20 марта 1993 года, суббота, вечер

20 марта 1993 года, суббота, вечер

Москва. Улица Крылатские Холмы.

Квартира Орловых

— Смотри-ка, Оля, про дом в нашем Крылатском пишут! — Андрей держал в руках газету. — Вот купил в переходе «Правду».

Домой он пришел сегодня рано. Хотя день был нерабочий — суббота, но Орлов уже давно забыл, что такое выходной. Первая педеля работы в Администрации Президента была столь насыщенной, что ему казалось, что он работает там уже несколько месяцев. Контакты со множеством новых людей, хождение по коридорам Кремля и Старой площади, головокружительная по скорости акция с удостоверениями и спецталонами — вес это не давало даже перевести дух.

Андрей уже успел съесть куриную ножку с жареной картошкой — что-то среднее между обедом и ужином, и теперь ждал когда вскипит чайник. Они с Олей были чаевниками и не представляли себе завершение вечерней трапезы без чая. В то время как Оля ставила на стол чайную посуду и уже собиралась позвать детей, Андрей обратил внимание на статью в газете. Она называлась «„Спецхата“ для борцов с привилегиями» и располагалась на первой полосе, да еще сопровождалась двумя фотографиями, изображающими известный жителям Крылатского кирпичной дом на Осенней улице.

— Смотри-ка, что пишут: «Предшественникам нынешних демократов, коих последние возмущенно заклеймили позором за пристрастие к фешенебельным особнякам и шикарным лимузинам, наверное, и не снилось, что эти особняки и лимузины после них будут эксплуатироваться с еще большим прилежанием и рвением».

— Но это же правда, Андрюша! Борис Николаевич обещал ездить на троллейбусе…

— Оля, что за тупость! Президент — на троллейбусе! Эго вес демагогия! Глава государства не то что имеет право, он должен передвигаться таким образом, чтобы была гарантирована его безопасность, чтобы он не терял времени на…

— Ты это говоришь потому, что теперь сам работаешь у Президента?

— Нет, я так считаю. Другое дело, он должен делать все для того, чтобы жизнь стала чуть лучше!

— Вот, вот! Лучше! А у нас что? Сливочное масло стоит больше тысячи, растительное масло — 350 рублей, яйца — 153 за десяток, колбаса — 900 рублей, говядина — больше полтысячи! Это нормально? За доллар дают уже 666 рублей! Число дьявола! Ты же знаешь, что мы с трудом от получки до получки дотягиваем!

— Не 666, а 667! Подожди-ка! — Андрей протянул руку к телевизору. На экране Президент Ельцин проникновенно, четко выговаривая слова, зачитывал какой-то текст. Уже через мгновение Андрей понял — обращение к народу.

«Час от часу не легче! — подумал Орлов, вспоминая события августа 1991 года. — Тогда тоже все началось с обращения, а потом превратилось в такое жесткое противостояние, которое вылилось в массовые беспорядки. Хорошо хоть не превратилось все в гражданскую войну! Да и обошлось почти без жертв — трос погибших в туннеле под Калининским проспектом — капля в морс! Правда, заодно и страну развалили!»

Андрей сосредоточенно смотрел на экран, а Оля, которой передалась тревога Андрея, опустилась на стул, так и не успев заварить чай.

«…В июне 1991 года вы избрали меня Президентом, доверили руководить государством Российской Федерации. Тогда впервые в тысячелетней истории страны был сделан выбор, выбор главы государства и выбор того пути, но которому пойдет Россия. Выбор был предельно острым: либо по-прежнему сползать в коммунистический тупик, либо начать глубокие реформы, чтобы идти дорогой прогресса, но которой движется человечество…»

Ельцин выглядел решительным и даже немного агрессивным. Четко чеканя слова, он говорил:

«…корень всех проблем кроется не в конфликте между исполнительной и законодательной властью, не в конфликте между Съездом и Президентом. Суть глубже, суть в другом — в глубоком противоречии между народом и прежней большевистской, антинародной системой, которая еще не распалась, которая сегодня опять стремится восстановить утраченную власть над Россией…»

— Ну сколько можно кивать на большевиков?! — воскликнула Оля. — Такого, как сейчас, беспредела при советской власти не было!

— Оля, что за жаргон! «Беспредел» — так говорят уголовники!

— А сейчас и есть беспредел! — парировала Оля.

Слушая обращение Президента, Андрей думал о том, что произошедшее со страной действительно похоже на страшный сон. Еще вчера все было так надежно: работа, учеба детей, поездки в отпуск, увлечения, друзья… И вдруг, почти в одночасье, все рухнуло.

Служба в органах, которой он гордился и которая у него шла по восходящей, вдруг стала не только непрестижной, но и публично презираемой. Да и зарплаты хватало только на самое необходимое. Доллар взлетал почти ежедневно, обесценивая рубль. Поэтому каждый сотрудник старался сделать закупки вперед на весь месяц, поскольку через десять дней пачка бумажных денег превращалась в дребезжащую в кармане мелочь.

ИНФОРМАЦИЯ: «Возникала противоестественная ситуация — все больше и больше углублялся разрыв между моим уровнем влияния с одной стороны, и материальным обеспечением — с другой. Несмотря на относительно невысокое должностное положение и формальный статус в Администрации Президента, я, между тем, был вхож в высокие кабинеты и имел возможность оказывать влияние на серьезные кадровые решения. При этом я оставался сотрудником Министерства безопасности с крайне низким по тем временам уровнем дохода. Как и всем моим сослуживцам, нашей семье приходилось на всем экономить и с трудом дотягивать до получки» (Из воспоминаний Л.М. Орлова).

Общеобразовательная школа пребывала в состоянии полной деградации — с роспуском пионерских и комсомольских организаций развалилась система воспитания; обнищавшие учителя, бросая свою профессию, рванулись в челночный бизнес, на уроках истории детям рассказывали всяческие небылицы, причем каждый преподаватель руководствовался исключительно собственным пониманием происходящего, зачастую полным невежественных рассуждений и досужих фантазий.

Буквально все чрезвычайно быстро становилось Орловым не по карману. Поехать всем вместе в отпуск на Балтийское море казалось уже проблематичным, купить новую мебель для квартиры, в которой они жили уже больше четырех лет; представлялось нереальным, покупать дорогие подарки — невозможным. Да что подарки! Фрукты и овощи «кусались» резко взлетевшими ценами!

А с экранов телевизоров звучали новые заклинания о реформах, которые должны преодолеть «наследие большевиков», о «коммунистическом реванше», о необходимости принятия «решительных мер», которые должны вывести страну из кризиса.

ДОКУМЕНТ: Из «Обращения Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина к гражданам России 20 марта 1993 года»:

«…Восьмой Съезд, но сути дела, стал генеральной репетицией реванша бывшей партноменклатуры… На Съезде в полный голос заявила о себе имперская идеология. Если она станет основой политики, то Россия неизбежно будет втянута в вооруженные конфликты со всем ближним зарубежьем… Любое свое решение и Съезд, и Верховный Совет объявляют законным и конституционным. Их некому остановить, некому удержать от произвола. Конституционный Суд в этой критической ситуации до сих нор не занял принципиальной позиции. Расправа над основами конституционного строя проходит у него на глазах…

В России как бы два правительства. Одно — конституционное, другое — в Верховном Совете. Они ведут принципиально разную политику. Согласиться с этим — значит согласиться с тем, что жизнь наших граждан должна быть мучительной и тяжелой, а экономика еще более уродливой и уязвимой… Нельзя допустить, чтоб старая партийная номенклатура вновь воцарилась в России…

Страна в течение десятилетий жила как бы в долг за счет будущих поколений, безжалостно истощая природные ресурсы; по при этом большевистская система в лучшие свои годы сумела накормить колбасой, но не всю Россию, а только столицу, да и то на доллары, которые получали за нефть.

…Съезд дискредитирует власть, разваливает государство, Съезд пытается ограничить Президента в его стремлении дать землю народу и сохранить Россию. Возможности поиска согласия с консервативным большинством депутатского корпуса полностью исчерпаны.

В этих условиях Президент вынужден взять на себя ответственность за судьбу страны… Сегодня я подписал Указ об особом порядке управления до преодоления кризиса власти. В соответствии с Указом на 25 апреля 1993 года назначается голосование о доверии Президенту и вице-президенту Российской Федерации…

Одновременно с голосованием о доверии Президенту будет проводиться голосование но проекту повой Конституции и проекту закона о выборах федерального парламента… В соответствии с Указом не имеют юридической силы любые решения органов и должностных лиц, которые направлены на отмену и приостановление Указов и распоряжений Президента и постановлений Правительства…

Как Верховный Главнокомандующий, я отдал приказ Министерству обороны не допускать использования армии в политических целях. Подтверждаю, что и впредь забота о Вооруженных Силах, о военнослужащих будет одной из важнейших задач Российского государства…

Уважаемые граждане России, скажу откровенно, я настроен на решительные действия. Считаю, что в сложившейся обстановке иначе нельзя. Если не остановить политический раздрай, если не принять решительных мер по развязке политического кризиса, если не дать мощный импульс экономической реформе, страна будет ввергнута в анархию…

Уважаемые сограждане! Я предлагаю цивилизованный, основанный на фундаментальных принципах Конституции выход из кризиса без чрезвычайщины и произвола, без танков и баррикад, без митингов и забастовок. Все будете решать вы сами — граждане России — своим голосованием. Это будет ваш выбор, выбор народа.

Рассчитываю на понимание моих действий. Прошу вас поддерживать своего Президента. Верю в вашу поддержку».

То, о чем говорил Ельцин, и те решения, которые он принял, были логическим продолжением борьбы двух курсов в стране, которые олицетворяли два крыла власти — законодательной в лице Верховного Совета во главе с Хасбулатовым и исполнительной во главе с Президентом Ельциным. Вчерашние соратники по демократическим баррикадам за полтора года после августовского путча, приведшего к падению советской власти, превратились в непримиримых врагов, которые готовы были использовать все доступные им ресурсы влияния, чтобы устранить соперника. Большинство депутатов Верховного Совета выступали, но существу, за парламентскую республику, за контроль законодательной власти над исполнительной, в то время как Ельцин делал ставку на авторитарный стиль управления, на формирование президентской республики.

Андрей и сам понимал, что для России с ее традиционной верой в справедливого царя, председателя Совнаркома или генсека фигура сильного Президента предпочтительней, нежели глава государства, тонущий в море согласований и ограничений, не способный принять самостоятельных решений, действовать смело, без оглядки на множество не обремененных конкретной работой советчиков. Но это только в том случае, если созданы достаточно четкие механизмы конституционного контроля, не позволяющие превратить власть в личную вотчину для обогащения небольшой кучки людей. А в начале 1990-х годов в России как раз и складывалась именно такая система.

— Ты знаешь, это очень серьезно, — Андрей встревоженно посмотрел на Олю. — Ельцин объявил Верховному Совету войну. Думаю, Конституционный Суд не поддержит его. Что произойдет в результате этого, можно только гадать. Но ничего хорошего я не жду. Нельзя исключить повторения 1991 года, но в другом, может быть, еще худшем варианте!

— Что ты, Андрюша! — Оля испуганно замахала руками. — Этого не может быть! Ты же слышал: Борис Николаевич говорит, что не будет ни танков, ни баррикад!

— Беда в том, что ни одна сторона не пойдет на компромисс. Вот это я знаю.

— Так что же делать?

— Не знаю. Может быть, Филатов знает. Буду у Сергея Александровича — попробую спросить.

— Так он тебе и скажет! Как он тебе?

Андрей не успел ответить, как зазвонил телефон.

— Тебя. — Оля протянула трубку Андрею.

Женский голос на том конце провода спросил:

— Андрей Нетрович?

— Да.

— Это из приемной Филатова. Сергей Александрович просил вас быть у него завтра без четверти девять.

— Ясно, буду.

— До свидания. — Раздались короткие гудки.

Андрей положил трубку.

— Что, вызывают?

— Да, завтра утром.

— Но завтра же воскресенье. Мы хотели пойти с ребятами в Политехнический музей. Они ждут.

— Оля, что я могу поделать? Наверное, в следующий раз. Вызывают. Значит, нужно.

— Это связано с обращением Президента?

— Не думаю. Я к этому никакого отношения не имею. А там… черт его знает!