Слово бо(л)ярин

Слово бо(л)ярин

О слове бо(л)ярин много писалось в литературе по древнерусской истории. Ещё к началу XX в. среди историков сложился консенсус, что в источниках с начала XII в. и приблизительно до XV в. оно обозначало «лучших людей древнерусского общества», по выражению М. А. Дьяконова, и что оно не было придворным или служебным чином или званием, которое жаловалось князьями[712]. Этот консенсус, в общем, сохраняется и сегодня[713]. Однако, «лучшие люди» – это понятие весьма широкое и неопределённое. В каком смысле «лучшие»? – сразу задают вопрос историки, но в попытках ответить на него они приходят к самым разным и весьма противоречивым суждениям.

Если оставить пока в стороне исторические интерпретации и обратиться к историко-терминологическим исследованиям, предпринятым в последние десятилетия, увидим в них две позиции. Одни исследователи считают, что до начала XII в. за словом бо(л)ярин не скрывался какой-то определённый социальный слой. Эту точку зрения сформулировала С. В. Завадская, которая трактовала слово как «книжное», «собирательное» и не связанное «до начала XII в. с обозначением представителей конкретных общественных групп»[714]. Так же пишет М. Б. Свердлов: это слово «не указывает на конкретную по статусу социальную группу». По его мнению, в XI – начале XII в. «понятие бояре – люди знатные и богатые" имело лишь широкое значение и ещё не стало названием высшего сословия»[715]. Т. Л. Вилкул поддержала мнение «о полисемантичности слова „бояре“» со ссылкой на работу Завадской, но её собственная позиция не вполне ясна. Тут же Вилкул признаёт, что, «как правило», в летописных текстах домонгольского периода под боярами «подразумевались „мужи“ князя или же наиболее значительные из этих людей»[716]. Но в конце концов историк заключает, что употребление слова в этих текстах определяли «книжные образцы, множественность значений и размытость терминологии»[717]. Фактически близка этой позиции точка зрения И. Я. Фроянова, который тоже не считает бояр особым социальным слоем. По его мнению, бояре были лишь «общинными лидерами»[718]. Правда, он отталкивается не столько от терминологического анализа, сколько от некоторых концептуальных установок.

Другую позицию наиболее последовательно отстаивает А. А. Горский. Бояр он определяет как «верхушку дружины», а боярина как «члена наиболее привилегированного слоя дружины»[719]. Бояре – это «обозначение служилой знати»[720], «верхний слой служилой знати, члены „старейшей дружины“»[721]. Для историка важнее всего доказать связь бояр с «дружиной» и отсутствие в Древней Руси какой-либо иной знати помимо той, которая служила князьям Рюриковичам. Он спорит с историографической традицией, сложившейся в XIX в., согласно которой в боярах надо видеть «лучших людей» «земли»/«земства» или «местную знать» (ср. во «Введении» к данной книге).

Не оценивая пока эти мнения по их сути, отмечу только, что с методологической точки зрения аргументация Горского выглядит предпочтительнее. Прежде всего, Горский совершенно прав в том, что бояре никогда не выступали с определениями, подразумевающими какое-либо их «земское» или «общинное» происхождение или значение. Выражение «земские бояре», распространённое в историографии XIX–XX вв., встречается лишь однажды в источниках эпохи средневековья – в одной статье Н1Лм середины XIV в. для обозначения финской знати[722].

Критикуя выводы Завадской, Горский совершенно справедливо заметил, что она оставила без объяснения принципиально важные свидетельства договоров руси и греков 911, 944 и 971 гг., а также указал на упущения в её подборке упоминаний слова в летописи[723]. Также нельзя не согласиться с историком в том, что в начальном летописании бояре выступают как люди повышенного социального статуса и преимущественно в той или иной связи с властью и государством, которую символизировал правитель. Это очевидно любому непредвзятому читателю ПВЛ.

Однако, и в рассуждениях Горского явно прослеживается некоторая односторонность, связанная с акцентом, который он делает на «дружинной» принадлежности бояр. Что собственно значит «служилая знать»? Историк нигде этого не разъясняет. Можно ли придавать решающее значение тому факту, что бояре иногда упоминаются в летописи в числе «дружины»? В этом есть основания усомниться. Так, в переводной литературе, бытовавшей в Древней Руси (в том числе переводах, выполненных собственно на Руси) есть масса примеров, где слово бо(л)ярин используется фактически как синоним слова вельможа и применяется для обозначения всякого рода сановников в окружении самых разных легендарных и исторических правителей без связи с военной службой и тем более какой-либо «дружиной». Некоторые из этих примеров привела Завадская и логично поставила под сомнение тезис, что само это слово всегда подразумевало военно-служебные отношения[724].

Очевидно, суждения, существующие в современной литературе, требуют уточнений. Эти уточнения следует начать с небольшого экскурса о ранней истории слова бо(л)ярин не только в древнерусских, но и в других славянских памятниках. Этот экскурс также прояснит тот фон, на котором надо рассматривать упоминания бояр в договорах руси и греков.

А они ключевые для оценки того, кто составлял правящий класс древнерусского государства на самых ранних этапах, и на этом далее будет сделан особый акцент.

Этимология слова бо(л)ярин (известного в древнейших формах , или ) остаётся неясной. Долгое время предпочтительным считалось тюркское происхождение слова, хотя по поводу того, какое именно, единого мнения нет[725]. Относительно недавно были предложены скандинавская этимология (малоубедительная)[726] и тунгусо-маньчжурская (с интересными доводами и соображениями)[727].

Разные мнения высказывались и по поводу того, когда и в какой славянский язык произошло заимствование. Большинство лингвистов указывают на древнеболгарский язык как источник распространения слова в славянских языках, поскольку древнейшие памятники, где оно упоминается, именно болгарские, и только позднее слово появляется на Руси и в Сербии, имевших, как известно, разнообразные историко-культурные связи с Болгарией (из всех славянских языков это слово прочно вошло только в сербохорватский и древнерусский; заимствование слова из русского в литовский и из болгарского в румынский языки произошло уже в позднее Средневековье).

Высказывалась мысль, что двойственность форм и ( ) происходит от того, что заимствовались разные слова при разных обстоятельствах. А. С. Львов предположил, что слово в форме было заимствовано восточными славянами от тюрков и попало в Болгарию из Руси «не ранее конца X в.» («видоизменившись» в ). А. А. Горский, развивая эту точку зрения, подыскивает вероятную историческую ситуацию, когда произошло это заимствование – от русских к болгарам, – и находит её в походах Святослава в Болгарию[728].

Последняя точка зрения в любом случае не может быть признана верной. Авторы, придерживающиеся её, опираются на тот факт, что древнейшие болгарские рукописи – Супрасльская рукопись и Енинский апостол (в которых упоминается слово бо(л)ярин) – датируются XI в. Однако датировка рукописей, в которых зафиксирована та или иная лексема, не может служить однозначным показателем того, когда слово появилось в языке. Ясно, что создание текстов, сохранившихся в этих рукописях, может восходить к значительно более раннему времени, чем создание рукописи, и отражать, соответственно, более раннюю языковую ситуацию. Именно это в полной мере применимо, например, к Супрасльской рукописи, о которой говорилось выше в связи со словом дружина (в главе II – с. 160)[729]. Можно было бы ещё размышлять о разных вариантах, если бы речь шла только об одном памятнике или тексте. Но ведь слово бо(л)ярин сравнительно широко употребляется в многочисленных рукописях и текстах древнего происхождения. Причём, что весьма показательно для истории слова, среди этих текстов есть не только собственно болгарского происхождения, но и такие, которые можно возвести к более древнему «кирилло-мефодиевскому» этапу развития старо– или церковнославянского языка. Например, это слово упоминается несколько раз в паримийных чтениях, которые специалисты возводят к переводческой деятельности либо самих славянских первоапостолов, либо их непосредственных учеников[730].

Как уже отмечалось в главе II (с. 156–157), вероятно, что к первоначальному тексту Паримийника восходит чтение «с(е)рдце фараоново и бол?рь его» в отрывках из Исхода, гл. XIV, стихи 5 и 8[731]. В греческом оригинале словам «и бол?рь его» соответствует (и слуг). В чтениях из Книги пророка Ионы (гл. III, стих 7) речь идёт о проповеди пророка в Ниневии, и говорится, что под её воздействием от имени царя и его вельмож был объявлен пост по всей стране. Григоровичев паримийник передаёт это место так: «и проповеда ся, и реч(е)но быс(ть) въ Невги от ц(еса)р? и от бол?ръ его гл(агол)ящъ…»[732] Р. Златанова, которая предприняла реконструкцию первоначальной редакции перевода Книги Ионы на основе не только болгарских и русских списков Паримийника, но и хорватских глаголических в бревиариях, принимает этот вариант как первичный[733]. «От бол?ръ» передаёт здесь греческое ( – «великие (люди), вельможи»).

Если оставаться на почве тюркско-алтайской этимологии и связывать заимствование с древнеболгарским языком, то появление слова в текстах кирилло-мефодиевского круга надо объяснять как свидетельство диалектной гетерогенности в среде учеников славянских первоапостолов.

По словам А. А. Алексеева, который отмечает «лексические болгаризмы» в мефодиевских переводах, присутствие «известных языковых различий в переводе столь большого корпуса библейских текстов» «оправдано сообщением Жития Мефодия о "попах-скорописцах", которые оказывали ему помощь в переводе. Не исключено, что часть перевода была выполнена ими… под надзором или редакцией Мефодия»[734]. Впрочем, нельзя, конечно, не учитывать и случайных правки или ошибок в происхождении тех или иных чтений. Для меня важнее всего отметить смысл слова. В Паримийнике боярин – вельможа, приближённый верховного правителя.

К текстам кирилло-мефодиевского круга примыкают произведения Климента Охридского. Творчество этого писателя приходится на перелом в развитии церковнославянского языка, продолжая великоморавские традиции, но и связывая их с болгарской книжностью. Двойственным образом можно трактовать и появление у него слова бо(л)ярин – то ли как кирилло-мефодиевское наследство, то ли как болгаризм. Оставляя решение в пользу той или иной трактовки лингвистам, я только укажу на два известных мне упоминания в двух проповедях, связываемых с именем Климента.

«Слово похвальное на память пророка Захария и на рождество Иоанна Крестителя» принадлежит к числу тех сочинений, которые атрибутируются Клименту практически бесспорно, так как его авторство указано в самом тексте, дошедшем до нас в одной редакции в более чем двадцати списках (самый ранний XIV в.). В конце его автор, призывая слушателей (читателей) отвергнуть «несытьство», напоминает о тленности материальных ценностей: «мнози бо ц(еса)ри и боляре въ б(о)гатьств? поживъше без в?ры, безъ усп?ха умроша и муц? в?чьн?и и повиньни ся сътворше погыбу»[735]. Подозревать здесь вставку нет никаких оснований.

Атрибуция Клименту анонимного «Слова на Рождество Христово», которое сохранилось в единственном списке в сербском Торжественнике XIV в., но содержит явственные мораво-чешские черты и архаизмы, более или менее предположительна[736]. Слово бо(л)ярин используется здесь в пересказе или в цитате из какого-то апокрифического сказания о рождении Христа, аналогий которому пока не найдено, но ссылки на которое есть в древней славянской письменности[737]. Согласно этому сказанию, император Август затеял перепись населения (во время которой родился Иисус, см. Лк, II, 1–2) для того, чтобы найти свою дочь, скрывшуюся от него. Решение о переписи он принял после совета с приближёнными, о котором в «Слове» сообщается так: «Августь же о всемь томь туже, сьбра вьсе боляры свое и старце людьскыие мудрую чедь…»[738]

Призыв на совещание бояр и старцев заставляет сразу вспомнить аналогичное сообщение о совете Владимира Святого по вопросу о выборе веры[739]. Не берусь судить, связаны ли каким-то образом русская летопись и древнее поучение. Возможно, это лишь топос раннеславянской литературы, но возможно, и отражение реальности – древнего обычая знати и умудрённых опытом «народных» представителей собираться на совет. Так или иначе, из двух этих упоминаний мы получаем довольно показательный контекст употребления слова: в одном случае с цесарями, в другом – со «старцами людскими». Бояре – это знать, приближенная к правителю и в то же время не связанная с элитой, представляющей «людей».

В древнеболгарских памятниках слово бо(л)ярин (преимущественно в формах и ) широко употребляется, в том числе в древнейших преславских текстах. Например, в Изборнике 1073 г., копии рукописи царя Симеона, дважды упоминаются «боляры»[740]. Это же слово известно «Шестодневу» Иоанна экзарха в очень характерном контексте– описании «княжа двора»[741]. Неоднократно о «болярах» говорит Косма пресвитер в «Беседе» против богомилов (памятник относится ко второй половине X в.)[742].

Как уже говорилось выше, несколько раз слово бо(л)ярин или его производные встречаются в текстах в составе Супрасльской рукописи: в Мучении Феодора, Константина, Феофила, Калиста, Васоя «и дружины ихъ» (часть 4-я рукописи), Житии Кондрата (7), Житии Исакия Далматского (16), Житии Дометия «и ученикъ его» (18), Житии Иоанна Молчаливого (25), Житии Анина (48). Все эти тексты – преславские, а жития Исакия, Иоанна и Анина (части 16, 25, 48), согласно наблюдениям Э. Благовой, особенно близки по языку произведениям Иоанна Экзарха[743]. Греческие параллели есть ко всем текстам, кроме Жития Анина (его греческий оригинал неизвестен):

Мучение Феодора и прочих[744]:

некий сарацинский «князь» (называемый далее и «цесарь») христиан «христиан «въ роботу даяше своимъ бол?ромъ» –

он же «повел?» некому «отъ бол?ръ своихъ»–

он же даёт обещание: «сътворю тя едного отъ бол?ръ своихъ» –

«бол?ре срациньсти р?шя къ ц?сару» своему –

Житие Кондрата[745]:

мученик обращается к римскому наместнику: «казнь ц(еса)рьску и бол?рьску въскор? съкончаи о мьн?» – он же говорит: «запов?ди кесаров? и бол?рьст? не повину ся» –

Житие Исакия[746]:

византийский император «призъва два бол?рина» – далее эти же два «бол?рина» соответствуют греческому – на епископскую должность назначили «мужа именита и доброгов?ина кротъка образомъ отъ бол?ръска рода сушта» –

Житие Дометия[747]:

цитируется указ Юлиана Отступника с осуждением христиан: «ц?сару убо на крьстияны гн?ваюшту ся и боляромъ и княземъ» –

Житие Иоанна[748]:

некий человек имел уважение «отъ вьсего ныня бол?рьска сьв?та» –

Таким образом, из всех 11 случаев 5 раз слово болярин (или его производные) переводит греческое , а в 4 случаях, как в паримийном чтении из пророчеств Ионы, – . Из всех славяно-греческих соответствий и из смысла контекстов ясно, что обозначение «боляре» относилось к могущественным и знатным людям, особенно и прежде всего таким, которые состояли в ближайшем окружении правителя и были его советниками ( – сенат). Устойчивость соответствия боляре – , а может быть, акцент в значении на приближенность к правителю, привели к тому, что в одном случае «боляре» оказались выше статусом «князей». Такую неожиданную для историка Древней Руси иерархию видим в пересказе указа Юлиана в Житии Дометил (в оригинале имелись в виду, соответственно, Сенат и провинциальные наместники). Отметим обозначение «свои бояре» применительно не только к римской знати императора Августа (у Климента), но и к вельможам «сарацинского царя» – оказывается, ничего исключительного и специфического в таком применении слова для древнерусского летописания нет.

Для полноты картины распространения слова бо(л)ярин в древнейшей церковнославянской письменности стоит отметить, что оно несколько раз упоминается в двух памятниках древнечешской литературы XI в. – во «Втором старославянском Житии св. Вячеслава» («Легенде Никольского») и «Беседах на Евангелие» Григория Двоеслова. Об этих памятниках уже говорилось выше, отмечалась как наиболее вероятная их принадлежность переводческой школе Сазавского монастыря и указывалось, что появление как слова дружина, так и слова бо(л)ярин в этих текстах надо объяснять заимствованием из церковнославянской литературы, распространённой на Руси и в Болгарии (с. 174).

Во 2-м Житии Вячеслава, которое, напомню, представляет собой, в основном, перевод латинского жития пера мантуанского епископа Гумпольда, два из трёх раз употребления слова приходятся на куски текста, не имеющие параллели в латинском оригинале, а в одном случае переводят латинское «milites»[749]. Во всех случаях речь идёт о знати в окружении Вячеслава. В «Беседах» по словоуказателю А. И. Соболевского отмечаются два случая употребления слова бо(л)ярин. В одном из них слово переводит латинское dives («богатый»), а в другом выражение «кто иже м?сто болярьствия дьржит» соответствует латинскому «qui locum tenet» (речь идёт о должностных лицах)[750]. Таким образом, боярин здесь выступает представителем элиты, которая отличается богатством и имеет непосредственное отношение к исправлению государственных должностей.

В сербохорватском языке слово боярин существует как обозначение члена высшего слоя или сословия общества, знатного и богатого человека. В таком общем значении слово употреблялось в Сербии, Зете и Боснии в XII–XV вв., но преимущественно в неофициальной письменности. Причины его полного исчезновения из официальной документации Сербского государства с середины XIII в. Е. П. Наумов видел в конфликте Сербии с Болгарским царством, разразившемся в это время (что косвенно может свидетельствовать о происхождении слова или во всяком случае о том, как происхождение понимали в середине XIII в.)[751]. Слово использовалось в сербской церковнославянской письменности конца XII–XIII в., но скорее как «книжно-литературное» понятие общего характера и параллельно с более точной и специфичной местной терминологией (властели, кнезы, воиники и пр.).

Таким образом, этот краткий обзор некоторых упоминаний слова бо(л)ярин в ранних памятниках славянской письменности приводит к двух выводам. Во-первых, хотя слово фиксируется уже в древнейших источниках по истории Руси, есть все основания утверждать, что до попадания на древнерусскую почву оно было в употреблении среди южных славян. Нельзя судить о том, «книжным» было заимствование этого слова на Руси или устно-бытовым. Во всяком случае, если видеть источник заимствования (как наиболее естественный вариант) в древнеболгарском языке, то оба варианты вполне возможны– Русь и Болгарию связывали в IX–XI вв. самые разные контакты. Во-вторых, уже в южнославянских текстах слово выступает во вполне определённом, хотя и довольно широком, значении – могущественного и богатого человека, высокое положение которого характеризуется не авторитетом, укоренённым в традиционной морали, не поддержкой местного общества и не одним только имущественным достатком, а исправлением «государственных» должностей и приобщённостью к власти. Греческие слова, которые оно чаще всего переводит – и (и производные от него). Причём, если первое из них может также переводиться другими словами (вельможа и др.), то для второго альтернативы попадаются крайне редко.

Стоит добавить, что в древнейших памятниках переводной письменности, возникших на Руси, для которых мы располагаем греческими оригиналами, такая манера перевода почти в точности сохраняется. Так, например, слово болярин дважды употребляется в «Изборнике» 1076 г., составитель которого – древнерусский книжник – «подвергал включаемые в сборник тексты стилистической и языковой правке, лишая их подчёркнутой монашеской ригористичности, русифицируя язык, вводя в текст отдельные слова и выражения, отражающие древнерусский быт»[752], и оба раза оно переводит греческое [753].

В переводе «Хроники Георгия Амартола», над которым трудились болгарские книжники на Руси, видимо, в середине – второй половине XI в. (возможно, вместе с переводчиками-носителями древнерусского языка)[754], несколько десятков случаев употребления этого слова, и чаще всего оно переводит греческие слова и . Несколько раз здесь фиксируется выражение «боярский чин» для перевода греческого [755]. Едва ли, конечно, здесь слово чин можно понимать в позднейшем смысле социального ранга (чины Московского государства) – имеется в виду скорее должностной чин. Тем не менее, это выражение показательно – оно подразумевает, что высший правительственный уровень должностных лиц «зарезервирован» именно для бояр. По представлениям переводчика хроники состоять в высшем правительственном органе и решать государственные дела – это дело исключительно боярское, это право бояр и их обязанность.

Эти выводы подтверждают мысль, что слово бо(л)ярин, вне зависимости от его происхождения и попадания в древнерусский язык (как книжного или некнижного заимствования), обозначало в Древней Руси именно знать – высший социальный слой. Именно это значение оно имело в старо– и церковнославянских текстах, созданных в разных славянских странах в X–XI вв. В то же время в этих текстах под боярами понимается знать не «родоплеменного» происхождения и не элита вообще, а люди, приобщённые к высшей политической власти (которую символизирует тот или иной правитель) и облечённые «должностными» полномочиями. В этом смысле справедливым является акцент, который делает А. А. Горский, на том, что древнерусские бояре выступают в источниках вместе с князем носителями «государственного», властного, публично-правового начала. Вместе с тем, никакого специфического «дружинного» характера за словом бо(л)ярин в этих текстах не обнаруживается. Оно может переводить и латинское miles («воин, рыцарь»), и греческое , которым в Византии обозначались представители родовой аристократии, занимавшие места в Сенате.