Катастрофа

Катастрофа

Так же внезапно, как на Рождество, нам приказали лететь в Вяртсиля, 4 февраля мы получили приказ перебазироваться на Карельский перешеек. Наше шестинедельное пребывание в Вяртсиля многому нас научило. Мы узнали, что наши истребители могут летать при погоде, гораздо более худшей, чем та, что оставляла нас на земле в мирное время, а ремонтные возможности на аэродроме могут быть столь мизерными, что буквально все придется придумывать и делать самим. Мы начали безгранично уважать наших техников и механиков, ведь только их сверхчеловеческие усилия позволяли нашим самолетам действовать весь этот период. Теперь мы поняли, что победы – это не личное достижение летчика, а победа всего подразделения.

По скорости, с которой люди паковали свои пожитки, было понятно, что они очень обрадованы перебазированием. Уже через 4 часа грузовики были готовы тронуться в путь. Мы тепло распрощались с нашими друзьями из разведывательной эскадрильи, которые во время нашего пребывания в Вяртсиля терпеливо ожидали более новых самолетов и продолжали летать на ископаемых «Рипонах». Но вот наши «фоккеры» в последний раз пробежались по аэродрому, вздымая снежные вихри, и поднялись в воздух. Мы построились над аэродромом и прошлись на малой высоте над городком, где, наверное, уже все знали о нашем отбытии. Буквально все жители высыпали на улицу и стояли рядом с домами, прощально махали нам вслед. Мы постепенно набрали высоту 2500 метров, развернулись широким фронтом и полетели на запад.

Голубое небо и яркое солнце сделали наш перелет в Карелию просто восхитительным, и хотя мы напрягали глаза, нам не удалось увидеть никаких самолетов, кроме наших собственных истребителей. Мы летели над заснеженными лесами, над разбомбленными городами Сортавала, Лахденпохья, Элисенваара и Хиитола, а потом, менее чем через час, перед нами появились знакомые пейзажи Вуоксенлааксо. За время нашего отсутствия остальная часть эскадрильи перебазировалась в Йоутенсоо, а мы получили приказ лететь в Руокалахта, который находился примерно в 20 километрах севернее Иммолы. Солнце уже опускалось за горизонт, когда мы начали кружить над заснеженным озером Саймаа, разыскивая длинную узкую бухту возле церкви.

Понемногу мы начали обживаться в новом доме. Теперь наши казармы располагались на хуторе Пятила буквально на берегу озера, а дежуркой стала местная сауна. Она идеально подходила для такой цели, так как мы могли выстроить свои истребители прямо под стенами домика. Мы обнаружили также, что теперь наши «фоккеры» можно ремонтировать и обслуживать в мастерских Лаппеенранта, всего в 15 минутах лета от озера. Мы даже мечтать не могли о чем-либо лучшем, чем наше теперешнее место, которое представляло собой резкий контраст с трудностями в Вяртсиля.

Но к несчастью, погода начала меняться к худшему, метеорологи предсказали туман и снег. Поэтому я решил отлучиться на три дня в Тампере, Утти и Турку, а до возвращения командиром становился Тату. Когда я вернулся, он сообщил, что за это время из-за ужасной погоды не было сделано ни одного вылета. Вскоре после прибытия на новую базу мы получили долгожданное пополнение в виде 4 новых «фоккеров» и их пилотов из второго звена эскадрильи, которая действовала из Турку. Теперь мы располагали уже 10 исправными самолетами.

К середине февраля снова заметно похолодало, температура временами падала до минус 32 градусов, но небо оставалось чистым, и мы стали летать все чаще. Почти неделю мы патрулировали над железнодорожной развязкой Хиитола – Виипури, а на перехват вылетали даже в кровавый сектор Сумма – Тайпале. Местность вблизи линии фронта за время нашего отсутствия изменилась невероятно. Тайпале, постоянно находившийся под вражеским обстрелом, с воздуха походил на вспаханное поле. Активность вражеской авиации постоянно увеличивалась, и 18 февраля, когда мы вылетели на перехват, то с высоты 7000 метров увидели, как одновременно полыхают Виипури, Тиенхарра, Симола, Койвисто, Макслахти, Хамина, Кякисалми, Антреа и Лаппеенранта. Хотя, если говорить честно, мы видели только огромные столбы дыма, но все равно это было ужасно!

Мы теперь летали с раннего утра до позднего вечера на всех высотах – от вершин деревьев до 6000 метров. Один бой следовал за другим, но противник казался неутомимым и постоянно бросал в бой все новые подразделения. Вражеские истребители начали появляться над нашими базами. Надо сказать, русские многому научились за время боев, и теперь перед нами был совершенно другой противник. Судя по всему, захватчики полагали, что завоевать маленькую Финляндию будет очень просто, так как в начале войны они двинули на фронт соединения второй линии.

Мы обнаружили, что теперь наши пулеметы винтовочного калибра неэффективны при обычных углах стрельбы, так как противник усилил бронезащиту. Больше мы не искали боя, теперь уже русские искали нас! Их численное превосходство стало настолько велико, что нам часто приходилось выполнять маневр уклонения и выходить из боя, когда на наши крошечные группы обрушивались целые орды русских истребителей. У нас не было резервов: ни самолетов, ни летчиков. Все наши арсеналы были пусты, и каждый день пилоты проводили от 4 до 5 часов в воздухе, причем почти все время на больших высотах, и бои шли непрерывно. Когда темнело и полеты прекращались, мы были выжаты буквально досуха и лишь с трудом доползали до постелей, где мгновенно засыпали, словно мертвые. И даже сирена, сообщавшая о новом воздушном налете, не могла нас разбудить.

Я уже прослужил 5 лет в звании лейтенанта и 15 февраля получил капитана. Истребительная группа L продолжала расти, из Англии прибыли 11 истребителей-бипланов Глостер «Гладиатор II». Когда они прилетели в Руокалахти, то вместе со своими пилотами поступили под мое командование. «Гладиатор», который в Финляндии прозвали «Гелли», был исключительно маневренным самолетом и обладал высокими характеристиками, однако он уже устарел и не мог в бою противостоять новейшим русским истребителям. Это стало ясно уже после первых же стычек. «Гладиаторы» были тихоходными, им не хватало огневой мощи, они не имели системы тушения пожаров и брони, поэтому легко загорались. Но если припрет – и не на таком полетишь.

Среди пилотов «Гладиаторов» были два датских добровольца, лейтенанты Христенсен и Кристенсен. Схожесть их фамилий и почти одинаковое произношение сразу создали проблему, поэтому мы согласились их называть «Кристенсен» и «Кристенсен-Х». Датчане показали себя отличными товарищами и быстро прижились в нашей группе. Первоклассные пилоты, очень активные и смелые, им разве что не хватало немного осторожности в бою, но это приобретается только с опытом. Они даже доказали, что способны вынести пытку нашей сауной!

Наш первый совместный вылет произошел 25 февраля, задачей было патрулировать над линией фронта в районе Сумма – Салменеаида. Я уже настолько привык водить в бой звено, состоящее в лучшем случае из 4 «фоккеров», что группа из 9 «фоккеров» и 6 «Гладиаторов» меня поразила до чрезвычайности. Я ощутил себя в полной безопасности, чего не было ни разу с начала войны.

Однако когда мы приблизились к линии фронта, это чувство безопасности лопнуло, словно мыльный пузырь, так как я насчитал в воздухе около сотни русских самолетов. Я не мог понять, куда вести свою группу, так как от обилия целей глаза разбегались. Русские бомбардировщики, разведчики и истребители буквально кишели над линией фронта. В течение следующих 30 минут мы вели тяжелый бой. Трассы мелькали тут и там, отчаянно маневрирующие самолеты гонялись друг за другом. Сначала я стрелял по бомбардировщику, но тут «Гладиатор» чуть выше сбил разведчика, который падая, едва не врезался в мой «фоккер». Русский на мгновение завис в воздухе, потом у него отлетело крыло, и он закувыркался к земле. Время от времени самолет штопором шел к земле, но в бою невозможно было определить, кто это. Лишь когда мы построились и полетели назад, то обнаружили, что пропали 2 «Гладиатора».

Позднее я узнал, что один из них пилотировал лейтенант Пентти Тевя, хорошо известный еще до войны. Его сбил стрелок атакованного русского разведчика. Истребитель взорвался на высоте менее 200 метров. Другой «Гладиатор» пилотировал молодой сержант Сукауен, он получил несколько попаданий с другого разведчика, но сумел совершить вынужденную посадку на нашей стороне линии фронта, пилот остался совершенно цел.

К тому времени, когда мы приземлились на базе, активность обоих противников утихла, и мы поспешили в казарму обедать. После обеда мы собрались в казарме для обычного разбора полетов, который у летчиков происходит после каждого тяжелого боя. Руки Кристенсена выписывали круги и пикировали, когда он пытался объяснить, как действовал в конкретном эпизоде. Но наша беседа была неожиданно прервана истерическим воем сирены – воздушная тревога.

Мы с Иллу спустились к берегу, где с трудом различили белые силуэты истребителей на фоне черных деревьев. На базе было тихо, как в могиле, и очень холодно. Большой серебристый полумесяц луны поднимался в небе, в его свете деревья отбрасывали призрачные тени. К нам присоединились двое или трое механиков, и мы начали обсуждать: можно ли найти налетчиков в лунном небе? В результате мы решили, что попробовать все-таки стоит. Два истребителя были подготовлены к взлету, и когда мы уже начали разбег, в небе немного южнее вспыхнули три ярких огня. Сначала они неподвижно повисели в воздухе, а потом начали медленно опускаться. Вскоре мы уже летели над осветительными ракетами, которые освещали нашу старую базу в Иммола, и мы могли даже различить рвущиеся бомбы под собой. Но никаких русских бомбардировщиков мы не обнаружили, так как, судя по всему, неправильно оценили их высоту. Пришлось признать, что попытка перехвата провалилась, и возвращаться на базу.

Утром 28 февраля нас подняли еще затемно, но я даже не представлял, что этот день станет самым серьезным испытанием за всю войну. Накануне дул сильный южный ветер, затем пошел мелкий дождь, над землей поднялся туман, и по пути в дежурную сауну я увидел плотный слой туч, цеплявшийся за вершины деревьев. Я подумал, что сегодня мы наконец-то получим заслуженный отдых. Однако к рассвету тучи рассеялись, словно их смела огромная метла, а с первыми лучами солнца мы поднялись в воздух на перехват. Вылет оказался неудачным, так как мы не встретили вражеских самолетов. Однако когда мы приближались к базе, ниоткуда возник русский истребитель и сбил один из «Гладиаторов», следовавших за нашими «фоккерами». После этого русский исчез так же внезапно, как появился.

После того как мы приземлились, последовала передышка до 12.00, а затем мы получили сообщение: «21 бомбардировщик направляется к Антреа с юга. Высота 5000 метров». Я немедленно приказал взлетать, чтобы перехватить их, и побежал к своему «фоккеру». Когда я вспрыгнул на крыло, механик крикнул, что правая лыжа отломилась и он еще закрепляет ее. Похоже, во время одного из предыдущих вылетов пуля попала в лыжу и повредила крепление, которое во время сегодняшней посадки отломилось. Тяжело вздохнув, я спрыгнул на лед и побежал к самолету Тату, который уже двигался, крича, чтобы он принимал командование.

С тяжелым сердцем я следил, как истребители взлетают в небо, а потом поплелся в дежурку, слушая затихающий рев моторов. Затем долетел треск пулеметных очередей… В том направлении, откуда долетали звуки, я увидел незабываемую картину. В считаные секунды небо заполнили крутящиеся и прыгающие самолеты. Судя по всему, штаб дал нам неправильную информацию относительно курса и сил противника или наши налетели на совершенно другую группу. В результате 15 «фоккеров» и «Гладиаторов», которые еще набирали высоту, сами были атакованы 36 русскими самолетами.

Я прыгал, как кошка на горячей крыше. Я еще никогда не видел маневренный воздушный бой с земли, и мне это совершенно не понравилось. В этот момент примчался на автомобиле командир эскадрильи майор Магнуссон, и мы вместе следили за битвой, разгоревшейся у нас над головами. Даже в фильме «Ангелы ада» нельзя было увидеть ничего подобного. Наши D. XXI, кургузые И-16, «Гладиаторы» и маленький И-153 перемешались в бешеном водовороте. Насколько я знаю, это был первый случай, когда мы увидели русские самолеты в яркой расцетке. До того мы видели только грязно-оливковую окраску верхних поверхностей и серо-голубую – нижних. Но на этих истребителях виднелись яркие красные и желтые пятна, очевидно, они отмечали принадлежность к одному из элитных гвардейских полков.

Бой велся на разных высотах – от самой земли до 2000 метров. Иммельманы, бочки, боевые развороты, пике, петли, штопоры – у нас перед глазами мелькали буквально все фигуры высшего пилотажа. Никто не давал пощады и не просил, и когда самолет с воем врезался в землю, над деревьями плыл дым похоронного костра, отмечая последнее пристанище пилота. В небе виднелись несколько парашютов. Фантастическая какофония примерно полусотни авиамоторов, воющих на максимальных оборотах, и прерывистый треск множества очередей описать просто невозможно. Это была фантастическая дуэль, подобная тем, которые разыграются в небе над Францией год спустя. Бой продолжался всего около 15 минут, хотя нам с земли он показался просто бесконечным. Когда противник улетел, наши истребители, поодиночке и парами, начали возвращаться на базу.

Старуха сегодня пускала в ход свою косу без всяких колебаний и никому не отдавала предпочтения – на базу не вернулись один «фоккер» и пять «Гладиаторов». Мы не понесли бы таких серьезных потерь, если бы наша маленькая группа не была застигнута в крайне невыгодном положении. Лейтенанты Тату Хуханантти, Эркки Халме и датчанин Кристенсен погибли в этом бою. Другой датский доброволец, лейтенант Христенсен, и младший лейтенант Олави Лилья выпрыгнули с парашютами, хотя последний получил несколько ран. Младший лейтенант Толкки спасся чудом, так как упал в сугроб, когда его истребитель взорвался над самыми верхушками деревьев. Но самой горькой из потерь для меня стала гибель Тату. Опытный пилот, меткий стрелок, который имел больше всех побед в нашей эскадрилье, Тату одним из первых испытывал D. XXI. Я никогда не желал иметь более дисциплинированного и бесстрашного заместителя командира звена. Вероятнее всего, он был тяжело ранен во время боя, но в самый последний момент он протаранил русский истребитель.

У нас практически не было времени, чтобы горевать и зализывать раны, так как во второй половине дня нам пришлось совершить еще два вылета, и когда уже в сумерках мы приземлились и собрались в казарме, сил не осталось никаких. Даже сообщение, что русские в ходе боя потеряли 8 самолетов, не могло рассеять мрачное настроение. Мы начали прикидывать, как долго мы сумеем продержаться против могучего Советского Союза. Из окон мы могли видеть зловещее багровое свечение над «пяткой» Карельского перешейка, свидетельство многочисленных пожаров. На юге и юго-востоке высокие столбы дыма поднимались над Сайниа, Соммее, Лауримяки, Каухала и многими другими городами. Часть пожаров была результатом вражеских обстрелов и бомбежек, но в основном это был результат нашей политики выжженной земли, так как наши войска были вынуждены отступать шаг за шагом. Эти багровые небеса полностью соответствовали нашему мрачному настроению.

Поздно вечером мы получили приказ взлететь завтра утром до рассвета и перебазироваться с озера Саймаа на аэродром Леми юго-западнее Руокалахти. Хотя мы были измучены сегодняшними вылетами, лишь после полуночи я сумел добраться до постели. Мне пришлось собирать вещи погибших пилотов, чтобы отослать их родным. Хотя летчики-истребители не страдают излишней мнительностью, я не мог отделаться от ощущения, что Тату предвидел свою печальную судьбу. Обычно радостный и улыбающийся, в этот день он был непривычно угрюмым.

Мне показалось, что я только закрыл глаза, как мой ординарец грубо затряс меня, сказав, что уже четыре утра. Он также сообщил, что несколько маленьких групп русских бомбардировщиков навестили нашу базу, но самолеты и люди не пострадали. Меня вырвали-таки из объятий Морфея.

За час до рассвета мы вылетели к нашей новой базе в Леми. Очевидно, русские все знали о нашем аэродроме на озере Саймаа, и этой базой больше нельзя было пользоваться. Мы приземлились на льду в Кивиярви, где завершилось мое двухмесячное командование.

Необходимость перебираться с одной базы на другую сделала нас очень мобильными, уже через несколько часов после прибытия в Кивиярви мы были готовы к вылету. Летчики разместились в здании, примыкавшем к местной почте, а ремонт самолетов производился на соседнем аэродроме Леми.

Мы совершенно забыли, что такое мирная жизнь, как можно обедать в назначенное время и спать 8 часов подряд. Мир уютных чистых комнат, свежего белья и отпусков перестал существовать. Наш мир теперь съежился до дежурной комнаты, жаркой и полной табачного дыма, и кабины Фоккера D. XXI с ее приборами, ручкой управления, сектором газа и прицелом. Мы перестали гадать, когда и как все это закончится и что ждет нас в будущем. Мы жили буквально текущим моментом, война длилась всего четвертый месяц, но нам казалось, что мы постарели на десять лет. Действительно, опыт десяти лет для нас спрессовался в десять недель. Мы узнали истинную цену товарищества, страха и горя, но, что самое главное, мы теперь познали самих себя, наши способности и наши пределы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.