Проект постановления Совмина
Проект постановления Совмина
18 августа 1949 года генерал-майор инженерно-технической службы (он же — начальник секретариата Специального атомного комитета) Василий Алексеевич Махнёв изготовил документ особой важности. На пяти страницах. В двух экземплярах. Один предназначался товарищу Сталину, другой — товарищу Берии.
Это был проект постановления правительства СССР «О проведении испытания атомной бомбы». В нём, в частности, говорилось:
«Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
1. Принять к сведению сообщение начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Ванникова, научного руководителя работ акад. Курчатова и главного конструктора Конструкторского бюро № 11, чл-кор. АН СССР Харитона о том, что первый экземпляр атомной бомбы с зарядом из плутония изготовлен в соответствии с научно-техническими требованиями научного руководителя работ и главного конструктора КБ-11».
Текст, прямо скажем, неожиданный. И составлен удивительно хитро.
Прежде всего, поражает, что правительству (а по-существу, самому Сталину!) докладывал не глава Спецкомитета Берия, а… вообще непонятно кто! Да и сам документ почему-то начинался с безличного оборота: «принять к сведению». А затем и вовсе шли третьестепенные фамилии: Ванников, Курчатов, Харитон.
Почему?
Кто по личному указанию вождя курировал атомный проект? Берия!
Кто являлся главой Спецкомитета? Берия!
Кто поставлял Сталину документы с просьбами утвердить чуть ли не каждый вздох и каждый шаг учёных, инженеров и их охранников? Опять же Берия!
А теперь о столь важном (если не сказать, эпохальном) событии вождя ставили в известность третьестепенные лица: главный атомный «хозяйственник» и два физика, приближенные к власти не за их дела, а за обещания (то есть как бы обласканные авансом)! Вместо того чтобы торжественно рапортовать руководителю страны, эти люди уныло и буднично «сообщали». А вождь должен был это «сообщение» так же уныло и буднично «принять к сведению».
Другая «хитрость» этого странного документа заключалась в том, что главный атомный «хозяйственник» оказывался и главным отвечающим. За всё! В случае чего. Он и двое упомянутых вместе с ним физиков в ранге академика и члена-корреспондента.
И ещё на одну деталь стоит обратить внимание.
Рукою генерала Махнёва, сочинявшего этот документ, вне всяких сомнений, «водил» Берия. А уж ему-то лучше всех остальных было известно, что советскую атомную бомбу изготовили по чертежам, добытым советскими разведчиками. И что она являлась точной копией устройства, сброшенного американцами на Нагасаки. Обо всём этом Берия знал лучше всех других! И, тем не менее, в проекте постановления безапелляционно утверждалось, что советская атомная бомба создана «в соответствии с научно-техническими требованиями» Курчатова и Харитона.
Впрочем, этот словесный оборот можно было истолковать и иначе: кто «требования» выдвигал, тем за бомбу и отвечать!
Да и составлен текст документа был так, словно сама инициатива проведения атомного взрыва исходила от физиков, создавших это «изделие»:
«Принять предложение акад. Курчатова и чл. — кор. АН СССР Хармтона о проведении испытания первого экземпляра атомной бомбы…».
Таким образом, взрывать грозное устройство предлагал не главный куратор Берия и даже не главный «хозяйственник» Ванников! Взрыва требовали «академик» и «член-корреспондент». Стало быть, им и отвечать за ход эксперимента:
«4. Назначить научным руководителем испытания акад. Курчатова, заместителем научного руководителя испытания (по конструкторским и научным вопросам испытания) чл. — кор. АН СССР Харитона…».
Иными словами, на время проведения атомного взрыва учёным предоставлялась некоторая власть. И в том пункте документа, где об этом говорилось, Курчатов и Харитон даже именовались соответственно — «товарищами»:
«5. Распоряжения научного руководителя испытания т. Курчатова по вопросам проведения подготовки и испытания обязательны для всего состава работников полигона № 2, а также для состава временного прикомандированных к полигону подразделений Министерства вооружённых сил, представителей управлений МВС и для всех других участников подготовки и проведения испытания.
Обязательны для указанного состава подготовки и проведения испытания указания и распоряжения т. Харитона…».
Но чтобы оба «калифа на час» ни на секунду не забывали, что эта «безграничная» власть даётся им временно, в следующих пунктах документа они уже вновь именовались просто учёными, которые отвечали за очень многое (если не за всё):
«6. Возложить ответственность за качество всех работ по подготовке, сборке и подрыву атомной бомбы на главного конструктора КБ-11 чл. — кор. АН СССР Харитона.
7. Возложить обобщение научно-технических данных о результатах испытания атомной бомбы… на научного руководителя работ акад. Курчатова и главного конструктора КБ-11 чл. — кор. АН СССР Харитона».
Во всём тексте проекта постановления фамилия Берии отсутствует.
Почему?
Что мешало Лаврентию Павловичу лично доложить вождю обо всём?
Скромность? Или страх понести ответственность в случае неудачи?
Складывается впечатление, что глава могучего Комитета, которому было поручено создать атомное оружие, благоразумно отходил в сторону.
Завершался документ давно уже ставшей привычной фразой: «Председатель Совета Министров Союза ССР..…».
Сталину оставалось лишь поставить свою подпись. И, тем самым, переложить весь груз ответственности на себя.
19 августа, ожидая подписания судьбоносного документа, Берия подписал ещё одну важную бумагу. Лаврентий Павлович, видимо, не очень доверял «уполномоченным Совета Министров» и поэтому решил поставить над ними своего соглядатая:
«I. О перевозке заряда из плутония и нейтронных взрывателей («Груз № 1»)
Поручить т. Завенягину сопровождать «Груз № 1» от КБ-11 до Учебного полигона № 2, а также обеспечить на Учебном полигоне № 2 надёжное хранение заряда из плутония и нейтронных взрывателей во время подготовки к испытанию».
День испытания стремительно приближался, а вопрос о том, кто же будет командовать проведением взрыва, всё ещё не был решён.
Логично было бы назначить руководителем испытаний начальника ПГУ Ванникова, но он в самый последний момент занедужил. Подобное случалось с ним и ранее: как только намечалось что-то серьёзное и ответственное, он всегда заболевал.
А теперь — рассказ Юлия Харитона:
«Я помню, как на каком-то заседании в высоких инстанциях перед началом первого испытания зашёл разговор о том, кого назначить руководителем испытаний. Всем хорошо известно, что лицом в правительстве, отвечавшим за эту работу, был Берия. Вот он подумал, подумал и сказал:
— А вот он, — указал на Курчатова, — и будет сам руководить.
Игорь Васильевич был назначен руководителем испытаний».
Приказ был не только устным, фамилию руководителя Берия распорядился вписать в протокол 84-го заседания Спецкомитета, состоявшегося 19 августа:
«Командировать т. Курчатова на Учебный полигон № 2 для научного руководства испытанием».
А Сталин принесённый ему проект постановления Совмина подписывать не стал — вернул Берии с целым рядом замечаний.
Началась работа по доработке документа.
И 26 августа 1949 года на 85-ом заседании Специального комитета (СК) было принято решение:
«Принять внесённый тт. Ванниковым, Курчатовым и Первухиным проект Постановления Совета Министров Союза ССР «Об испытании атомной бомбы» и представить его на утверждение Председателя Совета Министров Союза ССР товарища Сталина И.В…».
Исправленный документ Берия вручил вождю.
Однако и под ним Сталин свою подпись не поставил.
Берия вернул все бумаги Махнёву, и тот в левом нижнем углу секретного документа написал:
«Справка. 1. Председатель СК вернул оба экземпляра и сообщил, что вопрос обсуждался в ЦК и Решения выноситься не будет.
2. Экз. № 1 с визами сохранить в деле исследов. 1949 г. В.Махнёв».
Второй экземпляр «Проекта постановления СМ СССР» был тут же сожжён, а первый — с визами Ванникова и Первухина — подшит в «Дело исследований» (в особую папку, в которой хранились секретнейшие атомные документы).
За годы, прошедшие с той давней поры, у многих возникал вопрос: почему Сталин так и не подписал постановление об испытании атомной бомбы?
Было высказано множество предположений, опубликовано немало версий. Среди них были и такие, где утверждалось, что вождь, якобы, раскусил лукавство Берии и потому-де не поставил под документом свою подпись.
С подобной точкой зрения трудно согласиться.
Ведь Сталин с таким нетерпением ждал эту бомбу. Охотно подписывал любую бумагу, которую приносил ему Берия. А тут вдруг взял и не захотел визировать документ, который всего-то навсего обязывал Ванникова, Курчатова и Харитона произвести пробный атомный взрыв!
Почему?
Причину сталинского отказа следует искать в другом — в той ситуации, что сложилась тогда в высших эшелонах власти. Следствие по «Ленинградскому делу» было завершено. Министерство госбезопасности, руководимое Виктором Абакумовым, уже готово было приступить к арестам главных обвиняемых. В Кремле и на сталинской даче в Кунцево шли непрерывные совещания. Ведь после почти десятилетнего перерыва СССР должен был предъявить миру новых «врагов народа».
13 августа 1949 года к Маленкову был вызван Алексей Кузнецов. Когда после беседы он выходил из кабинета, его арестовали. Под стражу стали брать и других.
Годы спустя Комитет партийного контроля проведёт специальное расследование, и в нём будет отмечено, что «… ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания».
Такая складывалась ситуация в высших коридорах власти.
До подписания ли каких-то атомных бумаг было вождю?
Курчатову Сталин верил, своим сподвижникам — нет. За ними нужен был глаз да глаз! А бомбу физики взорвут и без постановления Совмина.
Так оно и случилось.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.