Возвращение блудных сынов

Возвращение блудных сынов

Атаман ушёл в Китай далеко не удручённым. Он был полон энергии и не отказался от борьбы с советской властью. Своё пребывание в Китае он считал временным и надеялся быстро привести армию в порядок, объединить вокруг себя ранее перешедшие в Китай отряды Дутова и Бакича и вновь разжечь пожар Гражданской войны на широком фронте от Джаркента до Алтая. Немалые надежды возлагал он и на помощь прежде союзных государств. В последнем он не ошибся. Уже 31 мая завособпунктом в Джаркенте Крейвис вне всякой очереди доносил по команде, что в Синьцзян прибыло 9 японцев, которые провели совещание с китайцами и с белыми и заявили, что прибыли для организации разведки русской границы, на что им отпущено 20 тысяч долларов[284].

Мы уже знаем, что при переходе в Китай анненковские части были разоружены. Но это разоружение не было полным: значительную часть оружия Анненков припрятал в горах, другую — провёз через границу в повозках, в которых специально оборудовал укрытия, а остальное, далеко не лучшее, сдал китайцам. Наличие у границы крупного враждебного воинского контингента представляло значительную угрозу советской власти и требовало принятия срочных мер к её ликвидации или ослаблению. Первое властям Семиречья было не под силу. Решили попытаться осуществить второе.

Ещё до окончания Гражданской войны в Семиречье советская власть развернула большую агитацию среди анненковцев за их отказ от ухода в Китай, а затем — за возвращение тех, кто ушёл с атаманом. Так, ещё 14 января 1919 года Семипалатинский Облисполком принял Декрет № 250 об амнистии казакам и таранчинцам. Аналогичные декреты были приняты и другими органами советской власти.

Зная тяжёлое положение рядовых анненковцев на чужбине и нарастающее желание большинства из них возвратиться в Россию, решено было обратиться к казакам с призывом разоружиться и возвратиться на родину. При этом красные рассчитывали на помощь китайских властей: обеспокоенные внезапно свалившимися с гор нахлебниками, те не собиралась их кормить и поить, терпеть неподчинение, пьяные загулы и дебоши. Учитывая все эти факторы, Уполномоченный Реввоенсовета Туркестанского фронта в Семиречье Д.А. Фурманов пригласил к себе бывшего командира Приилийского полка войскового старшину (в некоторых источниках его называют полковником) Бойко, прозябавшего в верненском плену вместе с шестью тысячами других белогвардейцев, сдавшихся в Капале, и предложил ему, как одному и авторитетнейших белых командиров, обратиться к казакам с открытым письмом и призвать их к возвращению в Россию. Неожиданно Бойко без всяких условий согласился. 6 мая 1920 года такое письмо было написано. Вот оно:

Открытое письмо к братьям-казакам

бывшего белого командования, сдавшегося в Капале

Братья казаки! Многие из нас бежали в 1918 году из Семиречья в Китай, в совершенно чуждое нам государство как по духу, так и по жизненным условиям; тогда многим пришлось вытерпеть много лишений. Мы бросили хозяйство, бросили своих родных, но это была не наша воля, не наше желание. Семиреченский фронт создался по тем же причинам, как и другие фронты, но, несомненно, усилился он благодаря действиям первых партизанских командиров, действия которых ныне порицаются советской властью. Действия бывших партизан-командиров заставили восстать некоторые станицы на защиту своих личных и имущественных прав, благодаря чему и обострилась братоубийственная гражданская война, которая длилась в Семиречье два года и унесла немало лучших молодых сил, которым уже нет возврата. Но ведь буря революции прошла не в одном Семиречье, а во всей России, только волна её до нас докатилась позднее, чем в центре, так как мы слишком оторваны от центра, а потому и вполне понятно, что и война у нас закончилась позднее, чем на многих других фронтах. Правда, во время революции было немало жертв, но эти жертвы были неизбежны, как и во всей революции, не мы первые, не мы и последние переживали и переживаем это историческое событие.

В то время как в центре России и отчасти в Туркестане жизнь наладилась и начались работы по изживанию экономической разрухи, мы в Семиречье вели ещё братоубийственную войну. Опять, повторяем, что это ввиду нашей оторванности. Но вот, наконец, докатилась и до нас эта волна — стремление к порядку.

Мы, находившиеся в городе Капале, когда к нам приехала делегация от Красной Армии с предложением сдать оружие, — мы, откровенно говоря, отнеслись с большим недоверием к тем сведениям о положении в России, в которых теперь уже убедились, а ещё с меньшим доверием, что отношение лично к нам изменилось и что они пришли к нам не как враги, а как братья.

Вот когда был решён на другой день вопрос сдать оружие, то многие из нас, когда красные войска вошли уже в Капал, с затаённым дыханием ждали: «Что с нами будет?», но ничего с нами не было. Нас партиями отправили в Верный, где все мы в данное время и находимся. Казаки свыше 30 лет распущены на работы по своим станицам, а до 30 лет — мобилизованы.

Многие из офицеров уже поступили на службу в Гавриловке, Карабулаке и Верном. Может быть, многие из вас зададут вопрос: «Почему же так резко изменилось в Семиречье отношение к нам, казакам, когда ещё не так давно (каких-нибудь полгода) по нашему адресу неслись угрозы?» Дело в следующем: в данное время центр позаботился и о нашей окраине и прислал своих революционных деятелей — опытных, видавших, как наладилась жизнь в центре и в Туркестане, которые приняли все меры и принимают, чтобы как можно скорее наладить нормальную жизнь, восстановить хозяйство, а также и урегулировать отношения между крестьянами, казаками и мусульманами.

В данное время в Верном начал работать Казачий отдел, состоящий исключительно из казаков, который принимает самые энергичные меры для выяснения: какие нужны средства для восстановления разрушенных хозяйств казаков, а пока как единовременное пособие для удовлетворения самых важных нужд испрашивает большой аванс. В данное время наши, казалось бы, бывшие враги, а теперь наши братья крестьяне, иначе к нам относятся, чем в 1918 году, в чём опять-таки не их была вина, а вина тех, кто хотел розни между нами и ими.

Настал момент забыть всё прошлое. Заблуждалась как та, так и другая сторона! Пора начинать новую, дружную жизнь и общими усилиями создать благополучие страны. Продолжение же войны затянет восстановление хозяйства, это должен помнить каждый. К вам, братья казаки, обращаемся мы, которые вместе с вами рука об руку дрались против Красной Армии: забудьте всё, что было началом войны, и придите на свои старые места, начните новую, тихую жизнь, идите смело и не бойтесь, что кто-нибудь вам будет мстить и наказывать. Нет этого, нет и не будет. Верно, что и здесь жизнь не так уж гладка, конечно, исключения есть, и, может быть, будут единоличные ошибки и проступки, но против них советская власть борется самым решительным образом.

Итак, братья казаки, забудьте всё, сложите оружие, как сложили его мы. Идите к нам, и вы не ошибётесь, поверив нам.

Бывшие: командир Приилийского полка

войсковой старшина Бойко

командир Алотовского полка

войсковой старшина Захаров.

В Центральном государственном архиве Республики Казахстан хранится черновик этого письма. Он написан на обеих сторонах листов простым карандашом, крупным, размашистым почерком. В черновике много зачёркиваний и исправлений. Чувствуется, что авторы искренне хотели помочь своим боевым товарищам и, волнуясь, искали убедительные слова и выражения, чтобы те им поверили. На черновике — резолюция: «Вне очереди, отпечатать 500 листовок на белой бумаге чётким шрифтом. Фурманов»[285]. Замечу, что Фурманов вообще придавал возвращению казаков большое значение. Это подчёркивалось и этим распоряжением о выделении 500 листов белой бумаги, что стоило тогда очень много, и все, в том числе и сам Фурманов, писали на различных обрывках, размерами бумажки для самокрутки.

Письмо было опубликовано в верненской газете «Правда» и напечатано в виде листовок-воззваний. Из числа пленных казаков были подобраны делегаты в Кульджу, к белым казакам. Их снабдили листовками и письмами к ним от их жён, отцов, братьев, детей. Ходоки ходили в Кульджу несколько раз, но казаки им не верили. Однажды один из них, Смурыгин, решился сходить в Верный и лично убедиться в том, что в листовках и в словах посланцев — правда. Через несколько дней Бойко, с ведома Д. Фурманова, направил в Кульджу письмо:

«Кульджу, казаку Андрееву, Михаилу Исакову

копия:

Хоргос и Джаркент, военным комиссарам гарнизона

Казак Василий Смурыгин прибыл в Верный. Жив и здоров. Прошу вас, братья офицеры, чиновники, казаки, солдаты возвратиться домой. Не верьте Щербакову, Сидорову, которые хотят удержать вас обманом, угрозой, они и нас, капальский гарнизон, также обманули, мы все живы, кто был арестован, амнистией освобождён. Мы послали к вам делегатами подъесаула Нестерова, вахмистра Шебалина, не дожидаясь их, немедленно выезжайте и не бойтесь, никто вас не обидит. Ждём. О переходе казаков военные комиссары должны немедленно доносить Верный, Управление Уполномоченного. 18 мая 1920 г. Войсковой старшина Бойко».

На письме, в подтверждение того, что он жив и здоров и с ним ничего не случилось, стоит подпись Смурыгина: «Василий Смурыгин»[286].

Однако казаки выжидали и сомневались, и Фурманов подключает к делу Представителя внешотношений:

Джаркент. Представителю Внешотношений

тов. Лимарову

Работе посланных мною Нестерова и других я придаю большое значение. Необходимо оказать содействие в переходе их через границу для работы среди остатков белогвардейских казачьих отрядов, находящихся на территории Китая и желающих перейти нашу сторону. 26 мая 1920 г. Фурманов[287].

Выполняя это распоряжение, работники представительств внешотношений в Кульдже, Чимпандзи и в других городах тоже пошли к казакам и развернули агитацию. Однако вместе с белоказаками через границу хлынули ушедшие в Китай участники восстания мусульман 1916 года, таким образом протестовавших тогда против мобилизации их на тыловые работы. Сначала их тоже принимали, но затем по экономическим соображением приём временно был прекращён. Эти действия советской власти вызвали мощный протест у мусульманских националистов — работников советских учреждений Джаркентского уезда. 26 мая уже знакомый нам Завсобпунктом Крейвис доносил из Джаркента Фурманову:

«Уполномоченный внешних сношений (Уполвнешснош) Мангельдин созвал совещание по случаю распоряжения о приостановке приёма из Китая беженцев-киргиз и дунган по экономическим соображениям. На совещании были все мусульмане и один русский Клементенко. Мангельдин резко выступал против русских и московских властей: «Понаезжали из Москвы, не знаете местных условий! Кто дал вам право распоряжаться туркестанским народом, решать его судьбу? Здесь высшая власть народа, не Москвы!» На замечание Клементенко, что так распорядился Центр, Мангельдин говорит, что мы должны обсуждать глупые провокационные распоряжения. «Распоряжения Турккомиссии создают национальную рознь, она стремится направить мусульман на русских. Гопнер — жид, внешторг — жид!»»[288].

Но этот эпизод был единичен и не мог остановить выполнение генеральной линии советской власти по ослаблению военной группировки белоказаков в Синьцзяне. В результате всех этих мероприятий казаки поверили ей, и на китайские сборные пункты хлынул поток анненковцев, щербаковцев, дутовцев, сидоровцев, который вскоре был взят под контроль и упорядочен.

31 мая 1920 года уполномоченный отдела внешних сношений в Хоргосе доносил Фурманову:

«По официальному заявлению китайских властей части белых будут направляться на советскую территорию под конвоем китайских чириков до Хоргосской границы, где и будут передаваться военным властям организованным порядком»[289]. В этот же день в Хоргос было приконвоировано 180 анненковцев, на следующий день ожидалось прибытие ещё трехсот. Процесс пошёл… Спешно организовывалось питание, размещение, медицинское обеспечение возвращенцев. Обращалось внимание на заинтересованное отношение к ним, подчёркивалось, что амнистия распространяется на всех изъявивших желание вернуться в Россию, независимо боролись ли они против советской власти с оружием в руках или нет.

Руководители белой военной эмиграции всполошились: их воинство таяло на глазах, надо было спасать положение и удержать казаков под своими знамёнами. В ход шли контрпропаганда, угрозы, наказания, давление на китайские власти, совещания, контакты с мусульманскими авторитетами.

6 июня 1920 года из Ташкента в Верненское Особотделение поступила телеграмма:

«Военная. Вне очереди.

В Кульдже, Суйдуне Анненков, Дутов, Щербаков повели большую панисламистскую агитацию. Муссируют слухи о близком восстании в Фергане. В банде 800 дутовцев. В воззвании Фурманова Щербаков сделал надпись: «Жиду подчиняться не будем, с русскими сговоримся, а жидов будем бить беспощадно»»[290].

Но это были уже пустые угрозы. Тысячи белых казаков стали красными.

Вскоре остатки анненковского воинства китайцы отправили под Урумчи, а воинство Дутова после убийства атамана разбрелось, осело на земле и самоликвидировалось. Военная группировка белых на Джаркентском направлении прекратила существование.