Скандинавский трамплин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Скандинавский трамплин

Трудности, с которыми венгерская тайная дипломатия встретилась в Португалии, вынуждали ее форсировать свою деятельность в других странах, в частности в Швеции.

Поверенный в делах СССР в Швеции B.C. Семенов в письме от 3 марта 1943 г. докладывал руководству Наркоминдела[8] о настойчивых попытках венгерских представителей в Стокгольме установить секретные связи с союзниками. «Особенной активностью в этой деятельности, — писал советский дипломат, — выделяется венгерский журналист Геллерт[9]. Ему удалось войти в контакт с английским пресс-атташе Теннаном. Через известного шведского адвоката Брантинга Геллерт пытался выяснить отношение полпреда Советского Союза в Швеции A.M. Коллонтай к Венгрии». B.C. Семенов отмечал, что связанный с венгерской миссией в Стокгольме корреспондент английской газеты «Дейли экспресс» венгерский подданный Эдмонд Дёмётр доверительно сообщил корреспонденту ТАСС М. Коссому, что по договоренности с англичанами он планирует совершить поездку в Лондон, где рассчитывает встретиться с президентом Чехословакии в эмиграции Бенешем и другим известным чехословацким политическим деятелем Масариком.

Мне без особого труда удалось разыскать Михаила Коссого, с которым я был знаком по работе в ТАСС. Он вспомнил, что, работая в 1943 г. в Швеции, действительно встречался с Дёмётром. «Откровенно говоря, — сказал Михаил, улыбаясь, — я воспринимал его тогда как француза или англичанина, т.к. он был корреспондентом английской “Дейли экспресс”, к тому же его фамилию в Стокгольме все произносили почему-то на французский манер: Де Мэтр. Он, по-видимому, был венгерским разведчиком. Я допускаю, что венгры рассчитывали войти со мной в доверительные отношения, используя профессиональные контакты журналистов, поскольку им, конечно, было известно, что с июля 1940 и до конца июня 1941 г. я работал в будапештском корпункте ТАСС. Естественно, что венгру со мной нетрудно было найти общий язык.

О работе в Будапеште у меня сохранились самые приятные воспоминания. Красивый город. Полный зелени. Мне нравилось пройтись по проспекту Андраши, который по вечерам освещался зеленоватым светом газовых фонарей. Огромные платаны на площади Керенд. Величественный монумент тысячелетия Венгрии на площади Героев.

Иностранные журналисты, аккредитованные в Будапеште, — рассказывал Михаил, — регулярно встречались в уютном кафе “Хангли”. Немцы обычно занимали отдельный стол. Многие из них на лацканах пиджаков носили значок с изображением свастики. Англичане и американцы садились по одну сторону зала, а немцы и корреспонденты из союзных с Германией стран — по другую. Нам, советским, приходилось лавировать, чтобы не вставать на сторону ни тех ни других. По мере приближения войны отношения с немецкими коллегами становились все более натянутыми. Уже весной 1941 г. мы понимали, что война может вспыхнуть в любой момент. И вот в такой обстановке произошел памятный для меня разговор с немецким коллегой Вольфом, который представлял в Будапеште немецкое агентство печати Вольфа (фамилия журналиста и название агентства — совпадение). Примерно за неделю до начала войны он подошел ко мне, пожал руку и многозначительно сказал: “Мы видимся с тобой, Михаил, в последний раз. Через неделю мы уже не сможем пожать друг другу руки. Надеюсь, тебе ясно, что я хочу сказать?”

Разговор с Вольфом не выходил у меня из головы. На следующий день я рассказал о фразе, сказанной немецким корреспондентом, нашему послу. Он пригласил к себе военного атташе полковника Ляхтерова и попросил меня повторить содержание беседы с немецким коллегой. Мне стало ясно, что посол и военный атташе придают большое значение этому разговору».

Я рассказал Михаилу, что в некоторых венгерских источниках содержатся указания на то, что A.M. Коллонтай якобы положительно отнеслась к идее секретных переговоров с венграми с целью вывода Венгрии из войны. «Коллонтай была, безусловно, выдающейся личностью, — сказал Михаил, — она, как ты знаешь, сыграла важную роль в предварительных тайных переговорах союзников с финнами о перемирии, и на этой стадии, я полагаю, она могла самостоятельно принимать важные решения. Она могла вести переговоры лично, не привлекая посторонних лиц, поскольку блестяще знала несколько иностранных языков, в том числе и шведский.

К сожалению, — заключил Михаил, — сейчас можно только строить предположения, как отнеслась A.M. Коллонтай к попыткам венгров установить с ней контакт, чтобы выяснить позицию советского правительства по вопросу выхода Венгрии из войны. Александра Михайловна вскоре тяжело заболела и уже не возвращалась к работе. А без нее в посольстве никто не мог решать вопросы такой важности».