Глава 9 Антанта в опасности

Глава 9

Антанта в опасности

Май – июнь 1915 г.

1 мая 1915 г. объединенная армия Австрии и Германии перешла в наступление, чтобы выбить русских с Карпат. Войсками командовал немецкий генерал Август фон Макензен, а тактику применения артиллерии разработал немецкий артиллерист полковник Брухмюллер. Наступлению предшествовал обстрел из 610 орудий – это была самая мощная артиллерийская подготовка, которая проводилась на Восточном фронте, причем использовались не только обычные снаряды, но и газовые гранаты. Обстрел длился четыре часа, в течение которых было выпущено 700 000 снарядов.

Через сутки русские были выбиты из Горлице; пять дней спустя им пришлось оставить Тарнув. Тысячи русских солдат остались лежать на поле боя. Девять месяцев успешных наступлений русской армии закончились. Австро-германские войска один за другим возвращали себе карпатские перевалы. За неделю боев в плен попало более 30 000 русских солдат. После сражения за горный город Санок русский генерал сообщал в рапорте, что его армия «истекла кровью».

Свидетелем страданий русских солдат стала британская медсестра Флоренс Фармборо, служившая в русской армии. Добравшись до монастыря в селе Молодия, отступавшие врачи и медсестры развернули полевой госпиталь. «Невозможно было определить, как и когда получены эти раны; посреди этой огромной волны страданий, острота которых была нам видна и слышна, мы могли только одно – стиснуть зубы и работать». Десяток карет скорой помощи увозили легко раненных в тыл. Но на смену им тут же привозили новых. Раны, которые видела Флоренс, «вызывали удивление – почему человек с таким искалеченным телом еще жив, способен говорить и понимать». У одного из раненых, к которому она подошла, одежда слева пропиталась кровью. «Я раздвинула одежду и увидела ниже ребер сплошное месиво; желудок и брюшная полость были полностью размозжены, а левая нога соединялась с искалеченным телом несколькими полосками кожи». Проходивший мимо священник в ужасе закрыл глаза и отвернулся. «Тусклые глаза солдата смотрели на меня, губы шевелились, но беззвучно. Не могу описать, чего мне стоило пройти мимо, не оказав ему помощи, но мы не могли тратить время и перевязочный материал на безнадежные случаи, а меня ждали другие раненые».

Два дня спустя на долю Флоренс Фармборо выпало еще одно испытание – поступил приказ отступать, оставив самых тяжелых. «Те, кто мог ходить, встали и пошли с нами; они бежали, прыгали, хромали, стараясь не отстать. Искалеченные ползли за нами, умоляя не бросать их в беде. На дороге мы тоже встречали раненых; некоторые в изнеможении лежали прямо в пыли. Они тоже окликали нас, хватались за нас, просили остаться с ними. Нам приходилось вырывать свои юбки из их цепких рук. Иногда просьбы перемежались проклятиями; далеко позади мы слышали проклятия тех наших братьев, которых нам пришлось бросить на произвол судьбы. Сгущающаяся темнота лишь усилила панику и страдания. Сопровождаемые оглушительными разрывами снарядов, проклятиями и мольбами раненых вокруг и позади нас, мы поспешно уходили в ночь».

В Вене австрийский министр иностранных дел, граф Чернин, считал, что пришло время искать мира с Россией – в русле «политики отказа» от всех завоеваний Австрии и Германии. Как он заявил парламенту в Вене сразу после войны, это был «единственный момент» во всем конфликте, когда имелась возможность заключить мир с Россией на выгодных условиях – «русская армия бежала, а русские крепости рушились как карточные домики». Однако в Берлине были убеждены, что победа при Горлице – это всего лишь прелюдия к полному разгрому русских армий, и считали подобные разговоры о мире преждевременными. В том же месяце канцлеру была отправлена петиция шести самых крупных в Германии экономических и промышленных групп с требованием территориальных аннексий и изменений после победы.

Требования немецких промышленников включали (на западе) военную и экономическую зависимость Бельгии от Германии, изъятие у Франции побережья Ла-Манша до устья Соммы, аннексию угледобывающего региона на севере Франции и контроль над крепостями Верден, Лонгви и Бельфор. Авторы петиции также просили основать «колониальную империю, способную удовлетворить разнообразные экономические интересы Германии», по большей части за счет Британии и Франции. На востоке предлагалась аннексия «по крайней мере части» прибалтийских областей и территорий России «к югу от них», чтобы сбалансировать «существенное расширение» производственных ресурсов на западе «соответствующим присоединением сельскохозяйственных территорий на востоке». Население аннексируемых земель составляло 11 миллионов человек. Одним из главных инициаторов петиции был Альфред Гугенберг[78], председатель наблюдательного совета сталелитейной компании Круппа.

В Германии считали, что удача улыбается им как на востоке, так и на западе. 1 мая газовые атаки немцев заставили британские войска отойти почти к пригородам Ипра. Многие из отравленных газом были доставлены на полевой перевязочный пункт в Эссекс-Фарм близ Бузинге. На кладбище рядом с тем местом, где находился перевязочный пункт, похоронены более 1000 британцев, 9 канадцев и 83 неизвестных солдата. Среди тех, кто ухаживал за ранеными в Эссекс-Фарм, был 42-летний канадский врач Джон Маккрей. Автор книги по патологии, в самом начале войны он записался добровольцем в артиллерию, но затем его перевели в Королевский медицинский корпус канадской армии. Проведя два дня среди несчастных жертв газовых атак, он написал одно из самых цитируемых поэтических произведений о войне на английском языке:

На Фландрии полях, где маки шелестят,

Где мы, безмолвные, лежим за рядом ряд,

Могильные места помечены крестами

И жаворонки в небесах звенят над нами,

Пока орудия вдали едва гремят.

Мы – мертвецы. Всего лишь пару дней назад

Мы видели рассвет, мы видели закат.

Любили мы и нас, но вот лежим, увы,

На Фландрии полях.

Вставайте, братья, на смертельный бой с врагом!

Священный факел битвы вам передаем.

Держите высоко! Но если клятву вы

Нарушите, то помните – мы не уснем,

Хотя и будут маки шелестеть кругом

На Фландрии полях?[79].

На море 1 мая немцы также добились успехов и на Западном, и на Восточном фронте. У побережья Сицилии немецкая подводная лодка потопила американское торговое судно «Галфлайт». Погибли три американских моряка. В тот же день все крупнейшие газеты Нью-Йорка поместили объявление немецкого посольства в Вашингтоне, содержавшее следующее предупреждение: «Напоминаем путешественникам, намеревающимся пересечь Атлантику, что Германия находится в состоянии войны с Великобританией и ее союзниками и что зона военных действий включает воды, прилегающие к Британским островам». Поэтому суда под флагом Великобритании или ее союзников «подлежат уничтожению в этих водах, и путешественники, плывущие в зоне боевых действий на судах Великобритании или ее союзников, делают это на свой страх и риск». Это предупреждение было напечатано рядом с объявлением компании Cunard Line об отплытии в 10 утра (а также 29 мая) лайнера «Лузитания», «самого быстрого и самого большого парохода на «Атлантических линиях».

«Лузитания» вышла в море в тот же день, как и планировалось, лишь задержавшись на два с половиной часа. Через шесть дней, 7 мая, лайнер был торпедирован у южного побережья Ирландии. Выйди судно из порта вовремя, немецкая подводная лодка его могла бы и не заметить. 6 мая субмарина U-20 под командованием капитана Вальтера Швигера без предупреждения потопила два британских торговых суда, «Кандидат» и «Центурион». Немцы выпустили четыре торпеды; три осталось. В тот вечер капитан «Лузитании» Уильям Тернер получил радиограмму от британского Адмиралтейства: «Активность подводных лодок у южного побережья Ирландии». В ту ночь и следующим утром были отправлены еще четыре таких же предупреждения.

Шестое предупреждение Адмиралтейства на «Лузитании» приняли 7 мая в 11:52 утра. Рекомендации всем британским капитанам предписывали «избегать мысов, возле которых обычно прячутся и выходят на охоту подводные лодки». Тернеру предстояло пройти три мыса: Браунхед, Галлей и Старый Кинсейл. В инструкциях также настоятельно рекомендовалось держаться середины проливов. Тернер находился в 19 километрах от побережья Ирландии в месте, где расстояние между берегами составляло 225 километров. Рекомендации предписывали идти «на максимальной скорости». Тернер сбросил скорость. Рекомендации предписывали двигаться зигзагом. Тернер выбрал прямой курс. Рекомендации вступили в силу 10 февраля. Дополнения относительно противолодочного зигзага внесли 16 апреля.

В полдень 7 мая подводная лодка U-20 заметила крейсер «Джуно», но он двигался на полной скорости, противолодочным зигзагом, и капитан Швигер отказался от преследования. Полтора часа спустя он обнаружил «Лузитанию» и без предупреждения выпустил одну торпеду. Лайнер затонул за восемнадцать минут. Из 2000 пассажиров, находившихся на борту судна, погибло 1198 человек, из них 128 американцев. Когда американский посол в Берлине, предполагавший (ошибочно), что его отзовут в знак протеста, попросил одного из ведущих немецких банкиров принять на сохранение его ценности, банкир ответил через секретаря: «Скажите судье Джерарду, что я позабочусь о его ценностях, но еще скажите ему, что, если завтра «Мавритания» выйдет в море, мы потопим и ее».

Гибель «Лузитании» стала шоком для американского общества, но президент Вильсон не собирался отказываться от нейтралитета. Через шесть дней после потопления лайнера Вильсон ответил на предупреждение немецкого посольства, опубликованное в газетах 1 мая, заявив, что «никакое предупреждение об этом незаконном и бесчеловечном акте» не может служить оправданием случившегося. Немецкие власти извинились, как и в случае с транспортом «Галфлайт». Однако тон немецких газет был иным. По мнению печатного органа Католической центристской партии, Kolnische Volkszeitung, «затопление гигантского английского парохода – это успех, моральное значение которого значительно превышает материальное. С радостью и гордостью мы думаем об этом достижении нашего флота. И оно не будет последним. Англичане хотят уморить немецкий народ голодом. Мы более гуманны. Мы просто потопили английское судно с пассажирами, которые на свой страх и риск отправились в зону боевых действий».

В Британии гибель лайнера до конца войны оставалась ярким символом противоборства добра и зла, а истинным виновником гибели жертв капитана Швигера называли кайзера. Антигерманские волнения произошли в таких далеких от Европы местах, как Виктория, Британская Колумбия и Йоханнесбург. Капитана Тернера сбросило с мостика, но он выжил. Капитан Швигер продолжил охоту на британские суда.

Несмотря на торпедирование «Лузитании», Соединенные Штаты сохранили нейтралитет. Однако в Америке были и те, кто ставил под сомнение такую политику, а также считал безнравственным оставаться в стороне от конфликта в Европе. Весной того года бывший президент Соединенных Штатов Теодор Рузвельт опубликовал книгу, в которой утверждал, приводя примеры из истории оккупации Бельгии, что американское правительство должно решительно осудить «несправедливости», которые совершили там немцы. Американцы немецкого происхождения, предупреждал он, «обязаны в международных делах руководствоваться исключительно интересами Соединенных Штатов и требованиями высокой международной морали». Данте, напоминал Рузвельт, отвел «в аду специальное место для бесчестных», для тех ангелов, «которые не решились встать ни на сторону зла, ни на сторону добра». Непреходящее значение имеет только один мир – «мир справедливости».

Рузвельт утверждал, что широко разрекламированная кампания по отправке американских продуктов в оккупированную Бельгию позволяет Германии забирать деньги и продукты у бельгийцев, разрешая им получать помощь от других. «Профессиональному пацифисту не мешало бы подумать о том, что если нейтральные страны хотели предотвратить вторжение в Бельгию, для чего требовались лишь воля и способность применить силу, то этим актом «войны» они бы предотвратили несчастья и страдания невинных мужчин, женщин и детей лучше, чем вся организованная благотворительность всех «мирных» государств».

Призывая к ускоренному перевооружению Америки, усилению военной подготовки и значительному расширению программы строительства военно-морского флота, Рузвельт настаивал, что «войны, вероятно, не случилось бы», последуй Британия в мирное время совету тех, кто хотел ввести всеобщую воинскую повинность, «поскольку в этом случае она имела бы возможность незамедлительно выставить армию, по численности и силе не уступающую, например, французской». Об был убежден, что лучше вооруженная Британия могла бы остановить Германию в августе 1914 г., и предупреждал: «судьбу Антверпена и Брюсселя однажды повторят Нью-Йорк, Сан-Франциско и, возможно также, многие города внутри страны», если не будут приняты адекватные меры для укрепления обороны США.

Что касается роли Америки в конфликте, то Рузвельт гневно обрушился на тех, кто утверждал, что Соединенные Штаты должны взять на себя роль нейтрального посредника. Если народы Европы захотят мира и обратятся к Америке за помощью в его достижении, «то лишь потому, что воевали столько, сколько хотели или могли. Это произойдет не потому, что они считают нас образцом нравственности, – ведь мы бездействовали, изрекая дешевые банальности и прибирая к рукам их торговлю, пока они проливали кровь за свои идеалы, в которые верили душой и сердцем».

9 мая на Западном фронте французские войска предприняли наступление на немецкие позиции на хребте Вими. Эта была первая совместная попытка англичан и французов прорвать мощную оборонительную линию немцев. На протяжении пяти часов перед началом наступления французская артиллерия обстреливала противника шрапнельными снарядами. Затем, после двухминутного затишья, горнисты протрубили сигнал атаки. Солдаты выбрались из траншей и пошли вперед через нейтральную полосу. Преодолев около километра, они наткнулись на проволочные заграждения немцев, выдержавшие артиллерийский обстрел. С помощью специальных ножниц солдаты пытались проделать проходы в колючей проволоке, и в это время открыли огонь немецкие пулеметчики. Оставшиеся в живых добрались до второй линии заграждений. В итоге атака оказалась успешной, и немцы отступили на более выгодные позиции. Некоторые подразделения французов продвинулись вперед примерно на 5 километров, до деревень Вими и Живанши. Здесь они попали под огонь собственной артиллерии. В рядах французских войск сражалось подразделение Иностранного легиона численностью 3000 человек: во время наступления они потеряли командира, которому в грудь попала пуля снайпера, а также командиров всех трех батальонов и 1889 солдат.

9 мая британцы также перешли в наступление напротив деревень Фромель и Ла-Бассе, пытаясь захватить хребет Обер, с которого они отступили двумя месяцами раньше во время сражения у Нёв-Шапель. Во время крайне важной артподготовки осколочно-фугасными были всего 8 % снарядов, а сам обстрел продолжался только сорок минут и не мог нанести немецким заграждениям из ключей проволоки и траншеям серьезного ущерба. Многие снаряды оказались маломощными и почти не повредили немецкие земляные укрепления. Другие не разорвались. В одном из полковых журналов отмечалось, что снаряды, падавшие на позиции, были просто болванками, произведенными в Соединенных Штатах и наполненными опилками вместо взрывчатки. Некоторые снаряды, выпущенные из старых и изношенных орудий, не долетали до немецких траншей.

В результате неудачной артиллерийской подготовки начавшие наступление британские солдаты не могли преодолеть практически непострадавшую линию обороны немцев. В том же полковом журнале описывается, что, когда обстрел прекратился и дым рассеялся, «за все время войны у нас еще не было такой превосходной цели, как плотная шеренга людей в хаки, британцев и индийцев, шедших плечом к плечу. Можно было отдать только один приказ – «стреляйте, пока не разорвутся стволы».

День 9 мая стал не только днем скорби для британской армии, испытывавшей нехватку снарядов и прижатой к земле пулеметным огнем противника на хребте Обер. Это был еще и день надежд: началась отправка на фронт во Францию подразделений «армии Китченера». Первой погрузилась на суда 9-я (Шотландская) дивизия, одна из многих дивизий «новой армии», набранной за предыдущие девять месяцев по всей Британии. Через две недели за ней последовала 12-я (Восточная) дивизия, которая также отправилась на Западный фронт. Еще три дивизии «новой армии» были готовы отправиться на Галлиполи.

В то время как добровольцы, которым не терпелось вступить в бой, плыли во Францию, сражение на хребте Обер для британских и индийских солдат обернулось настоящей трагедией. После того как первая атака не смогла прорвать немецкую линию обороны, оставшиеся на нейтральной полосе раненые были накрыты огнем британской артиллерии, и смерть настигла их в воронках от снарядов, где они нашли укрытие. Судьбу стрелковой бригады передает следующий разговор.

Генерал Роулинсон: «Это в высшей степени неудовлетворительно. Где Шервудские стрелки? Где Ланкаширский полк справа?»

Бригадный генерал Оксли: «Они лежат на нейтральной полосе, сэр, и большинство уже никогда не встанут».

После неудачной первой атаки британские войска под огнем немцев побежали назад, к своим траншеям, но, поскольку они вели с собой пленных, их товарищи подумали, что враг перешел в контратаку, и по ним открыли огонь также из британских траншей. Под перекрестным огнем выжили немногие. Пытаясь восстановить порядок, бригадный генерал Лоури-Коул, ветеран сражения при Нёв-Шапель, встал на бруствер траншеи и попытался остановить бегущих, но был убит.

Вечером этого же дня Хейг приказал предпринять еще одну атаку – несмотря на данные воздушной разведки о том, что к немцам постоянно поступают подкрепления. Командир Индийского корпуса генерал Уилкокс опротестовал приказ о наступлении – как и при Нёв-Шапель (тогда успешно). Генерал Гоуф, командир 7-й дивизии, также сообщил Хейгу: после «личной рекогносцировки» местности он убедился, что «любая последующая атака при дневном свете обречена на неудачу». И только генерал Хакинг, командир 1-й дивизии, был уверен в успехе. Хейг прислушался к мнению Хакинга.

Британские войска снова пошли в атаку; впереди шли волынщики Королевского хайлендского полка в шотландских килтах. Их безжалостно косил пулеметный огонь немцев. Когда Хейг приказал «на закате предпринять штыковую атаку», командиры на местах дали понять, что считают этот приказ ошибочным. Хейг отменил свое распоряжение, прибавив, что ждет успеха на следующий день. Но утром 10 мая на совещании с Хейгом все три командира дивизий, Хакинг, Гоуф и Уилкокс, однозначно заявили, что у них недостаточно артиллерийских снарядов для второго дня наступления.

Потери первого и, как оказалось, единственного дня наступления на хребет Обер составили 458 офицеров и 11 161 солдат. Весь день британцы показывали примеры личной храбрости. Героям были вручены три Креста Виктории. Но прорвать укрепления немцев не представлялось возможным, и Хейг признал, что возобновлять наступление не следует. «Наша атака закончилась неудачей, – написал генерал Чартерис в своем дневнике 11 мая, – причем полной неудачей, с тяжелыми потерями. Это голый и в высшей степени неприятный факт».

Среди тех, кто сражался на Ипрском выступе 13 мая, когда немцы начали массированный артиллерийский обстрел, был капитан Джулиан Гренфелл. Он находился на этом участке фронта с ноября прошлого года и дважды отмечался в рапортах за храбрость. Двумя неделями раньше он написал одно из самых цитируемых в Британии стихотворений о войне, «В бою» (Into Battle). Вот его последние четыре строфы:

Перед началом безумной бойни,

в часы томительных бдений ночных

его научат терпенью кони,

отвага и стойкость в крови у них!

Когда наутро сраженье грянет,

забудет он сразу же обо всем,

и радость его за рукав потянет

и ослепит его, как огнем.

Слепая радость пронзит до дрожи,

и в этот невыразимый миг

он будет знать, что без воли Божьей

его не сразит ни пуля, ни штык.

На линии фронта грохот и скрежет,

смерть поет надгробный псалом,

но день его крепко в объятьях держит,

и ночь укрывает своим крылом.

13 мая во время немецкого артобстрела Гренфелл был ранен в голову осколком снаряда. «Я головой остановил «джека джонсона», – писал он матери из эвакуационного пункта, – и череп мой слегка треснул. Но я быстро поправляюсь». Его эвакуировали в военный госпиталь в Булони. Из Англии к нему приехали родители. Сестре Монике не пришлось ехать так далеко – она работала медсестрой в соседнем военном госпитале, в Вимрё. Агония Гренфелла длилась десять дней. «Держи меня за руку, пока я не умру», – попросил он мать 25 мая. На следующий день он умер.

Необоснованность надежд на быструю и легкую победу показали события не только на Западном фронте, но и на полуострове Галлиполи. Брат Уинстона Черчилля, Джек, писал ему оттуда 9 мая: «Здесь опять начинается осадная война, как во Франции». Как и на Западном фронте, небольшие успехи сопровождались тяжелыми потерями, например, 12 мая у мыса Геллес подразделения гуркхов заняли мыс Текке. На следующий день пошли прахом все планы возобновить наступление флота в проливе: рано утором погибли 570 британских моряков, когда линкор «Голиаф» был торпедирован турецким торпедным катером, которым командовал немецкий морской офицер, лейтенант Фирле.

Осенью 1914 г. источником надежды для измотанных боями войск служили «ангелы Монса». В начале лета 1915 г. настроение союзников воплотилось в совсем другом образе. 15 мая газета Times опубликовала историю, которая быстро завоевала популярность на фронте: в апреле во время битвы на Ипре контратакующие солдаты нашли тело канадского солдата, распятого на двери амбара. Немецкие штыки, пронзившие его ладони и шею, не оставляли сомнений в том, кто его убил.

Подтверждений этой истории не нашлось, и, скорее всего, это выдумка, однако она быстро превратилась в легенду. Через три дня после появления статьи в Times канадский рядовой писал жене, что распят был не один канадец, а шесть и что рядом с их телами нашли надпись с советом канадцам «оставаться в Канаде». Другой канадский рядовой слышал, что в захваченом участке траншеи нашли канадского солдата с «ладонями, которые были пробиты большими гвоздями». Перед следующим боем «офицеры сказали нам не брать пленных – стрелять в ублюдков или колоть их штыком».

Эту историю впоследствии подхватили художники: сразу после окончания войны в Королевской академии в Лондоне был выставлен барельеф, изображавший немецких солдат, которые курили и играли в кости под распятием. Скульптор Дервент Вуд назвал свою работу «Канадская Голгофа»?[80].

На хребте Обер неудачная артиллерийская подготовка и невозможность возобновить наступление на второй день из-за нехватки артиллерийских снарядов вызвали гнев сэра Джона Френча, солдаты которого гибли в неравном бою, хотя он сам приказал, чтобы 75 % артиллерийских снарядов приходилось на шрапнель и только 25 % на фугасы. Не упомянув об этом, он подробно рассказал о нехватке боеприпасов на хребте Обер полковнику Репингтону, военному корреспонденту газеты Times. Репингтон с радостью ухватился за эту информацию и опубликовал серию статей с критикой правительства, не способного вести войну. Это был первый серьезный вызов правящей Либеральной партии.

Сэр Джон Френч также направил в Лондон офицеров, чтобы они подробно изложили проблему лидеру консерваторов, Эндрю Бонару Лоу, и самому недовольному из министров правительства либералов, Дэвиду Ллойд Джорджу. Эта стратегия привела к тому, что Асквит был вынужден отправить в отставку правительство, состоявшее из одних либералов, уступить ряд главных постов своим соперникам консерваторам и учредить Министерство вооружений. Большинство политиков из обеих партий признавали, что войну больше нельзя вести как чисто партийную игру, без долгосрочного планирования и управления производством. Из шести миллионов снарядов, которые должна была получить армия к началу мая, удалось поставить только треть.

Первый отчет Репингтона о нехватке снарядов во Франции был опубликован 14 мая. Два дня спустя начальник Главного морского штаба Великобритании, адмирал Фишер, подал в отставку, предупредив лидера консерваторов о своей неудовлетворенности ходом кампании в Дарданеллах. Таким образом, нехватка снарядов на Западном фронте и неудача в Дарданеллах привели к тому, что 19 мая Асквит был вынужден сформировать коалиционное правительство, уступив требованиям консерваторов о равном представительстве во всех высших военных советах. В качестве компенсации за вхождение в правительство консерваторы настояли на том, чтобы Черчилля убрали из Адмиралтейства. Что и было сделано, несмотря на его сопротивление, а также на просьбы его жены Клементины, которая утверждала, что только ее муж обладает «сокрушительной силой», необходимой для противостояния немцам.

Новым главой Адмиралтейства стал лорд Бальфур, бывший премьер-министр правительства консерваторов. Китченер остался министром обороны, не отказавшись от планов наземной операции на полуострове Галлиполи и усиления войны на истощение на Западном фронте. 19 мая на Галлиполи, рядом с северным плацдармом, массированное наступление турецких войск численностью 40 000 человек было отбито 17-тысячным отрядом австралийцев и новозеландцев. То, что месяцем раньше представлялось как непрерывное наступление, пока весь полуостров не будет очищен от врага, превратилось в оборонительные бои с целью удержать два крошечных плацдарма негостеприимной земли. 22 мая в нескольких тысячах километров от Галлиполи 214 солдат, направлявшихся на полуостров из Шотландии, погибли в железнодорожной катастрофе у Гретна-Грин; это было самое крупное крушение поезда за 150-летнюю историю британских железных дорог?[81].

Три дня спустя уже у самого полуострова Галлиполи утонуло более ста моряков, когда немецкая подводная лодка U-21, впервые добравшаяся до Дарданелл из Балтийского моря, торпедировала линкор Королевских ВМС «Триумф». Командир подводной лодки Отто Херзинг восемью месяцами раньше стал первым, кто потопил британский военный корабль при помощи торпеды. Немецкий морской офицер, Вильгельм Тагерт, впоследствии воевавший вместе с турками на полуострове, вспоминал: «Гибель «Триумфа» была таким невероятным зрелищем, что на какое-то время боевые действия на берегу прекратились. Солдаты вылезли из траншей в холмах Галлиполи и стояли на виду друг у друга, в волнении забыв обо всем. Они завороженно смотрели, как «Триумф» скрывается под водой, а затем прыгнули в траншеи и снова начали стрелять друг в друга».

Подвиг Херзинга не на шутку встревожил союзников в Дарданеллах. Однако капитан на этом не остановился. Его второй жертвой на следующий день стал еще один британский линкор, «Маджестик». Шесть остальных линкоров, 14– и 15-дюймовые пушки которых обстреливали траншеи турок из до сей поры безопасных вод у побережья полуострова, отошли в удаленные бухты, где им ничто не угрожало. Официальный историк военно-морского флота Великобритании, Джулиан Корбетт, отметил: «Сотни тысяч турецких солдат, угнетенные потерями и неудачами, деморализованные массированным обстрелом с моря, увидели паническое бегство кораблей, которых они боялись больше всего. Тысячи наших солдат также видели потерю судов и понимали, что теперь их в ежедневных боях могут поддержать только крейсеры и эсминцы»?[82].

У Центральных держав была веская причина радоваться подвигу Херзинга. Однако в Константинополе царила растерянность – британская подводная лодка, которая двумя днями раньше потопила турецкий торпедный катер у мыса Серальо, торпедировала транспорт, перевозивший турецких солдат. На самом полуострове бои были такими ожесточенными, что 24 мая австралийцы и новозеландцы согласились на десятичасовое перемирие, чтобы турки могли похоронить 3000 своих убитых.

На Западном фронте, несмотря на нехватку снарядов у британских войск, приведшую к приостановке сражения за хребет Обер, немцам так и не удалось добиться перевеса в окопной войне при помощи газовых атак. 24 мая немецкая газовая атака против трех британских дивизий на участке Ипрского выступа длиной в шесть с половиной километров не привела к прорыву обороны. В тот день был убит рядовой Дж. Кондон из Королевского ирландского полка: считается, что он был самым молодым солдатом, погибшим на Ипрском выступе за всю войну. Судя по надписи на его надгробии, ему было 14 лет. На следующий день, когда закончилась Вторая битва на Ипре, британские и канадские подразделения на участке фронта шириной 2700 метров передвинули линию траншей вперед на 900 метров. Они также захватили в плен 800 немецких солдат. Однако цена этого успеха была невероятно велика: 16 000 убитых против 5000 у немцев.

Той весной на нейтральной полосе неподалеку от Лоса расцвела огромная, необыкновенно красивая вишня. После того как лепестки опали, молодой британский офицер во время ночного патрулирования взобрался на верхушку дерева и прикрепил к стволу британский флаг. Когда офицер спускался, немцы пустили осветительную ракету и заметили его. Пулеметным огнем офицер был убит. Его тело осталось на дереве: в две последующие ночи попытки двух британских патрулей снять тело окончились неудачей. Тогда британскую артиллерию попросили открыть огонь по дереву, чтобы оно вместе с телом упало на землю. Снаряды постепенно срезали ветки, пока тело офицера не оказалось на земле, но обрубок дерева остался?[83].

В конце мая в Лондоне газета Labour Leader опубликовала письмо пацифиста Клиффорда Аллена. «Страна уже перестала сражаться из-за того, что стало причиной войны, – писал он, – и теперь с еще большим упорством и безумием сражается из-за результатов войны». Чем дольше откладывается мир, утверждал он, «тем сильнее горечь войны и тем более тяжел и непрочен мир». Несмотря на истину, заключенную в этих словах, они не оказали влияния на ход войны.

31 мая один дирижабль пролетел над Лондоном, сбросив девяносто маленьких зажигательных бомб и тринадцать гранат. Семь человек были убиты, тридцать пять ранены. Вот что рассказывал полковник Роулинсон, которому впоследствии поручили защищать Лондон от воздушных налетов: «В то время я только что вернулся домой из Фландрии, 9 мая на хребте Обер близко познакомившись с «джеком джонсоном» (немецкий фугас большого калибра), и ущерб, нанесенный несколькими сброшенными на Лондон бомбами, помню, показался мне на удивление незначительным». Из девяти самолетов, которые поднялись в воздух и безуспешно пытались атаковать дирижабль, один разбился; его пилот погиб.

На Западном фронте создалась патовая ситуация. Вылазки на нейтральную полосу, периодические обстрелы, сооружение дополнительных проволочных заграждений и траншей – все это превратилось в каждодневную рутину. В этом месяце в боях у Нотр-Дам-де-Лорет погибли несколько тысяч французских солдат. Сегодня на маяке, установленном на вершине холма, каждую ночь включается прожектор, поворачивающийся на 360 градусов. Рядом горит вечный огонь. В склепе покоятся кости 20 000 неизвестных солдат, собранные с окрестных полей, на которых шли бои. На кладбище рядом со склепом еще 20 000 могил.

На востоке фронт не стоял на месте; австро-германские войска начали возвращать себе перевалы в Карпатах и земли Галиции позади них. Если в последние дни Второй битвы на Ипре британцы захватили в плен 800 немецких солдат, то немцы 25 мая объявили, что к востоку от реки Сан взяли в плен 21 000 русских. Через неделю русскую армию оттеснили к Перемышлю. Венский художник Оскар Кокошка, служивший в австро-венгерской кавалерии, как раз в это время направлялся на фронт. «Когда мы покидали Венгрию, – впоследствии вспоминал он, – девушки в ярких нарядах приветствовали нас и подносили токайское вино. Я поднял одну девушку к себе в седло. Как я был горд, гарцуя на лошади! Люди в Галиции… осыпали нас цветами и радовались нашему приходу; нас приветствовали как освободителей».

После того как австрийские войска освободили город Стрый в Восточных Карпатах, было объявлено, что в ходе боев на Карпатском фронте захвачено 153 000 пленных и триста орудий. Надежды русских на захват территории Австрии стремительно таяли. Теперь, впервые после войны с Наполеоном, серьезной опасности подвергались западные области России. На польском фронте, где русских уже отбросили почти до Варшавы, немцы использовали газ, от которого под Болимовом погибли более тысячи русских солдат, а вторая газовая атака две недели спустя заставила противника отойти на 6,5 километра вдоль реки Бзура.

Седьмой фронт войны открылся 23 мая, когда Италия объявила войну Австро-Венгрии?[84]. Основные сражения должны были развернуться в двух регионах Австрии, на которые претендовала Италия, – в Южном Тироле и на реке Изонцо. Итальянцы перешли в наступление и захватили несколько горных вершин, но австрийский Генеральный штаб, в данный момент занятый организацией наступления на Восточном фронте, приказал укрепить оборону. «Войскам следует оборудовать позиции, установить перед ними препятствия и оставаться на месте», – говорилось в приказе от 27 мая.

Повсеместно ощущалась нехватка боеприпасов. 1 июня во Франции более миллиона призывников, готовых отправиться на фронт, были перенаправлены на оружейные заводы. В тот же день в Британии на оружейный завод приняли первую женщину. 3 июня Ллойд Джордж объявил, что первейшая обязанность каждого гражданина – посвятить свою жизнь и свой труд служению государству». На следующий день Черчилль повторил эту мысль, немного перефразировав ее: «Вся нация должна быть организована, сплочена и, если хотите, мобилизована». Правительство должно найти «дополнительные средства для обеспечения необходимого контроля и управления, чтобы все, независимо от должности и положения, мужчины и женщины, внесли свой вклад в общее дело». Производство боеприпасов, сначала под руководством Ллойд Джорджа, а затем Черчилля, стало преимущественно женским делом и еще до конца войны превратилось в источник борьбы женщин за свои права.

Одновременно с ростом производства боеприпасов появлялось новое оружие: в июне этого года генерал Дюмезиль изобрел тяжелый окопный миномет, который приняла на вооружение французская, итальянская, русская, а затем и американская армия. Из Соединенных Штатов поступили десять подводных лодок, изготовленные для Британии компанией Bethlehem Steel из Пенсильвании; их по частям тайно перевезли через канадскую границу, чтобы не нарушать нейтралитет США, а затем собрали в Монреале и переправили через Атлантику.

24 мая по инициативе российского правительства Россия, Франция и Германия публично осудили убийство турками армян, назвав его актом, направленным «против гуманности и цивилизации». Декларация предупреждала, что за эти «бесчеловечные преступления» понесут личную ответственность «все члены» правительства Османской империи. 4 июня турецкие власти после консультаций с немецким послом в Константинополе ответили союзникам, что всего лишь реализовали свое суверенное право на самозащиту и что ответственность за случившееся в армянских районах должны нести государства Антанты, которые «организовали и направляли революционное движение».

На огромной территории позади русского фронта, полосе шириной 800 километров, от бывшей османской столицы Бурса до города крестоносцев Алеппо, не прекращались убийства армян. Во время массовой резни в Битлисе, которая началась 17 июня и продолжалась восемь дней, были убиты 15 000 армян. В соседнем Сирте погибли сотни армян, а также жителей христианского вероисповедания, несторианцев и иаковитов. В июле свой протест высказали правительства Германии и Австрии. Турки отмахнулись. Когда немецкий консул в Алеппо, Вальтер Росслер, убеждал Берлин поднять перед турецкими властями вопрос о жестокостях при депортации армян из этого региона, ему ответили, что, несмотря на достойные осуждения «махинации» со стороны самих армян, усилия по их защите уже приняты.

В качестве акта гуманности пять французских военных кораблей доставили 4000 выживших после резни армян с побережья Сирии в Порт-Саид. Но этот жест, несмотря на все свое благородство, никак не мог повлиять на действия турок. За семь месяцев было убито более 600 000 армян. Из 500 000 депортированных в этот же период более 400 000 человек умерли от жестокого обращения и лишений во время исхода на юг, в Сирию и Месопотамию. К сентябрю погибло более миллиона армян – впоследствии такие действия назвали геноцидом, или этническими чистками. Еще 200 000 человек насильно обратили в ислам. «Горе и страдания армян настолько велики, – писал в феврале следующего года армянский поэт Аветик Исаакян, – настолько ужасны и беспрецедентны, что сравнимы лишь с бесконечностью и безмерностью Вселенной; в словарях просто отсутствуют слова, чтобы описать глубину этого ужаса. Ни одному поэту не найти слов…»

В Месопотамии британские и индийские подразделения, которыми командовал генерал Таунсенд, ветеран боев на северо-западной границе Индии, 2 июня начали наступление на север со своей базы в Курне на реке Тигр. Когда крошечный отряд из ста британских моряков и солдат подошел к Амаре, турецкий гарнизон города капитулировал, опасаясь, что за ними последуют основные силы противника. 2000 турок в Амаре, в том числе пожарная команда из Константинополя, не меньше, а возможно, даже больше боялись 20 000 арабских жителей города и с готовностью сдались. Британцев развеселила просьба одного из турецких офицеров, который хотел отправить телеграмму жене в Анатолию: «Благополучно пленен». Просьбу удовлетворили.

3 июня австрийско-германские войска вернули себе галицийскую крепость Перемышль. Русские утратили контроль над Галицией. Британский наблюдатель при 3-й русской армии писал: «Эта армия теперь просто безвредная толпа».

4 июня на Галлиполи англо-французские войска вновь перешли в наступление, пытаясь в третий раз захватить высоту Ачи-Баба. В атаке участвовали более 30 000 британских и французских солдат. На одном участке турки соорудили ложную траншею. Артиллерия британцев уничтожила ее, но, когда в наступление пошла пехота, выяснилось, что настоящая траншея позади ложной цела и невредима. Тем не менее ценой больших потерь союзникам удалось выбить турок с укрепленных позиций и захватить шесть пулеметов, при этом были убиты почти все британские офицеры.

У Критии наступление Ланкаширского фузилерного полка было успешным, и турок отбросили почти на километр от деревни. Но когда полковник Канненгиссер захотел перебросить турецкий батальон с другого участка, чтобы удержать позиции у Критии, турецкий офицер сказал ему: «Ради бога, полковник, не приказывайте отступать ни единому человеку. Если это увидят остальные, они все побегут и будут бежать до самого Константинополя». Британский генерал Айлмер Хантер-Вестон мог воспользоваться слабостью турок, но решил направить резервы на тот участок фронта, где французам не удалось потеснить противника и где уже почти полностью был уничтожен батальон Королевской военно-морской дивизии. «Это было трудное решение – и неверное», – впоследствии написал один из историков?[85]. В результате подразделения, наступавшие на Критию, были вынуждены отойти и занять новые позиции всего в пятистах метрах от траншей, из которых они утром начали атаку.

В тот день были захвачены от 250 до 500 метров турецких траншей на участке фронта протяженностью полтора километра, но высота Ачи-Баба осталась в глубине обороны турок. Доставка британских и французских раненых на побережье под непрерывным огнем турецких снайперов и артиллерии была нелегким делом. «Когда я шел по траншее, – писал в дневнике главный старшина Королевской военно-морской дивизии Джонстон, – то видел груды трупов, над которыми летали огромные противные мухи. Десятки раненых сгрудились в боковых ходах, ожидая, когда появится возможность доставить носилки для их эвакуации на базу». Индийские погонщики мулов и солдаты из Сионского транспортного корпуса подвозили в траншеи боеприпасы, а назад отправлялись с новым грузом – ранеными.

Что касается убитых, то необходимость обустраивать новые позиции поначалу не оставляла времени на их погребение. Как сообщает один из официальных историков, на участке фронта одного из шотландских подразделений, Шотландского пограничного полка, мертвые «были уложены по обе стороны хода сообщения, ведущего к захваченным позициям, образуя устрашающую аллею. Затем произошла серьезная психологическая ошибка – первой задачей, которую поставили перед территориальным батальоном Шотландского пограничного полка, прибывшего на полуостров вскоре после этого боя, было погребение этих трупов. Не самое обнадеживающее начало». Само погребение стало нелегким испытанием. «По мертвым ползали миллионы мух, – писал главный старшина Джонстон, – которые тучами поднимались в воздух, когда труп переносили в могилу, а затем снова садились и продолжали пиршество, прежде чем на него падала первая лопата земли».

Среди убитых 4 июня был рядовой Джим Скотсон, стоявший в траншее рядом с отцом, когда в голову ему попала пуля турецкого снайпера. Потрясенный отец лишился чувств, и его на госпитальном судне эвакуировали в Египет – у него случился нервный срыв. В тот день в траншеях плечом к плечу также сражались два брата, Фред и Гарри Теннанты. Гарри был убит утром. Фред писал матери: «Он упал лицом к врагу, и я уверен, что это самая героическая смерть, о которой можно только мечтать». Через несколько дней Фред получил тяжелое ранение и умер, не дожив до конца месяца.

Наступление 4 июня истощило силы турок. «Я чувствовал, что еще одна энергичная атака англичан приведет к самым плачевным результатам», – вспоминал полковник Канненгиссер. «Если бы британцы на следующий день атаковали с такой же решительностью, – писал турецкий офицер, – все было бы кончено». Но ни у британцев, ни у французов не осталось сил, чтобы возобновить наступление на следующий день. Батальон Королевской морской дивизии, прибывший на полуостров с тридцатью офицерами, потерял двадцать из них в наступлении 6 мая и еще шесть 4 июня. Среди убитых был лейтенант Оскар Фрейберг, чей брат Бернард выздоравливал в каирском госпитале после ранения в живот. Последний раз Оскара видели живым в турецкой траншее, с пистолетом в руках. Его тело так и не нашли.

4 июля погиб и рядовой Т. Ирдли из Манчестера. Он участвовал в боях на полуострове с момента высадки в апреле. На гражданке он увлекался собиранием автографов. После его гибели в окопе нашли открытку с такими словами: «Человек, который хладнокровно охотится за автографами, когда вокруг него рушится сама цивилизация, а неподалеку засели турки, заслуживает успеха. Приступим. Дж. Бернард Шоу».

Среди тех, кто участвовал в сражении 4 июня и остался жив, был А. П. Герберт; его книгу «Тайная битва» (The Secret Battle), рассказывающую о жизни и смерти на мысе Геллес и о том, как храброго человека расстреляли за трусость, Черчилль в своем предисловии назвал «одним из криков боли, вырванных у сражающихся солдат долгими и безмерными муками, через которые им выпало пройти; эти строки, как и стихи Зигфрида Сассуна, должно прочесть каждое поколение, чтобы ни у мужчин, ни у женщин не осталось иллюзий, что такое война». А. П. Герберт также написал стихотворение об этой битве:

В четвертый день июня

Мы пережили шок:

Гул адского сраженья,

Носилок сплошной поток.

Днем – россказни о победах,

А ночью – страшная быль:

Протяжные стоны увечных,

Убитые, мухи и пыль.

Назойливо мухи жужжали,

Сквернили священный прах,

Солдатский хлеб пожирали,

Роились в мертвых глазах.

Я вечно помнить буду

Войны этой грязь и смрад,

Как в яму бросают трупы,

Где черви кишмя кишат.

Турки контратаковали 6 июня; план наступления был подготовлен Канненгиссером и двумя немецкими штабными офицерами. На нейтральной полосе турецкие солдаты наткнулись на немецкого морского пехотинца, который входил в состав пулеметного расчета, захваченного британцами 4 июня. Этот моряк, старший матрос Петерс, в суматохе боя сбежал от британцев, которые вели его к своим траншеям. Когда он выпрыгнул на ничейную полосу и побежал, британцы подумали, что наблюдают за отчаянной храбростью своего товарища. К несчастью, турки, увидев бегущего к ним человека в морской форме, приняли его за врага и открыли огонь. Петерсу пришлось укрыться в воронке от снаряда. Он просидел там два дня и две ночи, без воды и пищи. Его спасли турки, предпринявшие контратаку. Вскоре после этого контратаковали уже британцы – они отбросили турок на первоначальные позиции.

Вторая битва при Критии закончилась. Потери обеих сторон были огромными: 4500 убитых и раненых британцев, 2000 французов и 9000 турок. По пути в Египет госпитальные суда делали остановки, чтобы похоронить в море тех, кто умер от тяжелых ран. Помощник начальника медицинской службы в Александрии писал: «Обычно я встаю утром и вижу суда, стоящие в очереди на вход в порт, и задаю себе вопрос, где мы разместим всех этих людей».

На Западном фронте, как и на мысе Геллес, линию траншей углубляли и укрепляли; две противостоящие друг другу армии ежедневно обменивались снайперским и артиллерийским огнем. На мысе Геллес турки могли стрелять не только с севера, с высоты Ачи-Баба, но также с юга, через Дарданеллы, – с азиатского берега, с той самой равнины, которая была свидетелем Троянской войны. Среди британских офицеров на мысе Геллес был Патрик Шоу-Стюарт, ученый из Оксфорда и поэт.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.