Идеальное детство… для советской пропаганды

Идеальное детство… для советской пропаганды

Описанию детства и отрочества маршал Жуков посвятил более тридцати страниц в своих «Воспоминаниях», которые являются для нас основным источником информации о его юности. Эти страницы он обдумывал и записывал между 1958-м, сразу после своей отставки, и 1965 годами. Окончательная редакция происходила между 1965-м, после подписания 18 августа договора на издание воспоминаний с Агентством печати «Новости» (АПН), и 1969 годом, когда книга вышла в свет. АПН предоставило Жукову редактора, Анну Давыдовну Миркину, в задачу которой входило помочь маршалу написать книгу. Также молодая женщина должна была убеждать его принимать правку, вставки и купюры, навязываемые военным отделом ЦК КПСС. Хождения между Жуковым и его цензорами, державшими прямую связь с генеральным секретарем Леонидом Брежневым, продолжались три изнурительных, по оценке самой Миркиной, года. Первоначальный текст рукописи был в значительной мере восстановлен при десятом издании, вышедшем в 1990 году, когда советская система уже рушилась. Тогда стало очевидно, что около ста страниц было вырезано или же, напротив, навязано маршалу цензурой. В целом сравнение различных изданий служит биографу важным источником для анализа, но страницы, посвященные детству, брежневская цензура практически не трогала из-за их слабой политической окрашенности. Однако возможно, и даже вероятно, что их, редактируя, «пригладила» Миркина.

Есть все основания усомниться во многих местах маршальского рассказа. Так, в нем слишком уж красиво расписана политическая сознательность юного Георгия, в полном соответствии с советскими канонами воспитания масс. Что мы узнаём из первой главы «Воспоминаний»? Что Жуковы были крайне бедны – мы видели, как все обстояло на самом деле. Что его отец был жертвой царского режима: «Я не знаю подробностей, но, по рассказам отца, он в числе многих других рабочих после событий 1905 года был уволен и выслан из Москвы за участие в демонстрациях». И далее: «В 1906 году возвратился в деревню отец. Он сказал, что в Москву больше не поедет, так как полиция запретила ему жительство в городе, разрешив проживание только в родной деревне»[16]. Рассказ пересекают архетипические фигуры, присутствие которых тем более любопытно, что они не всегда органично вплетаются в рассказ, как будто они вписаны другой рукой, очевидно, рукой Миркиной, искушенной в тонкостях советских правил написания книг. Среди обязательных в черно-белом мире былого СССР был Ленин, о котором отец и товарищи Георгия «слышали» в 1905 году; а также кулак, эксплуатировавший несчастных стрелковских крестьян, и дядюшка Пилихин, жуликоватый хозяин, суровый и жестокий эксплуататор детей. Наконец, когда надо привести правильное суждение или мнение, в нем четко слышится голос рабочего-скорняка Колесова, энергично развивавшего политическое сознание юного подмастерья Георгия, жадно его слушавшего.

Итак, что нам известно о политических настроениях отца Георгия? Быстро разберемся с Лениным, чье имя он якобы слышал в те времена и который вместе с юной большевистской фракцией Социал-демократической партии сыграл ничтожно малую роль в событиях революции 1905 года. Практически невероятно, чтобы имя Ульянова стало известно в Стрелковке до 1917 года. Фактически, для огромного большинства русских имя и фигура Ленина станут известными только в сентябре 1918 года, после покушения, совершенного на него Фани Каплан. Если участие отца Жукова во всеобщей забастовке в декабре 1905 года возможно, то запрет на его проживание в Москве не находит подтверждений. В архивах московской полиции и судов об этом нет никаких сведений.

Возможно, Константин Артемьевич вернулся в Стрелковку по более прозаическим – экономическим – причинам. Беспорядки 1905–1906 годов вызвали резкий рост безработицы. Также возможно – и Жуков сам высказывает это предположение,  – что супруга попросила его остаться в деревне, чтобы она могла распоряжаться всеми заработанными им деньгами, а не одним, двумя или тремя рублями в месяц, которые он присылал ей, когда шил сапоги в Москве. Пристрастие отца Жукова к выпивке, признаваемое сыном, также могло побудить мать настаивать на его возвращении домой.

С дядей Пилихиным, братом своей матери, Георгий познакомился в июле 1908 года. Ему было 12 лет, он только что окончил приходскую школу. Пришла пора, как это сделал до него отец, покинуть родной дом и учиться ремеслу. Но где и какому? И тут мать выкладывает свой самый сильный козырь: она предлагает отправить сына учиться ремеслу в мастерской ее брата, Михаила Артемьевича. Его маленькая меховая мастерская преуспевает, жалованье он платит высокое – в сравнении со стрелковскими сапожниками,  – дальнейшее трудоустройство гарантировано. Дядя без возражений соглашается помочь старшей сестре, на которую поразительно похож внешне и с которой, как показывает его жизнь, у них была такая общая черта, как стремление своим трудом выбиться в люди.

Георгий рассказывает о прощании с матерью, трогательном своей нежностью и пониманием того, что детство закончилось. В нескольких строках старый маршал заново переживает страдания, которые испытывал в тот момент, когда маленьким мальчиком прощался с горячо любимым им образом жизни. Он вспоминает о своих походах по влажным березовым рощам, по большому липовому лесу в Величкове, куда деревенские ребята, все в простых рубахах, босоногие или в лаптях, ходили компаниями собирать ягоды и грибы. С утра до ночи он проводил время вне дома, на берегах бесчисленных ручьев бассейна Протвы, где умело и с большим азартом ловил рыбу. Любовь к этому занятию он сохранит до конца жизни. Половой из трактира водил его на охоту: зимой на зайца, летом на уток – еще одна его страсть, с которой он расстанется лишь в преклонном возрасте. Он катался на коньках по замерзшим Угодке и Протве и на лыжах с Михалевых гор, большую часть времени будучи свободным, ни у кого не спрашивая разрешения и ни перед кем не отчитываясь, как жило большинство стрелковских мальчишек. Но ребенок, выросший на воле, на природе, должно быть, часто переходил рамки дозволенного, за что получал крепкую взбучку от отца. Тот требовал, «чтобы я просил прощения», напишет он, и мы ясно видим на лбу подростка упрямую морщинку, так знакомую по его фотографиям в зрелом возрасте. «Но я был упрям и, сколько бы он ни бил меня,  – терпел, но прощения не просил»[17]. Однажды отец так сильно выпорол его, что он несколько дней жил в зарослях конопли, не решаясь вернуться домой, но прощения так и не попросил. У Жукова были и другие случаи проявить свое упрямство. Должно быть, маршал сильно расстроился, когда в ноябре 1941 года немецкие войска полностью разрушили Стрелковку, в том числе и семейный дом. К счастью, за несколько дней до этого он успел эвакуировать мать, сестру Марию и племянницу Анну.