«НАДО УХОДИТЬ В ПОДПОЛЬЕ!»

«НАДО УХОДИТЬ В ПОДПОЛЬЕ!»

Москвичи не испугались, не струсили, не отдали себя на милость Гитлера, а продолжали сражаться за свой город. В столице готовились к уличным боям.

Приказ командующего войсками Московского военного округа генерал-лейтенанта Артемьева звучал пугающе. Война вступала на улицы нашего города:

«21 октября приступить к постройке огневых точек и баррикад в окрестностях, непосредственно прилегающих к городу Москве, на площадях и улицах внутри города Москвы…

В системе обороны города Москвы создать три оборонительных рубежа:

первый рубеж непосредственно по окраинам города вдоль окружной железной дороги;

второй рубеж — по Садовому кольцу;

третий рубеж — по кольцу «А» и реке Москва (с юга)…»

Готовились воевать уже не на окраинах города, а в самом центре.

Старая Москва должна была стать полем боя:

«Оборона на подступах и в самом городе должна быть в первую очередь противотанковой (рвы, эскарпы, контрэскарпы, надолбы, мины, ежи, завалы). Систему огня и заграждений строить по принципу опорных пунктов с пристрелом улиц. Огневые средства разрешаю устанавливать в приспособленных подвальных, квартирных и чердачных помещениях. В тех домах и квартирах, где это будет производиться, жителей переселить в другие дома распоряжением райисполкомов…»

В тот же день, 21 октября, «Красная звезда» опубликовала статью генерала Артемьева, где основной смысл его приказа излагался понятными всем словами: «Улицы могут стать местом жарких боев, штыковых атак, рукопашных схваток с врагом. Это значит, что каждая улица уже сейчас должна приобрести боевой облик, каждый дом должен стать укреплением, каждое окно — огневой точкой и каждый житель — солдатом».

Вот строчки, написанные в самые трудные дни: «Фронт приближается к нам. Очень и очень не хочется допустить мысли, что будут здесь уличные бои. Но зверь фашистский силен, и надо быть готовым к этому. На улицах Москвы строят баррикады с ежами из рельс…»

Противотанковые ежи были придуманы именно в ту войну. Через несколько дней после нападения немцев начальник Киевского танкового училища генерал-майор технических войск Михаил Львович Гориккер предложил свое изобретение — три рельса, сваренные в форме звездочки, ее название — «Звездочка Гориккера». Если танк пытался преодолеть препятствие, то еж крутился и пропарывал ему днище. Генерал исходил из того, что это должна быть максимально простая конструкция, которую можно сварить на месте. Так появились знаменитые противотанковые ежи.

Руководитель Москвы Александр Щербаков вызвал начальника управления НКВД Журавлева и исполнявшего обязанности начальника контрразведывательного отдела Сергея Михайловича Федосеева, которому 4 октября присвоили звание капитана госбезопасности. Щербаков сказал, что готовится группа партработников, которых оставят на подпольной работе:

— Мы не имеем недостатка в людях. Главное — отобрать тех, кто лучше подходит для работы в нелегальных условиях. Люди должны обладать опытом и навыками работы в массах. Им предстоит создать опорные пункты, через которые мы могли бы доводить до населения объективную информацию о том, что происходит на фронте и в тылу. Отбором людей занимается секретарь горкома Павлюков. Вам надлежит обеспечить профессиональную сторону дела.

Чекисты осторожно обратили внимание руководителя Москвы на то, что костяк партийного подполья — секретари райкомов и председатели райсоветов — люди известные в городе и области. Их же могут узнать и выдать!

— Опасность, которую предвидишь, — уже не опасность, — возразил Щербаков. — Не мне вам объяснять, что существуют методы маскировки, к которым прибегают нелегалы. Ваша обязанность — научить подпольщиков практически пользоваться этими методами. И не забывайте того, что мы имеем дело с людьми, которые в полной мере отдают себе отчет в том, на какое опасное дело они идут, и делают свой выбор сознательно.

Щербаков ответил резко, потому что он знал позицию Сталина: подпольщиков и партизан должны возглавить местные партийные руководители. Еще 18 июля Сталин подписал постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск», в котором требовал, чтобы партийные секретари сами руководили подпольем и партизанскими отрядами, и угрожал карами тем, кто эвакуировался: «Все еще нередки случаи, когда руководители партийных и советских организаций в районах, подвергшихся угрозе захвата, позорно бросают свои боевые посты, отходят в глубокий тыл, на спокойные места, превращаются на деле в дезертиров и жалких трусов».

За один день в подпольную партийную организацию мобилизовали примерно восемьсот человек! Среди них были видные в городе люди.

«Был отобран ряд партийных работников и переведен на другую работу, — вспоминал второй секретарь московского горкома Георгий Попов. — Одного секретаря райкома назначили инспектором райторготдела, другого сотрудником домоуправления, управляющий делами обкома стал мясником в магазине. Хорошо, что это не понадобилось, но дало много интересного в смысле познания жизни. Люди, перешедшие с ответственных постов на рядовую работу, многие проблемы увидели другими глазами…»

Среди партийных работников, которые согласились остаться в подполье:

секретарь Пролетарского райкома партии Клавдия Дмитриевна Бутузова (она потом стала заместителем заведующего отделом строительства и архитектуры ЦК КПСС);

секретарь Москворецкого райкома партии Олимпиада Васильевна Козлова (впоследствии ректор Инженерно-экономического института имени Орджоникидзе);

председатель Краснопресненского райсовета Нина Васильевна Попова (потом секретарь ВЦСПС); секретарь Первомайского райкома партии Константин Петрович Черняев (затем управляющий делами ЦК КПСС, заместитель председателя комитета по науке и технике);

секретарь горкома партии Константин Федорович Калашников (в 1942 году его назначили начальником политуправления Волховского фронта). Он отвечал за работу подпольных типографий, которые должны были печатать листовки.

Семьи будущих подпольщиков эвакуировали. Каждому придумали биографию, которая объясняла, почему он сам не эвакуировался, а остался в Москве. Поэтому место работы подбирали в коммунальных службах, городском хозяйстве, торговле. Всех устроили кладовщиками, табельщиками, кассирами, слесарями. Им меняли фамилии и сочиняли новую биографию. В НКВД готовили документы прикрытия — паспорт на другую фамилию, военный и профсоюзный билет, трудовую книжку. Писали письма от мнимых родственников и друзей. В лаборатории монтировали домашние фотографии.

Помимо чекистов и партработников нашлись сотни москвичей, которые, понимая, что они рискуют собственной жизнью, согласились остаться в Москве, если ее захватят немцы, и продолжить борьбу с врагом в подполье.

Подпольщикам объясняли, как вести себя на оккупированной территории, учили обнаруживать слежку, уходить от преследования, выявлять провокаторов. Связь должна была осуществляться через курьеров и с помощью заранее оборудованных тайников.

«Я заехал на Садовую-Каретную улицу, — вспоминал один партийный работник, — и в комнате первого этажа бывшего 3-го Дома Советов нашел старого близкого товарища, работавшего в обкоме партии. Оказалось, что он, выполняя спецзадание, живет под чужой фамилией под видом сельского жителя. Под полой расстегнутого стеганого ватника за ремнем брюк была видна рукоятка пистолета».

Первый секретарь Сокольнического райкома комсомола Григорий Михайлович Коварский рассказывал:

«15 октября часов в восемь вечера позвонил секретарь райкома партии. Выслушав его, я невольно попросил повторить сказанное, так как оно не укладывалось в сознании. Положив трубку, набрал телефон второго секретаря горкома комсомола Михаила Морозова. Тот подтвердил услышанное: фашисты значительно усилили натиск… Необходимо ликвидировать все райкомовские документы, оставив себе только печать. Мы собрали все оставшиеся в райкоме бумаги и сожгли их в котельной соседнего завода…

Мне было дано задание — получить оружие и боеприпасы для формируемых в районе коммунистического батальона и подразделений истребителей танков, а также для боевой группы работников аппарата райкомов партии и комсомола.

18 октября я отправился в Колпачный переулок».

Здесь располагались горком и обком комсомола. В столичном горкоме комсомола работали тогда двадцать шесть человек — четыре секретаря, два заместителя заведующих отделами, два заведующих секторами, десять инструкторов, статистик, бухгалтер, технический секретарь и две машинистки.

Отделы обычные для комсомольских структур: организационно-инструкторский, студенческой молодежи, школ, военно-физкультурный, по работе среди комсомольцев и молодежи, промышленности и транспорта, пропаганды и агитации. В условиях военного времени появился еще и отдел по работе комсомольских организаций на дровозаготовках.

Григорий Коварский:

«В горкоме комсомола на столе, за которым мы привыкли сидеть на совещаниях, стоял станковый пулемет, и секретари райкомов были заняты отработкой действий пулеметных номеров. Первый секретарь горкома Анатолий Пегов открыл сейф и вручил нам по две тысячи рублей на «непредвиденные», по его выражению, расходы райкома. Деньги эти почти полностью мы вернули ему в марте 1942 года…

В райкоме побывал секретарь горкома по военной работе Александр Николаевич Шелепин в своей неизменной желтой куртке с маузером в деревянной кобуре на ремне. Приехал он неожиданно, и еще более неожиданной оказалась цель его приезда.

— Надо, — сказал он, — подобрать трех-четырех хороших надежных комсомольцев в дублирующий состав бюро Сокольнического райкома.

Увидев недоумение на моем лице, он невесело улыбнулся:

— Ну, знаешь, как это бывает у футбольной команды.

А затем поставил задачу подготовить подполье. Уезжая, Александр Николаевич сказал, что немцы уже в районе Звенигорода на западе и в районе Крюкова на северо-западе».

В «Истории боевых действий частей Московской зоны обороны» говорится: «Городские подземные коммуникации (метро, подземные галереи, коллекторы и пр.) по сути дела представляли собой готовую и хорошо развитую сеть подземных ходов сообщений и минных галерей, пользуясь которыми как наши войска, так и противник могли забрасывать мелкие группы в тыл или подводить мины под занятые врагами сооружения…»

Свои записки оставил секретарь Коминтерновского райкома комсомола Федор Елисеевич Медведев. 22 октября его вызвали к первому секретарю горкома комсомола Анатолию Пегову. Он показал написанное от руки решение бюро горкома о создании подпольной организации московского комсомола. Руководители подполья — секретарь Ростокинского райкома Владимир Иванович Васильев, конспиративная кличка Владимир, и Федор Емельянович Медведев, подпольная кличка Степан.

Медведев поехал к секретарю горкома партии Владимиру Константиновичу Павлюкову, тот завел будущего подпольщика в кабинет Щербакова. Александр Сергеевич спросил:

— Опасность представляешь?

— Да, если ошибусь, окажусь на немецкой виселице.

«Я сдал паспорт, партбилет, комсомольский билет, — вспоминал Федор Медведев. — Мне вручили новые документы. Отныне я Степанов Евгений Антонович. Получил новый паспорт. Назвали мне адрес конспиративной квартиры на 2-й Тверской-Ямской и предприятие, на котором буду работать, — на одном из заводов Краснопресненского района. Здесь, видимо, было указание: придет Степанов — дайте дело.

Начальник цеха отвел меня к мастеру.

— Твое дело, — объяснил мастер, — быть паяльщиком. Смотри, как это делается.

Я терпеливо выслушивал различные издевки и терпел. На четвертый день я паял уже почти нормально.

Идет война, а я не в армии. У меня зрение минус четыре, я объяснил, что таких в армию не берут.

В горкоме представитель партийного центра объяснил:

— Ваша задача: владеть информацией, чем живет Москва, что производит, что из нее вывозят, кто чем занимается. Вот мой телефон. Не записывайте. Запомните. Звонить с любого уличного автомата. Если в трубке услышите «Сокол», сразу называйте свой шифр: «Говорит К-2» — что означает комсомол…

В ходе отбора подпольщиков возникли чисто технические вопросы: с оформлением новых документов, предоставлением конспиративного жилья, подысканием других мест работы. Я набрал номер.

— «Сокол», — отвечает номер.

— Говорит К-2. Прошу срочно встречу.

Он, помедлив, называет место и время. Час мы ходим по скверу, на котором стоит памятник защитникам Плевны, и обсуждаем ситуацию. «Сокол» велел ждать, а сам отлучился к Политехническому, вошел в кабину телефона-автомата. Вернувшись, сказал:

— Первое. Вашим конспираторам никаких новых документов, второе — никаких новых квартир, третье — никаких новых работ. Каждый остается на своем месте, в своем коллективе. Нужна только конспиративная кличка. Тут есть нюанс — конспирация в своем же коллективе. Не открывая себя, находить путь к информации о жизни коллектива. Пусть конспираторы учатся ее доставать и доставлять. Вы ее получаете в устной форме наличных встречах…

Конспиративные вечера и ночи, которые стали системой, раскрывают мне общую картину подполья и характеризируют товарищей. Каждому вручен график: день, место, час встречи. Важна первая встреча. Вот как она состоялась в ЦУМе. Стоим у кассы. Примечаю — он. Прошу пропустить меня вне очереди, молю — спешу, еду в Донец. Он широко улыбнулся, и мы отошли. Наш товарищ взял себе конспиративное имя Донец. Спрашиваю, что сейчас покупают, как настроения…

Подпольщики изучали Москву, свои районы, собирали нужную информацию, приходили на конспиративные встречи. Из ста четырех товарищей от нас по разным причинам ушли восемнадцать. Мы не пополняли свои ряды — уже не было необходимости».

Похоже, чекисты — раз немцы не ворвались в город — просто-напросто превратили подготовленных подпольщиков-добровольцев в обычных осведомителей.

По архивным данным, союзный НКВД и московское управление подготовили для городского подполья шестьсот с лишним человек. Большая часть должна была заниматься сбором разведывательной информации, примерно двести человек — диверсиями, несколько десятков — актами индивидуального террора, остальным предстояло распространять листовки и антигерманские слухи.

В основном это были люди из агентурно-осведомительной сети. Иначе говоря, те, кого именовали секретными сотрудниками, то есть осведомители. Это были очень разные люди. Осведомителем, работавшим с иностранцами, начинал Николай Иванович Кузнецов, его тоже хотели оставить в подполье. Впоследствии он был удостоен звания Героя Советского Союза за смелые акции в тылу врага. Но, как правило, осведомители не отличаются мужеством и надежностью…

Среди этих пятисот лишь несколько десятков были профессиональными чекистами. Каждому предстояло руководить небольшими агентурными группами. Главным резидентом утвердили начальника 2-го (контрразведывательного) управления Наркомата внутренних дел комиссара госбезопасности 3-го ранга Павла Васильевича Федотова. Ему тоже предстояло остаться в оккупированном городе.

Павел Федотов сделал карьеру в секретно-политическом отделе, который занимался борьбой с политической оппозицией, а в реальности плодил липовые дела по обвинениям в троцкизме, вредительстве и антисоветских заговорах. Он немало преуспел на поприще фальсификации дел на невинных людей. В 1959 году Федотова уволят из КГБ и лишат генеральского звания «за нарушения социалистической законности»…

В Москве ему должны были подчиняться три самостоятельные резидентуры.

Одной руководил капитан госбезопасности Сергей Федосеев. Он окончил семилетку и фабрично-заводское училище, работал в комсомоле на железной дороге. В 1937 году его приняли в Центральную школу НКВД. После ее окончания успешно делал карьеру в московском управлении. В августе сорок первого Федосеева утвердили начальником контрразведывательного отдела областного управления. Он дослужится до полковника, в 1953 году его уволят из органов «по фактам дискредитации». Но потом его взяли в только что созданный комитет госбезопасности, и он служил во 2-м главном управлении (контрразведка).

Второй резидентурой руководил майор госбезопасности Виктор Александрович Дроздов. Его устроили на работу в аптечное хозяйство. После прихода вермахта он должен был предложить свои услуги оккупационной власти и войти к немцам в доверие.

Дроздов окончил двухклассное училище, служил в Красной армии, потом его взяли в ЧК. Он много лет служил на Украине, потом в Сталинграде. В апреле сорок первого его перевели в столицу заместителем начальника столичной милиции по оперативной части. 3 октября перевели во 2-й (диверсионно-террористический) отдел НКВД. Считалось, что в Москве его мало знали.

В 1945 году его снимут с должности за злоупотребления по службе — «присвоение вещей лиц, проходивших по следственным делам, неуплата денег за полученные продукты, использование штатной сотрудницы в качестве домработницы и направление своим знакомым посылок за счет спецсредств». Но ему все простили. Несколько лет он служил на Украине заместителем министра госбезопасности и начальником управления «2-Н», отвечал за борьбу с националистическим подпольем. В 1950 году Дроздова утвердили начальником Бюро № 2 (проведение актов террора внутри страны) МГБ СССР. После ареста Берии уволили из органов по болезни.

Третью резидентуру поручили Павлу Яковлевичу Мешику. После окончания Высшей пограничной школы ОГПУ он служил в органах госбезопасности по контрразведке в народном хозяйстве. С началом войны возглавил экономическое управление НКВД. Потом его перевели в главное управление военной контрразведки Смерш, к Абакумову. После войны Мешик был заместителем начальника 1-го главного управления, которое занималось созданием ядерного оружия. В 1953 году Берия отправил его на Украину министром внутренних дел. Это назначение дорого обошлось Павлу Мешику. Его арестовали в Киеве вслед за Берией и вместе с ним расстреляли…

На случай взятия немцами Москвы было принято решение оставить в городе и пять нелегальных резидентур военной разведки. Людей в них подобрали самых обычных, не имеющих опыта конспиративной работы — учителей, инженеров, рабочих, артистов. Согласился среди других и артист московского цирка Карандаш.

Среди тех, кто согласился остаться в городском подполье, был студент МГУ Александр Шитов. Он сменил фамилию и стал Алексеевым. Позже остался служить в разведке и со временем был отправлен на Кубу — устанавливать отношения с Фиделем Кастро.

Чекисты подобрали явочные квартиры, заложили склады с оружием и взрывчаткой. Для явок намеревались использовать мастерские, парикмахерские, небольшие магазины, где появление людей было бы мотивировано.

3 октября в аппарате НКВД образовали 2-й отдел для организации террора и диверсий в тылу врага. Начальником отдела назначили Павла Анатольевича Судоплатова, который прославился тем, что своими руками убил одного из руководителей боевой организации украинских националистов.

Судоплатов после войны рассказывал, что на месте нынешнего Театра кукол Сергея Образцова в сорок первом была стройка. Там в подвале разместили мощную радиостанцию для будущей подпольной резидентуры, и она обеспечивала связь с Куйбышевом.

Подпольщики должны были организовать серию диверсий против важных немецких объектов и убивать заметных деятелей оккупационного режима. Важно было запугать не столько немцев, сколько тех, кто пожелает с ними сотрудничать. Отбить желание идти к немцам на службу.

Судоплатов же рассказывал, что его подчиненный Михаил Борисович Маклярский придумал и группу боевиков из четырех человек. Они должны были изображать эстрадную группу. Одна женщина выдавала себя за жонглера, но жонглировать ей следовало боевыми гранатами. Предлагалось, что во время концерта для немецких оккупационных войск она бросит их прямо в зрительный зал…

Михаил Маклярский служил в госбезопасности с 1927 года. В мае 1937 года его арестовали по приказу наркома Ежова по обвинению в участии «в террористической организации на канале Москва—Волга». Но ему страшно повезло — через три месяца отпустили. 3 октября 1941 года его назначили начальником отделения во 2-й отдел НКВД, через неделю присвоили спецзвание — капитан госбезопасности.

Михаил Маклярский был человеком одаренным. После войны, когда его уволили из Министерства госбезопасности, переквалифицировался в драматурги. По его сценарию поставили знаменитый фильм «Подвиг разведчика» и многие другие приключенческие ленты. Он получил две Сталинские премии — пока его не арестовали по обвинению в принадлежности к «сионистскому заговору в Министерстве государственной безопасности». Освободили после смерти Сталина… Так что фантазии ему было не занимать. Но идею женщины-жонглера, которая бросает гранаты прямо в зрительный зал, Павел Судоплатов то ли придумал уже на пенсии, то ли его люди и в самом деле в октябре сорок первого представляли начальству совершенно фантастические планы. Неужели начальство в это верило?

К взрыву подготовили не только здания ЦК партии, наркоматов, гостиниц и некоторых жилых домов, но и Центральный телеграф, Дом правительства, Дом Союзов, Большой театр, храм Василия Блаженного… Приказ об их взрыве должен был отдать первый заместитель наркома внутренних дел Богдан Захарович Кобулов.

На случай сдачи Москвы уже была написана и отпечатана первая листовка, которую подпольщики собирались распространять в оккупированном городе:

«Под напором превосходящих сил противника наши войска временно оставили Москву. Тяжелая утрата! Но слезами горю не поможешь. За свою многовековую историю Москва и москвичи переносили и не такие удары и всегда выходили победителями…

История никогда не забудет того, как русский народ и Михаил Кутузов били и морозили в Москве и под Москвой французов. В армии Наполеона немало было и немцев, предков нынешних людоедов. А Гитлер и его банда об этом, видимо, забыли.

Так напомним же им этот исторический урок, товарищи москвичи! Убивайте, истребляйте каждого немецкого оккупанта, как бешеную собаку! Взрывайте мосты и дороги, разрушайте телефонную и телеграфную связь, поджигайте склады и обозы, срывайте все вражеские мероприятия…»

Листовка не понадобилась.

Осенью сорок первого в столице, к которой вплотную придвинулся фронт, секретарь московского городского комитета комсомола по военной работе Александр Николаевич Шелепин отбирал добровольцев для партизанских отрядов, для диверсий в тылу врага.

Сам он, к слову, не воевал в ту лихую годину. Несколько месяцев провел на финской войне — заместителем политрука, комиссаром эскадрона, а в Великой Отечественной не участвовал, за что потом его будут упрекать: других отправлял в бой, а сам отсиживался в Москве.

18 июля 1941 года появилось постановление ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу немецких войск». Московский обком создал областной штаб по руководству подпольем и партизанскими отрядами в области. Его возглавил секретарь обкома С.Я. Яковлев. Образовали двенадцать подпольных окружных комитетов партии, которые должны были действовать на занятой врагом территории.

Немецкие войска оккупировали семнадцать районов Московской области полностью и десять частично. 26 сентября начальник управления НКВД Михаил Журавлев утвердил «План мероприятий по переходу истребительных отрядов батальонов области к борьбе с противником на занятой им территории:

1. В случае необходимости все истребительные батальоны области переходят к борьбе с противником партизанским методом и методами диверсий.

2. В связи с этим в истребительных батальонах области заранее произвести тщательный персональный отбор тех бойцов, которые смогут выполнять указанные задачи. Аналогичный отбор произвести и в батальонах города из бойцов, хорошо знающих районы области северо-западного, западного, южного и юго-восточного направлений.

3. Через РК ВКП(б) и РО УНКВД МО выявить всех лиц, могущих быть использованными для партизанской и диверсионной деятельности в каждом районе области, и доукомплектовать ими партизанские отряды…»

Партизанские отряды формировались на основе истребительных батальонов с задачей «действовать главным образом на железных и шоссейных дорогах с целью дезорганизации движения на них и максимального уничтожения живой силы и материальной части противника».

При московском обкоме был создан штаб, который должен был руководить партийным подпольем и партизанскими отрядами, возглавил его секретарь обкома Сергей Яковлев. Сформировали двенадцать подпольных окружных комитетов партии. В лесах заложили около ста тайников с продовольствием и оружием.

Приняли решение: «Организовать при 88-м истребительном батальоне спецшколу по подготовке кадров для диверсионных групп и партизанских отрядов с переменным составом в двести человек. Срок обучения в спецшколе установить в десять дней. Занятия в школе начать с 1 октября с. г.».

88-й батальон — спецшкола, где готовили разведчиков и диверсантов-подрывников. Школа расположилась в бывшем доме отдыха областного управления НКВД в селе Северском Коломенского района Московской области. Спецшкола выпустила 855 диверсантов-подрывников.

Истребительные батальоны в оккупированных районах Подмосковья должны были превратиться в партизанские отряды. Задача — диверсионные операции, уничтожение живой силы и техники врага. В лесах заложили около ста тайников с продовольствием и оружием.

«Я работала в аппарате городского комитета партии, — вспоминает Фаина Петровна Осипова (Самойлова). — Нас готовили к работе в тылу врага. Обучали азбуке Морзе, стрелять из автомата. Меня назначили связной и перебросили в одну из деревень под Дмитровом. Переодели в крестьянскую одежду, поселили в дом к двум старичкам и сказали, чтобы я прикинулась глухонемой. Каждый день по нескольку раз я таскала из пруда воду и заливала горку. Во время этой работы ко мне подходил человек, делал вид, что заигрывает, и в потайное место под воротником засовывал шифровальные записки. Мороз той осенью был жгучий. Снег выпал рано, в середине октября».

Медсестра одной из разведывательно-диверсионных групп вспоминала: «Одеты мы были в ватные черные брюки и телогрейки, шапки-ушанки. Из оружия почти у всех были винтовки, только у командира и комиссара были автоматы. У меня были гранаты, револьвер и санитарная сумка».

Подготовкой партизанских отрядов и разведывательно-диверсионных групп занимался аппарат НКВД. Военной формы на складе не нашлось. Зато на складах Наркомата внутренних дел полно было одежды для заключенных, в нее партизан и переодели.

Первый секретарь Краснополянского райкома Московской области Петр Александрович Латышев рассказывал: «Мы подобрали в отряд человек шестьдесят. В основном в отряд входили работники райкома партии, исполкома райсовета, районного отдела земледелия, председатели сельсоветов, председатели колхозов. Заложили четыре продовольственные базы и пять баз боеприпасов. Была землянка сделана на сорок человек, там были две маленькие печки».

В конце сорок первого года издательство ЦК ВЛКСМ выпустило пособие под названием «Жизнь на снегу», потом «Спутник партизана» (тираж — пятьдесят тысяч экземпляров) с простейшими советами, как выжить в лесу.

Например, как найти пропитание в лесу?

«На войне бывают иногда такие моменты, когда надо подольше растянуть имеющийся паек, когда дорог становится каждый кусок хлеба, каждая щепоть муки. Тогда большим подспорьем может послужить древесная мука.

Известно, что по наружной части древесины — заболони — проходит вода и различные питательные вещества, извлекаемые деревом из почвы. Вот из этой заболони и приготовляется древесная мука. Лучше всего воспользоваться для этой цели сосной. С молодого дерева осторожно срезается верхний слой коры. Остается внутренний слой, прилегающий непосредственно к древесине. На нем проводятся два кольцеобразных надреза на расстоянии метра один от другого, а затем между ними делаются еще продольные надрезы.

Полоски коры осторожно соскабливаются острым ножом. Их режут потом на мелкие кусочки и варят в нескольких водах, чтобы уничтожить привкус смолы. После варки кору сушат до тех пор, пока она не станет совершенно хрупкой. Теперь ее можно растолочь и растереть в муку.

Обычно сосновая мука примешивается к ржаной муке на одну четверть или наполовину. Употребляется и самостоятельно. Вместе с водой она замешивается в тесто; иногда добавляется кислое молоко. Тесто раскатывается очень тонко. Затем из него пекут лепешки. Они вполне съедобны и питательны…»

Автор «Спутника» — писатель Юрий Германович Вебер, который работал редактором военного отдела журнала ЦК ВЛКСМ «Техника — молодежи». Белобилетник, он 5 июля 1941 года ушел добровольцем в дивизию народного ополчения Куйбышевского района. В августе армейские врачи отправили его домой. В дни обороны Москвы по заданию ЦК комсомола Юрий Вебер написал книгу-пособие для молодых партизан. За эту книгу он удостоился благодарности маршала Ворошилова, назначенного начальником Центрального штаба партизанского движения, и медали «Партизану Отечественной войны» первой степени.

Партизаны не понимали, почему регулярная армия бежит, если они, партизаны, продолжают борьбу: «Впечатление было такое: мы уходим в партизанский отряд, а армия спасовала. Мы очень много вывели красноармейцев, которые шли из-под Вязьмы, Рославля. Давали помощь раненым. В октябре началась паника, когда одиночки и целые подразделения армии бежали, бросали оружие. Мы сделали заградительные отряды, людей направляли к коменданту города. Отбирали у задержанных оружие, если оно у них было».

К секретарю горкома Александру Шелепину пришла проситься в партизаны ученица 201-й московской школы Зоя Космодемьянская. Он не сразу определил ее в отряд. Принимали тех, кто говорил, что готов умереть за дело Сталина. Шелепину показалось: Зоя боится, что не сможет провести операцию, и он ей отказал. А потом все-таки включил девушку в список.

Ее трагическая судьба так потрясла людей даже в те суровые времена, что на смерть девушки откликнулась вся страна. Посмертно ей присвоили звание Героя Советского Союза. Зоя стала символом стойкости и мужества.

Совсем не официозная поэтесса Маргарита Алигер написала получившую громкую известность и удостоенную Сталинской премии поэму «Зоя», патетически воспев в ней в духе тех лет и секретаря горкома комсомола Александра Шелепина:

Октябрьским деньком, невысоким и мглистым,

В Москве, окруженной немецкой подковой,

Товарищ Шелепин, ты был коммунистом

Со всей справедливостью нашей суровой…

Ты не ошибся в этом бойце,

Секретарь Московского Комитета…

Это уже была всесоюзная слава, сыгравшая свою роль в его комсомольской карьере.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.