ГЛАВА 23. «САМАЯ БОЛЬШАЯ КОНТРАБАНДНАЯ ОПЕРАЦИЯ В ИСТОРИИ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 23.

«САМАЯ БОЛЬШАЯ КОНТРАБАНДНАЯ ОПЕРАЦИЯ В ИСТОРИИ»

В самом начале 1985 года Уилсон принял на работу нового административного помощника, пятидесятипятилетнего техасца по имени Чарли Шнабель. Формально Шнабель должен был коротать дни в небольшом офисе рядом с кабинетом конгрессмена, следить за работой персонала, оформлять законодательные инициативы и контролировать решение проблем избирателей. Строго говоря, Шнабель, который никогда не бывал за пределами страны, если не считать короткого визита в Мексику, и не задумывался всерьез о механизмах зарубежной политики США, не мог иметь никакого отношения к войне ЦРУ в Афганистане. Но спустя годы Чарльз Симпсон, бывший помощник Уилсона, заметил, что его уход и появление Шнабеля устранило единственное ограничивающее влияние, которое как-то удерживало Чарли в рамках дозволенного. Трудно поверить, что кто-либо мог превзойти Уилсона в искусстве нарушения правил, но Шнабель оказался во всем под стать своему боссу.

Шнабель — мужчина с нарочито медленными движениями, который носит ковбойские сапоги, говорит с протяжным южным акцентом и выписывает журнал «Солдат удачи». Таких людей часто можно видеть на пыльных проселочных дорогах Восточного Техаса за рулем старенького пикапа, с ружьем на подставке в заднем окне и с собакой на соседнем сиденье, направляющихся в лес, чтобы поохотиться в выходные дни. Но он также напоминает хитроумных адвокатов-южан, которые часто начинают свое выступление словами «я всего лишь парень из сельской глубинки». Шнабель был кем угодно, только не простаком. В течение двадцати двух лет он возглавлял техасский сенат и управлял учреждением, которое знаменитый собутыльник Уилсона Ларри Кинг обессмертил в своем памфлете «Лучший маленький бордель в Техасе». Этот опыт научил его всему, что следует знать о тайных механизмах американской политики. За долгие годы он вел серьезные дела почти со всеми крупными политическими фигурами из стана демократов, происходившими из Техаса.

Он опекал всех новобранцев на политической арене и не раз относил пьяного Уилсона домой на руках. Однажды он вызволил Уилсона из-за решетки, а иногда ему удавалось аннулировать или изменить обвинение за вождение в нетрезвом виде. Шнабель был настолько готов к неизбежным выходкам своих многочисленных буйных подопечных из Техаса, что в те дни жена прокурора графства находилась у него на жалованье.

Все это говорит о том, что Шнабель сохранял свой пост в техасском сенате не потому, что он был робким и осторожным бюрократом. Однажды, когда посетитель столичной квартиры Шнабеля осведомился у его жены Надин, каким образом ее муж устроил на стене целую выставку из советского гранатомета, автоматов АК-47 и других видов оружия, захваченного во время афганской войны, она ответила: «Знаете, правило Чарли гласит: “не обращай внимания на правила”».

Шнабель был своеобразной техасской легендой. Несмотря на его склонность испытывать судьбу, сенаторы, давно знакомые с ним, убеждены в том, что он никогда не делал ничего дурного. Они пришли к выводу, что Шнабели этого мира — те, кто заставляет систему работать, несмотря на ее сопротивление. Был лишь один досадный инцидент, связанный с обвинением в политической услуге, которую он оказал для финансирования университетской спортивной программы. Шнабель предстал перед судом, но отделался легким приговором с формулировкой о «некорректном поведении». Старые сенатские друзья выступили в его защиту, а в своем заявлении для прессы Шнабель подчеркнул: «Я всегда делаю, что могу для американского спорта».

В конце 1984 года Уилсон позвонил Шнабелю и предложил занять пост его административного советника вместо Симпсона. Ответ был отрицательный. За годы Шнабель получил много других заманчивых предложений о работе в Вашингтоне, но ему нравилось жить в Техасе. Он любил свой стадвадцатилетний сельский дом в окрестностях Остина, любил охоту и рыбалку и казался неотъемлемой частью техасской жизни — человек с таким количеством должников мог провести остаток своей жизни, просто возвращая оказанные услуги.

«Не отказывайтесь, — умолял Уилсон по телефону, — можете не беспокоиться об охоте. Я член подкомиссии по оборонным ассигнованиям, и вы сможете летать и охотиться повсюду, где есть наши базы. Там о вас позаботятся».

Это любопытное предложение привлекло внимание Шнабеля, и когда Уилсон прислал ему билет на самолет и командировочные для визита в столицу, он принял приглашение. Сначала он был настроен решительно, но вашингтонская романтика подействовала на него, а Надин, присоединившаяся к нему в этой поездке, нашла родственников, живших поблизости. Она хотела остаться.

На следующий день Шнабель приобрел дом и умышленно скрыл этот поступок от Уилсона, когда встретился с ним для окончательного разговора. «Я напомнил ему, что по-прежнему беспокоюсь насчет охоты», — вспоминает хитроумный переговорщик. Уилсон скрепил сделку, твердо повторив свое обещание: «Можете не беспокоиться насчет охоты».

В фотоальбомах Шнабеля того времени можно найти немало кровавых подтверждений того, что Уилсон выполнил свое обещание. На фотографиях изображен конгрессмен в камуфляжной форме в окрестностях военной базы, с луком и стрелами, держащий за рога убитого Бемби с нежной мордочкой. На другой фотографии Шнабель и спикер техасского конгресса Гиб Льюис широко улыбаются в камеру. Двое старых приятелей находятся в северном Пакистане на бывшем Шелковом пути из Китая в поисках почти вымершего горного барана. Это животное внесено в главный список Красной книги, но Шнабель с гордостью объясняет, что президент Зия уль-Хак лично отменил запрет и предоставил уважаемому помощнику конгрессмена официального проводника и «мерседес» для охоты.

На одной особенно мрачной серии фотографий можно видеть грузовой пикап, нагруженный тушами оленей, добытых на территории военно-морской базы Индиан-Хед в Мэриленде. Шнабель объясняет, что этот смертоносный урожай был результатом ночного охотничьего похода группы «морских котиков» под его руководством. Каждый из них носил очки ночного видения и кричал «Аллах акбар», прежде чем разрядить свое мощное оружие в ничего не подозревающую добычу. Оленина, должным образом благословленная перед убийством, пошла на корм афганским фундаменталистам, находившимся с визитом в США.

До прибытия Шнабеля Чарли Уилсон единолично отстаивал интересы афганской программы в Конгрессе. Его советники редко знали о том, что замышляет конгрессмен. Но Шнабель был инициативным человеком и обладал врожденным умением ладить с людьми, поэтому он стал заводить друзей среди моджахедов, посещавших офис конгрессмена.

Шнабель признает, что сначала его привлекало не благородное дело борцов за свободу, а романтика приключений. «Я разговаривал с моджахедами, когда они приходили в офис, и спрашивал их: “На кого можно поохотиться в Афганистане? Я хочу завалить какого-нибудь крупного зверя”. А они отвечали: “Отправляйся в Паншер, там лучшая охота в мире — в Паншерской долине”». Если другие американские искатели приключений, увлеченные Афганистаном, хотели попасть в Паншер для того, чтобы встретиться с Ахмад шах-Масудом, то Шнабель стремился в долину Масуда по совершенно иной причине. Он отчаянно хотел попасть в Паншер, потому что там водились горные бараны и козероги.

Во всем, что касалось Афганистана, отношения Уилсона со своим административным советником были крайне эксцентричными. Они никогда по-настоящему не координировали свои усилия, и Уилсон редко подключал Шнабеля к своим делам с ЦРУ. Но он всегда поощрял афганские интересы своего помощника, и вскоре двое мужчин пришли к негласному взаимопониманию.

Шнабель получил от Уилсона благословение на угрозы в адрес бюрократов от его имени; он мог привозить моджахедам контрабанду и составлять письма с необычными запросами о содействии, скажем, со стороны пакистанской разведслужбы, подписывая их «Чарльз Уилсон». По мере того как преданность Шнабеля афганскому делу росла, он стал действовать от имени Уилсона с такой быстротой и эффективностью, что Абдул-хан, один из легендарных афганских командиров и любимчик американских репортеров заметил: «Нам казалось, что мы имеем дело с двумя Чарли одновременно». Президент Зия, получивший в подарок техасскую шляпу ручной работы, стал нежно называть Шнабеля «Другой Чарли».

В сущности, за эти годы Чарли Шнабель вжился в роль виртуального Чарли Уилсона. В результате он значительно усилил способность Уилсона влиять на ход событий. В течение этого периода настоящий Уилсон двигался по высокому пути покровителя и защитника афганской программы ЦРУ. Между тем Шнабель в качестве представителя конгрессмена был возмутителем спокойствия и устраивал выходки в стиле Гордона Хамфри, который рассматривал Агентство как противника. Сам Шнабель видел в ЦРУ большую проблему и даже упрекал своего босса в соглашательстве. Но он простил Уилсону этот грех, потому что оба они играли в старую добрую игру под названием «хороший и плохой полицейский».

Без какого-либо прямого указания Шнабель вскоре стал заниматься черновой работой, помогая пугать бюрократов, в том числе из ЦРУ, и изобретая такие способы поддержки моджахедов, которые даже Уилсон не смог бы осуществить в открытую. Некоторым образом он превратился в темного двойника Чарли Уилсона, имевшего свободу действий при негласном условии, что если он попадет в беду, то сам будет расхлебывать кашу.

Он попал на фронт, отспорив себе место на пентагоновских рейсах с гуманитарной помощью для Пакистана. В то время, до снятия запретов на программу военной поддержки ЦРУ Шнабель отправлялся к моджахедам, нагруженный контрабандными товарами. Во время одного из своих первых визитов он привез телескопические прицелы для снайперских винтовок. Джон Макмэхон не позволял Агентству давать моджахедам эти устройства из опасения, что Конгресс может обвинить ЦРУ в «соучастии в убийстве». Шнабель уговорил своих богатых техасских друзей потратить деньги на телескопические прицелы и, как было у него в обычае, рассказал Уилсону о своих контрабандных подвигах лишь задним числом.

По мере того как Шнабель все глубже погружался в перипетии афганской войны, он заходил все дальше на запретную территорию. В его небольшом офисе были разбросаны боеприпасы, пистолеты Макарова и автоматы АК-47, а дома под кроватью лежал советский гранатомет. В складском помещении Конгресса скопилось так много ковров и меховых шуб из Пакистана, что оно напоминало маленький ближневосточный базар.

Вскоре после начала своего романа с моджахедами Шнабель переоделся одним из них и отправился в зону боевых действий, в нарушение строгого запрета на пересечение границы для всех официальных лиц из США. В Афганистане он открыл для себя насвар — опиатный нюхательный табак, который афганцы клали под язык для воодушевления в бою. Впоследствии они стали называть его «Чарли-насвар», а однажды в Вашингтоне, поддавшись бурному порыву эмоций, он даже обратился в ислам и взял себе имя Абдулла.

Все это Шнабель делал по собственной инициативе, но с точки зрения всех остальных, он всегда действовал от имени Чарли Уилсона. Но причина его эффективной деятельности в той сфере, которая считалась вотчиной ЦРУ, не имела ничего общего с разведывательным агентством США. Она заключалась в его тесной связи с вроде бы безобидной программой гуманитарной помощи под эгидой Агентства международного развития (AID). Во многом благодаря «двум Чарли» эта якобы благотворительная программа открыла второй фронт в афганской войне ЦРУ.

* * *

Американским чиновникам первоначально ответственным за организацию этого мероприятия, известного как «гуманитарная программа международной помощи», был заместитель госсекретаря Джеральд Элман. По его словам, в начале 1985 года Афганистан внезапно стал приоритетом в бюрократической системе национальной безопасности. Консервативная революция шла полным ходом. Рональд Рейган недавно одержал триумфальную победу на повторных выборах, и госдепартаменту не хотелось ударить в грязь лицом при осуществлении так называемой «доктрины Рейгана», требовавшей поддержки любых повстанческих движений антикоммунистического толка.

Первая возможность появилась после того, как Дин Хинтон, посол США в Пакистане, встретился с Элманом и стал убеждать его в необходимости новых мер для преодоления кризиса, развивавшегося на афганской границе. Хинтон был один из немногих карьерных дипломатов, которые во время холодной войны всегда оказывались в тех местах, где действия ЦРУ были особенно активными[53]. В 1984 году перед отправкой в Пакистан Хинтон поговорил со специалистами и обнаружил, что никто из них не видит никакой возможности для выдворения Советской армии из Афганистана.

Энтузиазм Хинтона возрастал по мере роста финансирования афганской программы ЦРУ «Мы впервые перешли от обороны к наступлению», — объясняет он. Однако его тревожили разведывательные донесения, где сообщалось, что русские опустошают громадную полосу местности между пакистанской границей и своими главными гарнизонами и городами в Афганистане. Они бомбили деревни, уничтожали оросительные каналы, резали скот, жгли посевы, убивали афганцев или вынуждали их бежать из страны. В донесениях утверждалось, что если это будет продолжаться, то война закончится до того, как новая военная стратегия вступит в силу Повстанцы просто не смогут пересекать пешком огромные необитаемые районы. Голод и болезни распространялись с ужасающей скоростью. Положение усугублялось из-за полного отсутствия медицинской помощи. Хинтон предупредил Элмана, что нужно каким-то образом остановить поток беженцев и удержать афганцев в их деревнях для поддержки бойцов сопротивления.

По характеру своей деятельности Элман не был склонен к риску. Дипломаты хорошо определяют, в какую сторону дуют политические ветры, и в госдепартаменте уже обратили внимание на то, что Конгресс не просто благосклонно относится к афганской программе ЦРУ, а выделяет огромные средства и настоятельно просит администрацию сделать еще больше. В частности, они отметили, что в законопроекте об «Эрликонах», проведенном Чарли Уилсоном через Конгресс, отдельной строкой были выделены средства на гуманитарную помощь для моджахедов. Выслушав опасения Хинтона, Элман решил поддержать предложение дипломата о том, чтобы госдепартамент развернул под своей эгидой крупномасштабную программу гуманитарной помощи.

Так родилась «международная программа гуманитарной помощи». Первоначально она имела довольно скромный вид и предназначалась для контрабандных поставок продовольствия и медикаментов через границу. Общая сумма, выделенная на 1985 год, составляла шесть миллионов долларов. Госдепартамент считал программу довольно рискованной, так как это должно было стать первым мероприятием США по открытой поддержке моджахедов в зоне боевых действий.

По правде говоря, с шестью миллионами долларов можно было сделать очень мало. Более того, Агентство международного развития, которому была поручена эта задача, не проявляло интереса к программе, подозрительно похожей на операцию ЦРУ Во время вьетнамской войны AID подверглась жесткой критике за обеспечение прикрытия для оперативников ЦРУ и за осуществление программ в тесной координации с руководством ЦРУ Элман объясняет суть проблемы: «Мы нарушали массу правил, гласивших, что нельзя вмешиваться во внутренние дела другой страны, тем более осуществлять на ее территории тайные действия против ее воли». В результате руководство AID предпочитало не иметь ничего общего с этой программой. Первоначально они планировали лишь предоставлять пакистанцам товары по линии гуманитарной помощи, чтобы те в свою очередь распределяли их среди афганцев. Если бы не Чарли Уилсон, программа бы почти неизбежно осталась незначительной и не заслуживающей внимания.

Но эта программа встала на повестке дня как раз в тот момент, когда Уилсон решил воспользоваться частью ассигнованных средств для финансирования одного мероприятия, придуманного врачом из Калифорнии, другом Чарли Фосетта. Оно заключалось в подготовке военных медиков и их отправке в Афганистан. Неутомимый доктор Боб Саймон уже включил в список сто американских добровольцев, главным образом врачей и медсестер, треть из которых проживала в Техасе. Им предстояло научить афганцев самостоятельно ухаживать за больными и ранеными. Цель мероприятия выходила за рамки обычной военной медицины; Саймон хотел воспользоваться усилиями американских добровольцев, чтобы привлечь внимание к бесчинствам, совершаемым Советской армией.

Сама идея поощрения, а тем более открытого финансирования участия американцев в тайной войне ЦРУ была неприемлемой для госдепартамента и Агентства по международному развитию. Задача по разъяснению Уилсону этой позиции была возложена на помощника госсекретаря Джеральда Элмана. Для Чарли Шнабеля, который как раз зашел в кабинет Уилсона, последующие события стали наглядным примером политического давление, которое он впоследствии использовал в роли «двойника» Уилсона.

Элман был чрезвычайно обходительным. Он сказал, что госдепартамент находится в долгу у конгрессмена за его роль в содействии афганской программе. Потом он объяснил, что — и Уилсон должен хорошо понимать это — существуют вопросы национальной безопасности, накладывающие ограничения на различные виды поддержки со стороны США, и главным из них был абсолютный запрет на пересечение границы американскими гражданами. «Слишком рискованно подвергать американцев опасности, к тому же их могут взять в заложники», — сказал он.

Элман до сих пор пребывает в изумлении от реакции Уилсона. «Черт побери, именно этого я и хочу, — сказал конгрессмен. — Я хочу использовать американских врачей как наживку, чтобы они попали в плен, и заставить наше трусливое правительство дать моджахедам зенитные пушки, чтобы они могли покончить с вертолетами Ми-24». Судя по воспоминаниям Уилсона, его ответ был несколько более мягким, но он признает, что дал дипломату понять: если американские врачи хотят отправиться в зону боевых действий, это их право. Как бы то ни было, его слова поразили Элмана до глубины души.

«Мне пришлось ущипнуть себя, — вспоминает Элман. — Казалось, он разыгрывает меня. Никто в здравом уме не мог хотеть этого, но он сказал это в комнате, полной народу».

Когда Элман занял твердую позицию и отказался от дальнейшего обсуждения этой темы, Уилсону пришлось вызвать к себе заместителя госсекретаря Майкла Армакоста. Дипломаты такого ранга особенно вежливы в общении с немногочисленными старшими членами подкомитета по зарубежным делам. Если один из этих парламентариев воспылает жаждой мести, у ведомства могут возникнуть серьезные проблемы. Уилсон сформулировал свой вопрос таким образом, что у Армакоста почти не оставалось места для маневра, и чиновник оказался в опасном положении. «Послушай, Майк, — сказал Уилсон, — если позиция госдепартамента состоит в том, что президент проводит неправильную политику, скажи об этом прямо. Президент безусловно намерен оказывать раненым моджахедам медицинскую помощь, и если ты не хочешь этого делать, то объясни почему».

Уилсон вспоминает этот разговор как «одно из моих лучших представлений. Тогда я по-прежнему много пил и находился в самом буйном расположении духа. Я сказал ему, что за двенадцать лет работы в Вашингтоне мне не приходилось видеть ни одного бюрократа, который с такой настойчивостью игнорировал бы волю президента и Конгресса, как Джерри Элман». Вскоре после этого Элмана отстранили от организации программы гуманитарной помощи, и Саймон, переступивший через его мертвое бюрократическое тело, получил грант в 600 000 долларов для проведения операции в Пешаваре поблизости от афганской границы. Шнабель был восхищен мастерством Уилсона, которому удалось «свалить» помощника госсекретаря. Вскоре конгрессмен устроил не менее яркую демонстрацию своей власти карать и вознаграждать.

Когда Ларри Кренделл — человек, которого Агентство по международному развитию поставило во главе программы гуманитарной помощи Афганистану, — попросил разрешение на встречу с Уилсоном, конгрессмен заподозрил худшее. Розовощекий бюрократ с самодовольным выражением лица напомнил Уилсону Элмана, и он был резок с ним. «До тех пор пока вы не докажете мне, что моджахеды получают морфин и им оказывают медицинскую помощь, я не хочу видеть вас здесь», — заявил он.

В то время Уилсон не мог знать, что Ларри Кренделл был бюрократическим «вольным стрелком» — очередным самозваным крестоносцем, которые каким-то образом втягивались в орбиту Чарли Уилсона. В своей жизни Кренделл достиг того этапа, когда ему хотелось оставить след в истории, и складывалось впечатление, что вся предыдущая карьера готовила его к этому назначению. В качестве молодого чиновника AID во Вьетнаме он тесно сотрудничал с ЦРУ. Незадолго до советского вторжения он прослужил два года в Кабуле. Он знал людей и страну. Более того, Кренделл пользовался уважением в AID и считался кем-то вроде гения, который всегда может найти обходной путь среди робких чиновников.

По прибытии в Пешавар 2 сентября 1985 года он сделал свой первый ход, который сразу же перевел его в высшую лигу. В его распоряжении имелось 6 миллионов долларов, которые он должен был потратить до 30 сентября, то есть до конца бюджетного года. Это были деньги, взятые президентом из сирийской программы AID, и если бы он не успел потратить их до последнего срока, то они бы ушли в казначейство. Другой сотрудник AID мог бы избрать безопасный курс действий и швырнуть все деньги в бездонную бочку помощи беженцам. Но Кренделл уже разбирался в обстановке и чувствовал, что он должен предпринять нечто особенное для хороших отношений с лидерами моджахедов. Широким жестом он распорядился о закупке сотен новеньких внедорожников «исудзу» и «тойота», которые затем преподнес в дар афганским командиром. Единственное условие заключалось в том, чтобы машины использовались для нужд повстанцев, а не для коммерческих целей в самом Пакистане.

«Я хотел быстро произвести на них впечатление, — объясняет Кренделл. — Нужно было сыграть по-крупному, чтобы они стали серьезно относиться к нам. Это доставило нам массу неприятностей с AID, поскольку когда они покупают транспортные средства для правительства, то рассчитывают, что по ночам их можно будет ставить на автостоянки, чтобы в любой момент отчитаться за них. В данном случае большинство грузовиков бесследно исчезло, и люди из AID этого не понимали, зато нам удалось установить дружескую связь с моджахедами. Эти сукины дети внезапно полюбили нас, и передо мной открылись такие возможности, каких ни у кого больше не было».

Это было типично для Кренделла: с самого начала сделать смелый ход, чтобы заручиться расположением людей, которые ему могут понадобиться впоследствии. К своему удивлению он узнал, что ни ЦРУ, ни сотрудники посольства США не имели прямых контактов с моджахедами. Впрочем, последние не имели права этого делать из-за прямого запрета президента Зии уль-Хака. Поэтому когда Кренделл попросил о встрече с некоторыми лидерами сопротивления, в консульстве ничем не смогли помочь ему. Судьба распорядилась так, что, гуляя по улицам Пешавара, он встретился с одним из местных жителей, некогда работавшим на него во время службы в посольстве США в Кабуле. «Я рассказал ему о своей проблеме — о том, что мне нужно вступить в контакт с повстанцами, но посольство не знает, как это сделать. Это было в шесть часов вечера, а в два часа ночи мой номер в гостинице был заполнен моджахедами».

Чиновник американского правительства впервые вел переговоры с воинами, которых ЦРУ вооружало уже в течение пяти лет. Сотрудникам ЦРУ до сих пор не разрешалось встречаться с этими людьми, но Кренделл рассудил, что поскольку он руководит открытой программой, предположительно связанной лишь с гуманитарной помощью, этот запрет к нему не относится.

Никто не советовал ему этого делать, и разумеется, никто из его боссов не одобрил бы эту идею, но Кренделл стал развивать свою программу такими же методами, какими обычно пользовалось ЦРУ в любой другой стране, где оно поддерживало мятежников. Конкретная цель и подробности всех замыслов Кренделла по большей части оставались неизвестными в течение многих лет, хотя его программа формально была открытой и впоследствии разрослась до более чем сто миллионов долларов в год.

Авракотос склонен пренебрежительно относиться к усилиям Кренделла, считая их непрофессиональными и перегруженными политическим крючкотворством, но истина заключается в том, что его программа вскоре стала жизненно важным вторым фронтом в тайной войне ЦРУ. По своему мышлению и опыту Кренделл мог соперничать с любым начальником оперативного пункта, и все, чем он занимался в рамках быстро расширявшейся и предположительно открытой программы гуманитарной помощи, предназначалось для усиления боеспособности моджахедов.

Кренделл не был новичком в отношениях с ЦРУ. Его первая миссия под эгидой AID происходила в одной из вьетнамских провинций, где он работал бок о бок с оперативниками Агентства, участвовавшими в программе «Феникс». Они занимались избирательным убийством людей, предположительно сотрудничавших с вьетконговцами, а он пытался заручиться расположением местных жителей. Он покинул Вьетнам с глубоким пониманием того, с какой легкостью решительно настроенная партизанская армия может унизить сверхдержаву.

Представление об Америке, завоевывающей сердца и умы жителей «третьего мира» во Вьетнаме, было дискредитировано. С точки зрения Кренделла, в Афганистане речь шла о чем-то гораздо большем, чем поставки оружия. Его программа была задумана для противодействия советской тактике выжженной земли, чтобы прекратить поток беженцев из Афганистана. Прежде всего нужно было доставить продукты и лекарства, чтобы у людей появилась причина оставаться дома.

Но как противостоять ужасам зоны боевых действий? Для Кренделла это означало, что ему придется вовлечь AID в крупный контрабандный бизнес с грузовиками, мулами и верблюдами для перевозки еды и медикаментов. Через год он уже распределял десятки миллионов долларов для частных добровольческих организаций, которые начали прибывать в мусульманскую цитадель в Пешаваре, чтобы американские врачи, медсестры и санитары могли не только обеспечивать должный уход за больными и ранеными в Пакистане, но и постоянно готовить новые афганские кадры для медицинского обеспечения в зоне боевых действий.

По мнению Кренделла, значение его усилий в эти первые месяцы заключалось в том, что он впервые демонстрировал американский флаг и наполнял афганцев надеждой на помощь дружественной сверхдержавы. «Мы создали менталитет, — объясняет он. — Когда мы устраивали большие раздачи в лагерях беженцев, все кричали “Американцы идут, американцы идут!” Мы даже слышали эти слова в мечетях во время молитвы».

Уилсон, который сперва разглядел в Кренделле лишь «жуткую бюрократическую свинью», вскоре полюбил этого человека. Шнабель пристроил дочь Кренделла на временную работу в офисе Уилсона. Конгрессмен организовывал для него вечеринки по возвращении из Афганистана и строил заговоры против его боссов в AID.

Вскоре после их первой встречи Кренделл вернулся в офис Уилсона. Он закрыл за собой дверь и точно так же, как Авракотос полтора года, назад сказал совершенно другим голосом, которого Уилсон прежде не слышал: «Этого разговора никогда не было. Если вы когда-нибудь скажете, что я приходил сюда, я буду отрицать это. Но в следующем году мы можем получить вдвое больше денег, и вот что мы можем сделать с ними, для того чтобы изменить ход войны».

Одной из причин заговора было намерение начальства Кренделла закрыть его программу. На совещании с пятьюдесятью сотрудниками AID один из помощников директора сказал, что его программа имеет менее важное значение, чем программа для Восточного Тимора. Никакой программы для Восточного Тимора не существовало.

Когда этот чиновник вместе с Кренделлом явился к Уилсону и сообщил, что конгрессмен предлагает слишком много денег для афганской гуманитарной программы и что AID не сможет переварить такую сумму, Уилсон оборвал его. «Вы здесь для того, чтобы слушать, а не разговаривать», — заявил он. Когда чиновник снова попытался воззвать к его рассудку, Чарли довольно грубо изложил свое окончательное условие: «Каждый раз, когда вы раскроете рот, я буду забирать пятнадцать миллионов из того места, где вы хотите их потратить, и добавлять их к афганской программе».

К этому времени Уилсон координировал свои усилия с сенатором Гордоном Хамфри, который был еще более тверд в своем намерении поднять ставки. Финансирование программы подскочило с шести миллионов в 1985 году до пятнадцати миллионов в 1986 году. В 1987 году оно составляло тридцать миллионов, в 1988 — сорок пять миллионов, а в 1989 достигло девяноста миллионов. Кренделл глубоко постиг науку военного снабжения: он строил в Афганистане мосты и автострады, чтобы припасы могли попадать к Масуду в Паншерскую долину за несколько дней, а не месяцев. Он направлял в страну огромное количество пшеницы, гораздо больше, чем было необходимо, зная о том, что афганцы будут продавать ее и накапливать средства на оперативные нужды. Он взял на себя поставки мулов из Теннесси, официально предназначавшихся только для перевозки гуманитарных грузов. Но никто не позаботился сказать моджахедам на границе, что они нарушают правила Агентства по международному сотрудничеству, когда добавляют к грузу ящики с патронами для автоматов или гранатометы. Все это шло параллельно массированным поставкам вооружений, но во многих отношениях действия Кренделла первоначально имели больший эффект. Афганцы успешно выдерживали натиск советских войск не потому, что они выигрывали сражения, В целом они проигрывали в каждом открытом бою, в который они вступали. Дело было даже не в огромных потерях и издержках Советской армии. Моджахеды просто оставались в игре, несмотря на чудовищные потери среди их бойцов и подавляющего большинства населения, вставшего на их сторону. По некоторым оценкам, к 1985 году каждый третий афганец был вынужден бежать из страны. Сотни тысяч погибли в результате вторжения и оккупации, и в том году многим (даже Майку Викерсу) казалось, что силы повстанцев истощены до предела.

Поток новых вооружений и программы военной подготовки произвели огромный эффект. Но любопытным образом программа Кренделла больше способствовала укреплению боевого духа, поскольку афганцы впервые могли говорить о том, что за их спиной стоят Соединенные Штаты. До этого момента они на самом деле не знали, откуда поступает оружие ЦРУ. Оно было исключительно советского происхождения и распределялось пакистанцами. Но теперь Кренделл раздавал новенькие «тойоты», и ходили слухи о громадных транспортных самолетах, приземлявшихся по ночам и выгружавших невероятное количество американских товаров для моджахедов. Кренделл с членами своей команды регулярно встречался с лидерами повстанцев и рассказывал им о программах, которые они собираются учредить.

Перед ними открывались потрясающие перспективы. Кренделл собирался обеспечить их всем необходимым для противодействия тактике выжженной земли. В течение пяти горьких лет афганцы отступали из своей страны и наблюдали за опустошением своих деревень и изгнанием своих семей. Теперь розовощекий бюрократ говорил о строительстве клиник, подготовке врачей и санитаров и о создании школ, где афганцев будут учить грамоте. Кренделл хотел, чтобы они начинали готовиться к тому времени, когда вернутся в Афганистан и заново отстроят свою страну.

У многих могло сложиться впечатление, что Кренделл возглавляет некую теневую операцию ЦРУ. Уилсон иногда думал, что Кренделл действительно является сотрудником ЦРУ Его программа поддерживала тех же бойцов и пользовалась той же инфраструктурой ISI для распределения товаров. В Исламабаде и Пешаваре он стал настоящим пашой — несомненно, величайшим контрабандистом, когда-либо действовавшим на этом древнем караванном маршруте. Он с достоинством принял эту роль и украсил свой офис в посольстве и дом в Америке роскошными афганскими и персидскими коврами и мебелью из красного дерева ручной работы, подаренной ему пешаварскими мастерами.

По словам Кренделла, сначала он пытался оградить своих сотрудников от любых ассоциаций с военной кампанией ЦРУ. Но вскоре они стали находить удовольствие в своем новом качестве и легкомысленно называли себя «другим Агентством». По прибытии Шнабеля к нему относились так, как если бы он был директором нового учреждения. Агентство по международному развитию занимало несколько комнат на втором этаже посольства, отделенных от остальной части здания стальной дверью с цифровым замком, точно таким же, как в оперативном пункте ЦРУ этажом выше. Кренделл сообщил Шнабелю код замка и предоставил в его распоряжение автомобиль с водителем. Директор AID не содействовал другим контрабандным операциям Чарли, но широко улыбался и смотрел в другую сторону, когда телескопические прицелы и другие контрабандные товары проходили через клиники Международного медицинского корпуса (IMC), учрежденного при Агентстве по международному развитию.

Самым красноречивым свидетельством важности программы Кренделла было приглашение начальника оперативного пункта участвовать в военных совещаниях ЦРУ. Поскольку люди Кренделла были единственными американцами, непосредственно общавшимися с моджахедами, они стали бесценным и надежным источником информации. Теперь Кренделл мог давать тактические советы о том, сколько времени понадобится на доставку припасов конкретному командиру, какие племена могут напасть на караван, кто может быть подкуплен Советской армией и какие моджахеды сражаются чаще всего.

Существовал и другой фактор, не поддающийся количественному анализу, но имевший не менее важное значение. В конце 1985 года и в следующем году Кремль столкнулся с трудным выбором: перенести военные действия на территорию Пакистана или уйти из Афганистана, как это сделали Соединенные Штаты во Вьетнаме. Определяющее значение для Политбюро имела оценка того, как далеко Соединенные Штаты готовы зайти в Афганистане.

Очевидно, появление экзотических и открытых программ, формально не связанных с ЦРУ, но финансируемых Уилсоном, стало холодным душем для Кремля. До конца 1985 года в соответствии с «президентскими директивами» США действовали тайно: в оружии, поставляемом для моджахедов, не допускалось присутствие каких-либо американских компонентов. Фактически лишь немногие афганцы знали, откуда вообще берется оружие.

До этой поры мужественные французские врачи из организации «Врачи без границ» были практически единственными, кто отправлялся в зону боевых действий. Но теперь в Пешавар хлынул поток американских врачей, медсестер и специалистов по охране здоровья. В городе возникали всевозможные американские добровольческие организации, и все они, казалось, собирались надолго обосноваться там.

К великому неудовольствию руководителей AID с виду безобидная небольшая программа превратилась в то, что Уилсон окрестил «самой большой и благороднейшей контрабандной операцией в истории». Но эта операция также послужила своеобразным троянским конем для ЦРУ. Действуя под невинным прикрытием, она вскоре объединилась с расширяющейся операцией ЦРУ через первый прямой канал связи с афганцами.

До тех пор Зия уль-Хак, генерал Ахтар и ISI строго запрещали сотрудникам ЦРУ любые непосредственные контакты с моджахедами. Но теперь люди Кренделла находились повсюду на афганской границе. Они сотрудничали с повстанцами и перебрасывали контрабанду в зону боевых действий. Политика маскировки американского участия в войне неожиданно устарела. Косвенным образом программа Кренделла вымостила путь к появлению в Афганистане подлинного убийцы МИ-24: портативной установки класса «земля—воздух», известной как «Стингер».