Голландская эпопея «дяди Рихарда»
Голландская эпопея «дяди Рихарда»
В 1937 году Протце по старости ушел в отставку – ему было уже более семидесяти лет. Но такой блестящий профессионал не мог быть не востребован в новом качестве. По совету Канариса он уехал за границу вместе со своей подругой и секретарем «тетей Леной» – Еленой Скродзки, выбрав постоянным местом жительства тихий пригород Гааги. Для того чтобы очередной раз продемонстрировать высокий профессионализм «дяди Рихарда», как звали его коллеги по Абверу, необходимо рассказать еще об одной удачной операции Абвера, на этот раз против английской разведки.
Эта операция позволила немцам ликвидировать крупнейшую агентурную сеть Интеллидженс Сервис, действовавшую весьма активно в Германии в предвоенные годы, надолго парализовать попытки англичан восстановить ее, а самое главное, в рамках операции «Северный полюс» взять под тотальный контроль совместную деятельность английской и голландской разведок в стране уже в годы Второй мировой войны. А у ее истоков стоял все тот же Рихард Протце.
Как было сказано выше, легальные резидентуры МИ-6 традиционно действовали за рубежом под прикрытием так называемых бюро паспортного контроля при консульских отделах английских дипломатических представительств. Как правило, численность их сотрудников была небольшой и зависела от множества факторов: характера политических отношений Великобритании со страной пребывания, решаемых разведывательных задач, контрразведывательного режима и т. д. Но главным фактором, оказывавшим влияние на всю предвоенную деятельность английской разведки, было недостаточное финансирование.
Создание новой английской разведывательной структуры в Европе являлось следствием скандала, когда один из заместителей начальника МИ-6 адмирала Хью Синклера Клод Дэнси, разругавшись с другим своим коллегой Валентайном Вивьеном и получив соответствующие полномочия, начал работу по формированию «нелегальных» разведывательных аппаратов в ряде европейских стран. По его замыслу, эти разведывательные «станции» (резидентуры) не должны были замыкаться в своей работе на дипломатические представительства Великобритании, а должны были действовать независимо от них, имея собственную агентуру и отдельные линии связи с Центром. Новая разведывательная структура, руководимая Клодом Эдвардом Марджорибэнксом Дэнси, получила условное название «Зет» (Z)[180].
В Копенгагене успешно действовала разведывательная точка, возглавляемая капитаном в отставке Пейтоном Сигизмундом Бестом. Создав себе прочное прикрытие под вывеской коммерческой фирмы «Континентал трейдинг компани», он заложил основы своего разведывательного предприятия, которое руководило работой четырех действовавших независимо друг от друга агентурных групп: «Брайен», «Паффхаузен», «Виллем2». Четвертая, действовавшая под руководством секретаря германского посольства в Гааге Вольфганга Ганса Эдлер цу Путлица, по качеству передаваемой информации считалась одной из лучших[181].
«Легальная» же станция английской разведки расположилась в Гааге по адресу Ньив-Парклаан, 57, под традиционной вывеской бюро паспортного контроля консульского отдела. Ее начальником был Хью Рейджинальд Далтон, руководивший аппаратом из одиннадцати человек, занимавшихся агентурной и информационно-аналитической работой, построенной по «линейному» и функциональному принципу: разведка ВВС, военная разведка, работа с паспортами, визами и т. д. Помощниками Далтона были бывший следователь голландской полиции Адрианус Йоханнес Йозефус Фринтен и Джон Билл Хупер. Агентурный аппарат станции включал в себя 52 главных агента и неподдающееся счету число агентов и оперативных контактов[182].
Далтон сумел наладить до того хорошие личные отношения с начальником голландской разведывательной службы Виллемом Орсхоотом, что последний даже числился в картотеке точки под криптонимом «945».
Погрязнув в сомнительных авантюрах и растрате казенных сумм, выделенных на оплату агентуры, Далтон 4 сентября 1936 года покончил жизнь самоубийством. С этого момента дела созданного им аппарата пошли «наперекосяк». Только за один год сменилось два его преемника, пока должность начальника точки не занял бывший сотрудник индийской разведывательной службы майор Ричард Генри Стивенс, не имевший достаточного опыта в руководстве столь большим и сложным «хозяйством». Правда, оперативный задел, доставшийся ему в наследство от Далтона, позволял решать сложные разведывательные задачи в Германии не снижая темпа[183].
По версии Л. Фараго, одной из причин самоубийства Далтона стал шантаж со стороны его помощника Билла Хупера. Последний, якобы узнав о «темных делишках» своего шефа, связанных с присвоением денег евреев-эмигрантов из Германии, начал его шантажировать, требуя свою долю. Новые данные опровергают эту версию. Хупер действительно узнал о сомнительных сделках Далтона и официальным порядком, правда, с нарушением принципов субординации, направил докладную записку в Лондон, о чем честно предупредил своего начальника. Далтон, поставленный перед неизбежностью скандала и возможного суда, перед смертью подготовил Хуперу, как своему временному преемнику, инструкции по руководству резидентурой и сформулировал частные просьбы, приписав, что «единственной ошибкой была Ваша честность»[184].
С 1936 года германская контрразведка начала фиксировать необычайно высокий всплеск разведывательной активности англичан, выразившийся в большом числе вскрытых и ликвидированных агентурных звеньев и отдельных агентов. Специалисты-практики от Абвера и гестапо пришли к правильному выводу о том, что в одной из соседних с Германией стран начал функционировать новый, неизвестный им ранее орган английской агентурной разведки. Они долго «блуждали в потемках», не имея ни одной серьезной зацепки, позволившей приблизиться к разгадке, пока в Дании не состоялся судебный процесс по делу некоего Вольдемара Петша, обвиненного в шпионаже в пользу Великобритании.
Для датской полиции это было не совсем обычное дело, и его необычность заключалась в том, что разработка и последующий арест велись в отношении Петша как германского агента. Датчане не хотели портить отношения с Англией, но громогласно, через прессу, заявив о разоблачении очередного шпиона, «заднего хода» уже дать делу не могли и были вынуждены организовать судебные слушания. Хотя они и проходили в закрытом режиме без участия вездесущей прессы, Абверу удалось найти доступ к материалам суда и следствия, из которых они почерпнули много полезной для себя информации о деятельности английской континентальной разведывательной службы. Эти сведения были дополнены информацией из агентурного источника в аппарате контрразведывательного подразделения датской политической полиции. Начало крупномасштабной разработке было положено. В сентябре 1938 года Протце переехал в Голландию и вместе со своей подругой и секретарем Еленой Скродзки поселился в тихом пригороде Гааги Вассенаар под именем Рихарда Паарманна.
Продолжая разработку английской агентуры в Голландии, Протце прибыл туда не с пустыми руками. В его распоряжении имелось достаточно зацепок, раскручивая которые можно было выйти на таинственную сеть английской разведки. В частности, основываясь на показаниях разоблаченного английского агента Густава Хофмана, Протце узнал некоторые подробности функционирования «нового» разведаппарата англичан. Очередным успехом стало разоблачение некоего Рихарда Ланге – единственного человека, с которым, в силу обстоятельств, был вынужден встретиться Далтон и который видел последнего в лицо[185].
Прогуливаясь однажды по городу, Протце обнаружил за собой слежку. Причины интересоваться его персоной были у нескольких разведслужб, работавших в Голландии. По прошествии некоторого времени Протце с помощью своего агента Хоогевеена, выдававшего себя за голландского полицейского, имитировал задержание филера полицией, который, оказавшись перед угрозой «ареста», рассказал, что он послан осуществлять наружное наблюдение своим начальником из английской разведки. Сменив гнев на милость, Протце предложил Фолкерту Ари Ван Каутрику (как звали филера) «дополнительный приработок», если последний будет на него работать, предоставляя информацию о заданиях, даваемых ему англичанами. Последний на столь заманчивое предложение дал свое согласие, став, таким образом, агентом-двойником, причем «честным» двойником, первое время работавшим на англичан и на немцев с одинаковым усердием. На языке профессионалов такая вербовка называется «вербовкой в лоб», и последствия таковой могут быть крайне опасными для самого вербовщика, если он допустит ошибку в определении истинных мотивов вербуемого лица. Каутрик, завербованный на английскую разведку весной 1938 года сотрудником гаагской станции Монти Чидсоном, как агент-двойник со временем полностью удовлетворил Протце и его преемников из Абвера[186].
Чтобы соблюсти определенную последовательность в изложении дальнейших событий и прояснить некоторые детали, нам еще не раз придется обращаться к некоторым, на первый взгляд второстепенным, участникам шпионской драмы, связанным либо прямо, либо опосредованно с нашим главным героем – Протце.
В данном случае речь идет о Клаасе Хоогевеене, о котором известно, что еще в годы Первой мировой войны, работая инспектором голландской полиции, он по подозрению то ли в получении взятки от германского агента, то ли в работе на саму германскую разведку был из полиции уволен с «волчьим билетом». Не имея постоянного источника дохода, Хоогевеен работал частным образом на германские фирмы, выполняя подчас достаточно сомнительные задания своих нанимателей. Но не только германские заказы служили ему источником дохода. Однажды к Хоогевеену обратился Далтон с заданием собрать информацию о действующем канале контрабанды оружия из Германии. За выполненную работу Хоогевеен получил 600 голландских гульденов – по тем временам весьма значительную сумму. Обстоятельства вербовки бывшего голландского полицейского Рихардом Протце нам не известны, но известно, что эта вербовка состоялась в начале 1936 года, то есть еще до формального увольнения последнего из Абвера. К Хоогевеену, получившему в германской разведке псевдоним «Мэннинг», мы еще вернемся[187].
Постепенно Каутрик начал тяготиться своей ролью. К тому же Протце вызывал у него все больше и больше симпатии – не в пример его ухудшающимся отношениям с капитаном Стивенсом, у которого он находился на личной связи. Это привело к тому, что Каутрик перестал быть двойником, полностью став лояльным германской разведке.
По воспоминаниям Протце, которыми он поделился с английским автором И. Колвиным уже после войны, этот период был одним из самых напряженных для германского разведчика. Информация Каутрика (работавшего на немцев под псевдонимом «Вальбах»), передаваемая им на каждой встрече, свидетельствовала о серьезных проблемах у немцев с утечкой секретной информации в английскую разведку.
«Немецкие агенты во Франции будут возвращаться в Германию через Голландию. Их имена известны английской разведке», – докладывал Каутрик. Новое сообщение: «Англичане следят за хромым, который прибудет завтра вечером экспрессом из Франции в Гаагу. Англичанам стало известно, что адмирал Канарис был в Голландии». Такие сообщения требовали немедленного реагирования и вконец истрепали нервную систему Протце. Ночами его стали мучить кошмары, всюду мерещилось предательство.
В совокупности такие факты ясно указывали на наличие английского «крота» в германской разведке. Одно из сообщений Каутрика, в силу его конкретности, позволило Протце установить, что утечка идет из германского посольства в Гааге. Для определения круга подозрительных лиц в германском посольстве Протце был вынужден обратиться за помощью к самому посланнику графу Зеху. Последний – либо по оплошности, простительной не разведчику, а дипломату, либо в желании предупредить одного из подозреваемых – поделился информацией о подозрениях Протце с советником посольства Вольфгангом Гансом Эдлер цу Путлицем, который не стал искушать судьбу и перебежал в Лондон. Он-то и был английским агентом, который доставил Протце столько неприятностей и довел его до нервного срыва[188].
Сделаем еще одно отступление от темы, чтобы очередной раз убедиться, каким неблагодарным предметом для исследования, с точки зрения установления истины, является история специальных служб и роль их отдельных представителей. До недавнего времени классической работой по истории германского шпионажа в предвоенные и военные годы на англо-американском направлении являлась книга очень информированного и профессионально подготовленного (с точки зрения знания специфики предмета) американского автора Ладислава Фараго – «Игра лисиц». Свою книгу он написал на основании огромного документального материала, содержащегося в фондах трофейной документации, находившихся на хранении в Национальном архивном управлении США.
Описывая ход большого числа разведывательных операций, проводимых германской военной разведкой в Великобритании и США, Фараго пользовался документами территориальных аппаратов Абвера в Гамбурге и Бремене, ответственных за разведывательную деятельность в этих странах. Уж казалось бы, что лучшего источника для написания истории Абвера не существует. И действительно, труд Фараго в целом не утратил своей научной значимости до сих пор. Но после рассекречивания значительной части архивов американских и английских спецслужб многие устоявшиеся взгляды и стереотипы по конкретным эпизодам англо-американского противоборства с германской разведкой исследователям приходится пересматривать, причем подчас пересматривать кардинально.
В частности, Фараго утверждает, что одним из главных виновников катастрофических провалов английской разведки на континенте в конце 1930-х – начале 1940-х годов является помощник Далтона Джон (Билл) Хупер, который якобы был завербован германской разведкой и стал ее основным источником информации о деятельности МИ-6 в Германии. Эта версия долгое время исследователями не оспаривалась, возможно, по причине высокого и, повторим, действительно заслуженного авторитета ее автора. Новые же источники, введенные в научный оборот в последнее время, хотя и не дают исчерпывающего ответа на существо вопроса о конкретных виновниках провалов, заставляют как минимум по-новому взглянуть на многие обстоятельства дела[189].
Хупер после самоубийства Далтона хотя и был признан невиновным, в сентябре 1936 года был вынужден уволиться из разведки. Испытывая финансовые трудности, он переехал в менее дорогую квартиру, рассчитал прислугу. Давая в октябре 1939 года показания английской контрразведке по делу разоблаченного советского агента Кинга, о котором речь пойдет ниже, Хупер сообщил, что в конце 1936 года, испытывая материальные трудности, он принял предложение одного из своих знакомых войти на паях в коммерческое предприятие. Этим знакомым Хупера был… сотрудник советской внешней разведки Хан Генри Кристиан Пик (Ван Лой), вошедший в ее историю как участник важнейших разведывательных операций в Европе в 1930-е годы[190].
Нам придется «отмотать пленку» назад, чтобы в дальнейшем связать не связанные, на первый взгляд, между собой эпизоды противоборства разведок и события, участниками которых были как известные, так и не известные еще нам персонажи. Кроме того, такой экскурс в другую историю позволит убедиться в правоте поговорки, что «рыбак рыбака видит издалека», подразумевая, что поле деятельности разведок в тех условиях было столь узким, что играющие на нем игроки были между собой как минимум знакомы.
Хан Пик был завербован известным уже нам по вербовке Гесслинга резидентом советской внешней разведки Игнацем Порецким (Рейсом) в 1930 году под псевдонимом «Купер». Как следует из представления начальника ИНО ОГПУ Слуцкого на награждение Пика боевым оружием в 1935 году, к этому времени он уже состоял в штате внешней разведки в должности оперативного сотрудника закордонного аппарата. Являясь по убеждениям коммунистом, по происхождению голландцем, по паспорту подданным Его Величества, Хан Пик был буквально создан для работы в советской нелегальной разведке. Эти объективные условия дополнялись, как отмечал его оперативный руководитель Дмитрий Быстролетов, «любовью к разведке, романтической увлеченностью работой, сродни актерскому упоению»[191].
Для участия в вербовочной разработке шифровальщиков английского МИД Пик в 1932 году был переведен из резидентуры Порецкого в резидентуру Бориса Базарова («Кина»). После неудачи с одним из них, Раймондом Оуком («Шелли»), Пик под непосредственным руководством известного советского разведчика Д. Быстролетова завербовал другого сотрудника Департамента связи МИД Великобритании Джона Герберта Кинга («Мага»), несколько позже переданного на связь резиденту ИНО в Лондоне Теодору Малли[192].
Проблемы у Пика начались 31 января 1936 года, когда во время вечеринки по случаю его новоселья состоялся весьма неприятный диалог с одним из гостей… Биллом Хупером. С глазу на глаз последний заявил Пику: «Мы ваше прошлое знаем, и вы у нас под постоянным контролем. Я хочу услышать от вас лично, занимаетесь ли вы еще этим делом или нет?» Под делом Хупер подразумевал прошлую коммунистическую деятельность Пика, на что он дал вполне устроившие Хупера объяснения, сославшись на свои увлечения молодости. Он утверждал, что давно уже отошел от политики, а занимается лишь коммерцией и живописью. Когда Хупер назвал нескольких знакомых Пика в Великобритании, последнему стало ясно, что он действительно находится «под колпаком» у МИ-5. Но самым неприятным моментом диалога было то, что Хуперу, со слов партнера Пика по бизнесу Парланти, был известен адрес лондонской конспиративной квартиры, на которой проходили встречи с недавно завербованным Кингом – 34а, Бэкингем-гейт, Вестминстер[193].
О случившемся Пик экстренным порядком поставил в известность гаагского резидента ИНО Вальтера Кривицкого, который в свою очередь известил Теодора Малли о невозможности дальнейшей работы с Кингом на проваленной квартире.
Когда несколько позже Пику понадобились рекомендации серьезных людей для его участия в делах одной английской фирмы, он с такой просьбой обратился к Биллу Хуперу. В офисе последнего прошла еще одна очень примечательная встреча, из которой стало ясно, что Пик действительно долгое время находится в разработке по подозрению в коммунистической деятельности не только у МИ-5 и МИ-6, но и у голландской полиции. Советским разведчикам стало ясно, что Пик провален, правда, пока без серьезных последствий, и что путь в Англию для выполнения разведывательных заданий ему заказан.
Из сохранившихся архивных материалов личного дела Пика следует, что после этих драматических событий связь с ним со стороны советской разведки была прервана окончательно. Несколько забегая вперед, укажем, что в июне 1941 года от агента советской разведки в МИ-5 Энтони Бланта («Тони») стало известно, что Пик разрабатывался непосредственно Хупером по подозрению в коммунистической деятельности и возможной работе на советскую разведку[194].
Со слов же младшего брата Билла Хупера – Джека, задание на разработку Пика Билл получил в 1934 или 1935 году лично от шефа МИ-6 адмирала Хью Синклера, причем первичная информация о противоправной деятельности голландца относилась еще к марту 1930 года и была получена от местной политической полиции.
Нет ничего удивительного, что в таком «волшебном клубке» – образном понятии древних китайцев, отражавшем суть шпионажа, стало возможным заявление бывшего резидента ИНО Вальтера Кривицкого в 1940 году на слушаниях в английской контрразведке, что Билл Хупер был завербован Ханом Пиком на советскую разведку. Правда, со слов бывшего советского резидента следовало, что никакой серьезной информации Хупер не дал, ограничившись устаревшими служебными документами. Кривицкий не строил особых иллюзий о «ценности» Хупера как агента. Он полагал, что последний работал на англичан как агент-двойник, и, очевидно, был не далек от истины.
На основе информации и личных впечатлений Пика о последних беседах с Хупером советские разведчики сделали вывод, что интерес к нему со стороны английской контрразведки вызван лишь подозрениями о его возможной работе на Коминтерн. Но, как стало известно после опубликования некогда секретных английских архивов, на самом деле интерес к Пику был обусловлен серьезными основаниями подозревать его в работе на советскую разведку.
Когда в 1939 году был разоблачен Кинг, английская контрразведка подняла все материалы по делу и обратилась за соответствующими разъяснениями к лицам, имевшим к нему отношение в прошлом. Из них следовало, что Хупер направил в Лондон несколько сообщений, в которых наиболее важная информация исходила от партнера Пика по бизнесу Конрада Парланти. В частности, там имелось упоминание о том, что ему, со слов жены Пика Берни ван Лир, было известно об использовании вышеупомянутой квартиры в Лондоне для тайных встреч с неназванным сотрудником МИД Великобритании[195].
Другим не менее важным источником сведений о работе на советскую разведку Кинга был еще один неизвестный агент МИ-6 в Голландии, который по делам бизнеса был связан с Пиком и от которого получил адрес некоей Элен Уилки, которая, как выяснилось впоследствии, была любовницей шифровальщика Кинга.
Имеется также еще одно примечательное совпадение, напрямую связанное с историей Пика и его работой на советскую разведку.
Дело в том, что еще до самоубийства Далтона Хупер, занимаясь оформлением транзитных документов на евреев, эмигрировавших из Германии, по роду этой деятельности был связан с неким Симоном де Врие, который был первым мужем жены Пика Берни ван Лир. Имеются также некоторые непрямые указания на то, что Хупер в то время был с ней знаком[196].
После развода ван Лир с де Врие последний, через нанятого частного детектива, начал собирать на Пика компрматериал, который грозил обнародовать. Насколько такие угрозы были серьезны и каков был характер собранных детективом сведений, точно не известно[197].
Но ключевую информацию о сотрудничестве последнего с советской разведкой предоставил англичанам сбежавший в США Вальтер Кривицкий, после чего последовал арест Кинга и суд. В свое время, в силу сложившихся обстоятельств, затруднявших регулярное получение разведывательных материалов от Кинга, рассматривалась возможность принятия Кривицким англичанина на связь. Для изучения такой возможности в декабре 1935 года и была проведена одна единственная встреча Малли, Кинга и Кривицкого[198].
За шпионаж в пользу Советского Союза он 18 октября 1939 года был приговорен к десяти годам заключения. Освободился из тюрьмы Хилл на острове Уайт совершенно больным в июне 1946 года, и его дальнейшая судьба неизвестна.
Когда агент советской разведки в МИ-5 Энтони Блант получил архивное дело Кинга и материалы проверки Пика, он был удивлен нерасторопностью английской контрразведки. Еще до показаний Кривицкого в ее распоряжении имелись серьезные зацепки, которые вполне могли привести к разоблачению не только Пика и Кинга, но и лондонского резидента ИНО Теодора Малли («Хардта»). Как оказалось, МИ-6 просто не поставила в известность своих коллег-конкурентов из МИ-5 об имеющейся информации на Пика и Малли[199].
В то время как уволенный из разведки Хупер занимался торговлей авиационными запчастями и патентами, по наводке то ли Каутрика, то ли Хоогевеена Протце разыскал его, обоснованно полагая, что для Абвера он представляет особый интерес. Фараго считает, что Протце сам вышел на Хупера и после ряда содержательных бесед завербовал его. Хотя Хупер уже около трех лет не работал на английскую разведку, многие известные ему тайны по-прежнему оставались весьма актуальными[200].
Но, как следует из рассекреченных английских документов, «вербовку» Хупера провел не Протце, а Герман Гискес, в 1937 году зачисленный в штат реферата 3F (внешняя контрразведка) Абверштелле «Гамбург».
На первой же встрече Хупер предложил следующий вариант сотрудничества. Он-де готов за ежемесячное вознаграждение в 500 гульденов войти в контакт с агентом советской разведки Пиком, а через него с секретаршей главного советника МИД Великобритании Роберта Венситтарта, о которой было известно, что она якобы была дружна с Пиком. Хупер предложил Гискесу восстановить в интересах Абвера с Пиком контакт от имени НКВД и завербовать секретаршу «под флагом» СССР. Ему якобы было известно о ее прошлых контактах с советской разведкой. На очередной встрече в конце мая 1939 года такой вариант «сотрудничества» Гискес отверг и под предлогом отсутствия у Хупера интересующей Абвер информации предложил прервать дальнейшие отношения. К этой попытке использовать Пика в разведывательной комбинации мы еще вернемся[201].
Дальше следует еще одно противоречие в показаниях ключевых свидетелей тех событий. После войны на допросах в английской контрразведке Гискес утверждал, что именно тогда Хупер, чтобы не потерять контакт с Абвером и, соответственно, источник дохода, впервые назвал имя ценного английского агента в Германии «доктора Крюгера». Эта версия и была озвучена Л. Фараго в его книге, правда, с указанием на Протце как на руководителя Хупера от Абвера. Но, как следует из документов английской контрразведки, главным виновником провала Крюгера был не Хупер, а Каутрик. Но об этом чуть позже.
Тем временем следующим этапом операции по разработке резидентуры МИ-6 в Гааге стало упоминаемое выше создание стационарного поста наружного наблюдения, расположенного на барже напротив входа в консульский отдел английского дипломатического представительства. Протце и его ближайший помощник по реферату 3F капитан Фельдман, взяв в аренду речную баржу и смонтировав на ней фото– и киноаппаратуру, начали фотографировать всех посетителей отдела. Через некоторое время, при помощи Каутрика, почти весь штатный состав английской «станции» был идентифицирован немцами. Кроме того, стали известны и некоторые агенты, «завязанные» на эту разведывательную точку. Позднее, по воспоминаниям Оскара Райле и Германа Гискеса, в Абвере был даже смонтирован учебный фильм, который с соответствующими комментариями демонстрировался принимаемым на службу сотрудникам.
Английская разведка начала нести невосполнимые потери в Германии. Большинство направляемых туда агентов были либо арестованы, либо перевербованы. В руководстве гаагской точки, выпустив ситуацию из-под контроля, были вынуждены резко ограничить свою информационную и вербовочную деятельность. Многие потенциально ценные связи в Германии были заморожены, перспективные вербовки так и не были доведены до конца. В результате ее деятельность была почти полностью парализована.
По версии Фараго, Хупер, якобы исчерпавший свой информационный багаж, попробовал было заняться вольными импровизациями, но Протце так на него «надавил», что он был вынужден рассказать о самом ценном источнике гаагской точки в Германии. Он якобы назвал его имя – доктор Отто Крюгер. Когда Протце услышал эту фамилию, он, несмотря на все свое хладнокровие и цинизм, был потрясен. Он этого человека знал лично по совместной службе в военно-морском флоте, ценил и уважал его опыт и знания как разработчика нового оборудования для нужд ВМФ. Оказалось, что Крюгер был завербован английской разведкой еще в далеком 1919 году. На ее деньги он сначала открыл патентное бюро, а через некоторое время – производственно-коммерческую фирму, занимавшуюся материальным обеспечением флота. Для Крюгера, имевшего огромное число личных и деловых связей среди офицеров, политиков и предпринимателей, поистине не было секретов в сфере строительства нового флота Германии[202].
Теперь дело было «за малым» – отследить связь Крюгера с его руководителем из английской разведки и взять их с поличным. Легко сказать, да трудно сделать. Взятый в плотную разработку в Гамбурге, где он проживал, «обложенный» со всех сторон прослушкой, наружным и агентурным наблюдением, Крюгер не давал ни малейшего шанса Абверу и гестапо найти возможность получения улик его разведывательной деятельности. Он вел ничем не примечательный образ жизни: алкоголем не злоупотреблял, в азартные игры не играл, за женщинами не волочился. Единственным подозрительным моментом были его частые поездки в Голландию, где, правда, у него имелись коммерческие интересы.
Протце якобы решил проконтролировать такую поездку с использованием всех возможных оперативных средств. Бригада наружного наблюдения, срочно переброшенная в Гаагу, начала методично фиксировать и изучать связи Крюгера, пытаясь (сопоставляя их с банком данных на лиц, подозреваемых в работе на англичан) найти нужного руководителя. Все было тщетно. Крюгер в этот приезд в Гаагу ни разу не «подставился». Только два подозрительных момента в его поведении было зафиксировано немцами: активная работа на пишущей машинке в гостиничном номере и визит в один респектабельный особняк в пригороде. У Протце совсем было опустились руки, когда он изучал материалы о поездке Крюгера, пока он на очередной встрече не спросил своего агента Каутрика: не известен ли тому некий Аугуст де Фремери, являвшийся владельцем особняка, где останавливался Крюгер. Конечно, известен, ответил тот, это и есть настоящая фамилия капитана Хендрикса – заместителя начальника станции. Последняя часть пазла встала на свое место. Протце окончательно убедился в правомерности своих подозрений. Повторим, что это была версия Фараго[203].
По версии же Каутрика, изложенной им после войны в показаниях английской контрразведке, однажды, то ли в 1938, то ли в 1939 году, он принимал участие в мероприятиях по обеспечению безопасности встречи сотрудников английской разведки с ценным германским источником, проводимой в одном из отелей Утрехта. Тогда он не знал имени этого немца. На одной из встреч с Протце он якобы и сообщил об этом английском агенте. Последний, пообещав дополнительный «бонус» в виде премиальных, дал Каутрику задание установить имя неизвестного, которое и было несколько позже выполнено. Крюгера якобы просто арестовали на границе во время очередной поездки в Голландию[204].
В 1948 году Гискес утверждал, что только благодаря информации Хупера Крюгер был разоблачен как британский агент. Возможно, в этом случае мы имеем дело лишь со стремлением основных участников тех событий утвердить себя в качестве главных «разоблачителей» Крюгера и не делиться славой с бывшими сослуживцами.
К косвенным подтверждениям версии Гискеса относятся и сведения двух бывших сотрудников Абвера, допрошенных после войны. По словам ответственного сотрудника Абверштелле «Мюнстер» Рихарда Геркена, он, работавший в марте 1940 года начальником криминальной полиции г. Оснабрюке, лично принимал участие в аресте Германа Крюгера (по Фараго – Отто Крюгер). Сведения о его сотрудничестве с англичанами якобы были получены из местного Абверштелле.
Дочь бывшего сотрудника Абвера Матиаса Янсена, также работавшая в германской разведке, на допросе сообщила, что разоблачение Крюгера было следствием успешной работы аппарата Абвера в Мюнстере[205].
А тем временем процесс окончательной ликвидации двух независимых друг от друга агентурных сетей МИ-6 в Германии вступил в свою решающую стадию. После объявления Великобританией 3 сентября 1939 года войны Германии организация «Z» и ее руководитель Бест, лишившись линий связи с Германией и своим лондонским Центром, были включены в состав станции Стивенса. Агенту Протце Каутрику в этих условиях за какие-то пару недель стали известны многие секреты «разведывательной кухни» Беста, которые позволили Абверу ликвидировать замыкавшиеся на «Z» агентурные группы в Германии.
По версии Фараго, Хупер с началом войны, испытывая угрызения совести, «покаялся» в своем предательстве перед Бестом, однако ни слова не сказав о своей роли в разоблачении немцами Крюгера. Его сотрудничество с Абвером якобы сошло ему с рук. Он снова включился в работу по восстановлению сильно разрушенного «хозяйства». Правда, последствия понесенных англичанами поражений были настолько серьезными, что говорить приходилось, скорее, уже не о восстановлении, а о ликвидации разведывательных организаций и создании новых, не затронутых провалами агентурных структур.
Примерно в это же время в активную стадию развития перешла операция СИС по установлению контактов с влиятельной группой заговорщиков в Германии, результат которой в конце концов привел к окончательному разгрому остатков английского разведывательного аппарата в Рейхе. Речь идет о событиях, напрямую предшествующих печально известному для МИ-6 «инциденту в Венло», когда два английских резидента, Стивенс и Бест, были захвачены немцами. Рихард Протце и в этой операции сыграл если не главную, то все же весьма ответственную роль.
Хупер, вернувшись в английскую разведку, предложил провести акцию по физическому захвату Гискеса, с которым он продолжал контактировать. Это очень важное обстоятельство позволяет нам вслед за Клуйтерсом утвердиться во мнении, что его «работа на Абвер» была обусловлена исполнением функций агента-двойника, работавшего на МИ-6. Если бы акция не была сорвана усилиями Протце и Каутрика, то вполне возможно англичане, захватив Гискеса, отыгрались бы за позорный для них «инцидент в Венло»[206]. И если бы Хупер «честно» работал на Абвер, он никогда бы в интересах собственной безопасности не принял участия в операции по захвату Гискеса. Напомним, что последний, после истории с Крюгером, был полностью уверен в лояльности своего «агента» Хупера.
С другой стороны, Хупер, планируя акцию по захвату Гискеса, если признать, что он «честно» работал на Абвер, мог просто устранить последнего как свидетеля своего предательства. Гискесу, со слов Протце, якобы было известно, что Хупер, вызывая его на встречу, планировал его убить.
В изложении Фараго этот эпизод «расцвечен» таким образом, что только в самый последний момент Гискес, получив предупреждение Протце о «предательстве» Хупера, отменил встречу со своим «агентом» на полпути[207].
Клуйтерс в оправдание Хупера приводит несколько примеров. Во-первых, на встрече с Гискесом он назвал покойного уже Далтона как действующего сотрудника английской разведки. И действительно, этот факт нашел отражение в подготовленной РСХА так называемой розыскной книге по Англии для оккупационных властей. В эту книгу, отпечатанную перед предполагаемой высадкой Вермахта в Великобританию в 1940 году, были занесены персональные данные на лиц, подлежащих немедленному задержанию в случае их обнаружения на островах. Там значится некий Хью Далтон, правда, как администратор Лондонского университета[208].
Во-вторых, Хупер мог действительно назвать Крюгера как английского агента, но, зная о его судьбе, сделал это уже после его ареста.
В-третьих, дальнейшая работа Хупера в годы Второй мировой войны в английских спецслужбах может свидетельствовать, что он после всех вышеизложенных событий успешно прошел, условно говоря, «фильтрацию», предусматривавшую детальное выяснение всех эпизодов его предвоенной деятельности на посту заместителя начальника станции МИ-6 в Гааге. Если бы у руководства английской разведки были хоть малейшие сомнения в «верности» Хупера, оно никогда бы не доверило ему ответственную работу во время войны.
Но, повторим, что конечную точку в истории противоборства Протце с англичанами ставить еще рано. И нас почти наверняка ожидают новые «скелеты в шкафах», хранящиеся в еще не исследованных и не опубликованных архивах.
Но другая загадка, очевидно, навсегда останется неразгаданной для исследователей. Речь идет о возможном участии Рихарда Протце в судьбе советского разведчика Хана Пика. Мы помним, что Хупер во время своих «заигрываний» с Абвером назвал Гискесу имя Пика как агента советской разведки и даже предложил использовать его в интересах Абвера. С позиций сегодняшнего дня нам трудно судить о мотивах отказа последнего от использования Пика в перспективной, на первый взгляд, оперативной комбинации. Но тот факт, что германская разведка не проявила к ней интереса, может косвенно свидетельствовать о возможном участии Протце в судьбе советского агента.
В истории взаимоотношений Хупера и Пика имелся эпизод их кратковременной совместной работы в одном из коммерческих предприятий (после ухода Хупера из МИ-6). Именно тогда агент Протце Хоогевеен («Мэннинг»), знавший Хупера как английского разведчика, и обратился к нему и Пику с деловым предложением о покупке патента на какое-то изобретение. То есть, со слов Хоогевеена, Протце о существовании Пика было почти наверняка известно. И было бы совсем странно, если бы Гискес не доложил Протце как руководителю всех контрразведывательных операций Абвера в Голландии о соответствующем предложении Хупера.
Из английских источников также известно, что Пик после оккупации Голландии был арестован гестапо, но его арест был вызван не его деятельностью в пользу советской разведки, а всего лишь коммунистическим прошлым, сведения о котором были почерпнуты немцами из архивов голландской политической полиции. Содержавшийся в годы войны в немецком концлагере, Пик после ее окончания продолжал жить в Голландии, постоянно находясь у голландцев и англичан под подозрением сначала как коммунист, а позже как советский разведчик[209].
Это обстоятельство имеет важное значение с точки зрения ответа на вопрос: почему гестапо арестовало Пика не как советского разведчика, а как участника коммунистического движения в далеких 1920-х годах[210]. Наиболее убедительной на этот счет версией является то, что Гискес, либо сам, либо по «настоятельной рекомендации» Протце, не принял мер к реализации столь важной для германской разведки информации.
Это может быть вполне объяснено какими-то оперативными соображениями Абвера, не последнюю роль в выработке которых в силу занимаемого положения играл Протце, несмотря на свой «уход» из разведки. Но это может быть оправданным до 22 июня 1941 года. После же этой даты, когда с началом нападения Германии на СССР все органы германской контрразведки, и по линии гестапо, и по линии Абвера, были заняты вскрытием советских агентурных сетей в рамках операции «Красная капелла», логичных и связных объяснений «делу Пика» нет.
Ответ на вопрос, почему германская контрразведка, имея такую важную наводку на Пика, не придала ей значения, лежит в области взаимоотношений Гискеса, Хупера и Протце. Насколько была важной роль последнего в этом деле, мы можем только догадываться. Выводы по этому эпизоду делать преждевременно, но сразу же вспоминается участие Протце в судьбе другого агента советской разведки – Романа Бирка.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.