Приложения Слово о Зое Ивановне Воскресенской (Рыбкиной)
Приложения
Слово о Зое Ивановне Воскресенской (Рыбкиной)
Вспоминает полковник Э. П. Шарапов
С 3. И. Воскресенской я познакомился на литературной почве.
Стремление заниматься литературным трудом появилось у меня еще во время учебы в средней школе. Было даже намерение поступить на учебу в Литературный институт имени М. Горького. Но помешали многие обстоятельства. Закончив историко-филологический факультет Ярославского государственного педагогического института имени К. Д. Ушинского, я в том же 1955 году был призван на работу в органы государственной безопасности. Но, как говорится, в глубине души всегда теплилась надежда на возможность заниматься литературой. Примерно в 1970 году я написал небольшой рассказ о деревенском мальчике, который позднее получил название «Лешка». Черновик этого рассказа всего на нескольких листах долгое время находился в одном «потайном» отделении моего портфеля. И вот как-то мы принимали в Германии писателя Михаила Стельмаха (я тогда служил там). Как часто бывает в таких случаях, не хватило водки, и, когда решили, кому бежать, я отдал свой портфель товарищу. Потом случайно портфель оказался у М. Стельмаха, который обнаружил там рассказ, прочитал его и счел нужным сообщить моему товарищу свою рекомендацию — заняться литературой… Так неожиданное участие Стельмаха толкнуло меня к дальнейшим литературным занятиям. Но напечатать рассказ было не так-то просто. И наверняка я бросил бы эти попытки, если бы не письмо того же Михаила Стельмаха.
«Уважаемый Эдуард Прокофьевич!
Извините, что не мог Вам своевременно ответить. Ваш рассказ «Счастье», по-моему, хорош, поэтичен и по-человечески, без назиданий, без дидактики рассказывает, что такое доброе дело для человека. Не огорчайтесь, что Вас не понял корреспондент одной газеты — субъективизм не так легко изжить.
Примите мои самые лучшие пожелания.
Михаил Стельмах.
Киев, 20.01.74 г.».
Это письмо и послужило толчком, поводом моего знакомства с Зоей Ивановной. Мне нужно было получить консультацию писателя-профессионала. Зная, что она когда-то работала начальником того же немецкого отдела, где работал и я набравшись храбрости, я отправился к ней на квартиру. Но об этом расскажу несколько позднее, а сейчас мне хотелось бы сказать, каким характером обладала эта женщина.
Одни говорят, что этот человек соткан из чувства добра, нежности и заботы к окружающим ее людям. Другие утверждают, что основные ее черты — это черствость, безразличие и даже жестокость по отношению к другим. Но те и другие сходятся в одном: Зоя Ивановна — человек железной воли. В действительности все эти чувства, кроме жестокости, проявлялись в ней по-разному в зависимости от того, с каким человеком ей приходилось сталкиваться и в каких обстоятельствах. Она, например, терпеть не могла в людях расхлябанности, недисциплинированности, ну и уж совсем выводил ее из себя человек-лгун. Больше всего она ненавидела ложь. А в целом — стержнем ее характера были жажда добра, желание приносить людям пользу.
Расскажу несколько эпизодов, которые показывают всю палитру ее многообразного характера.
Зима 1974 года. Декабрь. Заснеженная Москва. С трудом найдя букетик цветов (в то время в Москве было трудно с цветами, особенно зимой), еду в метро на станцию «Аэропорт» — искать Красноармейскую улицу.
По совету моего товарища, немного знавшего Зою Ивановну, я позвонил ей по телефону и попросил «оказать помощь начинающему литератору». Меня выслушали, и ровный, официальный голос коротко сказал в трубку: «Приезжайте».
Поднимаясь на шестой этаж писательского дома на Красноармейской улице, я вдруг болезненно почувствовал бессмысленность и даже глупость своего предстоящего визита. Известная на всю страну писательница, лауреат нескольких премий, человек, только что издавший трехтомник своих произведений… и я, никогда и нигде не издавший ни одной строчки. Нелепость?! Но было уже поздно. Я позвонил. Дверь почти сразу же открыли. Передо мной стояла высокая, стройная женщина в темном, строгом платье с невысоким воротничком-стоечкой, отороченным белым кружевом. На ногах домашние тапочки из серого войлока, но без примятых, стоптанных, как обычно, пяток. Темно-русые, заколотые на затылке волосы. И глаза — внимательные, серые, изучающие. Это теперь я могу дать ее подробное описание. А тогда… тогда я ничего не видел. Видимо, поняв мою растерянность, Зоя Ивановна сдержанно улыбнулась и сказала: «Проходите, раздевайтесь. Вот вешалка.».
Ее улыбка сняла с меня и робость и скованность.
Посреди комнаты, которая служила кабинетом и гостиной одновременно, чуть ближе к окну стоял письменный стол. Напротив окна — диван-кушетка со съемными подушками, обитый красной, тисненой тканью. Ближе к двери маленький журнальный столик.
Меня усадили на диван. Я робко протянул свое литературное творение. Зоя Ивановна, стоя, взяла листы, присела на краешек стула, прочитала заглавие, перелистала страницы, положила их на письменный стол, встала и сказала: «Соловья баснями не кормят. Хоть вы и не соловей, — при этом она хитро улыбнулась, — но чаем я вас напою. А потом поговорим». Так началось наше знакомство и литературная работа.
Это я потом узнал, что в квартире всегда бывает много посетителей — и взрослых и детей — писатели, читатели, коллеги-чекисты. Иногда до десятка и более человек одновременно. И всех их принимали сердечно, но без каких-либо слащавостей, всех поили чаем, а если нужно, и кормили. Мне самому неоднократно приходилось помогать Зое Ивановне по ее просьбе принимать гостей, особенно в дни праздников детской книги. Делегации детей, учителей и библиотечных работников приезжали не только из близких к Москве областей, но и с Дальнего Востока.
Много позже я узнал, что в квартире есть еще одна комната-спальня. Кроме широкой кровати под голубым бархатным покрывалом и трюмо, все в этой комнате было занято шкафами с книгами. Над кроватью висел голубой ковер и большая картина, написанная маслом, с изображением березовой рощи зимним голубым вечером. Голубой колорит ковра и картины очень сочетался с голубым бархатным покрывалом. Голубое вообще было любимым цветом Зои Ивановны.
На всю жизнь запомнил еще один эпизод. Несколько первых встреч мы провели с Зоей Ивановной на ее городской квартире. И вдруг, уже летом, она звонит мне по телефону и предлагает провести очередную встречу в Красной Пахре, где она в то время на лето снимала дачу у вдовы писателя Алексея Мусатова. Со свойственной разведчице точностью писательница объяснила, как проехать в этот дачный поселок… «После второй дорожки поверните направо (тогда мы еще обращались друг к другу на «вы»), увидите дачу за большим, высоким забором. Это дача Константина Симонова, а напротив, третья дача А. Мусатова. Я буду вас ждать». И строго, как она это умела, спросила:
— Сколько времени вам нужно на дорогу?
— Минут сорок — пятьдесят.
— Жду вас ровно через час.
Купив по дороге цветы и торт, я через час въехал в дачный поселок писателей в Красной Пахре и без труда нашел нужную мне дачу. Открыл ворота, загнал машину во двор и, окрыленный скорой встречей с Зоей Ивановной, взяв цветы и торт, направился в дом. В большой комнате никого не было. Поставив на стол коробку с тортом и прижав к себе букет красных гвоздик, я стал терпеливо ждать Никого. Минуты через три громко позвал: «Есть здесь кто-нибудь?» К моему удивлению, из соседней комнаты вышла незнакомая мне женщина. Я любезно завел с ней разговор о житье на даче, не выпуская, однако, из рук цветы. Женщина с улыбкой поддержала мой разговор, ни о чем не спрашивая. Поговорив еще минут пять, я осторожно спросил: «А где же Зоя Ивановна?» Незнакомка улыбнулась еще приветливее и, хитро посмотрев на меня, показала рукой за окно: «Зоя Ивановна там… живет в соседнем доме». С извинениями и смущением я забрал торт и перегнал машину в соседний двор.
Расставляя на столе чайную посуду, Зоя Ивановна без улыбки слушала мой восторженный рассказ о моем чуть ли не героическом вторжении в чужой дом. Она не перебивала меня, сервируя стол. Но когда я закончил, посмотрела на меня еще внимательнее и строже и сказала: «Это не делает вам чести, — потом помолчала и совсем сухо добавила, — ни как разведчику, ни как литератору». Можно понять мое состояние. Я готов был, как говорят в таких случаях, провалиться куда угодно.
Года через три я напомнил Зое Ивановне об этом разговоре. На ее лице разлилась мягкая, женственная улыбка. Затем она погасила ее, строго, как в тот раз, посмотрела на меня, но в глазах по-прежнему горели веселые чертики и, не сдержавшись, рассмеялась: «Конечно, негодяй, мало того, что заблудился в двух соснах, чуть было не отдал цветы другой женщине, да еще и расхвастался».
АНКЕТА
специального назначения
на Воскресенскую-Казутину Зою Ивановну
1. В частно-торговых и промышленных предприятиях не служила.
2. Мать занимается домашним хозяйством и шитьем белья на дому.
3. Имею двух братьев — Николая 17 лет и Евгения 14 лет. Первый работает на 1-е октября с. г., Евгений — учится в девятилетке, проживают оба с матерью.
4. Ближайшие родственники — сын — 1,5 года; две тетки: одна — Лидия Дмитриевна Васильева — работает счетоводом и другая — Вера Дмитриевна Пронина — занимается домашним хозяйством. Первая проживает в деревне Чудовское и вторая в деревне Еринево.
II группа вопросов (о знакомых)
Мои знакомые и товарищи:
1. Дубкова Мария Владимировна, завучетами Заднепровского РК ВКП(б), познакомились в райкоме, связывает общая работа.
2. Пичугова Екатерина Александровна — машинистка РК ВКП(б).
3. Пичугов Степан Еерасимович — командир 18-й эскадрильи.
4. Тихомиров Александр Николаевич — секретарь ячейки ВКП(б) пивзавода.
5. Лещинский Борис Владимирович — политрук 190-го полка.
6. Максимов Василий Львович — инструктор РК ВКП(б). Со всеми меня связывает партийная и райкомовская работа, Кроме того, меня знают и я их — Болдин Михаил Александрович, секретарь РК ВКП(б); Катаев Елисей Николаевич, зав. орт. отделом РК; Спицын, инструктор РК ВКП(б) и так далее. Знакомы все секретари Заднепровской организации и весь комсомольский и партийный актив района.
7. Мои знакомые в ОЕПУ: Титов Василий — работает в ОЕПУ, Сухарев Федор — помощник уполномоченного в ОЕПУ.
III группа вопросов
1. Родилась в 1907 году, в п-ке Узловое Тульской губернии Бочаровского уезда. Метрическая выписка утеряна
моими родителями. Но во всех партийных, комсомольских и профсоюзных документах указано так.
2. Училась с 7-ми до 9-ти лет в жел. — дор. школе в п-ке Узловое, затем училась в гимназии несколько месяцев (в г. Алексине Тульской губ.). После революции окончила I ступень — училась на средства отца. В 1923–1924 гг. училась в 3-м классе школы взрослых — на свои средства.
3. Учась в 3-й школе — работала в Заднепровском райкоме ВКП(б) — машинисткой.
4. Работала на заводе Калинина — паяльщицей с ноября 1925 ода по август 1926 года (документ прилагается).
5. Землесобственником не была и собственности не имела.
6. На военной службе не была.
7. В Красной Армии не была.
8. В боях не участвовала.
9. В плену не была.
10
11. В февральском и Октябрьском перевороте не участвовала — имела 9—10 лет от роду.
IV группа вопросов
С ноября по апрель работала переписчицей-машини-сткой в 42-м батальоне в ВЧК. Уволилась по сокращению штатов. С июля по октябрь 1923 года — в Заднепровском райкоме ВКП (б) — машинисткой, уволилась по сокращению штатов, с октября по апрель — в штабе ЧОН — уволена по своему желанию. С апреля по октябрь 1924 года работала в военно-окружном финансовом комитете — машинисткой — откомандирована РК ВЛКСМ.
С октября 1924 года по февраль 1925 года работала управделами Заднепровского РК ВЛКСМ и откомандирована им же в детскую колонию малолетних преступников — политруком, где проработала с февраля 1925 года по ноябрь 1925 года. В 1925 году в ноябре ввиду острой неврастении из колонии ушла и поступила на металлургический завод имени Калинина паяльщицей, где проработала до августа 1926 года, ушла с работы ввиду рождения ребенка, а в октябре того же 1926 года поступила в Заднепровский райком ВКП (б) в качестве делопроизводителя, где работаю до сих пор.
Документы, имеющиеся у меня, прилагаю.
V группа вопросов
1. Под судом ни при царизме, ни при Соввласти, ни при других правительствах — не была.
а) под следствием никогда не была;
б) была как свидетель в нарсуде в июле 1925 года по делу малолетних преступников.
2. Не судилась.
3. Арестована никогда не была.
4. Оштрафована не была и адм. взысканиям не подвергалась.
5. Комдезами не подвергалась.
Мои поручители: Дубнова Мария Владимировна, Тихомиров А., Максимов Василий Львович (тогда был ответственным секретарем ячейки завода имени Калинина), Силенек Мария Яковлевна (член Смоленского губсуда, тогда была завженотделом Заднепровского РК) и Иванов Т. Ф. (ответ, секретарь ячейки ВКП(б) спиртзавода).
6. Партвзысканиям не подвергалась.
VII группа вопросов
Вопрос: Известно ли Вам, что сообщение ложных сведений в анкете является уголовно наказуемым деянием, особо тяжелым в чекистской анкете, если неизвестно, то вы об этом предупреждаетесь.
Ответ: Известно.
подпись: Воскресенская.
Х.27 г.
ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА 3. И. ВОСКРЕСЕНСКОЙ
(Выступление по радио)
Родом я с Тульской земли, как и мои предки, о которых мне известно только до третьего поколения. Родилась в железнодорожном поселке при станции Узловая, там прошли младенческие годы. Но своей настоящей родиной считаю город Алексин, в котором провела детство. Это волшебный край приокских заливных лугов с запахом полевой клубники, кондового бора с толстым мшистым ковром, где даже в пасмурный день светло от бронзовых мачтовых сосен, красавицы Оки с широким правобережным пляжем тончайшего золотистого песка и крутыми левыми берегами, которые осенью являют собой такую яркую палитру красок, от которой сладко щемит сердце. Ока была богата всяческой рыбой, леса — ягодами и грибами, березовые рощи — птичьими хорами. Шесть десятилетий миновало с тех пор, а я помню каждую излучину реки, большак в лесу, огромную березу на краю железнодорожной насыпи, сосну-колдунью, от которой шла многоступенчатая лестница к железнодорожным путям. И наш бревенчатый домик в зарослях сирени, а зимой утопающий в снежных сугробах, а от калитки до крыльца глубокий снежный коридор. И школа… И первая учительница Мария Павловна Малинина. Она умело и уверенно приобщала нас к миру прекрасного, доброго. Враг зубрежки, приучала к самостоятельной работе с книгой. Затем было много учителей и в гимназии, и в трудовой школе, и в вечерней, но ни одного не запомнила. А Марию Павловну — на всю жизнь.
А первое знакомство с театром произошло встречей с труппой московского Малого театра, приехавшего на гастроли в Алексин. В имении «Борок» у художника Поленова познакомилась с его коллекцией картин. В доме хранились замечательные изделия моей прабабки — крепостной художницы, золотошвейки и кружевницы. Друзьями дома были чудо-мастера Мышегского завода, их кружевные изделия из чугуна соревновались с изделиями моей прабабки Матрены. На Мышегском заводе была изготовлена решетка вокруг Александровского сада в Москве, украшающая его до сих пор. Мышегские мастера отливали фигуры для Триумфальной арки, что стоит до сих пор на Кутузовском проспекте в Москве.
Все вокруг было подлинно полноценным в прекрасном сочетании творения природы и человеческих рук. И, конечно, мама, мама-труженица, мама-певунья, мама — товарищ наших детских игр и всяческих затей. С ней вперегонки плавали, играли в горелки, скатывались с крутых «дачных» гор на самодельных лыжах, мастерили ледянки, зимними вечерами делали украшения для елки. Весной она будила нас ночью, когда Ока с пушечными выстрелами ломала ледовый панцирь, и мы бежали смотреть и слушать это великое чудо природы, когда огромные пластины льда наползали на быки железнодорожного моста и содрогались его кружевные арки и жалобно гудели. Мама водила нас в березовую рощу слушать соловья, а зимними вечерами бабушка Степанида Ивановна рассказывала сказки и легенды, притчи и предания, большинство которых я потом много позже нашла у Толстого.
В нашей большой бревенчатой столовой по вечерам собиралась молодежь к маме на посиделки. Пели песни, в крещенские вечера топили воск, приносили сонную курицу, которая должна была клевать зерна на перевернутых записках с пожеланиями девушек.
Съели все старые телячьи шкуры, которые много лет висели в сарае. Мама обжигала с них в печке волосяной покров, неделями вымачивала в воде, чистила, скоблила и варила суп. Единственной кормилицей была корова, но нам доставалось снятое молоко, и то не всегда. Сливки, масло и творог предназначались для больного туберкулезом отца…
Революция докатилась до нашего городка эшелонами солдат, едущих с фронта в теплушках, исписанных разными лозунгами «Да здравствует революция!» На одних вагонах было написано: «Долой временное правительство!», «Да здравствует Ленин!», «Да здравствует партия большевиков!», на других: «Да здравствует временное правительство! «Позор большевикам — пособникам германцев!», «Долой войну!».
Вместе с Октябрем в жизнь вошло новое удивительное, сильное и доброе слово «декрет». Люди уважительно увенчали его прилагательным «ленинский». Ленинский декрет о мире — стало быть, конец проклятой войне, а значит, и болезням, и голоду, и разрухе. Ленинский декрет о земле — и с земли снимались помещичьи цепи и ограды, земля становилась общенародным достоянием. Однажды классный руководитель в школе объявил нам, что вышел ленинский декрет о бесплатном детском питании. Это означало конец голоду. Нам стали выдавать ежедневно горячую похлебку и кусок хлеба. В те голодные годы это было спасением не только для детей, но для всей семьи. Почти каждый день в газетах публиковался какой-то новый «декрет», и он нес людям добро, ограждал ото зла, невзгод, несправедливости. Благословенное, ленинское слово «декрет».
ВСПОМИНАЕТ НАЧАЛЬНИК ЧЕТВЕРТОГО УПРАВЛЕНИЯ МТБ СССР ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ПАВЕЛ АНАТОЛЬЕВИЧ СУДОПЛАТОВ
В октябре 1941 года создалась реальная и большая угроза захвата Москвы немецко-фашистскими войсками. На этот случай была создана автономная агентурная группа, которая предназначалась для покушения на Гитлера, если он, как мы думали, появится в Москве. В состав группы входили композитор Лев Чехов и его жена Маргарет. Оба были в родственных отношениях с известной актрисой Ольгой Чеховой, которая жила в Берлине и была близка к Герингу и ко всей немецкой верхушке.
Затем позднее, когда отпала опасность захвата Москвы, план покушения на Гитлера все же сохранялся. Осуществление этого плана намечалось провести через князя Родзивиля и Ольгу Чехову, имевшую доступ в высшие круги немецкого рейха. Позднее план покушения на Гитлера был Сталиным отменен.
После войны Берия вынашивал свой план объединения западной и восточной частей Германии. В этой связи он был намерен использовать для переговоров с канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром нашего нелегала Грегулевича и опять же Ольгу Чехову.
К тому времени Зоя Рыбкина работала начальником немецкого отдела внешней разведки и должна была поехать в Берлин для встречи с Ольгой Чеховой. Естественно, это было чрезвычайно важное и секретное задание. С Ольгой Чеховой она встретилась 26 июня 1953 года. И в этот же день в Москве был арестован Берия. На другой день Зоя Рыбкина позвонила мне по ВЧ и доложила о том, что встреча состоялась. Я, не вдаваясь в подробности, приказал ей, не объясняя причин, первым же военным самолетом вернуться в Москву.
Но легче сказать, чем сделать. В то же время Гречко, командовавший нашими войсками в Германии, получил из Москвы приказ арестовать всех, кто в последние дни прибыл в Берлин из числа высших функционеров органов государственной безопасности. Кроме Зои, там в этот период находились Амаяк Кобулов и Сергей Гоглидзе, которые приехали в Германию совсем по другому поводу. Когда Гречко доложили, что вместе с Кобуловым и Гоглидзе в Берлине по заданию Судоплатова находится начальник немецкого разведывательного отдела женщина-полковник, он был страшно удивлен, тем более что ему ничего не говорила моя фамилия. Спасло Зою только то, что в охране, которая задержала названных мною лиц, находился офицер ГРУ, который ее знал лично и сумел убедить Гречко, что это не тот человек, которого нужно арестовывать.
Ни в Берлине, ни в Москве Зоя Рыбкина не писала никаких документов о цели своей поездки в Берлин. План Берия по объединению Германии был убит в зародыше. 29 июня 1953 года Президиум Политбюро ЦК СЕПГ ГДР принял на своем заседании новое направление в политике.
В отношении актрисы Ольги Чеховой, проживавшей в Берлине, сын Л. П. Берия — Серго Берия в своей книге «Мой отец — Лаврентий Берия», выпущенной в свет в 1994 году издательством «Современник», в главе «В лабиринтах разведки» написал:
«У отца, знаю, был целый ряд людей, которым он абсолютно доверял. Они-то и поддерживали связь с такими разведчиками, как Ольга Чехова. Утечка информации, даже проникни агентура противника в ГРУ или НКГБ-МГБ, была абсолютно исключена…
…Ольга Чехова была связана сотрудничеством с моим отцом много лет. Я знаю, кто ее вербовал и на каких основаниях это делалось, но не считаю себя вправе говорить о таких деталях из биографии разведчицы. Могу сказать всего лишь, что в отношении Ольги Чеховой не было допущено никаких провокаций и работала она на советскую стратегическую разведку отнюдь не из материальных соображений.
Ее вклад в успехи нашей разведки переоценить трудна Ольга Константиновна была поистине бесценным источником информации, которым не зря так дорожил Берия. Даже в своих мемуарах; изданных в ФРГ, она ни словом не обмолвилась о своей другой (главной) жизни. А ведь еще осенью сорок пятого в западной печати ее называли «русской шпионкой, которая овладела Гитлером», «королевой нацистского рейха» и даже писали, что в Москве ее принимал Сталин и наградил орденом Ленина. Это не совсем так. За работу в разведке Ольгу Чехову действительно отблагодарили, обеспечив ее материальное благополучие, но орденом не награждали. А подозрения, что она работала на Советский Союз, так и остались на Западе всего лишь подозрениями, не больше.
Не так давно судьбой племянницы вдовы классика русской литературы заинтересовался Владимир Книппер. Ольга Чехова — его двоюродная сестра. Именно он обратился в свое время к Леониду Шебаршину, последнему руководителю Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) с просьбой уточнить некоторые детали, связанные с биографией родственницы. Спецслужбы, как уже знает читатель, располагают информацией лишь о приезде Чеховой в победном сорок пятом в Москву и протоколами допросов, которые велись в конце апреля — осенью того же 1945 года.
Похоже, что завеса над тайной, которая не дает покоя близким Ольги Константиновны уже много лет, все же приоткрылась Сегодня ясно одно: «королева нацистского рейха» Ольга Чехова была среди тех, кто мужественно боролся с фашизмом на незримом фронте».
РАССКАЗЫВАЕТ ПОЛКОВНИК Э. П. ШАРАПОВ
Москва. 25 декабря 1993 года. Только что в центральном клубе на площади им. Ф. Э. Дзержинского закончилось торжественное заседание по случаю 73-й годовщины Службы внешней разведки России. В президиум поступила записка с предложением приветствовать присутствующего в зале старейшего сотрудника этой службы Павла Анатольевича Судоплатова. Зал взорвался аплодисментами.
Мягкий свет от настольной лампы под большим зеленым абажуром выхватывает из тьмы комнаты лицо моего собеседника, сидящего напротив в кресле. Правильные черты лица, густые, черные, не тронутые временем брови, мягкая, чуть-чуть даже застенчивая улыбка и внимательные карие глаза. Это Павел Анатольевич. Его спокойные руки лежат на набалдашнике трости, зажатой между колен.
Ровным, спокойным голосом Судоплатов рассказывает о своей жизни, полной радостных и горестных событий, как горный поток, несущий с собой живительную влагу и одновременно сметающий ненужное, слабое на своем пути.
«Родился я на Украине, в городе Мелитополе в 1907 году, — говорит он. — Семья бедная, многодетная, кроме меня еще четыре брата и сестра. Родители рано умерли. Свою трудовую биографию, — смеется Павел Анатольевич, — я исчисляю с 26 июня 1919 года».
В этот день двенадцатилетний Павел Судоплатов со своим приятелем стояли в длинной очереди в булочную за хлебом и беззаботно болтали о мальчишеских пустяках. Неожиданно общее внимание горожан привлек цокот копыт по главной улице Мелитополя, звуки горна, развевающееся красное знамя и ряды конников. Через город шли конные части Красной Армии. Мальчишеский восторг не знал границ. И когда мимо проезжали полевые кухни и другие хозяйственные повозки, Павел бросил все — очередь за хлебом, семью, друзей и увязался за ними.
Так оказался он в Одессе. Некоторое время беспризорничал, кормился случайными заработками. К середине 1920 года уже был дежурным телеграфистом в роте связи 41-й дивизии 14-й армии, помогал в ремонте телефонной линии.
К началу 1921 года полк передислоцировался в село Кочарово близ Радомысла, где вел боевые действия против вооруженных формирований украинских националистов. Пребывание в Галиции не прошло для Павла Анатольевича бесследно. За несколько месяцев пребывания там он приобрел устойчивый украинско-галицинский акцент.
В то время, о котором идет речь, в 41-й полк из Киева приехал инспектор политуправления Киевского военного округа. Увидев Павла Судоплатова, он удивленно спросил: «А что здесь делает этот мальчишка?» — «Это помощник телеграфиста, — ответил дежурный офицер и убежденно добавил: — Очень способный паренек».
Это и определило дальнейшую судьбу П. А. Судоплатова. Его послали на учебу в Киев на курсы подготовки политработников, а после окончания учебы распределили на работу в политотдел 44-й дивизии в Житомире. А в Житомире 15 мая 1921 года его из политотдела перевели в особый отдел дивизии, где он выполнял разные мелкие поручения оперативного характера. Какое-то время Павел Судоплатов был в особом отделе «на подхвате» у возглавлявшего агентурную работу Лицкого.
«Решающую роль в моей судьбе, — смеется Павел Анатольевич, опираясь на набалдашник трости в его руках, — сыграл секретариат особого отдела». Это они обучали молодого человека печатанию на машинке и шифровальному делу, которое он быстро освоил.
Через некоторое время особый сидел 44-й дивизии слили с Житомирско-Волынским губернским отделом ГПУ и Павла Анатольевича включили в качестве шифровальщика в оперативную группу во главе с Б. А. Батажевичем, которая занималась агентурной разработкой Волынской повстанческой армии, организованной украинскими националистами при поддержке белополяков, осевших на территории Украины.
С группой Батажевича, а затем уже вне ее П. А. Судоплатов работал в местечке Славута, в городах Яслов, Шепетовка, в родном Мелитополе и затем в Харькове, где в то время находилось Главное политическое управление Украины. И уже в конце 20-х годов Л. А. Судоплатов оказался в Москве в качестве работника отдела кадров.
«В Москве, — рассказывает Павел Анатольевич, — я первое время занимался работой по формированию кадров центрального аппарата ОГПУ, и поэтому мне приходилось встречаться практически со всеми руководителями управлений и отделов, и в том числе с начальником ИНО — Артуром Христофоровичем Артузовым».
На одной из таких встреч А. X. Артузов поинтересовался у Судоплатова, знает ли он украинский язык. Получив положительный ответ, Артузов предложил Судоплатову перейти на работу из кадров к нему в ИНО в качестве оперативного уполномоченного, объяснив это тем, что работой по украинским националистам в ИНО занимается лишь одна женщина по фамилии Кулич, которая уходит на пенсию, и Павел, хорошо знающий украинский язык, мог бы ее заменить.
«Я, конечно, отказался, — улыбается Павел Анатольевич, — ссылаясь на то, что никогда не работал в ИНО и не имею об этом ни малейшего представления, но Артур Христофорович настаивал, и я согласился».
В комнату, где я беседовал с Павлом Анатольевичем, вошел его сын Анатолий Павлович — преподаватель МГУ — и пригласил в соседнюю комнату к накрытому для чая столу. Садясь за стол, я не удержался от колкостей: много раз, мол, приходилось пить чай с различными известными людьми, но впервые стол в этих целях сервирует профессор, доктор экономических наук. Судоплатов-младший только улыбнулся.
«Первым моим начальником, — продолжает свой рассказ Павел Анатольевич, уже сидя за столом, — был Андрей Павлович Федоров. Да, да, — уточняет Судоплатов, — тот самый Федоров, который вместе с Артузовым провел дело Савинкова — самую крупную в истории ОГПУ агентурно-оперативную разработку. Работать при нем было очень интересно». И задумался…
Задумался и я. И чем чаще встречался я с П. А. Судоплатовым, тем больше задумывался… Человек-легенда. В истории нашей разведки за период с 1929 по 1933 год практически нет ни одного сколько-нибудь значительного эпизода оперативного характера, с которым не было бы в той или иной форме связано имя Судоплатова.
П. А. Судоплатов в 1937 году в течение нескольких дней исполнял обязанности начальника ИНО, затем после нескольких закордонных командировок (1936–1938 гг.) в качестве нелегального сотрудника П. А. Судоплатов до начала войны был заместителем начальника ИНО.
5 июля 1941 года его назначают начальником отдела, а впоследствии управления, которое занималось организацией партизанского движения и диверсионной работой в тылу врага. Борьба с оуновским подпольем на Украине до войны и после нее, борьба с троцкизмом в 1930–1938 годах, крупнейшие оперативно-тактические игры второй мировой войны «Монастырь» и «Березино» и, наконец, организация работы по производству атомного оружия в Советском Союзе — все это напрямую связано с именем П. А. Судоплатова. Ему приходилось несколько раз встречаться с И. В. Сталиным для обсуждения вопросов оперативно-политического характера.
И, наконец, после смерти Сталина сам Судоплатов как «пособник Берия» был арестован в 1953 году и осужден на 15 лет. Закрытый суд над ним проходил под девизом «Молчите, ни слова о Хрущеве».
Все 15 лет заключения во Владимирской тюрьме П. А. Судоплатов вел борьбу за свое освобождение и реабилитацию.
Есть от чего задуматься! Слишком трудно написать о жизни этого человека в коротком очерке. Невольно приходится выбирать — а что же основное, главное связано с жизнью и деятельностью этого человека? Задумываясь над этим периодом в истории внешней разведки в связи с именем П. А. Судоплатова, приходишь к выводу, что из всей большой событиями жизни этого человека со всей очевидностью выделяются три периода — это, во-первых, непосредственное участие в качестве нелегального сотрудника под псевдонимом Андрей в борьбе с оуновским подпольем, а в дальнейшем руководство этой работой. Во-вторых, организация и руководство партизанским движением и диверсионной работой в тылу врага и, в-третьих, контроль и оказание помощи в производстве атомного оружия в Советском Союзе.
Вопрос борьбы советской власти с украинскими националистами, с оуновским подпольем — сложная и многогранная проблема. Прежде всего, это неоднородность социальной среды. Если рядовые члены ОУНа были искренними сторонниками национальной независимости Украины, то их главари — фашистскими ставленниками, получавшими от Гитлера и моральную, и материальную поддержку.
К середине 30-х годов Москву стала очень беспокоить возросшая террористическая активность Организации украинских националистов (ОУН). Она, по сути, представляла собой военную организацию, выполняла роль спецслужбы украинского правительства в эмиграции. Эта организация была во многом укомплектована офицерами австрийской армии. Было в ней и немало немецких офицеров. Да и финансировалась ОУН из средств абвера. Ее лидер Евгений Коновалец неоднократно встречался с Гитлером. Более того, в нацистской высшей партийной школе в Берлине несколько мест было «забронировано» для членов ОУН. Штаб-квартира ОУН располагалась в Берлине под вывеской этнографического музея, а ее филиалы находились во многих европейских столицах, в США, на Дальнем Востоке.
Надо сказать, что украинские чекисты в 1921 году вышли на человека, который был оставлен Коновальцем для нелегальной работы на Украине. С его помощью в Москве решили расколоть ОУН изнутри.
Эта задача и была возложена на Андрея — Судоплатова. После непродолжительной, но очень интенсивной подготовки его нелегально перебрасывают через финскую границу и внедряют в ОУН под видом племянника лидера организации на территории СССР. Постепенно он сумел войти в доверие и к Коновальцу.
Работа под видом корабельного радиста давала Судоплатову возможность время от времени возвращаться на корабле на Родину. Впервые он вернулся летом 1937 года.
— К тому времени, — говорит Павел Анатольевич, — игра с ОУН велась уже более двух лет. Встал вопрос, что же делать дальше. Обсуждался он и на комиссии ЦК ВКП(б), на которой заслушивали также и меня.
Вскоре после той комиссии Ежов впервые привел Судоплатова к самому Сталину.
— Я растерялся, долго не мог взять себя в руки, — вспоминает Судоплатов. — Начал что-то лепетать о том, какая честь для любого коммуниста, члена партии увидеть товарища Сталина. Ежов молчал, как воды в рот набрал.
— Мне нужны факты, предложения, — прервал Сталин. — Поезжайте в Киев, посоветуйтесь там с украинскими товарищами, проработайте этот вопрос и через неделю доложите мне.
Вторая встреча со Сталиным произошла у Судоплатова в самом конце того же 1937 года. В тот день в кабинете у вождя был председатель ЦИК Украины Петровский.
Судоплатов начал доклад с предложения об использовании своих каналов в ОУН для дальнейшего проникновения нашей разведки.
— Неправильно мыслите, — раздраженно перебил Сталин. — Пусть эти убийцы, которые начали грызню между собой, до конца перебьют друг друга.
К тому времени внутри ОУН разгорелась настоящая драка. В 1936 году осмелившийся выступить против Коновальца один из руководителей ОУН Костырев и его группа исчезли. Были стычки у Коновальца и со Степаном Бандерой, который против воли первого организовал убийство министра внутренних дел Польши генерала Бронислава Перацкого.
— Подумайте, как обезглавить ОУН. Это не должна быть просто месть вешателю рабочих киевского «Арсенала», — сказал Сталин. — Подумайте над его слабостями. Он, кажется, любит конфеты?
А вскоре уже в кафе «Атланта» в Роттердаме Андрею вручили большую коробку конфет в красивой упаковке с украинским орнаментом.
— Когда я взял ее в руки, у меня все как будто оборвалось внутри, — рассказывает Павел Анатольевич. — Подарок для Коновальца был уже «заведен». А везти эту коробку предстояло через весь город. В трамвае я даже поближе сел к полицейскому — очень боялся, что какие-нибудь воришки вырвут из рук.
— С Евгением Коновальцем мы встретились, как обычно, в одном ресторане около полудня. При встречах мы подолгу спорили о методах «нашей борьбы» с большевиками. Коновалец был словно одержим идеей террора. Он считал, что, только утопив советскую территорию в крови, можно добиться независимости Украины.
Поговорили. Договорились встретиться еще раз вечером. На прощание Судоплатов вручил лидеру ОУН большую коробку конфет.
— Взрыва я не слышал, — говорит Павел Анатольевич, — в тот момент я как раз зашел в один магазин купить шляпу, чтобы хоть как-то сменить внешность Но увидел, как в ту сторону, откуда я пришел, побежали люди.
Интересно, что после гибели Коновалъца оуновцы, разумеется, с нашей подачи, распространили несколько версий этого убийства. Одна из них «свидетельствовала», что лидер ОУН пал жертвой немцев, гестапо, поскольку Берлин был недоволен выходом Коновальца из-под контроля. По другой версии — его убили польские спецслужбы. Не исключали, конечно же, и руку Москвы.
Так уж сложилась судьба у Судоплатова, что борьба с украинским национализмом стала одним из главных направлений его деятельности — и как «рядового» разведчика, и как одного из руководителей советской разведки. Его борьба с ОУН не закончилась уничтожением Коновальца. Во время войны и в первые послевоенные годы уже в качестве начальника Четвертого управления МГБ он будет лично руководить разгромом националистического подполья на Западной Украине.
В декабре 1938 года угроза ареста нависла и над Судоплатовым.
— На партсобрании поставили вопрос о моей связи с арестованными руководителями разведки, в том числе с Балицким, Горожаниным, благодаря которым я и оказался в свое время в Москве, — вспоминает Павел Анатольевич.
Вскоре на заседании партбюро принимается почти единогласно (воздержался только что возглавивший разведку П. М. Фитин) решение об исключении из партии.
До очередного партийного собрания, которое наверняка бы утвердило решение партбюро, оставалось несколько дней. Ну а потом, конечно, неизбежный арест.
И вдруг — вызов к Берия.
— Мне докладывают, что вы ни черта не делаете. Хватит валять дурака. Едем сейчас же в ЦК, — заявил тот.
В машине Лаврентий Павлович не проронил ни слова. Но Судоплатов понял: снова едут к Сталину.
— Докладывайте вопрос, — тихо обратился Сталин к Берия.
— Товарищ Сталин, после вашего указания мы разоблачили тех, кто обманывал партию. Сегодня мы решили обновить руководство разведкой, укрепить наши агентурные позиции за рубежом…
— Сейчас надо сосредоточиться на том, чтобы обезглавить троцкистов, — прервал Берия Сталин. — Надвигается война, а они работают зачастую с немцами, заодно с ними. Вам, товарищ Судоплатов, мы поручаем лично возглавить и провести эту операцию. Выезжайте на место, подбирайте людей, партия никогда не забудет тех, кто будет участвовать в этой операции, и навсегда обеспечит их самих и их детей. Вы назначаетесь заместителем начальника разведки для того, чтобы использовать весь потенциал разведывательных органов как военных, так и по линии НКВД. Но помните: вся ответственность целиком ложится на вас. Мы спросим с вас.
В тот же день был подписан приказ о назначении. Вместо изгнания из партии и ареста Судоплатов получил звание майора государственной безопасности. С только что вернувшимся из-за границы Эйтингоном он приступил к работе. Спустя три месяца появился план операции под кодовым названием «Утка».
— Было принято, — говорит Судоплатов, — беспрецедентное решение: моему заместителю Эйтингону разрешили действовать абсолютно самостоятельно с правом выбора и вербовки агентуры без согласования и без санкции Центра. Ему под личную отчетность выделялась астрономическая по тем временам сумма — триста тысяч долларов».
— О том, как убивали Троцкого, сегодня известно достаточно хорошо, и наверняка нет смысла повторяться, — говорит Павел Анатольевич. — Скажу лишь, что, когда первая попытка провалилась, я пережил немало волнений.
Берия узнал о провалившейся попытке из сообщений ТАСС и вызвал Судоплатова к себе на дачу в Петрово-Дальнее. Когда тот приехал, Берия обедал вместе со своими заместителями Кругловым и Серовым. Прервав обед, он вышел к Судоплатову, чтобы проанализировать причины неудачи.
Потом они вместе поехали к Сталину, который после долгого разговора согласился разрешить Эйтингону использовать другой вариант. На этот раз операция прошла успешно.
Разумеется, деятельность заместителя начальника разведки Судоплатова в то время не ограничивалась лишь руководством операцией «Утка». Он вошел в курс многих тайных дел, осуществление которых Сталин доверял разведке.
— В сентябре тысяча девятьсот тридцать девятого года, — рассказывает Павел Анатольевич, — к нам в плен попал польский князь Радзивилл. С ним в тюрьме работал сидевший там «враг народа» Зубов.
Засыпанный просьбами европейских монарших семей, Сталин согласился отпустить представителя древнего и знатного польского рода восвояси. Но перед тем как сесть в международный вагон и отбыть в уже охваченную пламенем второй мировой войны Европу, князь Радзивилл встретился с Берия.
— Нам нужны такие люди, как вы, князь, — говорил на прощание Берия.
— Мы держали его для чего-то экстраординарного, — говорит Судоплатов. — В тысяча девятьсот сорок втором году, в частности, планировали устроить покушение на Гитлера с участием князя Радзивилла. С этой целью в Берлин даже была направлена группа наших диверсантов во главе с Миклашевским.
Но Сталин отменил эту операцию. Он считал, что устранение Гитлера откроет дорогу к власти в Германии фон Папену. В этом случае, считал Сталин, американцы и англичане наверняка заключат с Германией сепаратный мир и оставят его с носом.
— Так что князя Радзивилла, насколько мне известно, мы так и не смогли ни разу по-крупному задействовать, — говорит Судоплатов.
17 июня 1941 года после доклада начальника ИНО Фитина о подготовке немцев к войне, встреченного Сталиным с большим раздражением, Берия тем не менее сумел получить разрешение на дополнительные меры по линии разведки. Судоплатову по указанию ЦК ВКП(б) было поручено создать и возглавить особую группу НКВД СССР.
— Двадцать первого июня я засиделся допоздна на службе, — вспоминает Судоплатов. — Было уже глубоко за полночь, когда меня вызвали к наркому госбезопасности Меркулову. Обычно очень уравновешенный и спокойный, на этот раз Меркулов был не в себе.
— Война началась, — произнес он и подал несколько листков бумаги с донесениями от пограничников. — Немедленно поднимайте всех, кто у вас есть. Подбирайте конспиративные квартиры. Всех своих сотрудников перевести на казарменное положение.
— Пятого июля тысяча девятьсот сорок первого года был подписан письменный приказ о моем назначении и создании особой группы, — говорит Судоплатов. — Первым делом мы начали формирование парашютно-десантного подразделения. В него принимали комсомольцев, спортсменов, а также многих иностранцев-коммунистов.
13 октября особая группа в связи с расширением объема работ реорганизуется во 2-й отдел НКВД СССР, а потом, в 1942 году — в Четвертое управление НКВД — НК ГБ СССР.
— С началом войны, — говорит Судоплатов, — многое изменилось. Берия понимал, что нужны люди. Грамотные, опытные. Многие из них сидели в тюрьмах и лагерях.
В июне 1941 года на стол Берия Судоплатов положил первый список людей, которых предлагал освободить. 60 человек.
— И вот что удивительно, — рассказывает Судоплатов. — Берия не то что не спросил, виноваты ли эти люди или нет, он почти не глянул на список.
— Они все вам нужны? Тогда забирайте, — произнес Берия, подписывая его.
— Действовала логика преступного рационализма внутреннего террора. Если Сталину, режиму были неугодны те или иные люди, их просто убирали, убивали, сажали в тюрьмы, лагеря. Но вот началась война. Снова нужны люди, и снова их выпускают. Виновен ты или нет, никого не волновало. Главное — ты нужен в данный момент или нет.
Понимали это люди? Кто знает сегодня. Но они, выпущенные на свободу, работали не покладая рук, часто рискуя жизнью. О размахе и действенности особой группы Четвертого управления говорят хотя бы такие цифры и факты. 22 боевика из службы Судоплатова получили звание Героя Советского Союза. Среди них известные имена Н. Кузнецова, Д. Медведева, К. Орловского, С Ваупшасова, В. Карасева, А. Шихова, Е. Мирковского. Несколько тысяч награждены орденами и медалями. Сам Павел Анатольевич и его заместитель Наум Эйтингон были удостоены орденов Суворова. Только они двое из всей разведки получили полководческие ордена. И это не случайно. Ведь на счету разведчиков Судоплатова участие в таких операциях, как «Рельсовая война», «Цитадель», «Концерт», других.
Многие из них хорошо известны. Но есть и такие, которые почему-то еще не стали достоянием широкой гласности.
— Пожалуй, самой захватывающей, — говорит Судоплатов, — была начатая осенью тысяча девятьсот сорок первого года агентурная разработка, получившая впоследствии кодовое название «Монастырь». Ее готовил начальник отдела в моем управлении Маклярский и оперработник Ильин. По сути, она продолжалась всю войну. Наш выбор пал на принадлежащего к театральной богеме Москвы Александра Демьянова, агента по кличке Гейне, не случайно, прежде всего потому, что происходил он из родовитой белогвардейской семьи и к тому же имел немецкие корни. А его прадеду как одному из видных деятелей кубанского казачества был поставлен памятник на Кубани. Кроме того, опять же его дядя в свое время работал в белогвардейской контрразведке, позднее был разоблачен как шпион и сослан в Сибирь, где лотом и скончался.
В самом конце тысяча девятьсот сорок первого года Гейне перебросили через фронт. Причем чуть было не потеряли его в самом начале операции. Дело в том, что наши саперы неправильно указали место для перехода линии фронта. Гейне пошел «сдаваться» по минному полю… И узнал об этом, лишь когда ему закричали из немецких окопов.
— Переход по минному полю произвел, — говорит Павел Анатольевич, — на немцев впечатление. Хотя поверили они ему лишь после нескольких проверок.
Вскоре абверовцы решили использовать в своих целях «представителя монархической группы в Москве» — именно так и представился Гейне немцам. В результате Макс, такую кличку присвоили ему немецкие разведчики, снова оказался в Москве. Но уже по немецким каналам. «Выполнял» задания немцев, разумеется, под нашим контролем. По ходу игры с немцами Гейне докладывал своим «хозяевам», что ему удалось внедриться в качестве офицера-порученца в окружение маршала Шапошникова. А после смерти Шапошникова он «остался» в свите вновь назначенного начальника Генерального штаба. Красной Армии Василевского. На протяжении почти всей войны наша разведка «кормила» Берлин умело составленной стратегической дезинформацией — смесью правды и лжи.
После войны Шелленберг и Гелен писали в своих воспоминаниях о внедренном ими в советский Генштаб агенте, который давал чрезвычайно важную информацию, что свидетельствует о полном неведении немцев относительно Гейне.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.