Глава 7 «Омаха»

Глава 7

«Омаха»

Высадка американских 1-й и 29-й пехотных дивизий происходила на вытянутом в длину, плавно изгибающемся участке нормандского побережья – в секторе «Омаха». Если подходить с моря, то по правую руку сектор ограждали внушительного вида утесы. В 6,5 км дальше к западу, за изгибом берега, выступал в море мыс Ок. Здесь-то и должен был высадиться батальон рейнджеров, а затем взобраться на отвесные скалы, чтобы уничтожить немецкую артиллерийскую батарею.

В точке десантирования главных сил от линии прибоя (при отливе) шел плавный, почти незаметный подъем, заканчивавшийся полосой гальки у подножия небольшого мола, а дальше – неширокий, чуть заболоченный луг, над которым возвышался крутой песчаный холм, поросший травой. С таких холмов высотой по 30–40 метров просматривалась как на ладони вся бухта. Дальше за молом лежали – слева направо – три деревушки: Кольвиль-сюр-Мер, Сен-Лоран-сюр-Мер и Вьервиль-сюр-Мер, – а подняться на возвышенность можно было по пяти довольно крутым ложбинам, или «волокам». Только по ним можно было провести и протащить с берега всю технику, и наверху у выхода из ложбин немцы построили свои опорные пункты с огневыми позициями для пушек. Именно по этой причине капитан Скотт-Боуден предупреждал генерала Брэдли, что бои за сектор «Омаха» предстоят упорные и жестокие.

Командир 5-го корпуса генерал Леонард Т. Героу хотел начать операцию во время отлива, под прикрытием темноты. Дело в том, что по приказу Роммеля была сооружена система поистине устрашающих подводных препятствий, направленных против возможного морского десанта: минированные надолбы, стальные ежи, прямоугольные металлические загородки, получившие название «бельгийских ворот». Героу настаивал на том, что саперы и взрывники-подводники должны располагать достаточным временем, чтобы расчистить подходы к берегу, не попав при этом непосредственно под огонь противника. В этом его поддержали непосредственные подчиненные и командир оперативно-тактического соединения адмирал Джон Л. Холл. Однако Эйзенхауэр, Монтгомери и Брэдли втроем потребовали, чтобы атака началась в 06:30, через полчаса после рассвета. Высадке десанта будет предшествовать массированная бомбардировка вражеских позиций с воздуха и обстрел из корабельных орудий. Высшее командование экспедиционных сил надеялось, что такой мощный удар позволит достичь тактической внезапности и подавить оборону противника. Как бы то ни было, они не желали рисковать, начиная высадку в одном секторе на несколько часов раньше, чем во всех остальных.

Первоначально Героу предполагал высадить в первом эшелоне две дивизии: 1-ю слева, а 29-ю справа, под своим командованием. Но Брэдли гораздо больше полагался на 1-ю дивизию – «Большую красную единицу» – и ее командира генерала Кларенса Р. Хюбнера. По опыту и мастерству, проявленному дивизией в ходе высадки и боев на Средиземном море, она не имела равных, поэтому Брэдли поручил командование Хюбнеру, а штурмовую группу 116-го полка 29-й дивизии просто придал ему.

Брэдли считал, что не имевший опыта командования крупным армейским соединением в боевых условиях Героу получил корпус только благодаря своей дружбе с Эйзенхауэром. Героу же опасался, что бомбардировка с воздуха и артподготовка могут не достичь своей цели, пусть Эйзенхауэр и заверял его, что такой мощной огневой поддержки еще ни у кого и никогда не бывало за всю историю войн. Как показали дальнейшие события, Героу не ошибся. Перед началом вторжения он поделился своими сомнениями с военным теоретиком Бэзилом Лидделом Гартом: «Неизвестно, учли ли в наших штабах важнейшую роль, которую играет фактор внезапности».

В 05:20 от кораблей отчалили первые десантные шлюпки с солдатами 116-го пехотного полка 29-й дивизии и 16-го пехотного полка 1-й дивизии. Чтобы высадиться в намеченной точке в час «Ч», им предстояло больше часа плыть по неспокойному морю. Крупные корабли встали на якорь не ближе 16 км от берега, вне досягаемости немецких береговых орудий. За время долгого пути по волнам перевернулось или затонуло больше десятка десантных шлюпок. В 05:35 в 4,5 км от берега спустили на воду свои плавающие «Шерманы ДД» две роты 741-го танкового батальона – они должны были поддерживать 1-ю дивизию.

Как обещал Брэдли еще в январе, капитан Скотт-Боуден вместе с сержантом Огден-Смитом участвовали в высадке в качестве проводников штурмовых десантных групп. Экипаж катера Скотт-Боудена состоял из трех человек: лейтенанта американского флота, рулевого и стрелка – американца мексиканского происхождения, который обслуживал 40-мм счетверенную скорострельную артиллерийскую установку. Вдруг лейтенант обратил внимание Скотт-Боудена на то, что десантные корабли спускают на воду танки на расстоянии 4,5 км от берега. Скотт-Боуден пришел в ужас. «Волнение слишком сильное, – воскликнул он. – Надо было подойти как можно ближе к берегу». Позднее он скажет, что решение спустить на воду танки 741-го батальона на таком расстоянии от берега было «сущим безумием».

Из 32 танков 27 перевернулись и затонули. Всего два танка добрались до берега своим ходом. Остальные три не смогли спустить на воду, поскольку заклинило десантный трап-пандус, и корабль доставил их к самому берегу. Утонули в общей сложности тридцать три танкиста, остальных удалось позднее спасти. Солдаты же 743-го танкового батальона, достигшие берега, обязаны своей жизнью только тому, что армейские и морские офицеры решили высаживать танки непосредственно на берег. Десять дней спустя генерал-майор Перси Хобарт, который замыслил использование плавающих танков, сказал Лидделу Гарту: «Американцы напортачили и провалили все дело». Правда, специалисты и по сей день не пришли к единому мнению, целесообразно ли было применение плавающих танков для поддержки пехоты на ограниченном пространстве сектора «Омаха».

Еще не дойдя до берега, Скотт-Боуден и экипаж его катера увидели, как над ними пролетают шедшие следом 329 американских тяжелых бомбардировщиков. К большому огорчению, они видели, что бомбы падают далеко позади – ни одна не попала ни на берег, ни на позиции немцев, удерживавших все выходы с прибрежной полосы.

– Проку от этого – шиш с маслом, – сказал лейтенанту-моряку разъяренный Скотт-Боуден. – Они только немцев подняли на ноги.

В течение 30 минут перед часом «Ч» «Либерейторы» и «Летающие крепости» 8-го авиасоединения сбросили 13 000 бомб, но ни одна из них так и не упала на берег сектора «Омаха».

ВВС сухопутных войск США безудержно хвастали «безукоризненной точностью бомбометания». К сожалению, Монтгомери, никогда не упускавший возможности сберечь жизнь бойцам наземных войск, чрезмерно доверчиво положился на американскую авиацию и отказался от того, что англичане предлагали поначалу, – от ночной высадки десанта. Кажется, и он, и Брэдли совершенно позабыли о том, что эскадрильи тяжелых бомбардировщиков так и не научились сбрасывать свой груз хотя бы в радиусе 8 км от цели.

Бомбардировщики появились в 06:05. Они не шли вдоль берега, а зашли прямо со стороны моря, чтобы не сразу попасть под огонь зениток, оборонявших цели. Дойдя до береговой линии, они еще немного промедлили: боялись попасть в подходившие к берегу десантные шлюпки и катера. А в результате рухнули все надежды командиров сухопутных частей и соединений, которые предвкушали, как бомбы уничтожат проволочные заграждения, минные поля и опорные пункты немцев. «С таким же успехом авиаторы могли спать себе спокойно и никуда не лететь – меньше пользы, чем от их массированной бомбардировки, все равно бы не было», – сердито сказал об этом позднее один офицер 1-й дивизии. Еще хуже, что сорока минут, отведенных на обстрел с кораблей, оказалось слишком мало, чтобы причинить более или менее значительный ущерб оборонительным сооружениям противника. Одобренный Монтгомери и Брэдли план не позволил достичь ни тактической внезапности, ни подавляющего превосходства в силах.

Немцев же вряд ли требовалось «поднимать на ноги», даже до начала артобстрела с моря в 05:50. Они собирались в тот день проводить учебные стрельбы, и все батареи были в полной боевой готовности. Фельдкомендатура заблаговременно приказала префекту[86] Кальвадоса предупредить рыбаков, чтобы их лодки не появлялись в этом районе с утра 6 июня. Зато мирные жители Вьервиль-сюр-Мер, несомненно, мигом вскочили на ноги, когда деревушку накрыли снаряды дальнобойных корабельных орудий. Один снаряд разнес пекарню и убил рабочего и младенца, ребенка хозяев. Но хотя несколько домов и были разрушены (жена мэра очень обрадовалась, когда среди развалин дома отыскала свои вставные челюсти), жертв оказалось на удивление немного. К огромному облегчению жителей, идущие с моря бомбардировщики промахнулись и здесь, бомбы на Вьервиль не упали. Другим деревням и отдельным фермам повезло гораздо меньше.

Обер-ефрейтор немецкой 716-й пехотной дивизии, находившийся в блиндаже, помеченном на карте как «огневой узел 73», был потрясен зрелищем, представшим его глазам с восходом солнца. «Флот вторжения, – писал он позднее, – напоминал огромный город, выросший среди волн». А обстрел берега из корабельных орудий «напоминал землетрясение». Не меньшее потрясение испытал и пулеметчик в «тобруке» у выхода с прибрежной полосы на Кольвиль. С первыми лучами зари он увидел «флот, протянувшийся вдоль берега на сколько хватало глаз». Пока грохотал артобстрел, пулеметчик неожиданно обнаружил, что громко читает молитвы. Но едва появились идущие к берегу шлюпки с десантом, он услышал крики из соседних окопов: «Идут, идут!» – и понял, что его товарищи тоже уцелели после артобстрела. Он зарядил свой скорострельный пулемет МГ-42 и приник к прицелу.

Немцы отличались способностью удивительно быстро приходить в себя. В 06:26 в штаб 352-й пехотной дивизии поступило сообщение: хотя в результате «массированного артобстрела» часть пушек 716-й была погребена под грудами гальки, «три орудия удалось откопать и установить снова на позициях». Один из мифов, которые рассказывают о секторе «Омаха», состоит в том, что немцы там были якобы вооружены грозными 88-мм пушками. Возможно, 716-я дивизия имела две такие пушки где-то дальше по берегу, но даже это не установлено достоверно. А в основном немецкая артиллерия на «Омахе» состояла из куда менее точных 100-мм пушек чешского производства.

Другое недоразумение возникло в послевоенные годы по вопросу о том, какие же силы противостояли американцам в секторе «Омаха». Разведка союзников получила заниженные данные о численности противника, но не настолько заниженные, как стали впоследствии утверждать некоторые историки. Разведотделу ВШ СЭС давно было известно о низкой боеспособности 716-й немецкой дивизии, в состав которой входили три восточных батальона, сформированные из пленных красноармейцев. Это лишенное всякой мобильности соединение обороняло побережье в полосе примерно 65 км по фронту: от устья Вира до реки Орн. ВШ СЭС действительно пришел к ошибочному выводу о том, что более сильная 352-я дивизия все еще будет находиться в районе Сен-Ло, к югу от «Омахи», в 6–7 часах пешего перехода. И все же на позициях вблизи сектора находилась отнюдь не вся эта дивизия, как утверждали потом многие историки, а лишь ее два усиленных батальона и один дивизион легкой артиллерии.

Остальные части и подразделения этой дивизии генерал-майора Дитриха Крайса были рассредоточены на площади примерно в 65 000 га – от устья Вира до Арроманша. Если бы Крайс не отправил ночью на поиски «взрывающихся манекенов» (сброшенных к югу от Карантана в рамках операции «Титаник») почти половину своей пехоты в составе поисковой группы подполковника Мейера, то немцы смогли бы оказать в секторе «Омаха» куда более упорное сопротивление[87]. Это распыление сил и неудачное размещение Крайсом своих подразделений действительно спасло союзников от катастрофического поражения в важнейшем секторе вторжения. Ничто из сказанного выше, разумеется, ничуть не означает, будто 1-й и 29-й дивизиям не пришлось столкнуться с по-настоящему упорным сопротивлением немцев.

Корабельные орудия главного калибра произвели неизгладимое впечатление на десантников первого эшелона, подходивших к берегу в шлюпках. Многим казалось, что над головой у них проносятся не снаряды, а настоящие грузовики. В определенную минуту каждая шлюпка, ожидавшая часа «Ч» в некотором отдалении от берега, поворачивала и устремлялась к нему. На этом этапе немцы еще не стреляли, и у десантников родились надежды на то, что корабельная артиллерия и самолеты хорошо сделали свое дело. Пехотинцы набились в шлюпки так тесно, что большинству из них ничего было не видно за касками сидящих впереди и за высоко поднятым десантным трапом. Кое-кто все же заметил, что в воде вверх брюхом плавают рыбы, убитые не долетевшими до цели и разорвавшимися у берега ракетами. Шлюпки все еще «брыкались, как необъезженные лошади», поэтому многие пехотинцы просто закрывали глаза, стараясь избежать подступавшей от качки тошноты. К тому времени шлюпки уже и так «донельзя смердели» от рвоты.

Дым и пыль, поднявшаяся после артобстрела, сильно мешали рулевым разглядеть намеченные ориентиры. Одна шлюпка высадила свой десант – подразделение 1-й дивизии – близ Порт-ан-Бессена, более чем в 16 км от сектора «Омаха». В некоторых шлюпках экипажи состояли из совсем молодых и неопытных матросов, недавно призванных в Королевские ВМС. Когда, еще на подходе к берегу, немецкие орудия и пулеметы встретили их огнем, эти моряки очень испугались и растерялись. На шлюпке, которая перевозила солдат 116-го пехотного полка, сержант Уиллард Норфлит вытащил свой кольт калибра 0,45 и рявкнул на гребцов: «А ну, к берегу!» Не ему одному пришлось угрожать морякам оружием.

«Очень скоро вокруг стало посвистывать и пощелкивать, – вспоминал лейтенант американских ВМС, – а когда двое-трое солдат повалились на палубу катера, мы поняли, что противник – живехонький! – стреляет в нас боевыми патронами». Кое-кто из офицеров не терял пока надежды ободрить своих солдат. «Постарайтесь выглядеть достойно, ребята! – крикнул один такой офицер, когда их катер сел на мель, не дойдя немного до берега. – Американские войска высаживаются на эту землю в первый раз за 25 лет!»

Опустили десантные трапы, и немецкие пулеметчики сосредоточили свой огонь на бегущих по ним солдатах. Слишком много было случаев, когда катера и шлюпки садились на мель, не дойдя до берега. Казалось, что здесь неглубоко и можно пройти, но ближе к берегу были глубокие омуты. Правда, рулевые, служившие в береговой охране США и имевшие большой опыт в таких делах, точно знали, когда заглушить мотор, чтобы прибой сам перенес шлюпку через песчаные наносы. Те, кому это удалось, высадились прямо на берегу.

«Как только опустился десантный трап, немцы открыли огонь прямо по нашему суденышку, – писал солдат 116-го полка, десантированного в западной части сектора. – Упали стоявшие впереди три командира отделений и несколько солдат. Кое-кто стал прыгать за борт, в воду. Упали два моряка. Я оказался в воде, она не доходила до колен. Попытался бежать, но вдруг провалился по самые бедра. Тогда я тихонько спрятался за стальным заграждением. Пули рикошетировали от него, прошивали мой ранец, но меня не задели. А во многих ребят попадали».

А шлюпки тем временем все плясали на волнах, и «если ты прятался за поднятым десантным трапом, тебя могло убить, если его снесет снарядом». Кое-где солдаты прыгали за борт и оказывались в воде, накрывавшей их с головой, а плавать многие вообще не умели. В отчаянии почти все солдаты, попавшие на глубину, бросали оружие, выпутывались из ремней, державших снаряжение, лишь бы не утонуть. Среди шедших за ними поднялась паника, когда бойцы увидели, как тяжесть снаряжения губит товарищей. Тот же солдат дальше писал: «Многих пули достали в воде, и тут уж не важно было, хорошо ты плаваешь или не очень. Отовсюду неслись крики о помощи – кого ранило, кого снаряжение тянуло на дно… В воде плавали тела убитых, а некоторые прикидывались убитыми и не шевелились, чтобы прибой вынес их на берег».

Один солдат попал в воду глубиной полтора метра и «увидел, что пули поднимают фонтанчики прямо перед моим носом, по бокам и вообще повсюду. Вот тогда-то я припомнил все грехи, какие совершил на своем веку. Так истово я в жизни никогда не молился». Солдат 1-го батальона 116-го пехотного полка видел, что произошло с очень набожным сержантом Робертсоном, которого прозвали Паломником. У него «в правом верхнем уголке лба зияла рана. Он, шатаясь, без каски, брел по воде наугад. Потом я увидел, как он упал на колени и стал молиться, перебирая четки. В этот момент немецкие пулеметчики открыли убийственный перекрестный огонь, и сержанта буквально рассекло пополам».

Преодолеть лежавшую перед ними полоску берега стало казаться солдатам делом невозможным. Можно было быстро пробежать по мелководью, но обмундирование промокло насквозь, в сапогах хлюпала вода, сзади тащилось тяжелое снаряжение, а ноги, как в кошмарном сне, будто налились свинцом и не хотели сделать и шагу. Шансы выжить у перегруженных солдат были невелики. У одного, например, кроме собственного снаряжения, было еще 750 патронов к пулемету. Неудивительно, что многие солдаты потом пришли к выводу: не будь первый эшелон нагружен такой тяжестью, потерь было бы вдвое меньше.

«Меня ранило! Меня ранило!» – эти крики неслись со всех сторон. Один солдат 1-й дивизии, угодивший в воду по шею, медленно брел вперед. Когда воды осталось по щиколотку, он, совершенно измученный, прилег передохнуть. «Вокруг все шли, будто в замедленной съемке, так тяжело было им двигаться под тяжестью снаряжения. Да, с таким грузом не было никаких шансов уцелеть. Я же так устал, что даже полз и то через силу». В его взводе из 31 человека в живых осталось всего 9.

Немецкие пулеметы простреливали берег вдоль и поперек. «Пули входили в мокрый песок с таким звуком, словно кто-то цыкал зубом». Один джи-ай видел, как его однополчанин бежит, пытаясь преодолеть полоску пляжа. Споткнулся, и тут его достал вражеский пулеметчик. «Он стал кричать, чтобы позвали санитара. Санитар поспешил на помощь и тоже получил пулю. Так они оба и лежали рядышком и вопили, пока не умерли через несколько минут». Кое-кто по-прежнему укрывался за усеивавшими берег заграждениями, от которых пули рикошетировали, но остальные поняли: единственная возможность выжить – это добраться до мола. Самые большие потери понесла рота А 116-го полка, которая высадилась у Вьервильской лощины в западной части сектора, где у немцев была организована крепкая оборона.

Пока немецкие пулеметчики расправлялись с теми, кто был на берегу и в полосе прибоя, их артиллерия вела огонь по десантным шлюпкам и катерам. Как отмечалось позднее в донесении командования 5-го корпуса, конфигурация берега позволяла немцам вести огонь по десанту «как с фронта, так и с флангов». Штаб-сержант[88] 1-й дивизии, находившийся в восточной части сектора, был свидетелем прямого попадания вражеского снаряда в соседнюю десантную шлюпку. Находившихся в ней солдат и матросов подбросило «на высоту 15–20 метров». Из первых вышедших на берег танков почти ни один не уцелел, зато за их сгоревшими корпусами можно было укрыться от огня противника.

Под плотным огнем приступили к своей работе подрывники ВМС. «Мы взялись за дело, – писал один из них. – Стали укладывать мешочки с пластиковой взрывчаткой на всевозможные заграждения, перебегая от одного к другому, а потом соединяли несколько штук детонирующим шнуром, который мгновенно передает детонацию от одного заряда к другому. За некоторыми заграждениями прятались джи-ай. Мы сказали, чтобы они бежали вперед, если не хотят взлететь на воздух. Подступал прилив, и мы мчались как угорелые от одного заграждения к другому». Они расчистили 30-метровый проход, чтобы мог причалить следующий катер, но прилив заставил подрывников выйти на берег. «За утро удалось расчистить всего три прохода из намеченных шестнадцати». Теперь задача рулевых на шлюпках стала еще опаснее – под водой находились заминированные заграждения. Сбылись худшие опасения генерала Героу.

Солдаты, потерявшие в первые же минуты многих своих командиров – офицеров и сержантов, – понемногу приходили в себя после мгновений растерянности под огнем и начинали понимать, что нужно преодолеть полосу пляжа, хотя бы для того, чтобы выжить. Один солдат 1-й дивизии, родом из Миннесоты, писал в письме домой, как он рванул в спринтерский забег на 30 метров: «Я ни разу в жизни столько не молился, как тогда». Он оглянулся на то, что осталось от его отделения. «Жутко было смотреть. Повсюду умирающие: раненые не могли передвигаться, и их накрывало прибывающей водой, а у берега жарко пылали шлюпки, которые высаживались за нами… Никогда не приходилось мне видеть столько храбрецов, которые успели так много сделать, – многие возвращались назад, пытались подобрать раненых и погибали сами». Те же, кто сумел добраться до раненых, даже не могли прикрыть их огнем. «Процентов восемьдесят нашего оружия вышло из строя – его забило песком и залило водой». Многие солдаты допустили ошибку: торопясь открыть по немцам ответный огонь, они сдергивали с автоматов водонепроницаемые чехлы, еще не добравшись до берега. Побывав в морской воде, отказали почти все рации, и это стало основной причиной последовавшей неразберихи. Те, кто был лучше организован, совершали перебежку в строю отделения, уменьшая тем самым поражающую способность вражеского пулеметного огня. Лейтенант 121-го инженерно-саперного батальона вместе с сержантом вернулся назад, чтобы помочь раненному в ногу солдату. Тащить того было трудно, и сержант вскинул его себе на спину. Вскоре и сам сержант был смертельно ранен, а лейтенанту пуля повредила плечо. Им на помощь пришли другие солдаты и оттащили всех троих к низкой стенке мола, дававшей хоть какую-то защиту. Первым оказавшимся на берегу саперам пришлось повоевать пехотинцами: при высадке они потеряли почти всю имевшуюся взрывчатку. Да и огонь противника был слишком плотным, так что ничего все равно нельзя было сделать, пока не прибудут бронированные бульдозеры.

Уцелевшие воины первого эшелона лежали без сил на камнях у мола и смотрели, как к берегу подошли суда второго эшелона. «Кто-то из солдат плакал, кто-то зло ругался, – вспоминал молоденький офицер 116-го полка. – Я же чувствовал себя скорее зрителем, чем участником операции». Во рту у него пересохло, и тем не менее захотелось курить. А у кромки берега опустились десантные трапы, заработали немецкие пулеметы, писал сержант родом из Висконсина, «люди посыпались со шлюпок, как кукурузные зерна с ленты транспортера». Несколько человек пытались укрыться от пуль на корме шлюпки, другие наоборот – уже оказавшись в воде, пытались вскарабкаться назад в шлюпку. Рвавшиеся в воде снаряды вздымали «огромные фонтаны воды».

Офицер, десантировавшийся во втором эшелоне, отметил, что метров за двести пятьдесят – триста от берега за дымом было ничего не видно, зато стрельба слышалась очень ясно. А ведь им поначалу тоже казалось, что авиация союзников поработала на славу. «Кое-кто из ребят так и говорил: “Ну, 29-я дивизия едет на бал – у них настоящее увольнение в город”. Но когда дошли до берега, они поняли, что стреляют-то не наши, а немцы».

Другой офицер 116-го полка сказал, что в каком-то смысле все это похоже на очередные десантные учения: «Два денька помучаешься, потом можно принять горячий душ». Его ротный командир не был уверен, в ту ли точку десантирования они прибыли, но офицеру-моряку сказал: «Давай высаживай нас где получится, – тут везде идет бой». Когда подошли ближе, увидели подъем, ведущий к деревушке Ле-Мулен: они попали как раз туда, куда надо. «Солдатам мы велели пригнуться и не поднимать головы, чтобы они ничего не увидели и не пали духом. Танки так и стояли у самой кромки берега – некоторые вели огонь, а другие горели. За танками и в воде прятались солдаты штурмовых рот. Большинство из них было ранено, а поднимающийся прилив выносил на берег тела убитых».

Капитан Макгрэт из 116-го полка, прибывший к берегу в 07:45, увидел, что прилив наступает быстро, а у основания мола скопилось множество людей. Он с другими офицерами попытался заставить их уйти оттуда. «Мы увещевали их, старались убедить, чтобы они шли с нами. Но никто из них не захотел идти дальше. Многие, казалось, были просто парализованы страхом». Один рейнджер видел, как встал, повернувшись спиной к немецким позициям, лейтенант 116-го полка. Он «орал на жмущихся к стенке солдат, испуганных, съежившихся, не желающих и пальцем пошевелить: “Да разве вы солдаты, парни?!” Он старался изо всех сил, пытаясь привести в чувство тех бойцов 116-го, кто притулился у мола, но так ничего и не добился». Капитан-артиллерист Ричард Буш, который высадился в авангарде 111-го дивизиона полевой артиллерии, так описывал солдат, которых увидел на берегу: «Они выглядели побитыми и крайне испуганными. Многие даже забыли, что у них есть оружие, что они могут стрелять». Командиры батальонов и рот приказали своим солдатам почистить оружие, а тем, кто остался без оружия, велели взять его у убитых. К чистке оружия привлекли и часть раненых.

Помощник начальника медико-санитарной службы 1-й дивизии капитан Холл наблюдал, как по-разному реагируют люди на стрессовую ситуацию: «Я видел одного солдата, который шел к шлюпке. Он был в состоянии крайнего болезненного возбуждения: громко кричал, визжал, размахивал руками… Все свое снаряжение и оружие он выбросил раньше. Многие были ранены еще в воде, а теперь раненых затапливало приливом. На тех, кто был еще жив, я стал кричать, побуждая их ползти к берегу, и некоторые послушались. Но многие, кажется, утратили способность мыслить, они безучастно сидели или лежали, растянувшись во весь рост. Они сохранили способность двигать конечностями, однако на обращения и вопросы не реагировали и даже не пытались хоть что-нибудь сделать. Некоторые офицеры подошли к таким и старались поднять их на ноги, но старшие офицеры приказали отставить это дело. Спасаясь от прилива, несколько раненых вцепились в борт причалившей к берегу шлюпки. Один за другим они срывались оттуда и тонули. Я видел, как упал один раненный в грудь, и постепенно лицо его скрылось под водой… Другой парень просто слонялся без дела по пляжу – гулял. Кто-то крикнул ему: “Ложись!” Длинная очередь из пулемета взрыхлила песок точно по кругу у ног этого юноши, но сам он остался невредим». А вот молодой сапер, обезумевший от страха, «заметался туда-сюда по пляжу, пока немецкий пулеметчик не срезал его».

Этот врач, раненный прежде, чем добрался до галечной насыпи у мола, записал: «Мы лежали на мокрой гальке, дрожа и от холода, и от страха». С удивлением и восхищением наблюдал он за действиями одного своего санитара: «Уж от кого не приходилось ждать ничего особенного – так это от капрала А. Э. Джонса. Он всегда был слабеньким: рост 163 см, вес 48 кг. А под непрерывным огнем, когда невозможно было добежать до воды и вернуться обратно в укрытие живым, он сделал шесть ходок, принося все новых раненых». Один раз он осмотрел раненого, подошел к капитану Холлу, объяснил характер ранения и спросил, чем конкретно можно помочь.

Среди так или иначе пострадавших были далеко не только пехотинцы. Один сержант, командир танка, высадившегося на участке «Фокс-Грин»[89], пережил нервный шок и приказал экипажу покинуть машину. Командование принял рядовой, а сержант спрятался в окопчике и пролежал там, скорчившись, весь день. Потом майор спрашивал рядового, отчего он просто не пристрелил сержанта. Другой «Шерман», подбитый и замерший на кромке воды, продолжал вести огонь по противнику, пока поднявшаяся при приливе вода не вынудила экипаж покинуть машину. Немецкие артиллеристы перенесли весь огонь на «Шерманы», особенно на танки, снабженные бульдозерными ножами. Уничтожено было не менее 21 «Шермана» из 51, входивших в состав 743-го танкового батальона. Танки, расстрелявшие весь боезапас, посменно двигались вдоль берега, давая возможность пехотинцам укрыться за ними от убийственного пулеметного огня. «Нас спасли только танки», – признавал один рядовой 1-й дивизии.

Все больше старших командиров со своими штабами высаживались на берег и обеспечивали руководство, в котором войска уже отчаянно нуждались. Неразбериха, как позднее утверждалось в рапорте командования 5-го корпуса, в значительной мере была вызвана тем, что десант со шлюпок высаживался зачастую не в тех точках, нарушая порядок управления подразделениями. Одни участки сектора «Омаха» оказались «переполнены десантниками, тогда как в других не было никого». Группа управления 116-го пехотного полка во главе с его командиром полковником Чарлзом Кэнэмом и заместителем командира 29-й дивизии бригадным генералом Норманом Д. Кота вплавь и пешком добралась до берега на участке «Дог-Уайт»[90] вскоре после 07:30. Они укрылись за танком, а потом добежали до мола.

Кота, который разделял опасения Героу относительно чрезмерного упора на бомбардировку и артобстрел, лучше многих других понимал, какой катастрофой чревато сложившееся положение. Он уже видел, как волны захлестывали плавающие бронетранспортеры DUKW, которые перевозили 105-мм гаубицы 111-го дивизиона полевой артиллерии. 11 из 13 перевернулись и затонули – в большинстве случаев уже в точке рандеву, недалеко от берега. Артиллерии 1-й дивизии повезло ничуть не больше. Артбатарея 16-го пехотного полка потеряла все шесть своих 105-мм гаубиц, которые перевозились на плавающих бронетранспортерах. А 7-й дивизион полевой артиллерии не смог выгрузить на берег ни одного орудия, причем большинство пошло на дно также вместе с бронетранспортерами.

Кроме того, заграждения у самого берега до сих пор не были взорваны. Саперов 146-го отдельного подводно-подрывного дивизиона высадили на берег почти на 2 км восточнее намеченной точки десантирования – помешало сильное встречное течение. Кота и Кэнэм быстро обсудили положение. В ходе высадки перемешались и были рассеяны не только батальоны, но и роты и даже взводы. Необходимо было заставить солдат, как только те почистят оружие, начать прорыв через ряды колючей проволоки и минные поля к обрывистым возвышенностям, а затем оттуда атаковать немецкие позиции.

В 08:00, когда Кота высматривал, откуда можно начать прорыв рядов колючей проволоки, чтобы пробиться к проходу, ведущему в Ле-Мулен, разыгралась ужасающая сцена. К берегу как раз подходил большой десантный корабль LCIL-91, и на его палубе разорвался снаряд. Осколки угодили, вероятно, в ранцевый огнемет одного солдата. «Бедняга буквально вылетел с палубы, пронесся над правым бортом и упал в воду. Горючая смесь из его огнемета разлилась по всей носовой палубе и надстройке судна… Этот корабль, служивший запасным КП 116-го полка, горел еще больше восемнадцати часов, и на борту все это время не прекращались взрывы боеприпасов для зенитных установок “Эрликон”». Через 10 минут та же судьба постигла и LCIL-92. Многих саперов, получивших тяжелые ожоги, пришлось под огнем тащить в укрытие у мола.

Кота решил, что он проведет рекогносцировку на правом фланге, а Кэнэм на левом – надо было отыскать пути выхода с пляжа. Вскоре Кэнэм был ранен пулей в правое запястье, но приказал перевязать ему рану и вернулся к исполнению своих обязанностей. Один из солдат полка увидел «старика», когда тот «с подвязанной правой рукой пробирался вперед, сжимая в костлявой левой кольт калибра 0,45». Кэнэм, «высокий и сухощавый, в очках с проволочной оправой и с тоненькими усиками», был тем самым командиром-южанином, который предупредил своих солдат, что две трети из них погибнут в десанте. По пути он выкрикивал команды офицерам, требуя увести солдат с простреливаемого пляжа: «Гоните своих солдат к черту с пляжа! Лучше поищите треклятых колбасников да убейте их!» Подполковник, укрывавшийся от минометного огня, крикнул ему в ответ: «Полковник, идите в укрытие, не то вас убьют!» – «Пошевели задницей и выползай оттуда! – рявкнул на него Кэнэм. – И уводи солдат с распроклятого пляжа!»

В том же духе действовал в восточной части сектора «Омаха» командир 16-го пехотного полка 1-й дивизии полковник Джордж Тейлор. 1-я дивизия добилась даже большего, если вспомнить, что почти все танки 741-го танкового батальона были потеряны из-за того, что их спустили на воду катастрофически далеко от берега. Капитан Холл, раненый врач, наблюдал, как Тейлор перебегает от одного офицера к другому. «Нужно убраться с пляжа раньше, чем они повернут против нас свои 88-мм пушки, – убеждал он. – Если уж нам суждено погибнуть, то не худо бы и немцев, сколько удастся, перебить». С полковником Тейлором был морской офицер-англичанин. Он курил, присев на корточки, и на лице у него была написана скука. Тейлор, обращаясь к своим солдатам, произнес историческую фразу: «На всем этом берегу люди – только те, кто погиб и кто готов погибнуть. А теперь – живее вперед, как можно дальше отсюда!»

На деле первый прорыв в секторе «Омаха» уже произошел, и совершили его роты 2-го батальона 16-го полка, высадившиеся между Сен-Лораном и Кольвилем. Они перебежали полоску берега, потеряв всего двух человек. В 07:35 из немецкой 352-й пехотной дивизии в штаб генерала Маркса сообщили: «К северо-востоку от Кольвиля противник силами от 100 до 200 человек прорвал нашу оборону». Немцев это явно обеспокоило. Одному батальону из оперативной группы Мейера было приказано ликвидировать прорыв у Кольвиля, однако, по мнению штаба дивизии, батальон мог прибыть к месту назначения «не ранее чем через полтора часа». Фактически же удары авиации союзников позволили ему прибыть туда только к вечеру.

Впрочем, генерал-майор Крайс вскоре убедился, что больше у него нет подкреплений, которые можно было бы перебросить в сектор «Омаха». Как отмечали американские историки, «самую серьезную угрозу для немцев» представляла английская 50-я дивизия, десантированная в нескольких километрах к востоку, в секторе «Голд». Хотя они начали высадку через час после американцев, «английский десант уже в первые часы прорвал оборону противника в нескольких местах». Левый фланг 352-й дивизии был совершенно оголен, и основную часть оперативной группы Мейера бросили к Крепону сдерживать натиск англичан. Сам Мейер в тот день погиб, сражаясь с англичанами у Базенвиля, а из 3000 солдат и офицеров его группы только 90 человек соединились с основными силами дивизии.

Одна рота 2-го батальона рейнджеров была высажена вместе с ротой А 116-го полка на западной оконечности сектора «Омаха» и понесла чудовищные потери, но основные силы батальона десантировались гораздо дальше, за изгибом берега, имея задачей уничтожение вражеской батареи на мысе Ок. Правда, рейнджеров и здесь преследовали неудачи.

Уже подходя к мысу, командир батальона подполковник Джеймс Э. Раддер понял, что рулевой-англичанин направил судно гораздо восточнее точки десантирования, почти в сам сектор «Омаха». Потеряли полчаса, сражаясь с течением, идущим вокруг мыса Ок. Когда шлюпки оказались у подножия скал, выпустили ракеты, которые увлекли за собой захваты с железными крюками – это приспособление разработали английские коммандос. Большинство захватов не долетело до цели – промокшие в море веревки слишком отяжелели, – но несколько крюков зацепилось за скалу, и первые бойцы стали карабкаться вверх. В дело пошли и лестницы, позаимствованные у лондонских пожарных. Немцы не могли поверить, что захваты заброшены с лодок, стоящих под скалами. В штаб 352-й дивизии доложили, что «находящиеся в открытом море боевые корабли противника ведут по скалам огонь особыми снарядами, которые закрепляют на скале свисающие вниз лестницы».

Засевший на скале немецкий гарнизон пытался стрелять сверху по нападающим и забросать их гранатами, однако плотный артиллерийский огонь с кораблей поддержки: американского эсминца «Саттерли» и английского «Тэлибонт» – поначалу заставил их не высовываться из укрытий. «Саттерли» весь день находился поблизости, готовый оказать поддержку рейнджерам в любой момент. Храбрость и мастерство рейнджеров, первыми взобравшихся на скалу, позволила им закрепиться на вершине. Вскоре к ним присоединились их товарищи. К своему удивлению, американцы обнаружили, что эта батарея не имеет ни одного дальнобойного орудия. Те находились чуть дальше от берега, и с ними еще предстояло разделаться.

Радист подполковника Раддера пытался передать «Слава богу!» – сигнал об успехе десанта, – но вымокшие в морской воде рации не работали. Да и все равно давать сигнал уже было поздно. В 5-м батальоне рейнджеров, который ждал на кораблях и был готов поддержать бойцов 2-го батальона, решили, что их атака захлебнулась. В итоге 5-й батальон приступил к выполнению резервного плана и высадился в секторе «Омаха» для поддержки 116-го пехотного полка, а генерал Кота не замедлил послать рейнджеров вперед – штурмовать обрывы, ведущие на возвышенность.

Ничуть не легче оказалось связаться со своим командованием батальону немецкого 916-го пехотного полка. Лишь в 08:19 в штабе 352-й дивизии стало известно, что рейнджеры сумели взобраться на скалы. Бой длился весь тот день и почти весь следующий, солдаты 916-го полка снова и снова шли в контратаки на батальон Раддера. У рейнджеров кончились боеприпасы, и они воспользовались оружием убитых немцев. Это оказалось делом рискованным, когда к американцам подошли наконец подкрепления.

Неподалеку от продолжавшего гореть большого десантного корабля Кота высмотрел участок мола, метрах в пяти за которым поднималась насыпь. Он приказал солдату, вооруженному автоматической винтовкой Браунинга, не давать залегшим там немцам поднять голову, а сам тем временем проследил, чтобы под колючую проволоку были заложены «бангалорские торпеды». Командиру 5-го батальона рейнджеров подполковнику Максу Снайдеру он приказал проделать в проволочных заграждениях несколько проходов, двинуться в глубь побережья, а затем резко повернуть на запад и атаковать позиции немцев на мысе Персе.

Проходы были проделаны, чуть дальше горела подожженная снарядами корабельных орудий трава, и Кота решил, что настало время совершить бросок через заболоченную луговину к подошве возвышенности. Но первый же солдат, прорвавшийся за ряды колючей проволоки, был ранен пулеметным огнем. «Санитар! – завопил он. – Санитар, меня ранило! Помоги!» Он стонал и кричал несколько минут, «потом, всхлипывая, несколько раз повторил “мама” и умер». На остальных солдат эта сцена подействовала так угнетающе, что Кота сам был вынужден вести их в атаку, иначе они бы не пошли. Вскоре небольшая группа бойцов 116-го полка добежала до подошвы возвышенности и стала карабкаться вверх по крутому склону. Дым от горящей травы стал таким густым, что те, кто еще не выбросил противогазы, тут же их надели.

В 08:30 Кота вернулся к Кэнэму, устроившему на скорую руку КП у подошвы. Внимание привлек американский солдат, гнавший перед собой пятерых пленных немцев с высоко поднятыми руками. На возвышенности заговорил немецкий пулемет, и шедшие первыми два пленных упали замертво. Остальные повалились на колени, повернулись в сторону пулеметчика и простерли к нему руки, умоляя не стрелять, но тут же очередь прошила грудь еще одного сдавшегося в плен.

Немцы наконец сообразили, что большинство американцев укрывается за стенкой мола, и попытались выкурить их оттуда минометным огнем. Мины, взрываясь, разбрасывали гальку, словно картечь. Одна мина разорвалась у КП Кэнэма, убила двух человек, стоявших рядом с Кота, а радиста взрывной волной забросило вверх по склону метров на шесть. КП быстро перенесли подальше, а вот установить связь с находившейся левее 1-й дивизией никак не удавалось – рации не работали. Мало того что многие вышли из строя, залитые морской водой, так и немецкие снайперы в первую очередь целились в солдат-связистов, когда те с трудом выбирались на берег, согнувшись под тяжестью груза в 40 килограммов.

Отсутствие связи с берегом очень тревожило генерала Героу, который в ожидании донесений расхаживал по мостику американского корабля «Анкон», стоявшего в 16 км от берега. Поводов для тревоги у него хватало с той минуты, когда он увидел, как десантные шлюпки пляшут на больших волнах, а несколько шлюпок на его глазах затонули. Донесения поступали противоречивые – главным образом от команд катеров и шлюпок, возвращавшихся за новыми партиями десанта. В 09:15 генерал получил донесение с борта судна управления, стоявшего у берега на участке «Изи-Ред»[91]: «Шлюпки и машины скопились на берегу. Войска окапываются. Противник ведет по судам огонь, пока они не причалят». Узнал Героу и о том, что саперам не удалось проделать проходы в минных полях, а «снайперы и пулеметчики противника сосредоточивают огонь в первую очередь на офицерах и сержантах».

Героу доложил об обстановке генералу Брэдли, находившемуся на борту крейсера «Огаста». Оба испытывали глубокое беспокойство. Брэдли даже не исключал возможности отказаться от сектора «Омаха» и направить следующие эшелоны десанта в сектор «Юта» или один из английских секторов. Действительно, обстановка на многих участках «Омахи», особенно у прохода к Вьервилю, внушала ужас. И все же, вопреки впечатлению всеобщего хаоса и неразберихи, некоторые части высаживались, не встречая серьезного сопротивления, и совершали прорыв без существенных потерь, как показывает пример 1-й дивизии у Кольвиля. Даже во втором эшелоне 29-й дивизии рота Ц 116-го полка довольно легко высадилась на берег в 07:10, почти на километр левее намеченной точки десантирования. Пересекая участок берега до мола, рота потеряла только 20 из 194 человек, а при подъеме на возвышенность им, как и другим, помог дым от горящей травы, подожженной при обстреле с кораблей.

Техасец майор С. В. Бингем, командир 2-го батальона 116-го полка, доложил, что его группа, находившаяся на борту десантного катера, без потерь высадилась на участке «Дог-Ред»[92]. Один из его офицеров отметил, что «противник ведет далеко не такой плотный огонь, как я ожидал». Правда, одна рота батальона Бингема, высадившаяся немного дальше, понесла тяжелые потери. Бингем повел за собой группу человек из пятидесяти – через мол, через проволочные заграждения к стоявшему у подошвы возвышенности трехэтажному дому, окруженному траншеями. «Ни у кого не было исправного оружия», – докладывал он позднее, вот они и залегли в траншее, чтобы привести оружие в порядок. Дом очистили, несмотря даже на то что ведущая в него лестница была разрушена при артобстреле. Покончив с этим, Бингем повел своих солдат на лежавшую прямо перед ними возвышенность. Они прошли еще метров триста пятьдесят в глубь побережья, потом свернули на запад, к Сен-Лоран-сюр-Мер, но напоролись на опорный пункт, оборудованный немцами на ферме, у самой околицы деревни. В капитана Готорна, офицера штаба батальона, шрапнель попала в ту минуту, когда он отдавал солдатам приказ. Поскольку рот был открыт, шрапнель пробила обе щеки, но не повредила челюсть. Подошедший офицер вспоминал, что Готорн «плевался кровью, когда говорил, но его это, кажется, не заботило».

К 09:30 царившая на берегу и у берега неразбериха ничуть не улеглась. «Всевозможный хлам, снаряжение, люди – все смешалось в одну большущую кучу», – докладывал позднее командованию один офицер. Повсюду стояли сгоревшие и догорающие танки, лежали тела убитых и брошенное впопыхах снаряжение. У кромки берега, на волнах прибоя, покачивались, как бревна, трупы, а море выносило все новые. Один солдат вспоминал: «Они были похожи на восковые фигуры мадам Тюссо. Точно как восковые. Даже не представишь, что это люди». Местами линию берега перегораживали сожженные или поврежденные десантные суда. А в море, дальше от кромки прибоя, неразбериха все нарастала и нарастала. Заместитель начальника штаба 5-го корпуса полковник Бенджамин Б. Тэлли доложил, что десантные суда бестолково кружат на некотором расстоянии от берега, «будто перепуганные коровы, сбившиеся в кучу». Морское командование никак не могло решить, какие именно шлюпки направить снова к берегу, а какие придержать для следующих эшелонов. Тем временем танки на берегу начали понемногу склонять чашу весов в пользу десанта, хотя многие выгруженные на пляж машины были неисправны, а иные, маневрируя уже на берегу, остались без гусениц. Чтобы менять их на открытом месте, под непрерывным пулеметно-минометным огнем, требовалось редкое мужество.

Обороняющиеся немцы постепенно проигрывали бой за удержание своих огневых позиций. Однажды саперам удалось подогнать к доту начиненный взрывчаткой грузовик. «Подожгли бикфордов шнур и взорвали дот. Когда вошли внутрь, обнаружили мертвых немцев, которых взрывчатка непосредственно не задела. Из носа и рта у них шла кровь – они погибли от сильнейшей контузии». Самым действенным оружием оказались орудия эсминцев. Восемь американских кораблей и три английских двигались параллельно линии берега, достаточно близко, чтобы обстреливать позиции и укрепления немцев. Стволы орудий так раскалились от стрельбы, что матросам пришлось для охлаждения поливать их из пожарных брандспойтов. Многие сражавшиеся в секторе «Омаха» солдаты впоследствии были убеждены – и далеко не без оснований, – что именно эти эсминцы и спасли их в тот день от поражения. А многие офицеры-пехотинцы пришли к выводу, что огневая поддержка с моря была бы намного эффективнее, если бы с самого начала огонь по немецким укреплениям вели эсминцы, подошедшие близко к берегу, а не линкоры, палившие издалека вслепую.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.