Французам — твёрдое «нет»
Французам — твёрдое «нет»
В 1945 году Сталин думал не только о бомбе. Лаврентий Берия уже не раз приносил вождю неопровержимые свидетельства того, что в головах у 12 его маршалов, опьянённых небывалой победой, бродят дерзкие честолюбивые планы, направленные на то, чтобы легонько потеснить 66-летнего генералиссимуса, а там, глядишь, и занять его место.
Сталин прекрасно помнил, как те же самые опасения терзали и Ленина после окончания гражданской войны. Помнил, как Владимир Ильич боялся Троцкого, стоявшего тогда во главе 5-миллионной Красной армии. Сколько времени и сил было положено на нейтрализацию опасного наркомвоенмора!
Знал Сталин и о том, что офицеры и генералы русской армии, победившей в 1812 году Наполеона, глотнув свежего воздуха Европы, заразились духом свободомыслия. И что закончилось это восстанием декабристов.
Не забыл Сталин и то недовольство, с каким его главные военачальники встретили возведение Лаврентия Берии в маршальское достоинство.
И вождь не стал дожидаться возникновения смуты в красноармейских рядах. Он начал действовать.
Прежде всего, маршалы были рассредоточены по провинции — им выделили военные округа, которые и поручили возглавить. А самый главный, а потому и наиболее опасный маршал страны Советов, Георгий Константинович Жуков, был отправлен в Германию командовать группой советских оккупационных войск.
Эти войска, дислоцированные в поверженном Третьем Рейхе, были в ту пору поражены страшной эпидемией. Виктор Суворов в своей книге писал:
«Летом 1945 года мародёрство достигло размаха, которого Европа не видела со времён крушения Римской империи…
Сталин приказал Жукову навести порядок».
Однако прославленный маршал приказ вождя не выполнил. Хотя очень старался. По словам того же Виктора Суворова, Жуков…
«… громовые приказы издавал, срывал погоны и сдирал генеральские лампасы, сажал и расстреливал. Но ситуация никак не улучшалась».
А тут вновь напомнил о себе Фредерик Жолио-Кюри. Он снова выступил с предложением о сотрудничестве в атомной сфере.
В Кремле задумались.
Специальному комитету было дано задание проработать вопрос.
12 сентября 1945 года Махнёв и Курчатов в письме Берии изложили свою позицию:
«В связи с письмом французского физика проф. Фредерика Жолио-Кюри… докладываем:
1. Сам проф. Жолио… и его сотрудники… были бы очень полезны нам, если бы возможен был их приезд в СССР для постоянной или длительной безвыездной работы в СССР.
2. Из письма же проф. Жолио и беседы, которая была организована между Жолио и членами-корреспондентшми Академии наук СССР Кикоиным и Скобельцыным, видно, что Жолио предполагает осуществлять сотрудничество с советскими учёными лишь в форме взаимной информации, консультации и использования нашего сырья, денежных субсидий и материальной помощи для ведения указанных работ во Франции по общему плану с СССР.
Следует отметить, что в беседе с нашими физиками Жолио сообщил им лишь некоторую часть известных нам, уже данных о работах по урану в Америке и Англии и уклонился от сообщения более конкретной информации».
Из всего этого Махнёв с Курчатовым делали вывод:
«Предлагаемая Жолио форма сотрудничества неприемлема ввиду секретности работ по урану».
И вносили рекомендацию:
«… ограничиться ответом Жолио от имени Академии наук СССР, не вступая с ним в официальные переговоры.
Проект текста письма прилагается».
Этот щекотливый вопрос, имевший не столько научный, сколько политический аспект, Берия, конечно же, не мог решить самостоятельно. В тот же день он направил письмо Сталину, повторив аргументы Махнёва и Курчатова, «разоблачавшие» неискренность французского физика. В интерпретации наркома это выглядело так:
«… нами была организована беседа между Жолио и советскими физиками Скобельцыным и Кикоиным (членами-корреспондентами Академии наук).
В беседе с нашими физиками Жолио сообщил лишь часть известных уже нам данных о работах над проблемой урана в Америке и Англии…
Предлагаемая Жолио форма сотрудничества неприемлема, ввиду секретности работ по урану. При этом Жолио в беседе заявил, что, как он предполагает, де Голль будет против его сотрудничества с СССР.
Ввиду сказанного целесообразно, не вступая в официальные переговоры с Жолио, ограничиться следующим запросом к нему от имени Академии наук СССР.
Проект запроса прилагается».
У Сталина «проект запроса» возражений не вызвал, и новому президенту советской Академии наук академику Сергею Ивановичу Вавилову было дано указание написать (по прилагавшемуся образцу) письмо. И (после утверждения его содержания) отослать во Францию — советскому послу А.Е. Богомолову.
Такое письмо было написано. И отправлено. Послу предлагалось:
«… передать профессору Жолио-Кюри (в устной форме) следующий ответ Академии наук».
Затем перечислялись (изложенные в предельно вежливой форме) «предварительные» вопросы французскому учёному, на которые советская сторона хотела бы получить «исчерпывающие ответы»:
«1. В каких конкретных формах и на каких условиях Вы считаете наиболее целесообразным и возможным осуществить сотрудничество. В частности, желательно знать, на какой базе Вы считаете необходимым основать это сотрудничество, т. е. на базе научных органов в СССР или во Франции.
2. Какие вопросы из области использования внутриатомной энергии для промышленных и иных целей и в какие сроки Вы считаете возможным практически решить на основе предлагаемого Вами сотрудничества…».
Вопросы были общие, местами расплывчатые и довольно обтекаемые.
Жолио-Кюри, видимо, сразу понял, что большевики водят его за нос. Однако контакты с советской стороной не прекратил. Вскоре он вошёл в состав Всемирного Совета мира, стал пламенным борцом за мир и лауреатом международной премии мира. Но сотрудничество в атомной отрасли между Францией и СССР так и не состоялось.
А вот судьба «советского немца» Фрица Ланге изменилась довольно круто.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.