5. ДВА ДНЯ ТОВАРИЩА СТАЛИНА И ИТОГИ РАЗГРОМА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. ДВА ДНЯ ТОВАРИЩА СТАЛИНА И ИТОГИ РАЗГРОМА

Благодаря журналу посещений И.В. Сталина в его кремлевском кабинете мы можем судить о том, что с 22 июня по 28 июня (в ночь на 29 июня) вождь ежедневно принимал членов Политбюро ЦК ВКП(б), военачальников, руководителей наркоматов, военных, ученых и т.п. То есть работал в обычном для него режиме.

23 июня он приехал в Кремль в 3 часа ночи и принял 8 человек (3 члена Ставки и 5 военачальников). Совещание закончилось в 6 ч.25 мин. До 6 часов вечера он сделал ряд поручений, почти ни с кем не общаясь. Вечером с 18.45 он принял еще 13 человек. Последние вышли в 01.25 мин. Около 2-х ночи он уехал в Кунцево. 24 июня рабочий день вождя начался с 16 часов. До 21.30 он принял 20 человек. 25 июня с 1 часа ночи до 5.50 Сталин принял 11 человек, а вечером с 19.40 до 1 часа ночи — 15.

26 июня он приехал в Кремль к 12 часам дня и до 23.00 принял около 20 человек. 27 июня с 16.30 до 02.40 Сталин принял около 25 человек.

28 июня Сталин приехал в Кремль к 19 часам и до 00.50 принял 21 человека. 29 и 30 июня в журнале посещений Сталина записей нет. Следовательно, не было и приемов. Однако известно, что вечером 29 июня Сталин, как обычно, вошел в свой рабочий кабинет. Следом за ним вошли Молотов, Маленков, Щербаков, Микоян и Берия. Говорили о тяжелой обстановке и на фронтах. Затем они перешли к документу: «Директиве Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей». Ее первоначальный текст подготовили Молотов, Щербаков и Микоян. Сталин лично редактирует этот материал. Директива предельно конкретна, а каждый абзац в буквальном смысле требует действий. Вождь синим карандашом вставляет отдельные слова и предложения, стрелками помечает, куда вставить то или иное слово. Ведь речь идет о тактике выжженной земли, и врагу не должно не достаться ровным счетом ничего. Иначе смерть!

Чтобы можно было представить себе всю важность этого документа для борьбы с фашизмом, который лег в основу исторической речи И.В. Сталина 3 июля 1941 г, я привожу его с небольшим сокращением.

«Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз продолжается. Целью этого нападения является уничтожение советского строя, захват советских земель, порабощение народов Советского Союза, ограбление нашей страны, захват нашего хлеба, нефти, восстановление власти помещиков и капиталистов. Враг уже вторгся на советскую землю, захватил большую часть Литвы с городами Каунас и Вильнюс, захватил часть Латвии, Брестскую, Белостокскую, Вилейскую области Советской Белоруссии и несколько районов Западной Украины. Опасность нависла над некоторыми другими областями...

В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со своим опасным и коварным врагом — немецким фашизмом. Наши войска героически сражаются с врагом...

Несмотря на создавшуюся серьезную угрозу для нашей страны, некоторые партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации и их руководители все еще не понимают смысла этой угрозы, еще не осознали значения этой угрозы, живут благодушно-мирными настроениями и не понимают, что война резко изменила положение, что наша родина оказалась в величайшей опасности и что мы должны быстро и решительно перестроить всю свою работу на военный лад. .

Более того, есть позорные случаи малодушия и трусости среди некоторых руководителей наших организаций, ведущих к дезорганизации наших рядов и подрывающие дело обороны.

Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) обязывают все партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации покончить с благодушием и беспечностью и мобилизовать все наши организации и все силы народа для разгрома врага, для беспощадной расправы с ордами напавшего германского фашизма.

Совнарком Союза ССР и ЦК ВКП(б) требуют от вас:

1) В беспощадной борьбе с врагом отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.

2) Организовать всестороннюю помощь действующей Армии, обеспечить организованное проведение мобилизационных запасов, обеспечить снабжение армии всем необходимым, быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, широкую помощь раненым предоставлением под госпитали больниц, школ, клубов, учреждений.

3) Укрепить тыл Красной Армии, подчинив интересам фронта всю свою деятельность, обеспечить усиленную работу всех предприятий, разъяснить трудящимся их обязанности и создавшееся положение, организовать охрану заводов, электростанций, мостов, телефонной и телеграфной связи, организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие истребительным батальонам...

4) При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять скот, хлеб сдавать государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться.

5) В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т.д. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия.

Для руководства всей этой деятельностью заблаговременно, под ответственность первых секретарей обкомов и райкомов создавать из лучших людей надежные подпольные ячейки и явочные квартиры в каждом городе, районном центре, рабочем поселке, железнодорожной станции, в совхозах и колхозах.

6) Немедленно предавать суду Военного трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешают делу обороны, не взирая на лица.

Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) заявляют, что в навязанной нам войне с фашистской Германией решается вопрос о жизни и смерти советского государства, о том — быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение.

Теперь все зависит от нашего умения быстро организоваться и действовать, не теряя ни минуты времени, не упуская ни одной возможности в борьбе с врагом...

Председатель Совнаркома СССР и Секретарь ЦК ВКП(б)

И. Сталин

Заместитель Председателя Совнаркома СССР

В. Молотов

29 июня 1941 года

№ П509»

Около 19 часов Сталину приносят телеграмму с Западного фронта от Ворошилова: «Обстановка на фронте внезапно резко ухудшилась. Подробности донесу дополнительно».

Сталин продолжает работать и ждет сообщения Климента Ефремовича.

В 23.15 Ворошилов наконец-то выходит по ВЧ на связь и докладывает вождю:

— Управление войсками полностью дезорганизовано. Командование обстановки не знает, питается отрывочными запоздалыми сведениями, поэтому влиять данным образом на войска не может. С войсками 3-й и 10-й армий по-прежнему плохо.

Выслушав представителя Ставки, вождь ставит задачи и задает интересующие его вопросы. При этом, как мы уже читали выше, шутит и смеется.

Только после разговора с Ворошиловым Сталин звонит наркому обороны Тимошенко.

— Что под Минском? Как там дела? — спокойно спрашивает он.

— Я не могу сейчас вам доложить, товарищ Сталин, — неуверенно отвечает нарком.

— А вы обязаны знать обстановку, товарищ Тимошенко, и также обязаны информировать нас, — после этих слов вождь нервно бросил трубку.

— Не нравится мне все это их неведение, — выдержав паузу, сказал он, обращаясь к Молотову и Берия. Нам надо сейчас же поехать в Наркомат и самим убедиться в обстановке на месте.

Итак, в ночь на 30 июня 1941 г. Сталин вместе с членами Политбюро посещает Наркомат обороны, по улице Фрунзе. Они в глубоком молчании вошли в массивные двери, минуя часового, также молча поднялись на второй этаж, где и застали в рабочей обстановке Тимошенко, Жукова, Ватутина...

Столь неожиданное появление членов Политбюро, а в особенности вождя, привело присутствующих в шок, от которого они онемели, побледнели и не сразу справились со своими чувствами...

Как и положено, в такой ситуации, первым доложил нарком. Выслушав доклад, Сталин медленно прошелся вдоль стола с картами, остановившись у карты Западного фронта.

— Мы ждем вашего доклада об обстановке под Минском, — кратко заявил Сталин.

Сбивчивый доклад Тимошенко прозвучал, как трагический аккорд в магической тишине:

— Товарищ Сталин, мы еще не успели обобщить поступившие материалы. Многое мне не ясно. Есть противоречивые сведения... Я не готов сейчас вам доложить...

— Вы просто не владеете обстановкой, — резюмировал вождь. — Вы, наверное, уже потеряли Белоруссию, а теперь хотите поставить нас перед фактом новых провалов! Вы вообще управляете фронтами или только констатируете очевидное?

Затем он обратился к Жукову:

— Что происходит на Западном фронте? Какая имеется у Павлова связь с войсками?

Если первые полчаса Сталин говорил спокойно, то теперь взорвался:

— Что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, не знает, что творится в войсках, никого не представляет и никем не командует. Раз нет информации, нет связи, Генштаб бессилен руководить.

— Разрешите нам продолжить работу, — резко ответил Жуков.

— Может, мы мешаем вам? — съязвил Берия.

— Обстановка на фронтах критическая, — не обратив внимания на эти слова, сказал Жуков. И стараясь быть спокойным, взглянув на Лаврентия Павловича, с вызовом бросил:

— Может быть, вы сумеете дать эти указания?

— Если партия поручит, дадим, — со злобой ответил Берия. После этих слов генерал армии Жуков, оскорбленный этими словами и переживший шок, не выдержал, разрыдался и вышел в другую комнату. Молотов быстро пошел следом за ним. Все присутствующие находились в удрученном состоянии. Только через десять минут Молотов привел обратно, уже внешне спокойного, но еще с влажными глазами начальника Генштаба.

— Простите меня за резкость, товарищ Сталин. Мы разберемся и сами приедем в Кремль...

— Товарищ Сталин, — вмешался Тимошенко, — мы обязаны в первую очередь думать, как помочь фронтам, а потом уже информировать вас...

— Во-первых, — взорвался Сталин, — вы делаете грубую ошибку, что отделяете себя от нас. А во-вторых, о помощи фронтам, об овладении обстановкой нам теперь надо думать всем вместе. — Немного успокоившись, он добавил:

— В ближайшее время разберитесь с обстановкой в районе Минска, Бобруйска и Слуцка, свяжитесь с Павловым. Уточните у него, где находятся части. Разберитесь со связью. Организуйте розыск частей и их отход за Березину. Объясните, что в самый кратчайший срок нужно собрать все войска и привести их в надлежащий порядок. Во что бы то ни стало, нам нужно выиграть время.... 30 июня в 6.45 Жуков связался с Павловым.

***

На одном из обедов, Сталин как-то сказал, что ночь с 29 на 30 июня 1941 г. была для него самой тяжелой и памятной.

Что он пережил тогда, можно только предположить...

30 июня 1941 г., прочитав утреннюю сводку Генштаба, Сталин уехал к себе на дачу и почти весь день не появлялся в Кремле. Такое состояние вождя Д. Волкогонов называл не иначе как «кульминацией психологического шока».

«Целая пропасть разделяла его, безгрешного земного бога до войны, и растерявшегося “вождя", сознававшего полный крах всех его планов, предположений, стратегических расчетов в течение всего одной недели... Вынести все это оказалось не по плечу даже такой волевой натуре, как Сталин», — писал генерал.

Но растерялся ли Сталин? Безусловно, растерялся! А кто бы на его месте смог остаться железным и безразличным в такой момент... Кто? Сказывался возраст за шестьдесят. Биография революционера, большевика и государственного деятеля. Сказывались болезни. Ему было плохо. И там, на даче, в уединении он говорил сам с собой, пытаясь найти выход из создавшегося критического положения. Он укорял себя за просчеты...

А тем временем вечером в кабинете у Молотова собрались Маленков, Берия, Вознесенский и Микоян.

Начал разговор Молотов:

— Вот, Лаврентий Павлович предлагает срочно создать по образцу Совета Труда и Обороны времен Гражданской войны Государственный Комитет Обороны, которому нужно отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции правительства, Верховного совета и ЦК партии.

— Но пусть Вячеслав Михайлович скажет, почему нас с вами, Анастас Иванович, нет в проекте состава комитета, — перебил Молотова Вознесенский, обращаясь к Микояну и рассматривая документ.

— Каков же состав предлагается? — тут же спросил Микоян.

— Как уже договорились, товарищ Сталин — председатель, затем я — его заместитель и члены комитета: Маленков, Ворошилов и Берия, — ответил Молотов.

— А почему же нет в этом списке нас с Николаем Алексеевичем? — снова спрашивает Микоян.

— Но кто же тогда останется в правительстве? Нельзя же почти всех членов Бюро Совнаркома вводить в этот комитет!

После возникшего спора Молотов предложил всем поехать к Сталину, чтобы с ним решить все вопросы.

На «ближней» соратники застали хозяина действительно в неважном состоянии: он сидел в кресле в малой столовой.

— Зачем пришли? — поинтересовался вождь.

Первым выступил Молотов, заявив о предложении создать Государственный Комитет Обороны.

— Согласен. А кто будет председателем? — Ты, — сказал Молотов.

— Хорошо. А каков предлагается состав этого органа?

— Нужно назначить пять членов Государственного Комитета Обороны, — вмешался Берия.

— Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я.

— Тогда надо включить и Микояна, и Вознесенского.

— Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане?

— Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве и Госплане.

— Товарищ Сталин, я предлагаю ввести в состав ГКО 7 человек с учетом названных товарищем Сталиным, — сказал Вознесенский.

— Пусть в ГКО будет 5 человек, — взял слово Микоян. — Что же касается меня, то я прошу назначить меня уполномоченным ГКО со всеми правами члена ГКО в области снабжения фронта продовольствием, вещевым довольствием и горючим.

Сталин согласился. На Молотова возложили руководство по производству танков, на Маленкова — авиационную промышленность, на Берия — охрану порядка внутри страны и борьбу с дезертирством, на Вознесенского — руководство производством вооружения и боеприпасов, а на Ворошилова — формирование новых воинских частей. В этот же день было принято постановление о создании Государственного Комитета Обороны, которое было обнародовано 1 июля 1941 г.

«Ввиду создавшегося чрезвычайного положения и в целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, Президиум Верховного Совета СССР, Центральный Комитет ВКЩб) и Совет Народных Комиссаров СССР признали необходимым:

1. Создать Государственный Комитет Обороны в составе:

т. Сталин И.В. (председатель)

т. Молотов В.М. (заместитель председателя)

т. Ворошилов К.Е.

т. Маленков Г.М.

т. Берия Л.П.

2. Сосредоточить всю полноту власти в государстве в руках Государственного Комитета Обороны.

3. Обязать всех граждан и все партийные, советские, комсомольские и военные органы беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны...»

По свидетельству очевидцев, в первые дни войны Сталин осунулся, почернел, оспины его стали более рельефны. При этом он никогда не забывал здороваться и отвечать на приветствия. Работал он день и ночь, по 16-18 часов в сутки. «Ежедневно ему докладывали десятки документов военного, политического, идеологического и хозяйственного характера, которые после его подписи становились приказами, директивами, постановлениями, решениями», — писал Д.А. Волкогонов. «Множество самых различных оперативных, кадровых, технических, разведывательных, военно-экономических, дипломатических, политических вопросов рассматривал Сталин ежедневно в своем кабинете. Тысячи документов, на которых стоит подпись Сталина приводили в движение огромные массы людей» (там же).

Те же очевидцы утверждают о Сталине в первые дни войны, что ему некогда было отдыхать в эти дни и ночи. Работал он сутками напролет. Иногда даже спал на диване одетым и обутым. «Иногда были случаи: в присутствии телохранителя Сталин сам с собой разговаривал. Так было с В.Туковым. Однажды он спросил Сталина в машине: “О чем вы, товарищ Сталин, говорите?” Только тогда Сталин произнес: “Да о вашем начальнике. Старый не сумел оправдаться”»

Был и еще случай:

«Зашел я к Сталину, — вспоминал А. Голованов. — Он один в кабинете. Стоит перед ним остывший чай. Сталин: “Что делать? Что делать?” Как будто я помогу выйти из окружения войскам на Западном фронте».

Известно, что война очень значительно обострила проблемы здоровья у Сталина. «К ним добавились невралгические боли не только в области левой руки, но и в левой части нижней челюсти, и опять грипп с простудами и кашлем, ангины. Особенно тяжелыми были для него послевоенные 1946-1947 гг. В этот период у Сталина несколько раз начинались катастрофические расстройства желудка с позывами по 14-20 раз за день при очень высокой температуре. На этот раз был назван еще один диагноз — хроническая дизентерия. А к уже имевшимся болезням прибавился хронический гепатит... атеросклероз, миодистрофия сердца. Наблюдавший его в Гаграх врач Кипшидзе настоятельно рекомендовал молочно-растительную диету, мясо лишь в умеренных количествах, а из спиртного только легкое столовое вино не более 100-150 грамм в сутки» (Б.С. Илизаров).

***

3 июля 1941 г. советский народ услышал выступление Сталина. Вот что писал об этом важном историческом событии генерал Д.А. Волкогонов: «Председатель ГКО решил выступить по радио с обращением к стране лишь 3 июля. Замечу попутно, что именно в этот день вечером немецкий генерал Гальдер запишет в дневник: “Не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России выиграна в течение 14 дней”. Немец явно поспешил: война только начиналась. Многие уже понимали, что она будет смертельно тяжелой и долгой. Сталин несколько раз переделывал свое выступление. Самым трудным для него было найти какие-либо слова, аргументы, с помощью которых можно было объяснить народу происшедшее: неудачи. Вторжение, крах советско-германских договоров. На полях черновика речи карандашные пометки Сталина: “Почему?”, “Разгром врага неминуем”, “Что нужно делать?”. Это выглядело как своеобразный план программного выступления первого лица государства. В выступлении Сталин изложил основные положения, сформированные в Постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 29 июня. В своем обращении Сталин долго объяснял, по существу оправдываясь, почему немецкие войска захватили Литву, Латвию, часть Украины, Белоруссии, Эстонии. В конечном счете все было сведено к одной фразе: “Дело в том, что войска Германии как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы, и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам”. Сталин говорил заведомую неправду о разгроме лучших дивизий врага, лживо объяснял, что главная причина неудач — во внезапности нападения Германии... Естественно, что Сталин, говоря о советско-германском пакте, ни словом не упомянул постыдный договор о “дружбе” и границе, о тех многочисленных роковых просчетах, допущенных прежде всего им самим. Уже значительно увереннее звучал голос Сталина, когда он говорил, как нужно “перестроить всю нашу работу на военный лад”. Он впервые назвал войну “отечественной”, призвав “создавать партизанские отряды”, “организовывать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами”, впервые публично выразил надежду на объединение усилий народов Европы и Америки в борьбе против фашистских армий Гитлера».

По мнению Волкогонова, Сталин должен был рассказать истинную правду «про все на свете» и тем самым единолично увеличить масштабы катастрофы! Однако речь вождя сыграла огромную мобилизующую роль и ответила на все мучительные вопросы народа. Об этом никогда нельзя забывать. Именно после этой речи, после июньской катастрофы 1941 г. советский народ и русский народ нашли в себе моральные и физические силы, чтобы выстоять и победить.

Обращаясь к народу, Сталин сказал: «Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечение, их превращение в рабов немецких князей и баронов. Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том — быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение. Нужно, чтобы советские люди поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу.

Необходимо далее, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу Отечественную освободительную войну против фашистских поработителей. Великий Ленин, создавший наше государство, говорил, что основным качеством советских людей должны быть храбрость, отвага, незнание страха в борьбе, готовность биться вместе с народом против врагов нашей Родины. Необходимо, чтобы это великолепное качество большевика стало достоянием миллионов и миллионов Красной Армии, нашего Красного Флота и всех народов Советского Союза.

Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага. Народы Советского Союза видят теперь, что германский фашизм неукротим в своей бешеной злобе и ненависти к нашей Родине, обеспечившей всем трудящимся свободный труд и благосостояние. Народы Советского Союза должны подняться на защиту своих прав, своей земли против врага. Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь Советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.

До сегодняшних дней Сталина продолжают пинать за то, что он не выступил 22 июня 1941 г. Но, как известно, вождь выступал вообще крайне редко. Например, в 1936 г. он выступил с одной-единственной публичной речью, в 1937 г. — дважды, в 1938 г. — один раз, а в 1940 г. он вообще не выступил ни разу.

22 июня вождь еще не подозревал о том, что произойдет через считаные дни, оттого-то и попросил выступить Молотова. А вот 3 июля, когда стало ясно, что враг на пути к Москве, Западный фронт разгромлен, Красная Армия отступает с огромными потерями, он сам был готов выступить, потому что прекрасно понимал, что зависело от его слов, от этой речи...

* * *

3 июля, двенадцатый день войны. Будущий маршал авиации А.Е. Голованов неожиданно получил распоряжение немедленно прибыть в Москву. В своих мемуарах он вспоминал: «Через некоторое время я оказался в Кремле, в уже знакомом кабинете. Народу было много, но я мало кого знал. Вид у всех был подавленный. Многие из присутствующих были небриты, их лица, воспаленные глаза говорили о том, что они уже давно не высыпаются. Оглядевшись, кроме уже знакомых мне лиц, узнал по портретам, НА Вознесенского. С удивлением увидел, что В.М. Молотов одет в полувоенную форму защитного цвета, которая ему совсем не шла. Среди присутствующих резко выделялся Сталин: тот же спокойный вид, та же трубка, те же неторопливые движения, которые запомнились еще с первых моих посещений Кремля до войны, та же одежда.

— Ну, как у вас дела? — спросил Сталин, здороваясь.

Я кратко доложил обстановку и что за это время сделал полк.

— Вот что, — сказал Сталин, — мы плохо ориентированы о положении дел на фронте. Не знаем даже точно, где наши войска и их штабы, не знаем, где враг. У вас наиболее опытный летный состав. Нам нужны правдивые данные. Займитесь разведкой. Это будет ваша главная задача. Все, что узнаете, немедленно передайте нам. Что вам для этого нужно?

— Прикрытие, товарищ Сталин, — ответил я.

— Что мы можем дать? — спросил Сталин Булганина.

— Немного истребителей, — ответил Булганин.

Сталин пошел по дорожке, о чем-то думая. Вернувшись и подойдя ко мне, он сказал:

— На много не рассчитывайте. Чем можем — поможем. Рассчитывайте больше на свои силы и возможности. Видите, что делается? Сталин опять заходил. Снова подойдя ко мне, он вдруг сказал:

— Мы дали указание арестовать и доставить в Москву Павлова. — Голос его был тверд и решителен, но в нем не слышалось ни нотки возмущения, ни тени негодования...

Передо мной, как наяву, возник служебный кабинет в Минске и бритоголовый, с массивной фигурой человек, вызывающий по телефону Сталина, чтобы взять в свое подчинение наш полк, убеждающий его не верить сведениям о сосредоточении немцев на исходных рубежах у наших границ, не поддаваться на «провокации». Разговор этот, как помнит читатель, происходил в моем присутствии, и, видимо, Сталин, обладая феноменальной памятью, и уверенный в том, что я все пойму, объявил мне об этом решении Государственного Комитета Обороны. Больше о Павлове не было произнесено ни слова».

К слову, Голованов вошел в кабинет Сталина в 24.00 вместе с Г.К. Жуковым. В это время там находились: Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия, Каганович (с 21.00), Вознесенский (21.50), Артемьев (ком. МВО с 22.35), Булганин (23.40), Рухле (23.40), Жигарев (с 23.40), Серов (с 23.40) и Петров (с 23.40).

Видимо, на совещании, которое продолжалось с 21.00, и было принято решение об аресте генерала армии Павлова.

Его вызвал в Москву Жуков, по требованию Сталина, якобы для беседы. Два раза начальник Генштаба звонил Сталину, напоминая о том, что Павлов ждет у него в кабинете его вызова. Только в третий раз вождь сказал:

— Пусть едет обратно туда, откуда приехал. Это было первого июля.

Сам Г.К. Жуков напишет в мемуарах о встрече с Павловым следующее:

«Я его едва узнал, так изменился он за восемь дней войны».

2 июля Павлова принял Молотов. Дмитрий Григорьевич попытался объяснить, почему его фронт оказался прорван. А 4 июля Павлов выехал в сторону Смоленска, чтобы получить новое назначение. Западным фронтом уже командовал маршал Тимошенко, т.к. Сталин изменил свое первоначальное решение и убрал оттуда Еременко. К Тимошенко и выехал Павлов. Но судьба его уже была решена. Постановление об аресте утвердил маршал Тимошенко. В этот же день в Довске Павлова задержали, где объявили, что он «арестован по распоряжению ЦК». Это была чистая правда.

Первый допрос, теперь уже бывшего командующего, начался 7 июля в 1 час 30 минут. Любопытно, что уже со второго вопроса следователя было понятно, в чем его хотят обвинить: «В таком случае приступайте к показаниям вашей предательской деятельности.

Ответ: Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по не зависящим от меня причинам.

Вопрос: У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.

Ответ: Я не изменник, злого умысла в моих действиях как командующего фронтом не было. Я также невиновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.

Вопрос: Как же в таком случае это произошло?»

И Дмитрий Григорьевич излагает обстановку, при которой начались военные действия. Следователи по ходу его рассказа лишь подбрасывают вопросы.

Но где-то около 16 часов они возвращаются к тому, с чего начали:

— Если основные части округа к военным действиям были подготовлены, распоряжение о выступлении вы получили вовремя, значит, глубокий прорыв немецких войск на советскую территорию можно отнести лишь на счет ваших преступных действий как командующего фронтом.

— Это обвинение я категорически отрицаю. Измены и предательства я не совершал, — твердит измученный Павлов.

Следователь уточняет свой вопрос:

— На всем протяжении госграницы только на участке, которым командовали вы, немецкие войска вклинились глубоко на советскую территорию. Повторяю, что это результат изменнических действий с вашей стороны.

— Прорыв на моем фронте произошел потому, что у меня не было новой материальной части, сколько имел, например, Киевский военный округ.

И вот наступает кульминация первого допроса, который закончился в 16.10:

— Напрасно вы пытаетесь свести поражение к независящим от вас причинам. Следствием установлено, что вы являлись участником заговора еще в 1935 г. и тогда еще имели намерение в будущей войне изменил, родине. Настоящее положение у нас на фронте подтверждает эти следственные данные. Но Павлов пока не сдается:

— Никогда ни в каких заговорах я не был и ни с какими заговорщиками не вращался. Это обвинение для меня чрезвычайно тяжелое и неправильное с начала до конца. Если на меня имеются какие-нибудь показания, то это сплошная и явная ложь людей, желающих хотя бы чем-нибудь очернить честных людей и этим нанести вред государству.

Следующий допрос 9 июля (в 12 часов) следователь начинает со «старой песни»:

— Следствие еще раз предлагает вам рассказать о совершенных вами преступлениях против партии и советского правительства.

Но Дмитрий Григорьевич упорно уходит от главного. Следователю же просто необходимо услышать то, что они хотят:

— Вы расскажете о своей организационной связи по линии заговора с Уборевичем и другими?

И вдруг, Павлов начинает «говорить»:

— Организационно по линии заговора я связан ни с Уборевичем, ни с другими не был. Будучи приверженцем Уборевича, я слепо выполнял все его указания, и Уборевичу не нужно было вербовать меня в заговорщическую организацию, так как и без этого я был полностью его человеком.

К слову, Павлова допрашивали временно исполняющий должность начальника следственной части 3-го Управления НКО СССР старший батальонный комиссар Павловский и следователь этого же управления младший лейтенант госбезопасности Комаров. Вот только вопросы задавал Павловский, а «колол» генерала Комаров. В сорок первом ему было 25 лет.

На работу в органы НКВД пришел по комсомольской путевке в 1938 г. Восемь классов образования. После ФЗУ — помощник машиниста на московском заводе и комсорг в московской школе. В НКВД — помощник оперуполномоченного в особом отделе центра. С 1939 г. — следователь.

Высокий, полный, с толстыми губами и сросшимися мочками ушей, Владимир Иванович мастерски орудовал кулаками и не менее виртуозно — резиновой дубинкой. По мнению самого Абакумова, писать совсем не умел, слыл дубом. Но Павлова «разговорил»...

11 июля (в 13 часов 30 минут) Дмитрий Григорьевич показал:

— Действительно, основной причиной поражения на Западном фронте является моя предательская работа как участника заговорщической организации, хотя этому в значительной мере способствовали и другие объективные условия, о которых я показал на допросе 9 июля того года.

— На предыдущем допросе вы отрицали свою принадлежность к антисоветской организации, а сейчас заявляете о своей связи с заговорщиками. Какие показания следует считать правильными? — уточняет следователь.

— Сегодня я даю правильные показания и ничего утаивать от следствия не хочу.

И Павлов дает «нужные» показания, как в безумном сне, в агонии, в кровавом вихре. Но говорит только то, что нужно, или просто подписывает протокол, аккуратно «отшлепанный» на машинке.

Будучи физически крепким человеком, он не выдержал побоев после поражения фронта, которым командовал. Когда нечеловеческая усталость сменилась нечеловеческой болью.

Правда заключается лишь в том, что следователю Павлов поведал свои реальные встречи и реальные разговоры с Мерецковым. Они, то и были умело вставлены в необходимый трафарет протоколов.

По мнению Павлова, Мерецков, будучи начальником Генерального штаба, утверждал, что нападения со стороны Германии в ближайшее время не будет. Вместе с Мерецковым, еще в Испании, они оба сходились в оценке состояния Красной Армии: «командный состав Красной Армии якобы бесправен, а политсоставу, наоборот предоставлены излишние права. Существовавший, по нашему мнению, разброд среди комсостава вызывается якобы неправильной политикой руководства Красной Армии. -

В Красной Армии, заявил Мерецков, нет единой доктрины, это хорошо понимают некоторые руководящие армейские работники, которые объединились на почве недовольства существующим в армии положением».

Так был дополнен компромат и на генерала Мерецкова, которого арестовали 5 июля 1941 года. И еще вряд ли могли не вспомнить Павлову его неосторожные слова, сказанные подчиненным перед войной: «Вначале, может быть, придется и отступить. У немцев теперь не 100-тысячная армия какую они имели в 1932 г., а 3-миллионная. Она насчитывает 300 соединений, располагает большим количеством самолетов. Если враг перед началом войны сосредоточит у наших границ хотя бы две трети своих сил, нам в первое время придется, конечно, обороняться и даже отступать... А вот когда из тыла подойдут войска внутренних округов...»

22 июля 1941 г. состоялся суд.

В 00.20 председательствующий армвоенюрист В.В. Ульрих открыл судебное заседание и объявил, что подлежит рассмотрению дело по обвинению бывшего командующего Западным фронтом — генерала армии Павлова Дмитрия Григорьевича, бывшего начальника штаба Западного фронта — генерал-майора Климовских Владимира Ефимовича — обоих в преступлениях, предусмотренных ст. 63-3 и 76 УК БССР; бывшего начальника связи штаба Западного фронта — генерал-майора Григорьева Андрея Терентьевича и бывшего командующего 4-й армией — генерал-майора Коробкова Александра Андреевича, — обоих в преступлении, предусмотренном ст.180 п. «6» УК БССР.

На суде Павлов сразу же отказывается от тех показаний, которые выбил из него Комаров.

— Предъявленное мне обвинение понятно, — с дрожью в голосе говорит он. — Виновным себя в участии в антисоветском военном заговоре не признаю. Участником антисоветской заговорщической организации я никогда не был.

Я признаю себя виновным в том, что не успел проверить выполнение командующим 4-й армией Коробковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста. Еще в начале июня месяца я отдал приказ о выводе частей из Бреста в лагеря. Коробков же моего приказа не выполнил, в результате чего три дивизии при выходе из города были разгромлены противником.

Я признаю себя виновным в том, что директиву Генерального штаба РККА я понял по-своему и не ввел ее в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверили, что все в порядке и мне было приказано быть спокойным и не паниковать. Фамилию, кто мне это говорил, назвать не могу.

Как и само следствие, суд над Павловым и его генералами был скорым. Уже в 3 часа 20 минут был оглашен приговор. Всех обвиняемых лишили воинских званий и государственных наград, и приговорили к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.

***

Пройдет более пятнадцати лет, и 31 июля 1957 г. Военной коллегией Верховного суда СССР будут рассмотрены заключения Генерального прокурора СССР в отношении Павлова, Климовских, Григорьева, Коробкова и Клича. С доводами заключений Генерального прокурора СССР Военная коллегия будет согласна:

«Прорыв гитлеровских войск на фронте обороны Западного Особого военного округа произошел в силу неблагоприятно сложившейся для советских войск оперативно-тактической обстановки и не может быть инкриминирован Павлову и другим осужденным как воинские преступления, поскольку это произошло по независящим от них причинам».

Приказом Министра Обороны СССР Маршала Советского Союза Г.К. Жукова № 01907 от 15 августа 1957 г. был отменен приказ НКО от 28 июня 1941 г., которым был объявлен приговор по делу Павлова и других.

Однако обратимся к биографической справке о Павлове в 6-м томе Советской военной энциклопедии, изданном в 1978 г., где черным по белому написано следующее:

«В сложных условиях начального периода войны, не имея регулярных и точных сведений о ходе боев, состоянии своих войск Павлов не сумел проявить должной твердости и инициативы в управлении войсками фронта».

В книге «Великая Отечественная война. 1941-1945. Энциклопедия», изданной в 1985 г., читаем о генерале Павлове: «В первые дни войны командовал Западным фронтом. В связи с допущенными просчетами в руководстве войсками был отстранен от занимаемой должности».

Так какие же были просчеты у генерала армии Павлова?

Бесспорно, что для немецкого командования западное направление было главным в операции «Барбаросса», поэтому в группе армий «Центр» оно сосредоточило 40% всех своих дивизий, развернутых от Баренцева до Черного моря (в т.ч. 50% моторизованных, 52,9% танковых).

В полосе наступления группы армий «Центр», в непосредственной близости от границы, находилось пятнадцать советских дивизий, а четырнадцать располагались в 50-100 км от нее. Остальные войска начали сосредоточение к границе в середине июня, и к 22 июня в движении находились войска четырех стрелковых корпусов (десять дивизий). Кроме того, на территории округа в районе Полоцка сосредотачивались войска 22-й армии из Уральского ВО, из состава которой к 22 июня прибыло на место три стрелковые дивизии и один механизированный корпус из Московского ВО.

По мнению бывшего начальника оперативного отдела штаба Зап.ВО генерал-майора Б. Фомина, Западный фронт постигла неудача по следующим причинам:

численное превосходство противника; внезапность нападения; недостаточная обеспеченность средствами ПВО; отсутствие у фронта резервов и оборонительного рубежа по реке Щара и снятие с нее войск в ночь с первого на второй день войны, «вследствие чего противник, беспрепятственно заняв его, создал условия для окружения войск 3-й и 10-й армий», запоздалое занятие рубежей Уров вдоль старой госграницы войсками 13-й армии.

По поводу численного превосходства.

К моменту начала войны войска Западного фронта, содержащиеся по штагам мирного времени, уступали противнику только в личном составе (1,8:1), но превосходили его в танках (1,9:1), самолетах (1,2:1) и незначительно в артиллерии.

По поводу внезапности нападения. В своей записке бывший командующий 3-й армией генерал-полковник В.И. Кузнецов писал: «Все командующие армиями, в том числе и я, докладывали Павлову о совершенно открытой подготовке немцев к войне. Так, например, нами было точно установлено сосредоточение крупных сил немцев в Августовских лесах юго-восточнее Сувалки.

В наших руках также были подметные письма, в которых указывалось примерное время перехода немцев в наступление — 21, 22, 23 июня. Тем не менее Павлов за несколько дней до начала войны приказал всю артиллерию отправлять на артиллерийские стрельбы за несколько сот километров от линии фронта...»

Так как Красная Армия стратегическое сосредоточение и развертывание на Западном ТВД (театре военных действий. — Примеч. ред.) начала в мае 1941 г., поэтому 22 июня ее, не имеющей ни оборонительной, ни наступательной группировки, застали врасплох и громили по частям.

Группа армий «Центр» осуществляла двойной охват войск Западного округа, расположенных в Белостоком выступе, ударом от Сувалок и Бреста на Минск, поэтому основные силы противника были развернуты на флангах, и это одна сторона медали.

А другая? В час ночи 22 июня Павлов докладывал обстановку наркому. В докладе он отметил: «Очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, по донесению командующего 3-й армией Кузнецова, в течение полутора суток в Сувальский выступ шли беспрерывно немецкие мехколонны».

Он прекрасно знал, что на участке Августов-Сапоцкин во многих местах со стороны немцев снято проволочное заграждение. Отсюда следует, что Павлову докладывали обо всех передвижениях противника, и он должен был понимать, что это война. Но только теперь, во втором часу, по указанию наркома он предложил привести войска в боевое состояние. А что, собственно, мешало Павлову это сделать 21 или 20 июня?

Скорее, не неисполнительность, а отсутствие обыкновенной инициативы и чувства предвидения. Военачальник обязан всегда идти на риск, лишь принимая меры к степени его уменьшения. Но, исключая риск, он никогда не будет иметь успех. Это аксиома. Не имея же чувства предвидения или интуиции, военачальник не способен мысленно представлять себе ход и исход будущего сражения до мельчайших деталей.

Около четырех часов утра командующие армиями доложили, что все у них спокойно, но прошли считанные минуты, и началась война. Около пяти часов утра связь с армиями была прервана, а управление войсками было потеряно. Дальше все еще печальнее: отсутствие данных о потерях живой силы и материальной части 22 и 23 июня, растерянность при мгновенно меняющейся обстановке, невозможность вовремя отдать приказ, отсутствие контроля за выполнением поставленных задач, невыполнение разведывательных задач, отсутствие бронебойных боеприпасов, отсутствие горючего для механизированных корпусов (хранилось в Майкопе), несоответствие приказов и распоряжений и т.д. В общем, самый натуральный бардак, который был узаконен до войны.

В последнем слове Павлов сказал на суде:

— Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне.

И это чистая правда!

В своих мемуарах генерал Л.М. Сандалов так определил вину командования войск и штаба Западного фронта: «В частности командование фронта и армий несет ответственность за недостаточную боевую подготовку войск и штабов, слабую отработку вопросов противотанковой и противовоздушной обороны, отсутствие тренировок по организации взаимодействия родов войск в бою, операции и в практике командования войсками в полном составе.

Большое отрицательное влияние на исход боевых действий оказала незавершенность подготовки будущего театра военных действий, в первую очередь в части строительства укрепленных районов, полевых позиций и аэродромного строительства.

Бывшее командование Западного Особого военного округа несет ответственность также за создание не соответствовавшей военно-политической обстановке и соотношению сил группировки войск округа, их дислокацию, необеспеченность вновь формируемых вблизи от государственной границы механизированных корпусов кадрами и новой материальной частью. Формируемые механизированные корпуса поглотили имевшиеся ранее вполне сколоченные армейские танковые бригады, но сами как крупные подвижные соединения фронтового и армейского подчинения оказались неподготовленными. Командование округа несет ответственность за нереальность планов прикрытия, слабую боевую готовность войск в тревожной обстановке накануне войны (проведение сборов артиллерии, особенно зенитной, в окружных артиллерийских лагерях, откомандирование всех саперных частей и подразделений на работу в укрепленные районы, разбросанность подразделений стрелковой дивизии на оборонительных работах на границе и т.д.), слабую обеспеченность войск бронебойными снарядами и противотанковыми минами. Командование войсками фронта и армий несет ответственность также за более чем слабое управление войсками, за решения, не соответствующие обстановке (стремление к нанесению контрударов вместо перехода к обороне и ее заблаговременной организации)».

Не менее огромная вина лежит на Павлове и Коробкове за скученное размещение войск в Брестском гарнизоне, когда хозяйственные соображения, прежде всего, у Павлова побороли оперативные, а командующий 4-й армией просто смирился с этим. Да только противник очень хорошо знал Брестскую крепость, город

Брест и его окрестности. Ведь их окрестности немцы занимали после разгрома польской армии!

В своем письме к генералу армии В.В. Курасову в 1956 г. генерал Сандалов подчеркнул: «Причиной слабого управления войсками ЗОВО (Западного Особого военного округа. — Примеч. ред.) в значительной мере является более чем неудачный состав командования войсками ЗОВО и в первую очередь несоответствие своей должности самого командующего войсками округа.

Генерал армии Павлов, не имея опыта в командовании соединениями (исключая командование в течение непродолжительного срока танковой бригадой), после участия в войне в Испании, был назначен начальником АБТВ (автобронетанковых войск. — Примеч. ред.) Красной Армии, а за год до войны командующим войсками ЗОВО. Не имея ни опыта в управлении войсками, ни достаточного военного образования и широкого оперативного кругозора, генерал армии Павлов растерялся в сложной обстановке начального периода войны и выпустил из рук управление войсками».

Не безынтересно на этот счет и мнение маршала авиации А.Е. Голованова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.