, превратился, по сути, в эквивалент моторизованной дивизии. Думаю, в боевой поход выступило порядка 13 000 человек, 200 танков и не менее сотни орудий. Разумеется, боевая мощь 21-го мехкорпуса не могла сравняться с силищей полностью укомплектованных собратьев (скажем, 4-го или 6-го), но ведь небоеготовым-то его назвать тоже язык не поворачивается. Когда 56-й танковый корпус Манштейна, имевший на 22 июня 212 танков, столкнулся с 21-м мех-корпусом в бою под Даугавпилсом, имевшим к этому моменту не менее 200 боевых машин, то немцам, как говорится, «мало не показалось»…

Странный (если не сказать «лицемерный») подход советских источников к боевым возможностям приграничных механизированных соединений накануне войны наглядно иллюстрируют мемуары П.А. Ротмистрова, являвшегося в июне 1941 года начштаба 3-го мехкорпуса в Прибалтике. «…Даже соединения, находившиеся в западных приграничных округах, — сетует он в начале своей книги, — не были полностью укомплектованы новыми танками» («Стальная гвардия», с. 46). «На 1 января 1941 года, — горестно свидетельствует генерал о «слабости» 3-го мехкорпуса, — в наличии имелось всего 640 {танков), из них 52 КВ и 50 Т-34. Остальные боевые машины представляли собой в основном легкие танки устаревших конструкций БТ и Т-26 с тонкой броней, слабым вооружением и основательно изношенными моторами» (там же). Надо же, как не повезло 3-му мехкорпусу и его начальству!.. Не буду акцентировать внимание на том, насколько «сильно» бронированными были чешские танки Pz.35(t) и Pz.38(t), которые большей частью состояли на вооружении противостоявшей 3-му мехкорпусу 4-й танковой группы Гепнера, имевшей всего 635 единиц бронетехники. Не буду особенно распространяться и по поводу того, что примерно 765 германским и финским танкам и САУ на всем Северо-Западном направлении противостояли 3111 советских танков (включая минимум 142 КВ и Т-34, а также 135 трехбашенных Т-28). Забудем на секунду, что соотношение по бронетанковой технике в таком случае получается 1:4 в пользу Красной Армии при несомненном качественном преимуществе последней…

Вместо этого предлагаю перелистать воспоминания героя-танкиста на с. 111. Там он пишет следующее: «Боевой опыт применения танков в контрнаступлении под Москвой (в нем, напомню, участвовали лишь «остатки былой роскоши» — танковые бригады, вооруженные преимущественно все теми же БТ и Т-26, а также Т-60. — Прим, авт.) показал, что для проведения решительных наступательных операций на большую глубину и с высокими темпами необходимо было иметь… крупные танковые соединения… Мне выпала честь формировать в районе Калинина 7-й танковый корпус». Вот что представлял собой этот самый корпус «образца 1942 года»: «К завершению формирования, — гордо делится Ротмистров, — в корпусе насчитывалось 5600 человек, 168 танков, 32 полевых и противотанковых орудия, 20 зенитных пушек, 44 миномета и 8 реактивных установок БМ-13. Как видим, — добавляет прославленный военачальник, — корпус представлял собой достаточно мощное танковое соединение» (там же).

Для сравнения перечислю то, что имелось в распоряжении 3-го мехкорпуса накануне войны: 672 танка (65 % от штата), 3897 автомобилей (76 %), 308 тракторов (88 %), 312 (87 %) орудий и минометов (включая 83 тяжелых — 20 122-мм и 63 152-мм). Ротмистров, кстати, забыл упомянуть о том, что эти 672 танка на 22 июня включали уже не 102, а 128 КВ и Т-34. И что в состав его «недоделанного» мехкорпуса «образца 1941 года» входили также 57 трехбашенных танков Т-28, которые никак нельзя было назвать «легкими» и «слабыми». Вот и объясните мне, дилетанту, почему в июне 41-го 3-й мехкорпус с минимум 32 000 военнослужащих, 672 танками и 312 артсистемами был «слабым», а 7-й танковый корпус весной 42-го с 5600 человек, 168 танками и 104 артсистемами являлся «достаточно мощным»?.. В одном только недоукомплектованном 3-м мехкорпусе бронетехники было больше (и она качественно была намного лучше), чем во всей 4-й танковой группе немцев! К слову, «предшественник» 7-го танкового корпуса 1942 года — 7-й мехкорпус генерал-майора В.И. Виноградова — в июне 1941 года имел 959 танков (включая 103 КВ и Т-34), не менее 124 артсистем и даже 15 самолетов. Как, по-вашему, это было «достаточно мощное» соединение? Или это только мне видится, что 7-й танковый корпус Ротмистрова — лишь жалкое подобие 7-го механизированного корпуса Виноградова?..

Дальше — больше: «19 декабря 1942 года… — как ни в чем не бывало продолжает Ротмистров, — корпус имел 92 танка, из них 20 КВ, 41 Т-34 (остальными машинами почти наверняка являлись легкие Т-60 и Т-70. — Прим. авт.). Хотя по штату нам машин не хватало, корпус являлся достаточно боеспособным» (там же, с. 145). Получается, что 672 танка в июне 41-го — это «ерунда», а 92 танка в декабре 42-го — вполне «достаточно». К началу Курской битвы Ротмистров командовал уже 5-й гвардейской танковой армией. Со всеми частями усиления (2-й гвардейский Тацинский и 2-й танковый корпуса, 1529-й самоходно-артиллерийский полк и т. д.) в начале июля 1943 года 5-я гвардейская танковая армия имела около 850 танков и САУ (там же, с. 180). Вновь вспомню о «предшественнике» — 5-м мехкорпусе генерал-майора Алексеенко И.П.: тот накануне войны имел минимум 974 танка.

После тяжелых потерь, понесенных под Курском, частично пополненная 5-я гвардейская танковая армия, располагавшая 503 танками, приняла активное участие в очередном наступлении (там же, с. 206). В сражении за Харьков в августе того же года у армии имелось 200 танков. Тем не менее начальник Ротмистрова — маршал Конев — говорит ему: «Не жалуйся!» (там же, с. 229). Тот же совет — «Не ной!» — от того же полководца он услышит и позже… Перед другим наступлением — на Украине в ноябре 1943 года — та же армия имела 358 танков и САУ (включая 253 Т-34 и 70 легких Т-70). По советским довоенным меркам — откровенный «слабак»: в полностью укомплектованной танковой дивизии имелось больше техники, чем в такой армии. Тем не менее к 5 декабря важнейший железнодорожный узел Знаменка был в руках советских войск: выходит, и в этот раз недоукомплектованность 5-й гвардейской танковой армии не помешала. Приходится сделать вывод: со слов Ротмистрова, недоформированность и недоукомплектованность механизированных соединений Красной Армии сыграла отрицательную (и решающую) роль исключительно в июне 1941 года. Несмотря на то что потом — в течение всей оставшейся войны — танковые корпуса являлись фактически аналогами советских танковых полков (а то и батальонов), а танковые армии — аналогами мехкорпусов (а то и танковых дивизий) «образца июня 1941 года», это не помешало Красной Армии нанести сокрушительное поражение Германии и ее союзникам.

Пару слов по поводу «легкости» советских БТ и Т-26 в июне 1941 года. Поданным В. Савина, «из 25 тысяч произведенных в 1942 году танков почти 10 тысяч были легкими танками Т-60 и Т-70» («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 154). «Танк Т-60, — вполне справедливо указывает Савин, — имел практически то же бронирование, как и Т-26, но уступал последнему в вооружении (Т-60 был вооружен 20-мм автоматической пушкой)… Танк Т-70 имел более толстую броню, чем Т-26, и аналогичное вооружение — 45-мм пушку. Танки Т-70 производились до 1943 года включительно и сыграли важную роль в Курской битве. Так, перед сражением под Прохоровной в составе 5-й гвардейской танковой армии (под командой нашего старого знакомого Ротмистрова П.А. — Прим. авт.) было порядка 500 танков Т-34 и порядка 300 легких танков Т-70» (там же). М. Барятинский дает более точную цифру по наличию Т-70 в 5-й гвардейской — 314 единиц.

Почему Ротмистров не жалуется на «устарелость» и «слабое вооружение» Т-70, которое было точно таким же, что у БТ и Т-26? Потому что эта машина, по словам М. Барятинского, — «лучший легкий танк Красной Армии» («Танки Второй мировой», с. 238)? Да какой же он «лучший»?.. Ладно, назвал бы уважаемый историк таковым действительно прекрасный легкий танк Т-50 — с солидным бронированием всего корпуса и башни, торсионной подвеской, 300-сильным дизелем В-4, нормальной башней и скоростью в 52 км/ч! Но тот, к сожалению, оказался слишком дорогим в производстве и почти не выпускался. Правда, даже та неполная сотня «маленьких Климов», которые добрались до фронта, произвела на немцев (если верить фон Люку) неизгладимое впечатление. А вот Т-70 не произвел. И произвести — тем более в 1942–1943 годах — никак не мог. Его лобовая 45-мм броня — как у Т-34 — к тому времени являлась слабым утешением: ее легко прошибали, оставаясь неуязвимыми для старой доброй «сорокапятки», «потяжелевшие» к тому времени германские «тройки» и «четверки». Его 15-мм бортовая броня вообще была такой же, как у Т-26 образца 1931 г. А башня на одного человека — и это в 1942 году?! В общем, производили эту боевую машину, скорее всего, от отчаяния, поскольку таким образом автомобильные заводы СССР можно было подключить к производству хоть каких-то танков. Эта машина явно уступала БТ-7 и БТ-7М, ненамного превосходила Т-26 и в целом по своим характеристикам являлась приблизительным аналогом чешских Pz.38(t). Совершенно очевидно, что в 1942–1943 годах Т-70 являлся гораздо более устаревшим танком, чем легкие БТ-7 и Т-26 летом 1941 года. А его предшественник — Т-60 с 20-мм пушкой — был хуже даже германского учебного Pz.II, ставшего «обузой войскам» еще в 1941 году. Тем не менее к началу 1943 года эти, по выражению одного из воевавших на них ветеранов, «железные гробы» — Т-60 и Т-70 — составляли более 60 % танкового парка Красной Армии («Бронетанковые войска Красной Армии», с. 142). А ведь им предстояло добиваться коренного перелома в войне, сражаясь уже не с легкими танками Pz.I, Pz.II, Pz.35(t) и Pz.38(t), а с получившими усиленное бронирование и мощные пушки Pz.IIIL и Pz.IVF2, не говоря уже о тяжелых «пантерах», «тиграх» и «фердинандах»…

Где же прежняя унылая песня Ротмистрова — «не хватало», «изношенные», «устарелые»?.. Почему имевшиеся у его 3-го мехкорпуса в июне 1941 года 430 легких танков БТ-7, способные справиться с большей частью германских «панцеров» того времени, показались ему «слабо вооруженными», а вот 314 штук ставших к тому времени практически бесполезными Т-70 в июле 1943-го с той же самой 45-мм пушкой (но с башней на одного человека и в два раза меньшей удельной мощностью двигателя) вопросов и жалоб не вызывали?.. И почему в его мемуарах отсутствует всякое упоминание о письме Жукову по итогам Курского сражения — том самом «крике души», в котором он оплакивал потерянное превосходство Т-34 и КВ?.. Мой вывод: сетуя на «недоукомплектованность» советских мехкорпусов и «устарелость» легких танков БТ и Т-26 в июне 1941 года, П.А. Ротмистров выполнял идеологический заказ ЦК КПСС. Суть этого заказа — отвлечь внимание всего мира от настоящих планов советского руководства и истинных причин страшных поражений Красной Армии летом 1941 года. То, что многие современные «танковые» историки по-прежнему «ведутся» на кремлевские саги и предпочитают игнорировать даже имеющуюся в открытом доступе информацию, вызывает сожаление и недоумение — во всяком случае, у вашего покорного слуги…

Напоследок, в продолжение темы о «недоукомплектованности» соединений Красной Армии на западных границах, приведу кое-какие сравнительные данные по поводу численности теперь уже стрелковых дивизий РККА в начале и в ходе войны. Р. Иринархов, в частности, подсказывает: «В апреле — мае на сборы было призвано 755 267 человек приписного состава, что позволило к началу боевых действий с фашистской Германией довести 21 дивизию западных приграничных округов до полного штата военного времени (14 000), 72 дивизии — до 12 000 и 6 дивизий — до 11 000 человек» («Красная Армия в 1941 году», с. 159). Нетрудно прикинуть, что в среднем 99 советских стрелковых дивизий пяти приграничных округов насчитывали в своем составе по 12 364 человека, что соответствовало 88 % штатной численности. Р. Иринархов добавляет, что «на особом положении находились войска дальневосточных армий, где стрелковые дивизии содержались по штатам, близким к военному времени» (там же). А теперь предлагаю обратить внимание на информацию, любезно предоставленную составителями энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945»: «Практически численность стрелковой дивизии в ходе войны была ниже штатной и составляла 5–6 тыс.» (с. 690). Еще раз подчеркну: в лучшем случае уровень укомплектованности советской стрелковой дивизии в ходе войны составлял 36–43 % — вдвое меньше, чем к началу германского вторжения! Из этого вытекает следующий единственно возможный вывод: наивысший уровень укомплектованности стрелковых соединений Красной Армии в 1941–1945 годах был достигнут к 22 июня 1941 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.