1-го сентября

1-го сентября

Почти 8? месяца я здесь, и какой, спрашивается, от меня толк. Перечислю на память, что сделал в области фактов и в области советов. Разговоров было много, но я постараюсь объективно перечислить то, что, вероятно, повлияло на ход событий, на обеспечение войск и операции.

27-го декабря Юденич прислал решительную телеграмму – атаковать, или отказаться. Великий князь колебался. И он был прав. Объектом было – постараться нанести ущерб турецкой армии и вернуться на старые места.

Я настаивал на исполнении предложения Юденича; Болховитинов присутствовал, был того же мнения, но выражался мягко. Во время операции я поддержал великого князя не разрешать штурма Эрзерума передовыми частями. Основания были вескими (7, 8 января). В дальнейшем мои соображения поглощались ходом событий. Та к всегда бывает. К 10 числам января заколодилась железная дорога. Пришлось разобраться и установить начала, которые улучшили внося работу. К сожалению, этот важный вопрос был великим князем отдан Янушкевичу и он своею манерою работать путал, как путает теперь.

В Эрзерумский период дело делал Пржевальский.

Когда он был взят, мои настояния были к продвижению вперед (заседание 8-го февраля), Юденич тянул назад.

Вышло ни то ни се. С этого времени неустройство, вернее отсутствие тыла армии стало мне вырисовываться все ярче. Болховитинов горячо защищал это безобразие. По каким мотивам, не знаю; он мог скрывать существо.

Великий князь сознавал, что не ладно, но мне не верил. В феврале послали в Ставку. Атмосфера отношений была ненормальная, силы наши были слабые, средства тоже. Мне удалось многое, но главное склонить наших союзников к совместным действиям в Малой Азии, с целью вырвать Турцию из союза, вследствие несогласия Англии не удалось. По и Лагиш присоединились к моим доводам и мыслям Алексеева. Ничего из этого не вышло, но дала две пластунские бригады (решено было до моего приезда в Ставку) и снабдили материальной частью, и разрушено было сложившееся в штабе армии мнение, что Ставка все отказывает и относится к нам недружелюбно. Сам Алексеев находил, что наше тыловое устройство безобразно.

В марте решительно стал настаивать на устройстве тыла армии по закону. Завязалась даже переписка в виде докладов. Противодействие полное. В апреле уехал, вернулся в мае (10-го).

Снова та же история. 14-го меня послали к Юденичу, чтобы разобраться и убедить его. Юденич со всем был согласен, но хаос нашли там ужасный. Дороги исчезли, транспорты в расстройстве. К 20-му приехал Карнаухов. Очевидно было, что так продолжаться не может. Пришлось упорядочить работу и главное организовать работы дороги и узкоколейной железной дороги. 18-го отличился Янушкевич в сенном вопросе, поступив как мальчик.

Вернулся 24-V и составил приказ, ряд распоряжений от великого князя. Приказ об устройстве прогулял еще 3 недели и наконец в июне вышел.

Положение наше к июню начало ухудшаться. В начале июня великий князь потребовал наступления, Юденич отказал. Послали меня 7-го июня, я с Юденичем подробно переговорил. Со всем согласился, но необеспеченность войск задерживала исполнение. 9-го стал проверять положение запасов. Оказалось наличное Сарыкамыша – Эрзерум summa sumarum на 4 дня. Протелеграфировал в Тифлис – стали возить. 19-го поехал на базисные магазины Тифлиса. Оказались пустыми.

Но обстоятельства оперативные шли своим чередом. И что не желал Юденич, пришлось сделать под давлением турок. Вышла Эрзинджанская операция. Турки были оттеснены, частью разбиты. Заболел с 15-го VI я 6-го VII уехал на поправку и вернулся 14-VIII.

Всей неразберихой в тылу, я считаю, великий князь обязан Янушкевичу, несмотря на его старания, а может быть, с его старания. Он занял странное положение безответственного распорядителя в административной и военной работе главе тыла. В данную минуту не знаю, что он делает, но, что приходится слышать от Болховитинова, происходит канцелярская неразбериха.

Главный двигатель – это бесконечные заседания и записки, там где должна работать знающая и сознательная воля. К сожалению, великий князь распылил свою власть и приказчики стараются, но стараются неумело и по канцелярски.

А на фронте грозная обстановка и такая же канцелярщина в операциях. Опасаюсь, что будет очень нехорошо.