Последнее погружение «Хэла Рубинштейна»
Последнее погружение «Хэла Рубинштейна»
В последние ненастные сентябрьские дни 1993 года ядовито-желтый особняк посольства США на улице Чайковского в Москве напоминал растревоженное осиное гнездо.
Россия переживала очередной драматический виток политического противостояния, поэтому большинство сотрудников посольства, и в первую очередь разведчики из резидентур ЦРУ и РУМО, работали с полной нагрузкой, стараясь не упустить из-под контроля развитие ситуации. С каждым днем напряженность в столице возрастала, а стоящая у стен американского посольства очередь желающих выехать из раздираемой противоречиями России становилась все длиннее и длиннее.
28 сентября, тщетно пытаясь укрыться от пронизывающего северного ветра и моросящего дождя, томился в ней вместе со своей женой и кандидат технических наук, старший научный сотрудник одного из особо важных научно-исследовательских институтов ВМФ 57-летний Моисей Финкель. Очередь медленно продвигалась вперед, и казалось, что ей не будет конца… Но вот на гудящих от напряжения ногах он переступил порог американского посольства. Закутавшийся в плащ от дождя и непогоды милиционер скользнул по нему взглядом и не остановил. Финкелю, проработавшему более тридцати лет в закрытом НИИ, это показалось настоящим чудом.
Он робко протиснулся в тесную комнату, где все было рутинно и буднично. Казенная мебель и равнодушные глаза сотрудников посольства напоминали ему родной отдел кадров и режимно-секретную часть. Приободрившись, он подал в окошко пакет документов, назвал себя и приготовился к долгой и изнурительной процедуре собеседования, но тут произошло второе чудо: его вдруг выделили из общей серой очереди.
В комнате появился подтянутый, лет тридцати мужчина в очках, смотревший внимательно и проницательно. Это был сотрудник резидентуры ЦРУ Джон Саттер, использовавший в качестве дипломатического прикрытия должность третьего секретаря консульского отдела посольства. Представившись как «господин Кит», он предложил Финкелю побеседовать в другом, более располагающем к разговору помещении.
Они прошли по длинному коридору первого этажа. Саттер остановился в торце перед массивной дверью, открыл ее ключом и пропустил вперед Финкеля. Перешагнув порог, тот оказался в небольшой комнате, чем-то напоминавшей шкатулку. Действительно, это была «шкатулка ЦРУ», в которой мастера шпионажа «прокручивали» и «просвечивали» своих будущих агентов, а затем вербовали…
Финкель пока еще не догадывался о том, что его ожидало. Теплый прием, хороший русский язык и обходительные манеры американца быстро растопили холодок настороженности и расположили к откровенному разговору. Саттер внимательно выслушал короткий и эмоциональный рассказ Финкеля о сложном положении в семье и бесперспективности дальнейшей работы и жизни в России. С пониманием он отнесся и к намерению жены получить статус беженки в США и тем «временным» трудностям, что испытывал сын, эмигрировавший в Израиль, а затем переехавший в Бельгию.
Окончательно укрепило веру Финкеля в успех задуманных планов неожиданно появившееся в руках Саттера письмо от старой приятельницы их семьи — Марины Орел. С ней и ее мужем Оскаром семью Финкелей связывала многолетняя дружба, которая прервалась в 1992 году, когда семья Орел оставила тихий и уютный городок Пушкин в Ленинградской области и отправилась в США. В первое время от них приходили редкие и скупые письма, но с каждым новым месяцем они стали поступать все чаще и чаще, а их тон менялся на все более оптимистичный и радужный. Под впечатлением их рассказов жизнь в США в глазах Финкелей засверкала во всем великолепии фильмов Голливуда.
Саттер положил конверт на стол, Финкель развернул письмо Марины и принялся читать. В тот момент он не задумывался над тем, почему оно оказалось в посольстве США и в руках обходительного американца, а не пришло, как обычно, почтой на домашний адрес.
Внешне и по содержанию письмо старых друзей мало чем отличалось от предыдущих. Оно носило дружеский характер, было, казалось, проникнуто искренней заботой о семье приятеля. В самых превосходных красках Марина расписывала жизнь свою и Оскара в Америке и особенно нахваливала нового «хозяина», который заочно настолько проникся симпатией к «российским страдальцам», что в случае их переезда в США готов был оказать бескорыстную материальную помощь. Более того, этот пока еще неведомый для Финкеля «хозяин» обещал взять на себя финансовые расходы, связанные с его предстоящей в марте 1994 года поездкой к сыну в Антверпен. Такая поразительная щедрость «американского благодетеля» пока оставалась загадкой для потерявшего на какое-то время голову старшего научного сотрудника. Ему было невдомек, что этим щедрым «хозяином» являлся некто иной, как «добрый» дядя из ЦРУ в лице самого же Саттера.
А тот, больше полагаясь на себя, чем на скрытые в стенах комнаты камеры видеонаблюдения, внимательно следил за реакцией будущего кандидата в агенты ЦРУ. Американского разведчика в момент разговора в посольстве, а затем и во время последующих конспиративных встреч с будущим агентом «Хэлом Рубинштейном» мало интересовали сын и страдающая неврозом жена Финкеля. Впрочем, и он сам, 57-летний старший научный сотрудник, которому всего ничего оставалось до пенсии, был нужен ЦРУ лишь до тех пор, пока работал в НИИ ВМФ.
Объектом интереса американской разведки являлись важные научные разработки, что велись учеными и инженерами НИИ в области гидроакустики, гидродинамики и конструкции глубинных аппаратов для подводного плавания. ЦРУ в течение многих лет настойчиво и безуспешно пыталось получить доступ к главным секретам российского ядерного подводного флота и искало подходящего кандидата, с помощью которого рассчитывало проникнуть под покров государственной тайны. Одним из таковых оказался Финкель.
В поле зрения ЦРУ он попал задолго до своей вербовки. Вынашивая намерение выехать на постоянное место жительства за границу и изыскивая в связи с этим источники доходов в будущем, Финкель еще в декабре 1990 года тайно от руководства института направил через проживающую в Нью-Йорке родственницу анкету-заявление в Службу иммиграции и натурализации США, прося о предоставлении ему и членам семьи статуса беженцев. В одной из граф анкеты он указал условное наименование НИИ, где работал, и кратко перечислил основные направления научных изысканий. Финкель рассчитывал, что своими оперативными возможностями заинтересует американскую разведку и с ее помощью сумеет решить свои материальные трудности в США.
Время шло, но ЦРУ оставляло этот «сигнал» без внимания. Поэтому в 1992-м и затем в феврале 1993 года через свои связи в США и Израиле Финкель вновь напомнил о себе разведке. В новых анкетах он упорно указывал место своей работы и прямо предлагал свои услуги как специалиста-гидроакустика. Наступило лето, а его обращения так и оставались без ответа…
Но это только казалось. Уже в 1992 году не без активной помощи Марины Орел, давно подрабатывающей на ниве шпионажа, посольская резидентура ЦРУ в Москве начала собирать на семью Финкелей подробные данные и терпеливо готовить шпионскую комбинацию для агентурного проникновение в НИИ.
Обработка Финкелей велась по нескольким направлениям. Орел периодически подогревала семью старого приятеля письмами и телефонными звонками о «райской» жизни на Западе. Кое-кто из знакомых, впоследствии выехавших на постоянное жительство в Израиль и США, заводил с ними разговор о бесперспективности дальнейшего пребывания в России — и «лед тронулся». Первым в путь за границу отправился сын, вслед за ним засобиралась мать, а следующим приготовился ехать сам Финкель.
С этого момента ЦРУ перешло к активной фазе подготовки и проведения вербовочной операции. Не без помощи мастеров шпионажа у сына Финкеля возникло много проблем. Орел успокаивала встревоженных родителей и сулила помощь своего «хозяина». И действительно, вскоре жизнь у сына стала налаживаться. Хорошая перспектива обозначилась и перед самим Финкелем.
Летом 1993 года в одном из телефонных разговоров Орел сообщила ему о заинтересованности «хозяина» в его предложениях и готовности помочь материально при обустройстве в США. Он же в ответ подтвердил свое твердое намерение выехать в США. В беседе содержался и ряд других условностей, который был понятен обоим. После этого ситуация с выездом из России стала динамично развиваться. С мертвой точки сдвинулось дело об оформлении статуса беженца, а в июне на домашний адрес Финкелей поступило письменное приглашение посетить посольство США в Москве.
В тот день, 28 сентября 1993 года, в стенах американского посольства Финкелю казалось, что его надежды вскоре сбудутся. Беседа с Саттером позволяла рассчитывать на то, что вопрос с выездом в США разрешится сравнительно быстро. Он заверил, что в течение ближайших месяцев жена Финкеля встретится с супругами Орел в солнечной Калифорнии. Не остался без внимания и его сын, но вот когда речь зашла о сроках выезда из России самого Финкеля, вопрос завис в воздухе. Саттер не спешил с обещаниями и устроил ему жесткий экзамен.
Это была первая проверка Финкеля на шпионском поприще. Перечень вопросов сразу заставил его вспомнить все расписки о неразглашении государственной тайны, которые пришлось давать при оформлении на работу в НИИ, выездах на испытания в воинские части, на заводы и полигоны. И, несмотря на это, он, гражданин России, взявший на себя обязательства хранить в тайне ее секреты, отступил от них. Но в какой именно момент — в посольстве США или гораздо раньше — Финкель решил переступить ту роковую черту, которая называется «государственная измена», знает только он сам.
Впоследствии на допросах у следователя Финкель пытался оправдать свой первый шаг на скользком пути к предательству сложным материальным положением в семье… Но это было потом, а тогда, в посольстве США, Финкель мучительно выдавливал из себя секретную информацию. Саттер, как опытный вербовщик, не спешил форсировать процесс и, чтобы не оттолкнуть от себя перспективного агента, предложил провести следующую встречу в Антверпене. Американский разведчик рассчитал все абсолютно точно.
Проживавший в Бельгии сын Финкеля являлся отличным «живцом», на которого любящий отец обязан был «клюнуть». Кроме того, видеозапись разговора в посольстве, представленная Финкелю в чужой и совершенно незнакомой стране, не оставляла ему никаких шанса благополучно выбраться из той западни, которую уже несколько лет искусно готовило ЦРУ. Саттер перевел разговор на обсуждение технических деталей предстоящей поездки в Антверпен и в заключение отработал шпионское задание по сбору секретной информации о новых разработках в области гидроакустики.
Домой Финкель возвратился в смятенном состоянии чувств. Ставшее реальностью шпионское сотрудничество с иностранной разведкой когтистыми лапами страха сжимало сердце и мутило душу. Вместе с тем скорая встреча с сыном, предстоящий и согласованный с «заботливым» американцем отъезд на постоянное место жительства в США жены, а затем и его самого будили в нем гаденькое чувство, что предательство останется незамеченным. Он самонадеянно рассчитывал, что через год-полтора на свои «тридцать сребреников» заживет жизнью преуспевающего буржуа в США.
Время шло, и тревога в душе Моисея Финкеля постепенно улеглась. Казалось, что контрразведчики «проморгали» тайный визит ведущего сотрудника НИИ в «желтый дом» на улице Чайковского. Он окончательно успокоился и приступил к выполнению шпионского задания.
Закончился октябрь 1993 года, а обещанная Саттером виза для поездки в Бельгию так ему и не поступила. В ЦРУ выжидали и наблюдали за тем, как дальше поведет себя начинающий агент. Тот не расшифровался и оставался на свободе. 15 ноября Фикель не выдержал и направил Марине Орел письмо, в завуалированной форме сообщая об установлении контакта с ЦРУ и о своей готовности передать собранную информацию. Старая приятельница откликнулась немедленно. В телефонном разговоре она, как обычно, интересовалась положением в семье и ходом подготовки к поездке к сыну, настойчиво просила Финкеля сообщить о дате прибытия в Антверпен. В заключение беседы порадовала тем, что они наконец-то смогут встретиться — по стечению обстоятельств, у нее также намечалась командировка в Бельгию.
Наступил новый 1994 год, который, как казалось Финкелю, складывался благополучно. Наконец положительно разрешился вопрос с визой для его поездки в Бельгию. Через связи в руководстве НИИ ему удалось понизить свою форму допуска к секретным сведениям и тем самым снять все ограничения к выезду за границу. Он «сидел на чемоданах», в которых имелось кое-что и для Саттера: задание американского разведчика было выполнено.
5 марта Финкель вылетел из аэропорта Пулково в Брюссель, где его с нетерпением ожидал сын. В тот же день рейсом № 061 американской авиакомпании «Delta Airlines» из аэропорта Шереметьево-2 по маршруту Москва — Франкфурт — Вашингтон отправился в путь и Саттер. В ЦРУ серьезно готовились к предстоящей явке с ценным агентом и тщательно подбирали подробные опросники по военно-морской тематике.
Пошла вторая неделя, как Финкель знакомился с новой и совершенно непривычной для него жизнью. Ни Саттер, ни Орел никак не напоминали о себе. Подходило время возвращения домой, когда 15 марта на квартире сына раздался ранний звонок от, как он представился, «приятеля Марины», который предложил Финкелю подойти в 10 часов к расположенному неподалеку ресторану «Макдоналдс».
В 9.55 они встретились у входа в ресторан. Каких-либо паролей для связи не понадобилось — приятелем Орел оказался не кто иной, как Саттер. Американский разведчик пригласил Финкеля в один из номеров находившейся при ресторане гостиницы. Там и состоялась продолжительная беседа. В ходе нее Саттер подтвердил готовность ЦРУ оказать материальную помощь в обустройстве семьи Финкеля в США и затем, особо не церемонясь, перешел к подробному опросу по тактико-техническим характеристикам ряда новых гидроакустических систем, разрабатываемым в НИИ. Чтобы у Финкеля не возникло никаких иллюзий о характере их шпионского сотрудничества, Саттер записал весь разговор на магнитофон и в заключение сфотографировал его, для постановки на агентурный учет ЦРУ.
Финкель дрогнул и заколебался, вспомнив инструктажи сотрудников режимного отдела и военной контрразведки, рассказывавших о разоблачении и осуждении шпионов. Но чувствовал себя хозяином положения и форсировал вербовку агента. Еще раз напомнив, что условия жизни семьи Финкелей в США всецело будут зависеть от его активности при сотрудничестве, а размер денежного вознаграждения определится качеством и объемом поставляемой секретной информации, Саттер настойчиво вел вербовку к завершению.
Жажда наживы переборола в Финкеле страх перед суровым наказанием. Долларовый мираж вскружил ему голову и заставил забыть о возможной расплате за предательство. Теперь его интересовала только шпионская «зарплата». Опытный разведчик-вербовщик Саттер уловил наступивший в беседе перелом и, развивая психологический прессинг, перевел тему разговора на денежный вопрос. Финкель оценил свою осведомленность в 500 тысяч долларов, но американец быстро спустил его с небес. После недолгих препирательств сошлись на том, что первое перечисление в сумме 15 тысяч долларов поступит на заграничный счет жены Финкеля в ближайшее время, и на том завершили встречу.
Очередная явка состоялась 18 марта в номере 401 отеля «Antwerpen Tower Hotel». На нее Саттер прибыл, вооружившись подробным опросником, где содержалось свыше ста тематических позиций, касающихся деятельности НИИ. Вопросы носили самый разнообразный характер — от фамилий, адресов и телефонов руководителей и ведущих ученых института до тем научных разработок.
Продолжалась эта встреча несколько часов и завершилась классическим закреплением вербовки. Саттер присвоил Финкелю оперативный псевдоним «Хэл Рубинштейн» и приступил к подробному инструктажу. На случай экстренной связи с разведцентром ЦРУ он дал позывной и номер телефона круглосуточного диспетчерского пункта разведки на территории США. Затем отработал разведывательное задание по сбору секретной информации и назначил очередную явку в Антверпене на конец августа 1994 года. В заключение Саттер «порадовал» агента «щедрым» вознаграждением, вручив ему под расписку 1000 долларов.
21 марта Финкель, не столько чтобы проверить канал экстренной связи с американской разведкой, а сколько пополнить изрядно похудевший кошелек, вызвал на явку связника. Не прошло и трех дней, как на обусловленное место встречи прибыл сотрудник ЦРУ. Беседа между ними носила непродолжительный характер и, как правильно рассчитал Финкель, пополнила его бюджет еще на семьсот долларов.
26 марта он возвратился домой в Павловск и приступил к выполнению шпионского задания. Финкелю после долгого его отсутствия в институте показалось, что атмосфера вокруг него как-то неуловимо изменилась. Внутренняя интуиция подсказывала шпиону, что конспиративные контакты с американскими разведчиками, его задержки в вечернее время с секретными материалами в своем кабинете и проявление повышенного интерес к закрытым научным разработкам, ведущимся в других лабораториях, не могли остаться не замеченными контрразведчиками.
Дурные предчувствия не обманули Финкеля. Действительно, находиться на свободе ему оставалось совсем недолго. Сотрудники военной контрразведки и других подразделений органов безопасности России кропотливо собирали доказательства преступной деятельности шпиона. Несмотря на его природную осторожность и особый конспиративный характер отношений с американской разведкой, он и его «хозяева» допустили ряд непростительных промахов, и контрразведчики спешили ими воспользоваться, чтобы не дать преступнику уйти от заслуженной ответственности и пресечь утечку из НИИ сведений, составляющих государственную тайну.
Финкель, как и прежде, каждый день приходил в лабораторию, чтобы заниматься исследованиями, но работа валилась из рук. Поселившийся в нем страх за совершенное преступление изнутри подтачивал волю. Еще больше его усилила попавшаяся на глаза в начале апреля газетная статья о разоблачении ФБР работавшего на советскую разведку высокопоставленного сотрудника ЦРУ Олдрича Эймса (в апреле 1994 года был приговорен к пожизненному заключению, которое вплоть до настоящего времени отбывает в тюрьме особо строгого режима в штате Пенсильвания. — Ред), и
поиске американцами второго «крота». Последнее больше всего страшило и выводило из равновесия Финкеля. Именно с этим он связывал опасность своего провала.
Не выдержав испытания страхом, Финкель решил сыграть на опережение. Как опытный аналитик, он просчитал возможные риски в задуманной им очередной авантюрной игре и 12 апреля 1994 года обратился с заявлением в отдел военной контрразведки. В нем он сообщил о попытке его вербовки сотрудником американской разведки «Кит» и предложил свои услуги для внедрения в ее агентурную сеть.
Но этот последний и отчаянный ход уже ничего не мог изменить в судьбе шпиона Финкеля. За первым его заявлением последовали другие, в которых он под давлением доказательств шаг за шагом признавался в совершенном преступлении…
16 мая 1997 года Московский городской суд поставил окончательную точку в этом «шпионском деле» и судьбе самого Моисея Финкеля, приговорив его к 12 годам лишения свободы.
Николай АБИН
Данный текст является ознакомительным фрагментом.