Калифорнийская эпопея

Калифорнийская эпопея

Итак, «Юнона» взяла курс к берегам испанской Калифорнии. Рядом с Хвостовым на палубе и неразлучный Давыдов. Вместе они и делили между собой капитанские вахты.

Еще в 19 веке историк флота А. Соколов совершенно случайно нашел удивительное стихотворение Гаврилы Давыдова, наскоро начертанное им на странице с объявлением о продаже английских книг. Стихотворение это удивительное! Посвящено он, разумеется, Хвостову, вернее, их отчаянных плаванию на «Юноне» в Калифорнию. В небольшом стихотворении есть все и русская удаль, и морской профессионализм, и искрометный флотский юмор!

Хвостов во океанах,

Как будто тройками,

На ухарских Иванах,

Нас на «Юноне» мчит,

Чрез горы водяные,

Туманы, мглы густые,

Грот, фок в корню имея,

В пристяжке лисель не жалея.

Дерет – и пыль столбом летит,

Фок-мачту ломит, та трещит,

Грот-стеньга отказалась,

«Юнона» рассмеялась,

Другую с ростеров тащит.

И ночью ль, днем у ведьмы одне шутки,

Хвостов съякшался с ней,

Морочит всех людей,

Поставит в срок, кричит

Нам стеньги, мачты – дудки!

Смотри, Хвостов, «Юнонины» бока,

Чтоб не дали нам всем

За смелость тумака!

В конце марта 1806 года «Юнона» достигла залива Сан-Франциско. Сойдя на берег, Рязанов в сопровождении Хвостова и Давыдова отправился с визитом к местному испанскому коменданту дону Аргуэльо.

– Желаю встретиться с губернатором Калифорнии! – заявил он без обиняков. – Говорить же хочу с ним о взаимовыгодной торговле между российской и испанской коронами!

Внезапное появление в столь отдаленном крае важного русского вельможи вызвало у испанцев настоящий шок. Просьбу Рязанова незамедлительно передали в столицу Калифорнии Монтерей. Мгновенно пришел и ответ: губернатор готов прибыть на встречу с камергером российского императора.

«Местные испанские власти, с недоверием встретившие непрошеных пришельцев с севера, – пишет американский писатель русского происхождения В. Петров – очень быстро, однако, переменили свое мнение о них, потеплели, подружились, и все это в основном благодаря дипломатическим способностям, хорошим манерам и такту Резанова».

Калифорния – край благодатный. После аляскинских и сибирских холодов отдыхать здесь было одно удовольствие. Комендант дон Аргуэльо, как гостеприимный хозяин, развлекал гостей зваными ужинами и домашними балами. Здесь и состоялось знаменитая встреча шестнадцатилетней дочери коменданта Консепсии с сорокатрехлетним российским камергером. Каково было отношение к юной испанской красавице Хвостова с Давыдовым, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Ни тот, ни другой не оставили на сей счет ни единой строки в своих записках. Вполне может быть, что девушка могла понравиться романтичному и влюбчивому Давыдову, но куда было отставному мичману до столь многоопытного и прожженного сердцееда, как Рязанов!

Тем временем из Монтерея прибыл губернатор. Ранг полномочного посла российского императора и чин камергера был столь велик, что кроме губернатора никто не имел права вести переговоры со столь значимой фигурой, как Резанов. Испанцы были поражены уровнем уважения к ним со стороны России. Начались долгие и трудные переговоры. Рязанов добивался не столько закупки продовольствия для Аляски, сколько установления долгосрочных торговых отношений между русской и испанской колониями. Испанцы с ответом тянули. Дело в том, что им (как и Российско-Американской кампании) было категорически запрещено торговать с кем бы то ни было, кроме собственной метрополии. Вот тут-то на помощь Рязанову и пришла Консепсия – Кончита.

Предоставим слово одному из первых историков русской Америки П. Тихменеву: «Рязанов, заметив в Консепсии независимость и честолюбие, старался внушить этой девице мысль об увлекательной жизни в столице России, роскоши императорского двора и прочем. Он довел ее до того, что желание сделаться женою русского камергера стало вскоре любимой ее мечтою. Первый намек со стороны Рязанова о том, что от нее зависит осуществление ее видов, был достаточен для того, чтобы заставить ее действовать согласно его желаниям».

Как было дело на самом деле, мы, наверное, уже никогда в точности не узнаем. Была ли это великая взаимная любовь, о которой столь вдохновенно писал поэт, или же это была всего-навсего красивая легенда? Да так ли уж это сегодня и важно!

Честно говоря в искренности чувств Резанова к Кончите у меня есть определенные сомнения. Дело в том, что буквально три месяца спустя в одном из своих писем из Сибири, Резанов не без бахвальства пишет, что держит у себя двенадцатилетнюю наложницу-аборигенку. На влюбленного романтика это не очень похоже.

Так или иначе, но Рязанов сделал Консепсии предложение. Узнав об этом, родители калифорнийской красавицы пришли в ужас. Ревностные католики, они и представить себе не могли, что их дочь-католичка выйдет замуж за православного-схизматика. Но что не сделаешь ради любимой дочери! И комендант дон Аргуэльо после долгих сомнений все же дал свое согласие на брак. Тогда же в Рим ушло письмо, где Аргуэльо просил благословление папы на этот брак.

Помолвка состоялась в местном католическом храме. Резанов поклялся невесте, что непременно добьется в Петербурге разрешения на брак и вернется к ней…

Согласна ли она подождать ещё два года?

В ответ Кончитта рассмеялась:

– О!.. Да хоть и двадцать раз по два года! Хоть всю жизнь!

С этого момента комендант уже сам всюду отстаивал интересы россиян и своего будущего зятя. В итоге всех интриг просимые для Аляски грузы были, в конце концов, доставлены в порт и погружены на «Юнону». Судно без промедления взяли курс на Аляску. Можно только предполагать, о чем думал Рязанов, навсегда прощаясь со своей невестой…

И снова впереди океан. Сидя в каюте, Резанов писал совету директоров РАК в Петербург: «Мало-помалу можем пробираться далее к югу, к порту Сан-Франциско. В течение десяти лет до ой степени можно усилиться, что и Калифорнийский берег всегда иметь в таком виду, чтоб при малейшем сечении обстоятельств можно его было б включить в число российских принадлежностей. Гишпанцы весьма слабы в краю сем». Пройдет совсем немного времени и на калифорнийском берегу действительно возникнет русское поселение – форт Росс – самая крайняя южная точка русского продвижения в Америке. Но сам Рязанов до этих дней уже не доживет…

До отказа груженая продовольствием «Юнона» (4600 пудов пшеницы, муки, ячменя, гороха, бобов, соли и сушеного мяса) возвратилась на Ситху в первых числах июня 1806 года.

В Ново-Архангельске приход «Юноны» встретили ликованием. За время отсутствия судна болезни и голод унес жизни 17 промышленников и нескольких десятков индейцев.

Рязанова промышленники встретили гимном Аляски, сочиненным Барановым:

Честию, славой сюда завлеченны,

Дружбою братской здесь соединенны,

Станем создавати, дальше занимати,

Русским полезен Америки край.

Здесь хоть дика кажется природа,

Кровожадна привычка народа,

Но выгоды важны, Отечеству нужны —

Сносными делают скуку и труд.

Привезенные из Калифорнии продукты продавали по самой низкой цене: четверть хлеба по 3, бобы и горох по 4, масло по 8, сало говяжье по 6 рублей ассигнациями за пуд, в то время как четверть хлеба (7 пудов 10 фунтов) до прихода «Юноны» стоила 34–35 рублей, а крупа – до 60 рублей.

Угроза голода для Аляски миновала.

К этому времени мастера Попов и Корюкин уже закончили постройкой 40-тонный одномачтовый тендер. Капитаном его стал только что вышедший в лейтенанты Гаврила Давыдов.

Пока «Юнона» ходила в Калифорнию, на Аляску обрушилась еще целая череда несчастий. Сильнейший шторм разбил шедший из Кадьяка бриг «Елисавета», тогда же погибло множество находившихся в океане промысловиков, а в довершение ко всему индейцы-колоши целиком вырезали Якутанское поселение. Поэтому едва «Юнона» бросила якорь на рейде Ситхи, как Хвостов и Давыдов оказались в центре скандала, когда местные начальники стали обвинять друг друга во всех случившихся бедах. Предоставим слово современнику этих событий: «Часто возникающие ссоры Хвостова и Давыдова, иногда ссоры их с Барановым и его помощником Кусковым, наконец, ссоры Хвостова с самим Рязановым, продолжительны и жарки… Рязанов впоследствии рассказывал, что Хвостов приколотил Кускова и угрожал стрелять ядрами по селению Российско-Американской кампании в Ситхе, в котором находился Баранов; Хвостов обвинял Рязанова в коварстве и дерзостях. Добрый Давыдов, забывая личные неприятности, вызывался „на коленях“ просить примирения. Непрестанная деятельность, труды и огорчения в этой отдаленной и дикой стране, сильно потрясали пылкого Рязанова, уже расстроенного неудачею его посольства в Японию и неприятностями первого кругосветного плавания; он начал ослабевать…»

Теперь камергеру было уже не до Калифорнии и затеянной еще ранее того экспедиции на Курилы. Однако Хвостов то и дело напоминал ему о Курильском походе:

– Льщусь будущими подвигами и не желаю ждать более! Нам ли, россиянам, пасовать перед трудностями! – говорил он камергеру.

тот, уже больной, слабо отмахивался:

– Я в сем предприятии уже не участник, но ты, Коленька, поступай, как знаешь. Хотя японцев выдворить и наших пределов все же следует непременно!

Резанов же, тем временем, засобирался в Петербург. Делать в этих краях ему, собственно говоря, более уже было нечего. С Японией дипломатических отношений ему установить не удалось, Аляску он проинспектировал и продовольствием обеспечил.

Покидая Аляску, Рязанов оставил секретное предписание Баранову. В нем, в частности, говорилось: «Недостаток хлебных припасов подвергает людей болезням, голоду и самой смерти. Охотск не в силах снабдить Америку нужным количеством хлеба, следовательно, необходимость влечет к обширной торговле, которая из разных мест доставит источники. Произведенный мною опыт торговли в Калифорнии и согласие тамошних жителей поставили уже на вид надежные и неисчерпаемые источники, которые по возвращении моем постараюсь я представлением правительству выгод от торга сего привесть в действительное исполнение. Второй опыт, ныне мною к японским берегам предпринимаемый, ежели Бог благословит, принудит, может быть, к торговле державу сию, и тогда одно пшено, коим Япония изобилует, составит безбедное уже здешнему краю прокормление».

Был конец июля, когда маленькая эскадра русских судов покинула берега Аляски. Впереди барахталась в волнах «Юнона» (флагманская). Следом, то появлялся, то исчезал в разводьях пенных валов маленький «Авось». На полпути к Сахалину суда разошлись. Давыдов, теперь уже в одиночестве, продолжил путь к сахалинской бухте Анива. «Юнона» же повернула на Охотск, чтобы доставить туда больного камергера.

Теперь Рязанов опять вернулся к мысли отомстить японцам за срыв переговоров.

План Резанова был предельно прост – усиление России на границе с Японией, чтобы микадо и его ближайшие советники осознали необходимость установления дипломатических, в том числе и торговых, отношений с Россией. Для этого Резанов предполагал создать русскую колонию на Сахалине. Колонию с крепостями, вооруженными артиллерией, прямо напротив Матсмая – Хоккайдо. Кроме того, с помощью компанейских судов Резанов хотел парализовать торговую связь между островами, захватив в плен неповоротливые купеческие суденышки японцев, не способных отдаляться от берегов более чем на 3–4 мили. Все это должно было, по мнению камергера, вызвать ропот в народе и заставить согласиться самых упорных из министров на союз с Россией.

В замыслах камергера был известный резон. Именно в это время японцы, пользуясь отсутствием у России на Дальнем Востоке военной силы, начали наглое завоевание принадлежащих ей Сахалина и Курильских островов. Основывая в укромных бухтах одну факторию за другой, они неуклонно продвигались все дальше на север.

Пригласив в один из дней к себе в каюту Хвостова и Давыдова, Резанов был с ними особенно приветлив:

– Господа! Я знаю вас, как людей решительных и предприимчивых. Плавая же с вами, я убедился и в том, что превыше всего прочего вы ставите общую пользу. А потому решил я на будущий год произвесть решительную экспедицию, которая положит процветание этому краю. Готовы ли вы пожертвовать собою, если это потребуется, ради пользы Отечества?

Мало что поняв из туманного рязановского монолога, друзья, тем не менее, не моргнув глазом, ответили:

– Готовы!

Потом, правда, более острожный Давыдов все же поинтересовался:

– А в чем, собственно говоря, суть дела вами затеваемого?

– Об этом узнаете в свое время, но не сейчас! – заговорщицки взмахнул своими многочисленными перстнями Рязанов.

Спустя некоторое время камергер вновь призвал к себе лейтенанта с мичманом. Заговорщески прикрыв дверь, он усадил их подле себя и вполголоса начал разговор:

– Вам надлежит в самое ближайшее время осмотреть шестнадцатый и восемнадцатый острова гряды Курильской. На первом, как известно, имеется вполне приличная гавань, а на втором поселение американском кампании. Далее направитесь к острову Сахалину, чей берег недавно японцами вероломно захвачен. Там освободите о злодеев местных жителей айнов. Одарите айнов одарите вещами и медалями, а на берегах сахалинских установите знаки границ державы Российской!

– Дело ясное! – кивнул камергеру Хвостов. – Мы флага русского не опозорим! Все исполним, как должно в точности!

Справедливости ради, следует отметить, что еще во время своего шестимесячного «сидения» в Нагасаки, Резанов не постеснялся напомнить личному представителю микадо, что «на север от Матсмая (Хоккайдо) все земли и воды принадлежат российскому императору и чтобы японцы не распространяли далее своих владений». Но сыны божественной Аматерасу были себе на уме. Доходили до Резанова слухи, что на Сахалине в заливе Анива они учредили свою факторию, а на остров Итуруп они переправили воинский гарнизон и срубили там все русские православные кресты…

В написанной Резановым инструкции говорилось: «Войти в губу Анива и, буде найдете японские суда, истребить их, людей, годных в работу и здоровых, взять с собою, а неспособных отобрать, позволить им отправиться на северную оконечность Матмая (Хоккайдо). В числе пленных стараться брать мастеровых и ремесленников. Что найдете в магазинах, как то: пшено, соль, товары и рыбу, взять все с собою; буде же которыя будут ею наполненными и одаль строения, таковых сжечь… Обязать на судне вашем всех подписать, чтобы никто не разглашал о намерении экспедиции сей и чтоб исполнение ея в совершенной тайне было…»

Едва ошвартовались в охотской гавани, как Рязанов вручил Хвостову еще одну инструкцию, написанную столь витиевато и двусмысленно, что понять ее суть было просто невозможно: «…Оказавшийся перелом в фок мачте, противные ветра плаванию вашему препятствовавшие и самое позднее осеннее время обязывают вас теперь поспешить в Америку. Время, назначенное к соединению вашему с тендером в губе „Анива“ пропущено. Желаемых успехов, по окончании уже там рыбной ловли, ныне быть не может, и притом, сообразуясь со всеми обстоятельствами, нахожу лучше всего прежде предписанное оставя, следовать вам в Америку к подкреплении людьми порта Новоархангельска. Тендер „Авось“ по предписанию и без того возвратиться должен. Но ежели ветры без потери времени допустят вас зайти еще в губу Анива, то старайтесь обласкать сахалинцев подарками и медалями и взглянете, в каком состоянии водворение на нем японцев находится. Довольно исполнение сего сделает вам чести, а более всего возвращение ваше в Америку, существенную пользу приносящее, должно быть главным и первым предметом вашего усердия. И так, подобным наставлением снабдите вы и тендер, буде с ним встретитесь. Впрочем, в плавании вашем могущие быть непредвиденные обстоятельства соглашать вы будете с пользами компании искусство ваше и опытность, конечно, извлекут лучшее к достижению исполнением сего предписания. Я с моей стороны крайне жалею, что здешний порт не способен к перемене вам мачты и что стечение обстоятельств обязало меня к перемене плана».

– Как может сугубо сухопутный человек судить о безнадежности мачты? Я докажу, что и без мачты могу все выполнить! – обиделся Хвостов, прочитав новую инструкцию. – И как поступать с японцами?

Специально ли составил Рязанов так инструкцию или по недомыслию, так и осталось тайной. На словах же он требовал от Хвостова и Давыдова атаковать японские поселения на Сахалине и Курилах. Друзья таким приказом были несколько ошарашены.

Из дневника Хвостова: «Пойдем, – говорил он (Резанов – В. Ш.), – пощипать этих дураков (японцев – В. Ш.), в отмщение за худой прием нашего посла в Японии. Вы верно захохочите, да нельзя и не смеяться, что два маленькие суденка с пятьюдесятью человеками, идут наказывать такой народ, которого боятся пошевелить как муравейную кучу? Но это все не удивительно. Вы спросите, каким образом (Николай Петрович), получивши ключ (знак камергера – В. Ш.), ленту, все почести, век живши в Петербурге, сидевши за пером, вдруг пожелал обнажить шпагу, и где еще, на море! Сделался из юрисконсульта морским адмиралом! Вот прямо удивительная вещь! Но будьте уверены, все кончится хорошо…»

Историк пишет: «Призвав Хвостова и Давыдова на „великий подвиг“, „великое дело“, Резанов дал инструкции побывать на Курильских островах, открытых русскими еще раньше, а затем идти к острову Сахалин, пока действуют японские законы Токуганы, запрещающие японцам поселяться за пределами Японии. Названные земли к тому времени уже были открыты россиянами.»

Когда же Хвостов с Давыдовым на следующий день пришли в дом, где остановился камергер, за разъяснениями, то оказалось, что Рязанова в Охотске уже нет. Ночью, тайком от всех, камергер попросту… сбежал. Почему, «заварив всю кашу» с японской экспедицией, Рязанов перед самым ее проведением так сильно перетрусил, навсегда осталось тайной. Об этой тайне, по-видимому, что-то знал тогдашний начальник Охотского порта Бухарин, но пока помалкивал. Его время еще не пришло…

Отныне вся тяжесть ответственности за проведение карательного рейда была возложена на лейтенанта Хвостова. А он, как известно, отступать не привык!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.