Бедный, бедный товарищ Ворошилов!

Бедный, бедный товарищ Ворошилов!

Красная армия возникла на базе императорской – иного пути у ее создателей просто не было. К чести советских руководителей, необходимость регулярной армии они поняли рано – уже к весне 1918 года. Равно как и то, что сами они, без привлечения царских офицеров, ни на что в этой области не способны. Царские офицеры были, конечно, совершенно старорежимными «благородиями» и «превосходительствами», да еще и бегали со стороны на сторону, как зайцы, но как функционирует военная машина, они знали. Предполагалось, что из старой армии возьмут все хорошее, отринув все плохое… да ничего на самом деле не предполагалось! Война набирала обороты, и красную, и белую армии лепили на ходу, из того, что было, и уж что выросло, то выросло.

Но ведь ничего, кроме того, что было посеяно, вырасти не могло. А посевной материал был родом из Российской империи. И вот что примечательно: когда говорят о славе русской армии – кого вспоминают? Суворова, Кутузова, адмирала Ушакова, даже Александра Невского. А как же последние полвека перед революцией – где они, великие полководцы и славные победы? Начало века и вообще выдалось мрачным: сначала проигранная русско-японская война, потом крайне неудачная для нашей армии первая мировая. А Суворов с Кутузовым – они были очень давно.

Почему все так?

Костяк любой армии, определяющий ее дух и порядки – офицерство. Основу офицерского корпуса немецкой армии представляли собой потомственные военные во многих поколениях, у которых служба врастала в гены. В российской армии, увы, было совсем не так.

Доставшиеся РККА по наследству царские офицеры делились на две категории: кадровые (то есть довоенной выучки), и офицеры военного времени. Вторые – произведенные в ходе войны унтера, вольноопределяющиеся и прочая тому подобная публика, наскоро выученная в краткосрочных (3–4 месяца) школах прапорщиков. На уровне взвода – роты дело свое они знали хорошо, дальше начинались сложности, связанные с отсутствием военного образования. А серьезно учить на войне было некогда, да и незачем.

Но и кадровые офицеры, если копнуть поглубже, оказываются далеко не первоклассными. Увы – великолепные патриотически и монархически настроенные «господа офицеры», высокопрофессиональные водители рот и батальонов, большей частью являлись плодом советской пропаганды. Если они и имели отношение к реальности, то к гвардейской. Слой их был тонок, как пенка на молоке, а под ними колыхалось армейское море. А может, правильнее сказать, болото?

Возьмем монографию Расула Мухлисова «Командиры РККА»⁴¹, в которой дается краткий очерк положения дел в старой армии. Чтобы не забираться слишком глубоко (в столь маленькой работе этого делать не стоит), давайте ею и ограничимся. Шок и так будет неслабый. Уже от самого начала: «Отсутствие престижа и традиций военной службы в царской России…».

Это как понимать?

Да уж как угодно. но давайте-ка попробуем навскидку припомнить хоть одно свидетельство того, что в Российской империи военная служба имела престиж и традиции (кроме мордобоя). Получается? Лично у меня – нет. Разве что тот факт, что гвардейцы пользовались успехом на балах – но какое отношение сие имеет к службе? Выходит, прав Мухлисов?

«Отсутствие престижа и традиций военной службы в царской России… имели своим следствием то, что офицерский корпус комплектовался отнюдь не из лучших представителей: “Откуда же получает русская армия своих офицеров? Большая часть их выходит из юнкерских училищ, куда стекаются обыкновенно неудачники всех профессий. Неокончивший реалист, выгнанный классик, полуграмотный семинарист, недотянувший до конца ученик земледельческого, технического или коммерческого училища – вот обычный контингент, которым пополняются юнкерские училища. Все эти люди в огромном большинстве случаев идут на военную службу, не чувствуя к ней ни малейшего призвания, только потому, что им некуда деться.

Другую, значительно меньшую часть своих офицеров русская армия получает из воспитанников кадетских корпусов и военных училищ. Эти офицеры имеют законченное среднее (7 лет корпуса)[11] и достаточное специальное (23 года училища) образование“⁴²».

Запредельно низкий уровень народного образования в царской России порождал чудовищный дефицит кадров во всех областях, кроме сельскохозяйственных работ. По данным переписи 1897 года грамотных (т. е. умевших читать, не более того) в стране насчитывалось около 25 % населения. Из них лишь ничтожная часть (в 1915 году – не более 18 %, до того – еще меньше) обучалась в средних школах (про высшее образование и речи нет). Начавшийся в России хоть и жалкий, но все же промышленный подъем вбирал всех хоть сколько-нибудь способных людей, оставив низкооплачиваемым профессиям, таким как учителя и военные, лишь ошметки.

Что из этого получилось, описывал генерал Снесарев:

«В русской армии. офицерский корпус делился на две части: привилегированные – воспитанники военных училищ и пажи – наполняли ряды гвардии, артиллерии и имели быстрое и обеспеченное производство, другая часть, очень демократическая, преимущественно из неудачников, оканчивала юнкерское училище и составляла толщу армейской пехоты, положение ротного командира являлось венцом карьеры для огромного большинства. По военной подготовке, общему образованию и скромному социальному положению пруссаки приравнивали наших офицеров из юнкерских училищ к своим унтер-офицерам и во многом были правы»⁴³.

Если говорить о перспективах карьеры, то в России высшие командные должности делились примерно на три равные части. первая принадлежала офицерам Генерального штаба, вторая – гвардии, а на долю основной массы офицерского корпуса – армейцев – оставалась лишь треть.

Но и это еще не все! Муклисов продолжает (а мы верим, ибо при конце СССР наблюдали то же самое в разных областях жизни):

«Сама служба, ее условия были поставлены так, что в дальнейшем негативные моменты, присущие молодым офицерам, не исправлялись, а лишь усугублялись. С одной стороны, это было связано с тяжелым материальным положением рядового офицерства и его низким социальным статусом. Подобная ситуация не только осложняла набор качественного контингента юнкеров в военные училища, но и обуславливала отрицательный отбор офицерского состава в ходе последующей службы. В результате – чем выше офицеры поднимались по служебной лестнице, тем меньше способных людей оставалось среди них».

Проще говоря, в армии оставались лишь те, кому не удавалось из нее свалить.

Беда усугублялась еще и тем, что после 1812 года в России все больше и больше забывали, для чего нужна армия.

(Вообще армия без войны очень быстро становится ритуальной частью государственного организма.)

«С другой стороны, в армии сложилась система воспитания и обучения офицера, отнюдь не способствовавшая воспитанию лидерских и волевых качеств, необходимых для командира – в первую очередь активности, инициативности, самостоятельности. Да и непосредственно военное обучение в ходе службы отличалось оторванностью от реальной жизни, увлечением теоретизированием в ущерб развитию практических навыков… Сложившаяся система также мало способствовала и повышению интеллектуального уровня основной массы офицеров…»

Так что к особенностям кадрового отбора и службы присоединялись еще и особенности подготовки. Страшноватым образом перекликается с предперестроечной ситуацией статья в «Русском инвалиде» за 1907 год, написанная по итогам русско-японской войны.

«Среди массы приказов, указаний, положений и инструкций, посвященных солдату, нет и намека, что в деле обучения армии первое место и особое внимание должно быть уделено офицеру… Первое, что резче всего бросается в глаза в службе строевого офицера, это полное отсутствие занятий для подготовки офицера к предстоящей боевой деятельности… Цель обучения офицера должна заключаться в постановке умения действовать и принимать решения в поле при различной обстановке, сообразно поставленной задаче и в связи с другими частями, мы же приучаемся действовать в безвоздушном пространстве, без всякой обстановки, кроме плана местности… Совершенно забросив… военное образование офицера, ничего не давая его уму, мы всю офицерскую работу ограничили только обучением подчиненных нижних чинов да хозяйственными заботами – и это на всех командных должностях…»⁴⁴

По-видимому, все это должно было чем-то компенсироваться, хотя бы в моральном плане. Чем именно? Наводит на некоторые мысли рассказ протопресвитера русской армии и флота Георгия Шавельского о поездке в 1911 году в Либаву. Там с ним произошла история, вполне достойная товарища Сталина:

«Моряки чествовали меня обедом в своем морском собрании. Зал был полон приглашенных. По обычаю произносились речи. Особенно яркой была речь председателя морского суда, полк. Юрковского… Он говорил о высоком настроении гарнизона и закончил свою речь: “Передайте его величеству, что мы все готовы сложить головы свои за царя и Отечество“. Я ответил речью, содержание которой сводилось к следующему:

“Ваша готовность пожертвовать собою весьма почтенна и достойна того звания, которое вы носите. Но все же задача вашего бытия и вашей службы – не умирать, а побеждать. Если вы все вернетесь невредимыми, но с победой, царь и Родина радостно увенчают вас лаврами; если же все вы доблестно умрете, но не достигнете победы, Родина погрузится в сугубый траур. Итак: не умирайте, а побеждайте!“

Как сейчас помню, эти простые слова буквально ошеломили всех. На лицах читалось недоумение, удивление: какую это ересь проповедует протопресвитер!?»⁴⁵

А как они, интересно, воевать собирались? Как в песне «Варяг»? Так о противнике, примером для которого служат моряки, взрывающие собственные корабли, любой супостат может лишь мечтать. И уж всяко жертвенность, искупающая непрофессионализм, едва ли понравится рядовому солдату – ведь осуществлять эту жертвенность на практике приходится как раз ему, а он вообще ни в чем не виноват. (И не понравилась – русский солдат это продемонстрировал в 1917 году, попросту бросив фронт.)

Императорская армия требовала срочной реформы – но тут грянула революция, и она развалилась, поставив правительство перед фактом: война идет, а воевать некому. Сколачивать новую армию на какой-то иной основе, кроме той, что уже имелась, было бы куда худшим безумием, чем смена коней на переправе. Так что наспех сформированная Красная армия во всем, что касалось регулярности, организованности, подготовки командиров, могла быть лишь ухудшенной копией царской. А ведь мы еще ни слова не сказали о краскомах…

Краскомы (красные командиры) – вторая половина офицерского корпуса РККА. Это были люди, которых выдвинула революция. Типичным краскомом являлся Ворошилов, рабочий лидер, в 1905 году создававший рабочие дружины, в 1918-м – отряд самообороны в Луганске, а к концу года ставший уже командармом. Якир – токарь, немного покомандовал отрядами самообороны, потом комиссарил, затем вдруг оказался командиром дивизии. Это были персонажи яркие, харизматичные, прирожденные лидеры, но совершенно без военного образования и опыта. К ним примыкали офицеры военного времени уже гражданской войны – стремительно выдвинувшиеся бывшие царские унтера, такие как Буденный и Чапаев. Краскомы вносили в и без того скверно организованную армию мощную струю партизанщины, а в их головах обрывки военной науки причудливым образом перемешивались с обрывками «Манифеста коммунистической партии».

Встречались в РККА и совершенно невероятные гибриды вроде товарища Тухачевского. Выпускник престижного Александровского училища, кое-как разбирающийся не только в тактике, но даже и в стратегии (но именно кое-как – много ли можно усвоить за два года?), пять месяцев провоевавший командиром взвода и выдвинувшийся в командармы в то же время, что и Ворошилов и так же стремительно – вот кто он такой?

В каше Гражданской с ее красными, белыми, зелеными, партизанами и повстанцами такая армия могла воевать и побеждать.

Но следующая война должна была стать войной регулярных армий. Если новое правительство не хотело, чтобы ее страну разодрали на колонии, оно должно было создать армию, пригодную для современной войны – в и так-то не слишком развитой, а теперь еще и полностью разоренной стране.

После окончания Гражданской войны Красная армия была сокращена в десять раз – до полумиллиона. И такую-то страна с трудом могла прокормить. Во второй половине 20-х годов почти всерьез заговорили о переходе на милиционную систему, и не из-за социалистических утопий типа «вооруженного народа», а по причине лютой нехватки средств.

Офицерский корпус сократили существенно. Желающих остаться в армии оказалось куда больше, чем мест для них. Служба в армии и вообще-то не сахар, а в тогдашней – в особенности, но на гражданке было куда хуже. Конкуренция за место «в рядах» усугубила раскол среди комсостава. ОГПУ, докладывая о положении в РККА, отмечало:

«Комсостав в своей среде сохранил старые привычки и замашки и третирует краскомов как лишний для армии элемент… В 27 дивизии создались две группировки – офицерская и краскомовская; среди краскомов была даже тенденция убить одного из старых офицеров. В бронебригаде Запфронта офицерский состав всячески выживает младший комсостав, краскомов и членов РКП(б)».

Возродились и некоторые «особенности» старой армии – и никакие комиссары не были тому помехой:

«Случаи проявления грубости комсостава в обращении с красноармейцами, эксплуатация красноармейцев, использование их в качестве денщиков довольно распространены… Грубость комсостава в 3 пехотной запасной школе вызвала сильное возбуждение курсантов, и только благодаря умелому подходу политсостава удалось избежать эксцессов. В продбазе ВХУ Запфронта начбазы и военком[12] требуют от красноармейцев и служащих стоять навытяжку и отвечать: “так точно“ и “никак нет“. В бронебригаде Запфронта красноармейцы одного дивизиона объявили голодовку вследствие грубости комсостава… Отмечено много случаев использования красноармейцев в качестве денщиков, нянек, поломоек и т. п…».

И конечно же, все время, от одной части к другой, неизменное: «Пьянство комсостава сильно распространено… В частях Запфронта пьянство также сильно распространено… В 16 армкорпусе пьянство сопровождается азартной и картежной игрой, что влияет разлагающе на красноармейцев. В 37 дивизии Запфронта имел место случай, когда пьяный начштаба одного из полков, обнажив шашку, кричал: “Бейжидов, спасай Россию“…».

Пили все, от бойцов до командармов. Помощник начальника информотделения разведчасти Западного фронта Довбор был в 1920 году исключен из партии за то, что в пьяном виде явился на переговоры с поляками. Куда уж дальше!

И развлекались тоже как могли. После окончания войны внезапно вспыхнула эпидемия дуэлей среди командиров. Даже в 1925 году в РККА произошло около 90 дуэлей. Из них 60 – со смертельным исходом: «товарищ маузер» и «товарищ наган» были получше традиционных дуэльных пистолетов, да и стреляли из них по-фронтовому. Положенное наказание – до 6 лет лишения свободы, само собой, командиров, только что прошедших тяжелейшую войну, не останавливало.

…С другой стороны, война окончилась и хотелось жить красиво. тот самый довбор, которого исключили из партии за то, что пьяным явился на переговоры, в 1923 году после службы переодевался в штатский костюм, надевал шляпу, брал тросточку и шел развлекаться. Как – история умалчивает, но, должно быть, гулял хорошо, если его по этой причине обратно в партию так и не приняли. Но это, так сказать, развлечения армейской мелочи. «Наверху» все обстояло куда круче. После разгрома Колчака бывший нач-штаба Южного фронта Паука был назначен начальником штаба войск Киевского округа. прибыв в Киев, он первым делом занял губернаторский дом, где принялся давать приемы, на которые приглашал военную и партийную верхушку. Верхушка туда с удовольствием ходила. Бывший помощник Фрунзе В.А. Ольдерогге, ставший инспектором пехоты Украины и Крыма, привез с собой двух великолепных лошадей. Вскоре он стал устраивать на киевском ипподроме скачки, а его дочери держали там тотализатор. Их даже осуждать не за что – они не представляли себе, что может быть как-то иначе.

У Красной армии было много хорошего, и в первую очередь мотивация. Русский солдат в лучшем случае не понимал, зачем его гонят на войну с германцем, в худшем – понимал и при первой же возможности стал разваливать армию и явочным порядком прекращать войну. У красноармейцев же мотивация была железная: жизнь в Российской империи для простого человека была невыносима, а революция давала надежду на лучшее, и любому, кто стал бы загонять их в прежний ад, они готовы были вцепиться в глотку зубами. Особенно после того, как жизнь действительно стала лучше. Но одной мотивацией войну не выиграешь: нужны стратегия и тактика, подготовка офицеров и обучение рядовых. А с этим было печально не только в 1921 году, но и двадцать лет спустя.

Кстати, о рядовых. Красная армия хоть и называлась рабоче-крестьянской, но формировалась почти исключительно из крестьян. Горожан в стране по состоянию на 1932 год насчитывалось не более 25 %, и их почти без остатка всасывала стремительно развивающаяся промышленность. Призвать в армию рабочего граничило с контрреволюцией. Зато в чудовищно перенаселенной деревне лишнего народу было полно, в армию молодые парни шли охотно – социальный лифт! Однако качество призывников было просто невыразимое!

26 июля 1932 года наркомвоенмор Ворошилов пишет Сталину:

«13 июля на Тоцком полигоне ПРИ ВО[13] группа красноармейцев, идя на сенокос, наткнулась на неразорвавшийся снаряд и, невзирая на предупреждение старшего команды, чтобы снаряд не трогали, один из красноармейцев поднял снаряд, а затем его бросил. Снаряд разорвался. В результате 3 убитых, 7 ранено, из которых двое в тот же день умерло… 23 июля в районе Минска кавгруппа возвращалась с занятий, ведя лошадей в поводу. Красноармейцы наткнулись… на неразорвавшийся снаряд. И опять буквально та же история. Старший приказал красноармейцу бросить опасную игрушку, и снаряд разорвался. Убито 2, ранено 7, из них двое умерло… И таких безобразий без конца, без края!»

…Удивляться этому совершенно не приходится. Ведь что такое боец Красной армии? Это сельский Вася, который за год в школе грамоту по складам освоил, но механизма сложнее сохи сроду не видал. Идет такой Вася по полю, находит снаряд, что это за хрень валяется – он, понятно, ни сном, ни духом. Увидел – поднял, старший крикнул: «Не тронь!» – бросил. Результат: по статистике 1931 года в РККА только в результате несчастных случаев имели место быть 2000 ранений и 400 смертей. И если бы проблема ограничивалась только этим! Там еще под водой 85 процентов айсберга.

Основная проблема даже не в травматизме, а в том, что доверять Васе что-либо сложнее штыка было просто страшно. Либо механизм сломает, либо сам покалечится. Нет, стрелять-то он в конце концов научится – стреляли же солдатики империалистической, значит, научить можно. (Тем более, трехлинейка изначально сделана именно для такого солдата – сломать ее можно, но сложно.) А кого положить за пулемет? А в танк посадить?

С техническими родами войск в Красной армии была просто беда. В 1940 году образовательный уровень призывников составлял четыре класса, и это тогда, когда советская образовательная программа вот уж десять лет, как набирала обороты. В старших возрастах все обстояло еще хуже. (А у немцев к началу войну средний образовательный уровень составлял, по нашему счету, 9 классов.)

Правда, существовали сельские механизаторы и шоферы – тракторов на селе были сотни тысяч, на всех кто-то пахал, да и грузовиков немало, и на всех кто-то ездил. Но это не значит, что сельский механизатор так вот прямо и станет танкистом. Нет, за рычаги он дергать сумеет, но в армии мехвод обязан еще и чинить вверенный ему механизм. А вот тут уже все сложнее. В колхозах-то доверять трактористам ремонт тракторов – дураков не было! Трактора и грузовики чинили и обслуживали на МТС. Стоит ли удивляться, что, накопив к 1941 году 25 тысяч танков, Красная армия потеряла их в первый же месяц войны? Экипаж зачастую бросал машину из-за пустячной поломки.

Но вернемся в 1932 год, к письму Ворошилова. Бойцы приходили сплошь от сохи, и учить их тоже было некому. За десять лет прежние офицеры либо ушли на повышение, либо уволились из армии, а новых откуда взять? Проблема кадров никуда не делась, но, в отличие от Российской империи, Советский Союз испытывал реальный, а не сравнительный промышленный подъем[14]. В стране чудовищно, катастрофически не хватало образованной молодежи. В том же письме Ворошилов пишет: «Вой стоит из-за людей – нет комсостава».

Но со старшим и высшим комсоставом ведь должно быть все в порядке? Они-то остались армии еще с гражданской? Ну да, остались. Вот только многие из них воспринимали мирную жизнь как долгосрочный отпуск. У нас бытует мнение, имеющее статус непререкаемой истины – Ворошилов был некомпетентным наркомом, находившимся в перманентном конфликте с грамотными и талантливыми военачальниками во главе с «великим стратегом» маршалом Тухачевским. У наркома, однако, было по этому поводу другое мнение.

«Беда еще и в том, что наши командующие, почти все без исключения, не полностью охватывают всю многосложную машину военной организации», – пишет в том же письме Ворошилов. Это он смягчает: похоже, они не «не охватывали», а откровенно забивали. Вот и пример. По случаю «трогания и бросания снаряда» в Белорусском округе нарком создал комиссию, в которую вошел командующий округом Уборевич (из тех самых, грамотных и талантливых). Вошел и тут же… убыл в отпуск на лечение. Как будто и не было ничего. Для некомпетентного наркома это ЧП, а для «великого стратега» – надо понимать, рабочий момент.

Письма наркома полны беспокойства и по поводу другого «великого»– Тухачевского, недавно назначенного начальником вооружений РККА. Почему беспокоится Ворошилов? Тухачевский «всем занимается, кроме своего Управления». Чем именно? Незадолго до того, будучи командующим округом, он бомбардировал наркома письмами о реорганизации Красной армии, предлагая наклепать, к примеру, те самые сорок тысяч танков. Теперь его поставили начальником вооружений, дав полную возможность отдаться любимому делу – а он уже успел переключиться на что-то еще? Судя по тому, что следующей сферой его деятельности стала боевая подготовка, он теперь выдавал предложения именно по ее улучшению. Более того, летом 1931 года Ворошилов с тревогой пишет Гамарнику: «Вникните в дело и сами проследите, чтобы М. Н. не смял чего-либо из намеченных мероприятий, такое опасение вполне уместно».

После ХХ съезда много писали о гениальности репрессированных военачальников. Вот, например, как отзывался маршал Жуков о командующем Белорусским военным округом Уборевиче – том самом, которого не заинтересовали пять трупов вокруг одного снаряда.

«Это был настоящий советский военачальник, в совершенстве освоивший оперативно-тактическое искусство. Он был в полном смысле слова военный человек… Внешний вид, умение держаться, способность коротко излагать свои мысли, все говорило о том, что И.П. Уборевич незаурядный военный руководитель. В войсках он появлялся тогда, когда его меньше всего ждали. Каждый его приезд обычно начинался с подъема частей по боевой тревоге и завершался тактическим учениями или командирской учебой».

…

«Лучшим командующим округом был командарм 1-го ранга И.П. Уборевич. Никто из командующих не дал так много в оперативно-тактической подготовке командирам и штабам соединений, как И.П. Уборевич и штаб округа под его руководством».

…

«Уборевич больше занимался вопросами оперативного искусства и тактикой. Он был большим знатоком и того, и другого и непревзойдённым воспитателем войск».

…

«После ареста командующих войсками округа И.П. Уборевича и И.П. Белова учебная подготовка высшего командного состава в округе резко снизилась»…

Мне всегда казалась, что учебная подготовка высшего командного состава – все же в основном не дело округа. Есть Москва, а в ней всякие там курсы и академии. А еще мне всегда казалось, что деловые качества человека определяются не по умению держаться и излагать свои мысли, а как-то иначе. Вот интересно, а в каком состоянии были вверенные товарищу Уборевичу войска?

…Блуждая по интернету, я как-то натолкнулась на статью под красноречивым названием: «Провал больших военных маневров Красной Армии 1935–1936 годов»⁴⁶. На этих маневрах войска должны были отрабатывать популярную в то время теорию глубокой операции и глубокого боя, с участием и взаимодействием всех родов войск. Никаких теоретических аспектов данная статья не содержит, только факты, изложенные в отчетах того времени. И там видна такая оперативно-тактическая подготовка, что впору сразу лапки вверх.

Правильное наступление должно начинаться с бомбежки. Результат?

«Эскадрильи легких бомбардировщиков и штурмовиков Р-5, ССС и Р-Зет, которые должны были расчистить путь наступающим танкам, сделать этого, по существу, не смогли. Их взаимодействие с механизированными бригадами и полками «не удавалось» (БВО), «терялось совершенно или осуществлялось эпизодически» (КВО): подводила организация связи между авиационными и танковыми штабами. В КВО хромало и взаимодействие танков с артиллерией…».

Плохое взаимодействие родов войск – вообще один из главных органических недостатков Красной Армии. Но как же быть с оперативно-тактическим гением в лице командующего БВО? Или ему соседний округ подгадил? А там ведь тоже сидел другой «великий стратег» – Якир.

Ладно, не будем о взаимодействии – это, действительно, сложно. Поговорим о действиях войск.

«Танкисты Якира и Уборевича наступали вслепую – разведка у них была плохо организована, не проявляла активности и (по оценке наблюдавшего за маневрами начальника Управления боевой подготовки (УБП) РККА командарма 2 ранга А.И. Седякина) «была недееспособна». В результате Т-26 из 15-й и 17-й мехбригад КВО неоднократно наносили удар «по пустому месту». БТ-5 и БТ-7 из 5-й и 31-й мехбригад БВО не смогли обнаружить засады (а действия из засад были излюбленным приемом немецких танкистов). Т-28 из 1-й танковой бригады БВО «внезапно» (!) очутились перед полосой танковых ловушек и надолбов и вынуждены были резко отвернуть в сторону – на еще не разведанный участок местности, где и застряли».

Надо ли говорить, что случилось бы с этими танками на реальной войне?

«Вслепую танки действовали и непосредственно в «бою» – тут уже сказалась слабая выучка танкистов, не умевших ориентироваться и вести наблюдение из танка. А недостаточная подготовка механиков-водителей приводила к тому, что боевые порядки атакующих танковых частей «быстро расстраивались». В этом, впрочем, были виноваты и командиры взводов, рот и батальонов, не освоившие навыков радиосвязи и поэтому не умевшие наладить управление своими подразделениями… Несогласованность действий рот и батальонов была характерна и для других танковых соединений».

Вот уж что-что, а выучить танкистов было вполне возможно. Советский Союз уже тогда имел самое большое в мире количество танков. Можно было не трястись над каждой машиной, а гонять экипажи столько, сколько нужно. Ну, а уж для обучения пехоты имелись все условия – у винтовки Мосина ресурс такой, что краю не видно, а у саперной лопаты его и вовсе нет. Тем не менее:

«Но еще большие потери в реальном бою с немцами понесла бы пехота Якира и Уборевича. Во-первых, она «всюду» шла в атаку на пулеметы «противника» не редкими цепями, а густыми «толпами из отделений». «При таких построениях атака была бы сорвана в действительности, захлебнулась в крови», – констатировал А.И.Седякин, сам участвовавший в подобных атаках в 1916-м и пять раз повисавший тогда на немецкой проволоке. Причина: «бойцы одиночные, отделения и взводы недоучены». В наступлении бойцы инстинктивно жались друг к другу, а слабо подготовленные командиры отделений и взводов не умели восстановить уставной боевой порядок.

Таким «толпам» не помогли бы и танки непосредственной поддержки пехоты, тем более, что в КВО (даже в его лучших 24-й и 44-й стрелковых дивизиях) ни пехотинцы, ни танкисты взаимодействовать друг с другом не умели. Не спасла бы и артиллерийская поддержка атаки, тем более, что в КВО «вопрос взаимодействия артиллерии с пехотой и танками» еще к лету 1937 года являлся «самым слабым», а в БВО артиллерийскую поддержку атаки часто вообще игнорировали…

Что касается пехоты Уборевича, то она вообще не умела вести наступательный ближний бой. На маневрах 1936 года ее «наступление» заключалось в равномерном движении вперед. Отсутствовало «взаимодействие огня и движения», то есть отделения, взводы и роты шли в атаку, игнорируя огонь обороны, они не подготавливали свою атаку пулеметным огнем, не практиковали залегание и перебежки, самоокапывание, не метали гранат. «Конкретные приемы действий, – заключал А.И. Седякин, – автоматизм во взаимодействии… не освоены еще». Слабо обученной тактике ближнего боя оказалась и пехота КВО…

Впрочем, эффективно подготовить свою атаку огнем пехота БВО и КВО все равно не смогла бы: как и вся Красная Армия накануне 1937 года, бойцы плохо стреляли из ручного пулемета ДП – основного автоматического оружия мелких подразделений…».

То есть бойцы не умели окапываться, метать гранаты, стрелять из пулемета, двигаться перебежками (по-видимому, и ползти тоже). Интересно, а стрелять из винтовки они умели? И чем занимались командиры взводов и отделений в часы, выделенные на учебу личного состава?

«Но, даже прорвав оборону вермахта, пехота Якира и Уборевича оказалась бы беспомощной против германских контратак. В БВО прекрасно знали, что отличительной особенностью ведения боевых действий немцами было уничтожение прорвавшегося противника фланговыми контрударами мощных резервов. И тем не менее наступавшая пехота Уборевича совершенно не заботилась об охранении своих флангов – «даже путем наблюдения!» Этим же грешила и пехота КВО на Шепетовских маневрах. В БВО знали, что немцы всегда стремятся к внезапности удара; за столь инициативным, активным и хитрым противником нужен был глаз да глаз, но тем не менее пехота Уборевича сплошь и рядом наступала вслепую, совершенно не заботясь об организации разведки. «Не привилась», по оценке А.И. Седякина, разведка и в стрелковых дивизиях Якира – «у всех сверху донизу»!»

И в качестве резюме:

«Подводя итог работе войск БВО и КВО на Белорусских и Полесских маневрах, А.И.Седякин вскрыл главный, на наш взгляд, порок РККА эпохи Тухачевского, Якира и Уборевича: «Тактическая выучка войск, особенно бойца, отделения, взвода, машины, танкового взвода, роты, не удовлетворяет меня. А ведь они-то и будут драться, брать в бою победу, успех за рога»… Хуже всего было то, что подобная ситуация не обнаруживала никакой тенденции к улучшению».

Вот интересно: много ли толку в том, что командующий округом является оперативно-тактическим гением, если его бойцы не умеют ходить в атаку?

Кстати, высокое искусство очковтирательства, в отличие от искусства подготовки бойца, в округах освоили в полной мере.

«Вообще бичом РККА накануне 1937 года была низкая требовательность командиров всех степеней и обусловленные ею многочисленные упрощения и условности в боевой подготовке войск. Бойцам позволяли не маскироваться на огневом рубеже, не окапываться при задержке наступления; от пулеметчика не требовали самостоятельно выбирать перед стрельбой позицию для пулемета, связиста не тренировали в беге и переползании с телефонным аппаратом и катушкой кабеля за спиной и т. д., и т. п. Приказы по частям и соединениям округов Якира и Уборевича пестрят фактами упрощения правил курса стрельб – тут и демаскирование окопов «противника» белым песком, и демонстрация движущейся мишени в течение не 5, а 10 секунд, и многое другое.

45-й мехкорпус, так восхитивший иностранных наблюдателей на Киевских маневрах 1935 года, обучался вождению «на плацу танкодрома на ровной местности» и, как выяснилось уже в июле 1937 года, даже небольшие препятствия брал «с большим трудом». Тогда же сменивший Якира командарм 2-го ранга И.Ф. Федько обнаружил, что на дивизионных учениях «все необходимые артиллерийские данные для поддержки пехоты и танков оказываются очковтирательными, показаны лишь на бумаге и не соответствуют реальной обстановке, поставленным задачам и местности»».

Так выглядела армия, руководимая «великим стратегом» и его товарищами. Нарком Ворошилов не отказывался от ответственности за вверенное его попечению хозяйство, но согласитесь – не он один виноват в таком его состоянии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.