1.3. ПОДБОР, РАССТАНОВКА И ОБУЧЕНИЕ КАДРОВ
1.3. ПОДБОР, РАССТАНОВКА И ОБУЧЕНИЕ КАДРОВ
Сила спецслужб любого государства определяется рядом факторов, в том числе надежностью и профессионализмом кадров. Исследователи А.Г. Шаваев и С.В. Лекарев справедливо считают, что эффективность деятельности спецслужб также зависит от соответствия квалификации сотрудников и их морально-нравственных качеств решаемым задачам, а также от умения руководителей использовать способности своих сотрудников для выполнения обязанностей в режиме «устойчивого равновесия»{332}.
Подбор, расстановка и обучение кадров для разведки и контрразведки — это длительная и кропотливая работа, которая дает положительные результаты лишь в политически стабильных и экономически развитых странах. В периоды же социальных катаклизмов, являющихся следствием экономического и политического кризисов, кардинально изменяются условия жизнедеятельности государственно-управленческого аппарата. В динамично меняющихся общественных процессах прежняя система работы с кадрами уже не действует.
В годы Гражданской войны как большевистской России, так и белогвардейским государственным образованиям пришлось заново создавать свои органы безопасности в условиях хаоса, глубокого социального, политического и идейно-нравственного раскола. Обстановка тех лет наложила определенный отпечаток на подбор и подготовку кадров спецслужб. И если большевистское правительство во главе с В.И. Лениным «пошло своим путем», то Белое движение, как свидетельствуют архивные документы, в значительной степени воспользовалось опытом Российской империи. С этой точки зрения является целесообразным обратить внимание на систему подбора и подготовку кадров спецслужб царской России.
В начале XX века в ряде ведущих стран мира разведка превратилась в самостоятельную отрасль социальной деятельности и потребовала специальных знаний и навыков. Однако в Российской империи не существовало учебных заведений, готовящих разведчиков. Даже в Николаевской академии Генерального штаба[7] этому вопросу не придавалось серьезного значения. «По объему весь материал темы “разведывательная служба” (изучалась в рамках раздела “Ведение военных действий (операций)” дисциплины “Стратегия”. — Авт.) в части агентурной разведки был довольно ограничен, порой поверхностен, фрагментарен и давал скорее “пищу” для размышлений, нежели закладывал серьезную базу знаний по данной проблеме, — пришел к выводу историк спецслужб М. Алексеев. — Потому-то слушатели академии, как правило, без должного внимания и интереса относились к этому курсу»{333}. По свидетельству русского дипломата, военного агента во Франции и Скандинавских странах генерал-лейтенанта А.А. Игнатьева, «в академии нас с тайной разведкой даже не знакомили. Это просто не входило в программу преподавания и считалось делом “грязным”, которым должны были заниматься сыщики, переодетые жандармы и другие подобные темные личности»{334}. Как видим, представление о разведывательной деятельности у части даже наиболее образованного офицерства русской армии было ошибочным. По существу, слушатели, как следует из воспоминаний, не видели разницы между разведкой и контрразведкой, хотя оба направления были нацелены на решение общей задачи — обеспечение безопасности государства. Могло ли быть иначе, если в библиотеке академии по разведке значилось всего лишь несколько книг, большая часть из которых была переводными изданиями? Однако ни одна из них не могла служить практическим руководством для постановки и организации разведывательной работы. Предполагалось, что освоение новых обязанностей офицерами Генштаба будет осуществляться в ходе практической деятельности{335}. Отметим, что изучение иностранных языков в академии также было не обязательным{336}.
Выслужив после окончания обучения необходимый командный ценз, выпускники получали назначение на штабные должности, в том числе в разведывательные структуры и военными агентами (атташе) за границу. Перед назначением кандидаты в центральный аппарат проходили специальную проверку: органы Департамента полиции негласным путем изучали их характер, образ жизни, имущественное положение и пр.{337}.
Зачисление в штат вовсе не означало, что вся дальнейшая служба офицеров будет связана с разведкой. Как правило, через некоторое время они получали назначение на другие штабные или командные должности. С последних «генштабистов» могли направить в разведку. Эта была обычная практика перемещений по службе офицеров в царской армии.
Даже в годы Первой мировой войны военное руководство Российской империи, не считаясь с профессиональным опытом разведчиков, назначало их на другие должности. Например, будущий 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего (А.В. Колчака) и генерал-майор П.Ф. Рябиков, прослуживший четыре года в центральном аппарате разведки, столько же лет — преподавателем Николаевской военной академии, а затем более года — в добывающих разведывательных подразделениях действующей армии, был назначен командиром 199-го пехотного Кронштадтского полка. И лишь в феврале 1917 года вновь возвращен в разведку{338}.
Проанализировав работу русской разведки в годы Первой мировой войны, разведчик и военный педагог К.К. Звонарев пришел к выводу, что в военном ведомстве существовал несерьезный подход к подбору кадров для центрального аппарата, периферийных органов и военных агентур{339}.
Несколько иначе комплектовались руководящими кадрами органы военной контрразведки. 8 июня 1911 года военный министр В.А. Сухомлинов утвердил «Положение о контрразведывательных отделениях», в котором указывалось, что во главе каждого КРО должны находиться штаб- или обер-офицеры Отдельного корпуса жандармов, подготовленные «своею предыдущею службою к предстоящей им деятельности». При этом начальники контрразведывательных отделений оставались в списке офицерского состава ОКЖ и числились «в командировке»{340}.
Главное управление Генштаба предоставило право окружным генерал-квартирмейстерам самостоятельно выбирать кандидатов на должности начальников отделений, известных им «с отличной стороны». Но в действительности далеко не все армейские генералы могли компетентно судить о профессиональной квалификации сотрудников политической полиции. Жандармское же начальство рекомендовало штабам подчас далеко не самых способных своих офицеров. Это выяснилось лишь в ходе практической деятельности последних, и военное командование было вынуждено подыскивать других кандидатов. Так, к лету 1914 года сменились 7 из 11 начальников КРО{341}.
И все же, несмотря на недостатки, использование специалистов оперативно-розыскной деятельности в целом было правильным решением. Как отмечал генерал-майор Н.С. Батюшин, благодаря привлечению «опытных в политическом сыске жандармских офицеров контрразведка значительно скорее встала на ноги, чем не имевшая у себя поначалу опытных руководителей тайная разведка. К началу Великой войны мы имели кадры опытных контрразведчиков…»{342}
На дальнейшую судьбу чинов царских спецслужб решающее влияние оказали революционные события 1917 года. Пришедшее к власти Временное правительство расформировало ДП и ОКЖ, подвергнув репрессиям их сотрудников, изгнало из военной контрразведки бывших жандармов. Советская власть также избавились от ненадежных кадров прежнего режима{343}. Чины контрразведки, политической полиции и жандармерии в период социальных потрясений оказались наиболее гонимой категорией офицерского корпуса распавшейся империи. Условно их судьбы можно разделить на четыре группы: перешедшие на службу к большевикам в качестве консультантов; участники Белого движения; скрывшиеся и не принимавшие участия в борьбе; репрессированные советской властью.
Большевиками были расстреляны бывшие министры внутренних дел И.Л. Горемыкин, А.Д. Протопопов, А.Н. Хвостов и Б.В. Штюрмер, директор Департамента полиции С.П. Белецкий, вице-директор ДП М.Н. Веригин и многие другие рангом пониже.
Н. Кравец (Ника) в 1920 году опубликовал «Воспоминания жандармского офицера», где привел статистику репрессированных сотрудников Отдельного корпуса жандармов: «…из 1000 человек бывших офицеров корпуса свыше 500 человек было расстреляно большевиками еще после первого покушения на Ленина, свыше 200 с лишним — эвакуировались за границу, и я мог бы назвать их по фамилиям, часть убита в Гражданскую войну, перейдя в строй, и часть пропала без вести. Я думаю, что человек 50 и служат, хотя по фамилиям знаю лишь генерала Комиссарова. Что правда — это то, что к большевикам перешло много унтер-офицеров и филеров…»{344} Исследователь С.В. Леонов называет большую цифру — 125 «старослужащих», или 16% от общей численности центрального аппарата ВЧК (август 1918 года). Ученый пишет, что чекисты использовали старых специалистов в качестве консультантов, шифровальщиков, перлюстраторов и т.п.{345} Нахождение на службе у большевиков бывших сотрудников царских спецслужб подтверждается документом колчаковской контрразведки{346}.
После Октябрьской революции оказались перед жизненным выбором и кадровые сотрудники военной разведки. Большая часть из них не приняла советскую власть и боролась против нее на стороне Белого движения. Но немало военных разведчиков оказалось и на службе в Красной армии. Среди них — генералы А.А. Балтийский, М.Д. Бонч-Бруевич, П.П. Лебедев, А.А. Самойло, полковники А.Н. Ковалевский, Б.М. Шапошников и др. Разлом прошел даже по аристократическим семьям. Так, бывший резидент военной разведки во Франции П.А. Игнатьев стал эмигрантом, а его родной брат Алексей, тоже сотрудник разведки, перешел на службу к большевикам и дослужился до генерал-лейтенанта Советской армии.
Исследователь М. Алексеев в своем труде «Военная разведка России» привел биографические сведения 86 русских разведчиков. По его данным, из 86 человек 28 служили в белой армии (из них 9 — в Межсоюзническом бюро во Франции), 16 — в РККА, судьба 36 человек исследователю неизвестна, остальные обосновались за границей{347}.
В основе размежевания офицерского корпуса лежат причины как социально-политического, идейно-нравственного, сословно-классового характера, так и семейно-бытового, материального и т.д.
Несмотря на то что в Белом движении участвовало немало сотрудников спецслужб прежнего режима, его разведывательные и контрразведывательные органы испытывали кадровый голод, особенно на квалифицированных специалистов. Причем сложности возникали не только с подбором оперативного состава, но и руководителей различных рангов: генерал-квартирмейстеров, начальников разведывательных и контрразведывательных отделений.
В царской, а затем и в белых армиях основным требованием при назначении на должности генерал-квартирмейстеров являлась принадлежность кандидатов к корпусу офицеров Генерального штаба.
По «Положению о полевом управлении войск в военное время» 1914 года генерал-квартирмейстер занимался не только планированием боевых операций, но и объединял «деятельность всех лиц, учреждений и войсковых частей, приданных к штабу для связи и разведки», руководил «делом разведки о противнике и местности», а также принимал меры «для борьбы со шпионством», разрабатывал «общие соображения по согласованию мероприятий, принимаемых в отношении разведки и борьбы со шпионством…»{348}
На практике перегруженные текущей штабной работой генерал-квартирмейстеры осуществляли лишь общее руководство спецслужбами, особенно не вникая в детали и тонкости их деятельности. При этом надо принять во внимание, что до своего назначения подавляющее большинство должностных лиц данной категории обладали лишь поверхностными теоретическими знаниями о разведке и контрразведке или имели незначительный практический опыт. Как показывают подсчеты, проведенные автором по биографическим справочникам Н.Н. Рутыча и «Энциклопедии Гражданской войны» С.В. Волкова, из 22 белогвардейских генерал-квартирмейстеров только 6 служили в этой должности в Первую мировую войну. При этом опыт четырех генералов исчисляется незначительными временными рамками. Например, генерал-квартирмейстер штаба ВГК генерал-лейтенант М.И. Занкевич был назначен генерал-квартирмейстером ГУГШ только в марте 1917 года. Ранее он служил военным агентом в Румынии (1905—1910) и в Австро-Венгрии (1910—1913).
Генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего ВСЮР генерал-лейтенант П.С. Махров (февраль—март 1920 г.) с сентября 1914 года служил старшим адъютантом в оперативном отделении генерал-квартирмейстера штаба 8-й армии, а затем до сентября 1916 года исполнял должность генерал-квартирмейстера той же армии. Позже командовал 13-м Сибирским стрелковым полком.
В сентябре 1917 года вступил в должность генерал-квартирмейстера 12-й армии, затем исполнял должность начальника штаба командующего Юго-Западным фронтом.
Генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего ВСЮР (январь 1919—февраль 1920 г.) полковник (с 10 февраля 1919г. — генерал-майор) Ю.Н. Плющевский-Плющик в 1917 году исполнял должность 2-го генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего.
Генерал-квартирмейстер штаба командующего Северо-Западной армией генерал-майор Б.С. Малявин (июль — ноябрь 1919 г.) с июля 1915 года по ноябрь 1916 года являлся начальником отделения в управлении генерал-квартирмейстера главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта{349}.
Только два человека имели более-менее значительный служебный опыт: генерал-майор Н.И. Ефимов, в Первую мировую войну служивший генерал-квартирмейстером штаба Приамурского военного округа{350}, а также вышеупомянутый генерал-майор П.Ф. Рябиков, с декабря 1917 года исполнявший должность 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ.
Судьба этого талантливого разведчика, ученого и педагога по понятным причинам долгое время оставалась неизвестной. И лишь благодаря стараниям современных историков достоянием широкой общественности стал сложный жизненный путь генерал-майора П.Ф. Рябикова.
Родился Павел Федорович 24 марта 1875 года в семье кадрового военного — подполковника русской армии. Образование получил в Полоцком кадетском корпусе. В военную службу вступил 1 сентября 1893 года. Через три года — в 1896 году — окончил Константиновское артиллерийское училище и был направлен в 13-ю артиллерийскую бригаду. 12 августа 1895 года ему было присвоено первое офицерское звание подпоручика, а 8 августа 1898 года — поручика.
В 1901 году П.Ф. Рябиков окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду. В том же году (23 мая) он получил воинское звание штабс-капитан и назначение в Виленский военный округ. С 29 декабря 1901 года по 7 ноября 1902 года он состоял старшим адъютантом при штабе 3-го армейского корпуса, с 7 ноября 1902 года по 7 июля 1903 года — обер-офицером для особых поручений при штабе 3-го армейского корпуса. В этот период службы (6 апреля 1903 года) ему присваивается очередное воинское звание — капитан. В период с 7 июля 1903 года по 6 июля 1904 года он являлся помощником столоначальника Главного штаба. Участвовал в Русско-японской войне 1904—1905 годов в качестве обер-офицера для поручений при управлении генерал-квартирмейстера 2-й Маньчжурской армии{351}.
Осенью 1905 года П.Ф. Рябиков был назначен помощником делопроизводителя управления генерал-квартирмейстера Генерального штаба в части 2-го обер-квартирмейстера ГУГШ. Параллельно со службой по части военной разведки и контрразведки он отбывал так называемое цензовое командование ротой в лейб-гвардии Финляндском полку.
1 августа 1910 года началась блестящая карьера П.Ф. Рябикова как военного ученого и академического преподавателя. Этим днем датируется его прикомандирование к Владимирскому военному училищу для преподавания военных наук. 8 августа 1911 года он получил чин полковника и был назначен штаб-офицером, заведующим обучающимися в Императорской Николаевской военной академии слушателями.
Патриот России П.Ф. Рябиков принял самое активное участие в Первой мировой войне в качестве руководителя подразделений военной разведки и контрразведки. С ноября 1914 года по сентябрь 1915 года он состоял в должности старшего адъютанта разведывательного отделения штаба 2-й армии. С 19 сентября 1915 года по февраль 1916 года служил начальником разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта. Полковник Рябиков отличился и непосредственно в боевых действиях, с 16 февраля 1916 по январь 1917 года, командуя 199-м Кронштадтским пехотным полком. За проявленную отвагу он был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст.{352}.
Сразу после Февральской революции 1917 года П.Ф. Рябиков отзывается с фронта в Петроград и назначается помощником 2-го обер-квартирмейстера (по разведке) отдела генерал-квартирмейстера ГУГШ. За особые заслуги в организации военной разведки и образцовую службу 31 марта 1917 года он был произведен в чин генерал-майора.
Уже после Октябрьской революции — с декабря 1917 года по апрель 1918 года — П.Ф. Рябиков исполнял должность 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ{353}.
Заступив в эту должность, он, прежде всего, отправил шифрованные телеграммы всем военным атташе с призывом продолжить работу. Поступившие ответы в большинстве своем были отрицательными — военные атташе не желали сотрудничать с советской властью. Тем не менее генерал скрыл ответы от комиссара и продолжал руководить разведкой. Под его руководством по-прежнему обрабатывались сводки и шифровки с фронтов, а также от сохранивших верность своей родине части военных атташе, поддерживались отношения с союзниками и т.п.
Однако по мере того как становилось понятно, что новая власть утвердилась всерьез и надолго, среди сотрудников разведки началось политическое расслоение. Так, полковник А.В. Станиславский фактически перешел на службу во французскую разведку (2-е бюро Генштаба Франции), за что позднее получил орден Почетного легиона. В то же время среди рядовых сотрудников нашелся чиновник, который выкрал телеграммы военных атташе из шифровальной части и передал их большевикам. В результате этого инцидента новое правительство приняло решение об отзыве ряда военных атташе — из Швеции, Дании, Англии, Италии и Японии. Большевики хотели назначить на эти посты своих людей, но генерал Н.М. Потапов отговорил их, предложив свои кандидатуры из числа «опытных» представителей ГУГШ. Разумеется, большая часть протеже Н.М. Потапова пошла по пути своих предшественников и вскоре изменила советской власти{354}.
С учетом обстановки в стране и в мире, сложившейся к декабрю 1917 года, под руководством П.Ф. Рябикова была разработана «Программа по изучению иностранных государств», согласно которой организации и ведению разведки подлежали не только бывшие противники России по Первой мировой войне, но также Англия, Франция, Швеция, Япония, Китай, США и другие страны. В этой связи был подготовлен проект реорганизации службы разведки{355}.
По всей видимости, разочаровавшись позорными итогами Брестского мира, Павел Федорович вернулся на штатную преподавательскую работу в Академии Генерального штаба (АГШ). После оставления большевиками Екатеринбурга и Казани П.Ф. Рябиков окончательно решил присоединится к их противникам.
После защиты диссертации генерал был назначен экстраординарным профессором Военной академии Генштаба{356}. В конце мая 1919 года генерал-майор П.Ф. Рябиков назначается на должность 2-го генерал-квартирмейстера Ставки ВГК. В этой должности он прослужил почти четыре месяца. 2 октября 1919 года генерал был назначен начальником штаба Восточного фронта.
Обратим внимание, что для большинства генералов и офицеров белых армий назначение на должности генерал-квартирмейстеров штабов являлось очередной и порой кратковременной (на несколько месяцев, а то и меньше) ступенькой служебной карьеры. Далее они получали назначение на другую должность, либо зачислялись в резерв. «Засиживались» единицы. Полковник Д.Н. Сальников непродолжительное время являлся генерал-квартирмейстером штаба Добровольческой армии. Характеризовался отрицательно, имел пристрастие к алкоголю. С ноября 1918 года по март 1919 года командовал полком, потом был откомандирован в Сибирь{357}.
Чуть более года (с ноября 1918 года по февраль 1920 г.) генерал-квартирмейстером штаба Добровольческой армии и ВСЮР являлся генерал-майор Ю.Н. Плющевский-Плющик. 15 января 1919 года он предлагал разграничить функции органов военной контрразведки и политического сыска. Проект генерал-квартирмейстера так и остался нереализованным. Вероятно, Ю.Н. Плющевскому-Плющику не хватило настойчивости для достижения цели. По словам П.Н. Врангеля, генерал-квартирмейстер «проявлял полное отсутствие самостоятельности», постоянно ссылался на мнение вышестоящих начальников{358}. Хорошо знавший генерал-квартирмейстера штаба главкома генерал В.В. Чернавин характеризовал его как очень порядочного человека и добросовестного работника, «но с очень средними способностями и без всякой инициативы». В 1937 года В.В. Чернавин в письме П.С. Махрову писал о деникинской кадровой политике в годы Гражданской войны: «А ведь была у Деникина полная возможность подобрать к себе в Ставку выдающихся офицеров Генерального] штаба, талантливых, добросовестных опытных. Выбор у него был большой, но нужны были “свои”. Вообще я пришел к заключению, что большим даром является умение выбирать помощников и сотрудников, нет, этим даром ни Деникин, ни Романовский не обладали».{359}
Генерал-майора Ю.Н. Плющевского-Плющика в должности генерал-квартирмейстера главнокомандующего ВСЮР сменил генерал-майор П.С. Махров. После его назначения в марте 1920 года начальником штаба ВСЮР, генерал-квартирмейстером стал генерал-майор Г.И. Коновалов.
Вышеупомянутый генерал-майор Н.И. Ефимов с февраля 1919 года до прихода к власти Временною Приамурского правительства возглавлял генерал-квартирмейстерскую службу штаба Приамурского военного округа, после чего состоял в резерве чинов командного состава Хабаровского гарнизона{360}.
Таким образом, анализ биографических данных показывает, что хорошо знакомых с деятельностью разведки и контрразведки генерал-квартирмейстеров в белых армиях насчитывались единицы. Они в первую очередь пытались поставить на соответствующий требованиям времени уровень работу органов безопасности.
Начальниками разведывательных органов Белого Юга в большинстве своем назначались офицеры Генерального штаба. Почему именно эта категория военнослужащих считалась наиболее пригодной для руководства спецслужбой? Каких-либо документов, обосновывающих данное кадровое решение, кроме временных штатов, автору в государственных архивах обнаружить не удалось. Поэтому пришлось обратиться к трудам теоретиков и практиков отечественных спецслужб того времени. «Для сбора сведений нужны совершенно иного типа работники, чем те, на которых ложится оценка и изучение этих сведений, — писал военный ученый, профессор полковник А.А. Зайцов. — Можно сказать, что работа по организации сбора сведений требует со стороны наиболее квалифицированных штабных работников, т.е. офицеров Генерального штаба, лишь общего руководства в смысле ее направления и наблюдения. Работа эта требует не столько широкого военного кругозора и общей военной подготовки, сколько чисто специфической к ней пригодности. Тратить на нее офицеров Генерального штаба нецелесообразно. Совершенно иначе обстоит вопрос с изучением полученного материала и его оценкой. Эта работа целиком ложится, в особенности оценки и выводов, на наиболее квалифицированных офицеров штаба, то есть офицеров Генерального штаба. Поэтому чем штаб выше, тем большее число офицеров Генерального штаба должно входить в состав разведывательных отделений штабов»{361}.
Практик, руководитель австро-венгерской военной разведки М. Ронге больше ценил в разведчиках такие качества, как «трезвая оценка и последовательность, знание людей, компетентность в специальности, знакомство с неприятельской организацией и знание языков», а также здравый смысл и осторожность{362}.
Для сравнения процитируем выдержку из работы «Канва агентурной разведки», принадлежащей перу воевавшего на стороне красных в качестве начальника разведывательного отделения штаба Западного фронта выпускника ускоренных курсов Академии Генштаба А.И. Кука, касающуюся требований, предъявляемых к руководителям тайной разведки: «…широкое и всестороннее образование, широкий кругозор и личная инициатива, объективность в суждениях и заключениях, знаток и фанатик своего дела, умение снискать к себе уважение и доверие, безусловная преданность своему правительству, работоспособность, энергия и настойчивость, такт и выдержка, молчаливость, безукоризненность поведения и безусловная честность, особенно в денежных делах и в хранении тайн»{363}.
Пожалуй, точку зрения полковника А.А. Зайцова разделяли и генералы, стоявшие у истоков белогвардейских спецслужб. Но поскольку формирование Добровольческой армии вначале носило случайный характер, зачастую определяясь индивидуальным подходом лиц, отвечавших за ее комплектование, не удалось избежать ошибок и просчетов в решении кадровых вопросов. Так, первым начальником разведывательного отделения назначили полковника артиллерии В.П. Баркалова. Абсурд был очевиден, и его заменили подполковником (позже — полковником) С.Н. Ряснянским, руководившим ранее дивизионной разведкой на Румынском фронте.
Сергей Николаевич Ряснянский родился 1 октября 1886 года в дворянской семье. Окончил Петровско-Полтавский кадетский корпус, Елисаветградское кавалерийское училище. В 1912—1914 годах учился в Императорской Николаевской военной академии, прекратил обучение в связи с началом Первой мировой войны. После перевода в Генштаб служил старшим адъютантом штаба 10-й кавалерийской дивизии, помощником старшего адъютанта 9-й армии и являлся прикомандированным к разведывательному отделу Ставки. Принял активное участие в создании Добровольческой армии, где возглавил разведывательное отделение. Потом получил назначение представителем Добровольческой армии в Киеве, где был взят с поличным германской контрразведкой и около двух месяцев провел в Лукьяновской тюрьме. В своих воспоминаниях он признал свою «никчемность в вопросах конспирации»{364}.
В 1918 году должность начальника разведывательного отделения штаба Добровольческой армии поочередно с С.Н. Ряснянским занимал полковник Б.И. Бучинский, выпускник Киевского кадетского корпуса, Николаевского кавалерийского училища и Николаевской военной академии. В 1916 году он исполнял должность начальника штаба 107-й пехотной дивизии, а в 1917 году был старшим адъютантом отделения генерал-квартирмейстера штаба 5-й армии.
В июле 1918 года Б.И. Бучинский возглавил разведку Добровольческой армии, а в октябре — контрразведку. В феврале 1920 года его снова назначили начальником разведотделения управления генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего ВСЮР{365}.
Разведывательные органы нижестоящих органов военного управления также возглавляли генштабисты: Крымско-Азовской армии, а затем одноименного отдельного корпуса (3-го армейского) — полковник Т.А. Аметистов, Донской армии — полковник В.В. Добрынин, разведывательного отделения штаба войск Кубанского казачьего войска — полковник A.M. Бойко, центрального разведывательного пункта при штабе войск Новороссийской области в Одессе — полковник В.Н. Арнольдов. Генштабисты служили и на других должностях в разведывательных органах: полковник В.М. Мельницкий — помощником начальника разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего ВСЮР, полковник П.Т. Мацнев — старшим адъютантом разведывательного отделения отдела обер-квартирмейстера штаба командующего войсками в Терско-Дагестанском и Астраханском краях, а полковник М.А. Медведев — помощником старшего адъютанта этого отделения{366}.
Заметный след в истории деникинской разведки оставил полковник (по другим данным — подполковник) В.Д. Хартулари. О нем сохранилось немного сведений. Известно, что родился он 24 мая 1877 года. Окончил Московское военное училище в 1901 году, был выпущен подпоручиком в 8-й Туркестанский стрелковый батальон. Позже служил в 9-м Сибирском стрелковом полку. Участвовал в Русско-японской войне. В 1913 году по 1-му разряду окончил Императорскую Николаевскую военную академию. По выпуску из академии приказом по Генеральному штабу № 8 за 1914 год прикомандирован к 4-му Сибирскому стрелковому полку на полтора года для командования ротой. Участвовал в Первой мировой войне. Воевал, по всей видимости, храбро, поскольку был награжден Георгиевским оружием. 2 февраля 1915 года капитан В.Д. Хартулари назначен старшим адъютантом штаба 1-й Сибирской стрелковой дивизии, с июня 1916 года служил штаб-офицером для поручений при штабе 10-го армейского корпуса, с 21 октября 1917 года состоял в распоряжении начальника штаба Западного фронта. С 1918 по 1920 год служил в разведывательном отделении штаба главнокомандующего ВСЮР. Приезжал нелегально в Москву для налаживания связи с подпольными антисоветскими организациями и получения от них разведывательных сведений политического и военного характера{367}. По некоторым данным, в 1920 году покончил жизнь самоубийством в екатеринодарской тюрьме{368}.
Руководящий состав правительственных разведывательных органов также комплектовался офицерами Генерального штаба. Так, начальником особого отделения части Генштаба Военного и Морского отдела с 1 октября 1918 года являлся полковник В.В. Крейтер, в прошлом кавалерист, начальник штаба бригады. К нему помощником по разведке был назначен полковник П.Г. Архангельский, а заведующим агентурой (с 13 октября) — капитан (затем — полковник) К.К. Шмигельский. После назначения полковника В.В. Крейтера начальником штаба дивизии особое отделение возглавил полковник П.Г. Архангельский. Кроме начальника в ОО служили еще четыре генштабиста: помощники начальника полковники Н.В. Ерарский и К.К. Шмигельский, заведующий агентурой штабс-капитан Б.М. Сессаревский и начальник контрразведки капитан Невядомский{369}.
В 1920 году правительственную разведку поочередно возглавляли действительный статский советник В.Г. Орлов и коллежский советник Ф.И. Верисоцкий{370}, судьба которого нам неизвестна.
Колоритная персона В.Г. Орлова заслуживает того, чтобы рассказать о ней поподробнее.
В.Г. Орлов родился в 1882 года в Зарайском уезде Рязанской губернии в дворянской семье. Закончил юридический факультет Варшавского университета. Затем служил в Московском окружном суде. Добровольно поступил на военную службу и был направлен в действующую армию в Маньчжурию. Участвовал в Русско-японской войне. В 1906 году демобилизовался из армии по состоянию здоровья в звании прапорщика крепостной артиллерии и был назначен судебным следователем в Лодзь. В 1911 году занял должность следователя в Варшаве, где занимался расследованием политических преступлений и «шпионских дел». С началом Первой мировой войны В.Г. Орлов получил назначение в артиллерийскую часть, затем — переводчиком в разведывательный отдел штаба главнокомандующего Северо-Западным фронтом. В 1915 году он был прикомандирован к Верховной следственной комиссии, где вел дело жандармского полковника С.Н. Мясоедова, обвиненного в шпионаже в пользу Германии. 2 апреля 1916 года назначен на должность военного следователя по особо важным делам при штабе ВГК. Благодаря его квалифицированным действиям было осуждено большинство членов крупной организации австрийской разведки. Затем В.Г. Орлов вошел в состав специальной оперативно-следственной комиссии, возглавляемой генерал-майором Н.С. Батюшиным, предназначавшейся для расследования дела банкира Д. Рубинштейна, сахарозаводчиков А. Доброго, И. Бабушкина, А. Гопнера, подрывавших, по версии контрразведывательных и следственных органов, снабжение фронта и тыла продовольствием. Летом 1917 года В.Г. Орлов был назначен заместителем руководителя КРЧ Ставки.
После Октябрьской революции он получил задание от генерала от инфантерии М.В. Алексеева создать в Петрограде, Москве и других городах подпольную разведывательную организацию, предназначавшуюся для обеспечения формировавшейся белой армии военной и политической информацией, а также для вербовки и переправки офицеров в белые армии. В январе 1918 года он появился в Петрограде под именем Б.И. Орлинского и по рекомендации М.Д. Бонч-Бруевича был назначен главой уголовно-следственной комиссии, затем возглавил Центральную уголовно-следственную комиссию при Совете комиссаров Союза коммун Северной области, получив мандат от Ф.Э. Дзержинского, «уполномочивающий вести борьбу с контрреволюцией, исходящей извне». Находясь в этой должности, он вел активную антисоветскую подпольную деятельность, находясь в контакте с представителями английской и французской разведок. По данным историка А.А. Здановича, «организация Орлова» насчитывала почти восемь десятков сотрудников, проникших во многие советские учреждения. Оказавшись на грани провала, В.Г. Орлов бежал из Петрограда в Польшу, а затем перебрался на Юг России, где в феврале 1919 года получил назначение на должность начальника КРО штаба Добровольческой армии Одесского района. После эвакуации белых войск из Одессы переехал в Константинополь, а оттуда — в Екатеринодар, где внес свой вклад в реорганизацию белогвардейских спецслужб, в создание особого отделения, которое занималось разведкой и контрразведкой вне зоны боевых действий. Затем стал заведовать «особо секретной разведывательной политической сетью на западной границе Совдепии». Летом 1920 года он убыл в секретный вояж по Европе{371}. О дальнейшей судьбе В.Г. Орлова будет рассказано ниже.
Большинство начальников отделений ранее к разведке не имели никакого отношения. Парадокс ситуации заключался в том, что в это время в белогвардейских армиях Юга России находились кадровые сотрудники разведки прежнего режима, занимавшие другие должности в органах военного управления{372}. Но попыток со стороны командования привлечь их к работе в разведке не наблюдалось. Ставшие во главе Белого движения царские генералы руководствовались прежними подходами к решению кадровых проблем в армии, в частности к перемещению по службе офицеров Генерального штаба. В соответствии с бытовавшими тогда воззрениями, даже получившие ценный опыт организации и ведения агентурной разведки в условиях Гражданской войны офицеры назначались на другие руководящие посты в штабах и даже командирами частей.
Кстати, подобная практика существовала и в советской военной разведке, где с 1918 по 1922 год сменилось 6 руководителей{373}.
Следует подчеркнуть, что назначение на должность начальников разведывательных служб офицеров Генштаба в целом себя оправдало. Обладая широким военным кругозором, они квалифицированно анализировали и оценивали поступавшую к ним военную и военно-политическую информацию. Сводки сведений, представленные штабам, являются убедительным тому доказательством.
Помимо генштабистов в деникинской разведке служили строевые офицеры и чиновники. Исходя из ситуации с руководящими кадрами, с большой долей вероятности можно предположить, что оперативный состав разведывательных органов в основе своей комплектовался из офицеров военного времени, поскольку кадровый офицерский корпус, получивший систематическое военное образование и являвшийся носителем традиций русской армии, был почти полностью выбит за три года Первой мировой войны.
Помимо офицеров военного времени в разведку шли люди разных профессий, социального происхождения, политических взглядов, пола и возраста, в том числе и подростки. В основном их объединяла ненависть к большевикам. Вот что писал по этому поводу юный белогвардейский разведчик А. Долгополое: «Почему, собственно говоря, я и подобные мне юнцы добровольно шли на эти отчаянные, полные смертельной опасности командировки в пасть врага, врага беспощадного, жестокого и хитрого? Обыкновенная служба в армии, бесконечные бои и походы, недосыпания уже не вызывали ничего, кроме сознания неизбежности. Хотелось сделать что-то необычайное, как-то прославиться, ускорить победу над врагом. Лишняя пуля, выпущенная или полученная, не играла никакой роли. Жажда необычайных приключений и подвигов — захватить в плен Троцкого, убить Ленина, взорвать красный бронепоезд — волновала пылкие головы идейной молодежи. Фронт и тыл Красной армии усиленно охранялся, и ЧК арестовывала всех, захваченных в прифронтовой полосе. Тысячи русских патриотов погибли в попытках пробраться в Добровольческую армию, десятки разведчиков погибли, не выполнив своих заданий, но для молодости нет ничего невозможного!»{374}
Как показывает исторический опыт, одного юношеского задора и желания сражаться с противником было недостаточно для выполнения заданий в тылу красных войск. О низкой квалификации деникинских разведчиков и агентов писал в середине 1919 года резидент белогвардейской разведки в Харькове. Он докладывал, что отправляемые в советский тыл агенты были малоподготовленными и провалились из-за своей неопытности. В этом же документе говорилось о благоприятных условиях работы во вражеском тылу, поскольку «сыск поставлен у большевиков отвратительно»{375}. Отдельные удачные в целом походы в тыл противника, скорее всего, являлись результатом благоприятного стечения обстоятельств, нежели профессионализма.
Можно предположить, что среди деникинских разведчиков встречались подходившие для агентурной работы, находчивые, честные, проницательные, хорошо знавшие психологию людей и, что немаловажно, аккуратные «в денежном отношении» сотрудники{376}, к тому же получившие навыки оперативной работы в ходе практической деятельности и добившиеся позитивных результатов в работе.
Вот несколько примеров. Как следует из доклада начальника разведотделения управления генерал-квартирмейстера штаба войск Киевской области от 16 декабря 1919 года, начальник разведывательного пункта № 1 капитан Павловский за короткий срок сумел набрать хороших агентов, насадить резидентов и получать сведения, соответствующие действительности. Назначенный начальником разведывательного пункта № 2 чиновник А.И. Гуйтов, работавший ранее в разведке штаба Добровольческой армии и имевший отличные рекомендации, сумел насадить агентуру в петлюровских организациях и в короткий срок дать ряд ценных сведений{377}.
Белогвардейское командование отдавало себе отчет в том, что назначенные на различные должности в разведывательные отделения строевые офицеры, а также агенты нуждаются в переподготовке. С этой целью создавались школы разведчиков. Одна из них была сформирована в Евпатории. В ней читались лекции по их поведению на неприятельской территории, пребыванию в общественных местах, на собраниях и митингах. Будущих агентов учили вести дискуссии политического характера, знакомили с правилами перехода через линию фронта и т.д. По окончании одного курса им присваивалось звание «ходока». Закончившие два курса агенты имели право получать серьезные задания с командировками в глубокий тыл противника. Прошедшие три курса обучаемые могли быть назначены начальниками разведывательного органа{378}. Сколько разведчиков и агентов было выпущено из школы, автору установить не удалось.
Начальник разведывательного пункта № 2 штаба Кавказской армии разработал проект программы школы агентов. На обучение он предлагал отвести 84 часа. За это время обучаемые должны были получить общие сведения о ведении разведки, изучить организацию вооруженных сил противника по видам и родам войск, инженерное дело, топографию, географию и «политическую грамоту».
Предлагалось 12 часов учебного времени отвести на теоретический курс (изучение службы агента) и 14 — на практические занятия{379}. Был ли реализован на практике данный проект частично или в полном объеме, однозначно сказать сложно.
В 1920 году врангелевские разведчики уже мало верили в победу запертой в Крыму Русской армии, считали войну проигранной и поддались всевозможным человеческим слабостям и порокам. «При разведывательном отделе собралась публика, которая только получает деньги, кутит, занимается казнокрадством, — давал показания уполномоченному Особого отдела ВЧК Кавказского фронта перебежчик. — Люди, посылаемые в Россию, ненадежны, ибо мало офицеров, которые бы верили в дело Врангеля. Организаторы труд агентов не оплачивают, а деньги присваивают себе на случай отплытия»{380}. С оценкой чекистов солидарен и К.И. Глобачев, считавший большинство агентов разведки, приезжавших из Крыма в Константинополь, мошенниками и двойниками. «С их стороны преследовалась единственная цель — получить покрупнее сумму для командировки и скрыться за границу, где они себя чувствовали в недосягаемости», — считал генерал{381}.
5 (18) октября 1920 года был составлен список офицеров Генерального штаба, служивших в армии генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля. Судя по дате, он, вероятнее всего, был последним документом такого рода, т.к. в ноябре остатки Русской армии эвакуировались в Турцию. Список содержит краткие сведения на 484 человек и подразделяется на три подгруппы: генералы; штаб- и обер-офицеры; штаб- и обер-офицеры, не переведенные в Генеральный штаб. Из них к разведке имели отношение 32 человека.
Особое отделение отдела Генштаба возглавлял полковник А.В. Станиславский, помощниками у него были полковник Л.П. Александров и подполковник В.Н. Ставрович.
Начальником разведывательного отделения штаба главнокомандующего Русской армии служил полковник В.И. Сизых, его помощниками — полковники Е.Б. Плотников и Г.И. Шлидт. В распоряжении начальника отделения находились полковник И.С. Нефедов и капитан В.А. Якименко, прикомандированными к отделению — подполковник Э.Б. Болецкий и полковник М.К. Мунтянов.
В нижестоящих разведорганах также служило немало генштабистов. Так, штаб-офицером по зарубежной агентуре штаба армии (1-й или 2-й, точно не удалось установить. — Авт.) служил полковник Г.И. Дементьев, старшим адъютантом разведывательного отделения штаба 2-й армии — полковник Н.Е. Каблицкий. Среди руководителей разведки корпусного и дивизионного звена также находилось много генштабистов.
В должности заведующих разведкой служили: штаба 1-го корпуса — капитан В.К. Модрах, штаба 2-го корпуса — подполковник Н.Ф. Соколовский, штаба Керченского укрепрайона и Керченской крепости — полковник М.И. Золотарев, штаба Марковской дивизии — штабс-капитан Л.П. Бендер, Дроздовской дивизии — есаул С.А. Богородицкий, штаба 1-й кавалерийской дивизии — штаб-ротмистр Х.В. Доможиров, штаба 34-й пехотной дивизии — полковник М.Е. Максимович, штаба 2-й кавалерийской дивизии — полковник Л.В. Пермяков, штаба Корниловской дивизии — капитан А.Ф. Столяренко, штаба 7-й пехотной дивизии — полковник И.И. Фалилеев, штаба 13-й пехотной дивизии ротмистр А.И. Шульгин, и.д. штаба 6-й пехотной дивизии — капитан М.П. Фесик, штаба Терско-Астраханской бригады — штаб-ротмистр М.В. Хабаев.
Разумеется, должности военных агентов занимали генштабисты: в Сербии — генерал-лейтенант В.А. Артамонов, в Швейцарии — генерал-лейтенант С.А. Головань, в Италии — полковник князь A.M. Волконский, в Швеции, Дании и Норвегии — полковник Д.Л. Кандауров, в Берлине — полковник А.А. фон Лампе, в Греции — полковник В.Н. Поляков{382}.
Напротив фамилии вышеупомянутого полковника В.Д. Хартулари стоит запись: «Прикомандирован] к о[тделу] генкварглав[а] (в секр[етной] командировке]»{383}. По всей видимости, в штабе Русской армии не знали о гибели разведчика в апреле 1920 года.
Список свидетельствует о том, что к концу Гражданской войны руководящее звено белогвардейской разведки на Юге России отчасти удалось укомплектовать офицерами Генерального штаба, что соответствовало существовавшему сначала в царской, а затем и в белой армии подходу — руководить разведорганом должен генштабист.
К сожалению, немногочисленные источники не дают полного представления о кадровом составе, профессиональных качествах сотрудников и агентов белогвардейской разведки на Юге России. По всей видимости, при отступлении и эвакуации армии руководители спецслужб уничтожили или увезли с собой наиболее ценные документы, справедливо опасаясь, что они попадут в руки красных и тем самым подвергнут опасности находившихся в Советской России агентов.
Контрразведывательные органы на Юге России создавались на основе «Временного положения о контрразведывательной службе на ТВД» от 17 июля 1917 года. Над этим документом специалисты работали в апреле, когда шли гонения на офицеров Отдельного корпуса жандармов, в том числе и контрразведчиков, и поэтому он отражал в себе дух того времени. Комиссия под председательством генерал-квартирмейстера Главного управления Генштаба генерал-майора Н.М. Потапова, действуя в русле политики Временного правительства, предложила начальников контрразведывательных органов и их помощников назначать из числа офицеров Генштаба или офицеров, имевших юридическое образование. Лица, служившие ранее в охранке или жандармерии, не могли быть назначены даже чинами для поручений и наблюдательными агентами{384}. Данной позиции придерживался и генерал-лейтенант А.И. Деникин.
«Мне было сказано, что главком не может согласиться на прием меня в Добрармию, так как этому мешает “совокупность прежней моей службы по политическому розыску”, то есть при царском режиме и за последнее время в Киеве и Одессе», — писал бывший начальник Петроградского охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачев{385}. Позже он получил назначение на должность начальника КРО штаба командующего войсками Новороссийской области и пробыл в ней не более 10 дней. В марте 1920 года генерал возглавил Ялтинский паспортный пропускной пункт, а в мае принял пункт в Константинополе{386}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.