Возвращение на Арвиндж

Возвращение на Арвиндж

Ребятам, воевавшим в Афганистане, и их родным и близким, ждавшим их дома

Я просыпаюсь и сразу нашариваю часы на столике возле кровати.

5 часов 58 минут 30 сентября 1994 года.

Две минуты до будильника. Работает старая и давно, казалось, забытая армейская привычка просыпаться за две-три минуты до подъема.

Успеваю потянуться и расслабить мышцы, потом в номере звонит телефон. Отвечаю, мол, спасибо, уже проснулся.

Быстро умываясь, обдумываю форму одежды. Интересно, предусмотрен ли протоколом галстук? На всякий случай повязываю. Подумав, вешаю на руку плащ. Вчера пани Лишкова предупредила, что в горах может быть прохладно.

Спускаюсь в кафе и жду Галину. Она приходит минут через пять.

Здесь, в чешском городе Брно, мы с ней представляем нашу фирму на международной выставке FIBEX – «Финансы. Страхование. Банки». Мы здесь уже неделю, а я все еще пребываю в волнительном настроении – по утрам вскакиваю за пять минут до будильника, впрочем, иногда и за час. В одиночестве гуляю до завтрака, любуюсь пустынным просыпающимся городом, дышу свежим воздухом. И хотя ем очень мало и довольно много пью, совершенно не пьянею. Ложусь поздно, встаю рано, а силы только пребывают. Еще бы, первый раз за границей…

Первый?

Хорошо. Первый раз в Европе.

Здорово у них тут, все так чисто, опрятно, культурно. Словом, удобно. Командировка наша очень интересная и совсем необременительная в плане работы, скорее это отдых, что-то вроде премии от фирмы. На выставке мы не сидим на стенде, у нас и стенда-то нет. Мы – посетители. Ходим, знакомимся с компаниями, представляемся, подбираем партнеров для бизнеса.

А сегодня у нас экскурсионный день. Пани Лишкова, представитель принимающей туристической фирмы, везет нас в пещеры.

В кафе мы с Галиной пьем по крохотной чашечке кофе. Я намазываю масло на кусочек хлеба. Есть не хочется, но сейчас нужно. Обедать будем еще неизвестно когда, а без выпивки я вряд ли обойдусь до полудня.

Выходим на улицу. Пани Лишкова, стоя возле машины, машет рукой, приглашая нас. Садимся на заднее сиденье. Машина трогается и неспешно движется вперед.

Мы живем в самом центре города. Здесь неширокие, мощенные брусчаткой улочки, красивые старинные дома вдоль них. Раннее утро, совершенно пустой город.

Шофер, хмурый парень, негромко обращается к Лишковой. Она сидит на переднем сиденье, вполоборота к нам, все время улыбается, иногда отвечает что-то водителю. Лишкова рассказывает нам про пещеры, которые мы должны смотреть сегодня. Слушаю невнимательно, хотя постоянно киваю и поддакиваю в нужных местах. По-русски она говорит здорово, чисто, да и рассказывает, в общем, интересно, но меня сейчас это не цепляет. Хочу все видеть своими глазами, а не слушать рассказы о красотах здешних гор.

Машина наконец выбирается из города, водитель постепенно увеличивает скорость. Красиво. Ровная, широкая дорога, по бокам холмистая равнина, впереди видны горы, закутанные туманной дымкой.

Смотрю на часы. Совсем рано, всего половина седьмого, а ехать нам меньше часа. Разглядываю потихоньку надвигающиеся на нас горы, жду встречи с ними. Постепенно мысли переключаются, и перед глазами начинают выплывать совсем другие горы, не покрытые зелеными лесами, а голые, всех оттенков коричневого и бурого, без деревьев, зато сплошь в скалах и каменных осыпях…

– Смотри, – Галина, трогает меня за руку, – красота какая!

Да, красота. Машина ныряет в лес, который взбирается на склоны гор по краям дороги. Становится сумрачно. Деревья большие, дорога узкая, мы снижаем скорость.

Не проходит и десяти минут, как дорога вдруг расширяется, превращается в площадку. Впереди виден шлагбаум, машина останавливается. Открываю дверь, первым выбираюсь из машины и попадаю в пасмурные сумерки. Меня окружают деревья, окутанные клочьями тумана. Смотрю вверх. Там сплошная пелена низких облаков, а ведь в городе светило солнце. В воздухе висит водяная пыль. Просто мы поднялись в горы и теперь находимся прямо в облаке.

Водитель остается в машине, возится на сиденье, видимо, устраивается вздремнуть. Значит, приехали. Кроме нашей машины на стоянке никого нет. Рано.

Втроем идем по дороге, хрустит под ногами влажный песок. Деревья вокруг не по-осеннему зеленые. Узнаю только клены и дубы, остальные мне неизвестны. Платанов точно нет, наверное, это буки и грабы. Или какие еще широколистные породы бывают? Пытаюсь припомнить школьную географию, климатические пояса, растительность в них. Какие это горы, Татры? Вспомнить не могу, а спрашивать неловко. Помнится, пани Лишкова говорила, что мы едем смотреть моравский карст. Значит, мы в Моравии. Моравия – это часть Чехии, а в Чехословакии есть горы Татры, это помню с детства. Читал книжку, где рассказывалось о семье, работающей на маленькой турбазе в Татрах. Основная мысль, оставшаяся в памяти от книжки, – с горами не шутят. А может, Татры теперь оказались в Словакии?

Замечаю впереди какое-то движение – шагах в десяти дорогу перебегает белка. Галина удивленно вскрикивает, показывает на нее рукой, достает фотоаппарат. Белка бежит медленно, и счастливая Галина успевает сделать снимки. Мигает вспышка, пани Лишкова улыбается, она довольна, что нам здесь нравится. Стою и безучастно смотрю на белку. На моем запястье тоже болтается фотоаппарат, но я не хочу фотографировать. Я хочу увидеть пещеры. Никогда в жизни не бывал в пещерах, только читал о приключениях Тома Сойера и Бекки Тетчер, заблудившихся в пещере. Объясняю нашей пани свое безразличие к белке, она понимает, снова улыбается, делает приглашающий жест, и мы движемся вперед.

За поворотом стоит на дороге игрушечный поезд. Это автомобиль, закамуфлированный под паровоз и пара прицепов в виде вагончиков. Водитель выставил локоть и выглядывает из окна, как настоящий машинист. Садимся в вагончик, поезд трогается и медленно едет по дороге. Двигатель работает еле слышно, но вскоре и этот звук теряется за нарастающим шелестом. Понимаю, что это звук водопада, и вскоре, подтверждая мою догадку, в проеме между деревьями проглядывает водопад. Водяная пыль в воздухе становится гуще. Еще один поворот, мы выезжаем на открытое место и, наконец, видим гору. Довольно крутой склон, мрачные темные скалы, кое-где на склоне прилепились деревья. Гора не высока, метров триста, не больше. Левее видна еще одна, с несущимся вниз мощным потоком, который уходит в лощину между горами.

Прямо перед нами вход в пещеру – темный провал под неприятно нависшим козырьком скалы; перед ним блестящие металлические поручни и вращающиеся турникеты, как на проходной «почтового ящика» советских времен.

Картинка перед моими глазами идеальная, хоть сразу ее в рамку и на стену. Скалистые уступы гор, водопад, карабкающиеся на склон деревья, тусклый свет пасмурного дня. Приходят в голову кадры каких-то фильмов из детства, про войну и про югославских партизан. Сейчас из-за поворота должен появиться фашистский патруль на двух мотоциклах BMW, солдаты в резиновых плащах и немецких касках, в колясках пулеметы МГ с дырчатыми ствольными кожухами. Мешают только турникеты. Они из какой-то другой жизни, и я стараюсь их не замечать. Усилием воли удается убрать их «из кадра».

Поднимаю глаза и смотрю вверх. Теперь я вижу перед собой только склон горы. И тут меня накрывает…

* * *

Андрей поднял глаза от земли и посмотрел вверх. Перед ним в темноте просматривался склон горы. В лунном свете, на фоне чуть бледнеющего неба, ясно вырисовывался край уступа. Метров двести – триста, впрочем, в темноте трудно было оценить расстояние.

А в самом деле, сколько же еще ползти вверх по такой крутизне? Сколько часов мы уже идем? Мысли, тягучие и нудные, как склон горы, устало и замедленно ползли в его голове. Как всегда, в ночной темноте терялось ощущение расстояния и времени.

Прежде чем двинуться, Андрей оглянулся по сторонам и прислушался. Справа и слева тишину нарушали шорохи, слышалось прерывистое дыхание, скрип каменной крошки. Посмотрев назад, он увидел бойцов своей тройки, замерших в ожидании, когда он подаст знак двигаться дальше.

«Вот так, – подумал он с удовлетворением, – и нечего вперед лезть! Успеете еще полазить».

– Пошли, – едва слышно прошипел он, и тут же сзади заскрипели камни.

В нескольких метрах справа раздался придушенный вскрик, что-то зашуршало, и темная тень съехала по склону на несколько метров. Человек на секунду замер, потом, коротко и зло матернувшись, снова пополз вверх. Андрей снова глянул по сторонам. Склон, широкий и ровный, уходил вправо и влево, теряясь в темноте. Угол наклона превышал, похоже, сорок пять градусов, и люди, с трудом держась на ногах, то и дело соскальзывали, потеряв равновесие, падали на живот и сползали на три-четыре метра вниз. Казалось, кто-то просто поставил на пути гигантский лист шероховатой фанеры, и нужно было ползти по ней чуть ли не на брюхе, постоянно цепляясь руками за малейшие неровности, чтобы не сорваться и снова не очутиться у подножья. Колонна роты давно развалилась, и каждая тройка штурмовала подъем, выбирая собственный маршрут.

Андрей аккуратно двинулся вверх, и тройка, сосредоточенно пытаясь не отставать, последовала за ним. Неизвестно еще, кто из нас больше боится, думал он. Я боюсь сорваться и съехать мимо них на пузе, еще, не дай бог, сшибешь кого-нибудь и за собой утащишь. А они, конечно, боятся отстать и потом просить помощи. Хорошее у нас войско!

Сердце давно уже колотилось где-то в горле, руки и ноги тряслись, как у пьяного, и Андрей понимал, что надолго его не хватит. Но должен же когда-нибудь кончиться этот подъем! Несмотря на ночную прохладу, пот катил с него, как в бане. Но вот, подняв в очередной раз лицо, он почувствовал на нем слабое дыхание ветерка. Еще несколько минут, и склон стал более пологим, а потом и вовсе превратился в горизонтальную плоскость.

Андрей выпрямился, посмотрел перед собой и увидел поле. Вот тебе раз… Лезли вверх, а попали в поле, подумал он. В лунном свете четко виднелась низкорослая чахлая пшеница. Впереди, за полем, смутно темнели силуэты гор. Теперь стало ясно, что означала та полоса, горизонтально пересекавшая склон горы. Полоса, которую они каждый день видели из Крепости. Перед ним, уходя в обе стороны, раскинулась огромная, почти плоская, горная терраса.

Три дня назад они с Тохой сидели на броне андреевой бээмпэшки и приглядывали за молодыми солдатами, медленно возводящими дувал на внешнем периметре Крепости. Двое размешивали глинистую землю с водой, еще двое подтаскивали камни, а один, самый талантливый, укладывал камни в забор-дувал, пользуясь глиняной жижей вместо раствора. Руководил работами Мурадов, отслуживший год и имевший полное право гонять молодых. Андрей и Тоха отслужили уже по полтора и в работах принимали участие постольку-поскольку, как руководители проекта, осуществляя общий технический надзор.

Полгода назад, когда в батальоне началось грандиозное строительство внешнего периметра – полутораметровой высоты дувала, защищавшего парк боевой техники со стороны вертолетной площадки, Андрей и Тоха сами были в гуще событий, орали на молодых, показывали, как закреплять камни, а иногда сами принимались укладывать глиняный раствор, выравнивать поверхность стенки, пристраивать длинные плоские плитки над намеченным проемом очередной бойницы. Тогда таскали камни и мешали раствор Мурад со товарищи, молодые, недавно приехавшие в батальон с очередной заменой бойцы. Но прошло полгода, система сдвинулась на ступень, и Андрей со своим призывом превратился вчера в деда, разменял последние полгода службы.

Теперь, после ночного бражничества по случаю выхода приказа Министра обороны «Об увольнении в запас и призыве на военную службу», головы были тяжеловаты. Но Мурад, также переместившийся по службе на ступеньку вверх, рьяно исполнял новые для него обязанности погонщика. Так что новоиспеченные «дедушки» могли спокойно курить. Развалившись на броне бээмпэшки, развернутой носом к возводимому дувалу, деды лениво перебрасывались замечаниями о навыках и способностях каменщиков.

– Убери этот камень, чмо! Сюда ложи вон тот. А под этот больше глины кидай, – прикрикнул на молодого Тоха.

Боец, затравленно оглядываясь, неуверенно снял камень, и, пытаясь сообразить, какой должен занять его место, вопросительно поглядывал на Мурада, сержантов и на горку камней.

– Да вон тот, чмо тупое. – Тоха носком ботинка махнул в сторону лежащего отдельно от других небольшого камня. – Видишь, выступ подходящий, как раз по месту ляжет.

– Да, брось ты, Тох. Сами разберутся, не хуже нас, – лениво сказал Андрей.

– Куда им! Ты глянь, тупорылые, камня приладить не могут. За всем должен командир приглядывать, – отозвался Тоха. – Эй ты, зараз ты у меня схлопочешь! Я что сказал делать?

– Да кури ты спокойно, – посоветовал Андрей. – Чё ты их пугаешь зря? Сам давно ли таким был?

– Я, Андрюх, никогда таким не был. Потому и до сержанта дослужился.

– А вдруг они не хотят до сержантов дослуживаться? – подначил Андрей.

– Как это не хотят? Как можно не хотеть стать сержантом? – недоверчиво спросил Антон.

– Ну, не все же хохлы. Не все командовать хотят! – радуясь, что удалось поймать приятеля, закатился смехом Андрей.

– Ох, Москва, зараз прибью тэбя, – оскалился Тоха, – усе ты мени цеплаешь.

– Скажи еще: «А ведь я твой командир», – сдерживая смех, сказал Андрей.

– Та пишов ты, – махнул рукой Антон.

Тоха, Антон Гордеев, сержант первого взвода, попал в батальон немногим больше года назад, в августе 1983 года. Пришел рядовым, после карантина в Чаджоу, и за год службы поднялся до сержанта, командира отделения. Сейчас, когда заменялись дембеля-осенники, было понятно, что его назначат заместителем командира взвода вместо уходящего сержанта Крючкова.

Невысокий, худощавый парнишка, еще недавно смотревшийся так забавно в новенькой панаме с задранными на манер ковбойской шляпы полями, Тоха к осени исходил с ротой все окрестные горы, побывал в стычках с духами, пообтерся, посуровел, обтрепал полученную весной новенькую хэбэшную форму и отпустил небольшие светлые усики. Теперь, в своей распахнутой до пуза гимнастерке и ремне, пряжка которого, по обычаю дедов, болталась гораздо ниже ватерлинии, он являл собой стандартный вид сержанта-хохла. С той лишь оговоркой, что украинцем он был только наполовину, хоть и родился в Сумской области. Говорил Тоха большей частью по-русски, с небольшим характерным южнорусским выговором. Настоящий украинский язык он использовал только в разговоре со своим земляком-полтавчанином Василем Дудой или с плохо понимавшими по-русски западниками. А еще он прикалывал так своего приятеля Андрея. Хотя частенько Андрею казалось, что на самом деле ридной мовой Тоха больше подкалывает своих земляков.

Андрей Полевский, тоже сержант, был «специалистом», как называли бойцов, окончивших сержантские учебки. Его специальность называлась «наводчик-оператор БМП», он управлял вооружением боевой машины пехоты – 70-миллиметровой гладкоствольной пушкой и пулеметом ПКТ. Годами Андрей был постарше Тохи и до того, как уйти в армию, успел проучиться в своей родной Москве в институте, собираясь стать инженером-строителем. На полголовы выше Антона, шире в плечах и вообще крепче, он был сильнее и опытнее приятеля. Но Тоха попал в Афганистан на три месяца раньше Андрея и больше понимал в укладе здешней жизни, в чем-то похожей на жизнь сельскую, непонятную и диковинную для Андрея. С первых дней Андреевой службы в роте Тоха, как бы в шутку, взял над ним шефство и несколько раз уберегал приятеля от серьезных неприятностей, уговаривая не горячиться и не лезть на рожон в поисках правды и справедливости. Оттого ли, что Тоха до армии тоже учился на строителя в техникуме, или от более глубокого родства душ, но подружились они быстро. Теперь, год спустя, Андрей считал Тоху своим лучшим другом.

Ротный возник на стройке неожиданно.

– Гордеев, Полевский, почему лежите? Встать! Сержант Гордеев, доложите обстановку!

По интонациям ротного было понятно, что бури не предвидится. Ротный кое-что понимал в солдатской иерархии, в том, что значит для каждого солдата очередной приказ Минобороны. Да и сам он, пробыв в Афгане полтора года, был теперь таким же, как они, дедом.

Антон и Андрей быстро спрыгнули с брони, собираясь с мыслями для доклада, но капитан, будто забыв о них, подошел к забору, пошатал только что прилаженный камень, хлопнул по нему ладонью и уставился на горы, поднимавшиеся в нескольких километрах к югу.

Так и не решив про доклад, они подошли и встали рядом. Ротный долго смотрел вдаль, потом, повернувшись к ребятам, хитро прищурился и спросил:

– Нравится горка?

– Которая, товарищ капитан? – уточнил бойкий Тоха.

– Вон та, за Сарипульским мостом. – Капитан кивнул на горную цепь прямо напротив них.

– А что, туда полезем? – поинтересовался Андрей, почувствовав нехороший холодок внутри.

Гора отсюда не выглядела страшной. Длинная однородная стена, как декорация в театре, отгораживала южную часть горизонта. Верхнюю треть ее отделяла четкая горизонтальная полоса. Больше всего это напоминало карьер с дорогой для самосвалов, но Андрею было понятно, что с такого расстояния, с шести – семи километров, самосвалу, чтобы разглядеть его, нужно быть метров сто высотой.

Андрей служил в батальоне уже год и почти каждый день смотрел на эту стену. Из рассказов солдат старшего призыва он знал, что где-то в той стороне находится большой кишлак Джарм, уездный центр. До Джарма наши вроде никогда не добирались, но вот неподалеку был печально известный кишлак Фургамундж, где, по словам тех же бойцов, легла года полтора назад половина Файзабадской разведроты. Словом, если и были вокруг бахаракской Крепости хорошие места, то уж точно не в районе Джарма.

– Посмотрим, – задумчиво проговорил капитан, – запомни пока название: Арвиндж.

Это «посмотрим» очень не понравилась сержантам. Тон у ротного был какой-то слишком неофициальный. Облокотившись на дувал, он молча вглядывался в гору.

Прошло несколько минут. Молодые бойцы перестали работать, но никто не обращал на них внимания. Наконец ротный повернулся и, не сказав ни слова, пошел из парка. Тоха посмотрел на Андрея вопросительно, потом подошел к дувалу и встал, опершись на него локтями, как только что делал это капитан. Правда, больше полминуты Тоха не выстоял, повернулся и побрел к машине. Проходя мимо Андрея, он неожиданно с силой хлопнул того по плечу и громко засмеялся.

– Та ладно тэбе журыться. Першый раз, чи шо? Пишли покурим. – Тохе всегда было весело.

– Тебе все ржать, Гордеев. Вспомни лучше, что сарбос тогда говорил, – хмуро ответил Андрей.

– Який сарбос? Афгон бача?[2] Та пшел вин… – Тоха махнул рукой, полез на машину и разлегся возле командирского люка.

Месяц назад в батальон приходила группа афганских сарбосов – солдат народной армии. Сидя здесь же, в парке с несколькими афганскими бойцами, и смоля их чарс, Тоха, Андрей и еще несколько солдат пытались вести с союзниками светский разговор. Один из афганцев, чем-то похожий на балагура Тоху, молодой совсем парнишка по имени Йоська, лучше других говорил по-русски и охотно делился с шурави[3] сарбосами своими знаниями местной обстановки.

– Джарм где? – спросил тогда Андрей.

– Джорм туда, – отвечал Йоська, – далеко идти, бурбахайка надо ехать.

– А там кишлок ас? – спросил Андрей, кивнув на горную гряду с горизонтальной чертой.

– Бисёр ас[4] – ответил афганец, – много кишлок, большой есть, маленький есть.

– Басмач ас? – продолжал пытать его Андрей.

– Бисёр-бисёр, очень много басмоч ас, – беззаботно отвечал солдат.

– Афгон сарбос туда инжо био? – используя все свои знания таджикского, продолжал интересоваться Андрей. – Вы туда ходили?

– Нет, – вдруг стал серьезным афганец. – Бисёр хароп! Очень плохо там! Басмач бисёр ас. Нет.

Теперь, с мрачным видом разглядывая гору, Андрей ясно вспомнил серьезное лицо афганского солдата, говорившего: «Бисёр хароп».

После появления ротного на стройке два дня прошли спокойно, хотя спокойствие было относительным. Привыкшие за лето выходить на боевые задания через день, солдаты понимали, что такая передышка не сулит впереди ничего хорошего. И вот на третий день во время послеобеденного построения все стало на свои места. Увидев командира роты, который с тетрадкой в руках выходил из канцелярии к построившейся роте, Андрей понял: что-то намечается. Обычно наряд читал прапорщик-старшина, а то и просто дежурный по роте сержант. Но если вышел ротный – жди новостей.

Капитан выглядел как всегда – бодрым, сосредоточенным и немного вальяжным. Хэбэшка нового образца, с накладными карманами на куртке и брюках, выгорела почти до белого цвета, на ногах – обычные кроссовки, головной убор на стриженой ежиком, черноволосой голове, отсутствует, аккуратные казацкие усы гордо вздернуты. Быстро взглянув на расхлябанную роту, он негромко скомандовал: «Сми-и-ир-но!» – и, убедившись, что солдаты стали принимать более-менее подходящие ситуации стойки, после небольшой паузы проворчал:

– Ну и разбойники… Вольно. Слушай боевой расчет.

Прищурился, еще раз глянул на бойцов и, уткнувшись в раскрытую тетрадку, обычную, с коленкоровой обложкой, в каких пишут старшеклассники, начал читать наряд. По тому, что на посты и дневальными были назначены только молодые солдаты, сразу стало ясно – предстоит ночной выход. Это подтвердилось, как только капитан стал зачитывать состав троек. Почти сразу Андрей услышал свою фамилию, он значился старшим, и следом фамилии солдат, составивших его тройку. Потом был назван и Тоха, тоже старший тройки.

Арвиндж – всплыло в мозгу слышанное недавно слово. Почему так тревожит это название? Ответ нашелся почти сразу. Ни разу я не слышал про Арвиндж ни от кого из старших призывов. Много всяких названий мелькало за год, проведенный здесь. Большинство из них я не могу восстановить в памяти, но, если услышу, всегда узнаю. А вот про Арвиндж никто никогда не говорил, значит, наши там не бывали. Значит, мы пойдем туда первыми… И тут же вспомнился афганский сарбос, со всей серьезностью говорящий «бисёр хароп»[5].

– Построение в девятнадцать тридцать. Вооружение обычное, боеприпасы – по полной. В девятнадцать ровно получить сухпай на складе, – закончил капитан и ушел в канцелярию.

После большого, на целый час, перекура Андрей и Антон пришли в оружейку. Молодые и черпаки уже забрали свои монатки, и в помещении никого не было. Андрей стащил с полки свой бронежилет, зацепил жилет с магазинами и вопросительно глянул на приятеля. Тот задумчиво уставился на цинк с патронами.

– Хочешь коробочку прихватить с собой? – поинтересовался Андрей. – Возьми. Килограмм на десять потянет, приятно будет по горе карабкаться, особенно если под мышкой ее тащить.

Тоха неожиданно серьезно взглянул на него и медленно ответил вопросом на вопрос:

– Слыхал, что на двое суток идем?

– Откуда ты знаешь, вроде не говорили об этом?

– А ты когда на ночной выход сухпай получал? – все так же задумчиво и медленно проговорил Тоха.

– И что думаешь делать? – поинтересовался Андрей. Сам он уже знал, что будет делать.

– У меня в тройке пулеметчик идет. Думаю разложить своим в мешки по дополнительной ленте. Твои пусть тоже возьмут пару лент, а заодно и по десятку пачек патронов сверх нормы.

Как ни противно было думать о лишнем железе, Андрей понимал, что Тоха прав.

– Дневальный! Байрамова и Сулбекова сюда. Живо! – крикнул он, выглянув из двери оружейки. – С оружием и вещмешками.

– Дневальный, моих тоже зови, – прокричал вслед за Андреем Тоха, – и чтоб трассером летели!

Андрей подождал, пока Тоха разберется со своим «войском». Когда, после пререканий, ворчания и нытья, они наконец ушли, Андрей, оставшись наедине со своими, проверил количество магазинов к их автоматам, бросил в мешки по пулеметной ленте и по десять пачек патронов. Молодые с опаской глядели то на него, то на мешки и, как только Андрей отошел в сторону, начали взвешивать на руках свою будущую ношу. Они еще не понимали, что настоящий вес поклажи почувствуют только через пару часов пути, и пока улыбались.

Два часа спустя, получив на складе три банки консервов, Андрей завязывал свой мешок и думал о том, что за последние пятьдесят лет в армии, видимо, изменилось многое, но только не солдатские вещмешки. Как затягивали лямки своих «сидоров» солдаты Великой Отечественной, так и в восемьдесят четвертом, в горах Афганистана, бойцы удивляются этому нехитрому устройству, гениальному в своей простоте – длинная тряпичная лямка, пришитая концами к нижним углам мешка, складывается пополам, продевается через себя, а получившуюся петлю затягивают на горле мешка – завязка и лямки одновременно.

Андрей завязал мешок, надел для пробы на плечи и понял, что можно добавить веса. Мысль о том, что на горе будет очень холодно, давно точила мозг. Он отчетливо представил себе, как насквозь мокрая после многочасового подъема в гору гимнастерка будет вытягивать из тела последнее тепло. До утра, когда осеннее солнце разогреет скалы, им придется, как обычно, трястись от холода и мучиться противным высокогорным кашлем. Вернувшись в кубрик, Андрей стянул со своей койки одеяло, аккуратно свернул его и сунул в мешок. Гордеев, заметив это, сделал удивленные глаза.

– Ты спать там собрался? – заулыбался он. – А ночной горшок тоже захватишь?

– Да нет, Тох, твоей каской воспользуюсь, – в тон ему ответил Андрей.

– И охота тебе лишнюю тяжесть тащить? Ходили всегда без одеяла, ночевали и не умирали, – примирительно проворчал Антон.

– Осень… Холодно уже наверху, а бушлаты у старшины не выпросишь, да и чего на гору тяжесть тащить. А одеяло – в самый раз будет. Прикинь, две ночи на горе сидеть! Все равно ведь спать придется, вот и будем по очереди в одеяло кутаться. А я уж, так и быть, поработаю на наше с тобой общее благо, – ответил Андрей.

– Тогда я гранат на двоих возьму, – просто ответил Тоха.

До построения оставалось еще минут пятнадцать, и они присели покурить. У Андрея, как обычно перед выходом, начинался приступ тоски и раздражительности. Тоха специально подзуживал приятеля, отпуская едкие замечания, вроде «дедушка советской армии сопровождает в горы группу молодых колпаков» или «нужно бы койку разобрать и приказать твоим орлам, чтобы ее на гору затащили». Андрей безучастно смотрел в сгущающийся осенний сумрак, старался не слушать Антона и задавить в себе надвигающуюся тоску.

– А прикинь, сегодня двадцать девятое сентября, – сказал он вдруг.

– Ну и чего? – удивился приятель.

– Идем на двое суток…

– Ну, – заинтересовался Антон.

– Значит, когда вернемся, будет уже октябрь, – закончил Андрей.

– Какая разница-то?

– Октябрь пройдет, будет ноябрь, потом декабрь. А в декабре уже стодневка пойдет, будем дни до приказа считать! – объяснил Андрей.

– Глубоко копаешь, – покачал головой Тоха, посмотрел на него с удивлением и ничего больше не сказал.

Андрей успокоил дыхание. Очень хотелось опуститься на землю и растянуться, но он знал, что этого ни в коем случае делать нельзя; лежа трудно дышать, и потом не будет сил подняться. Рядом стояли догнавшие его бойцы тройки. Вид у них уже не был таким бодрым, как в начале подъема.

Часа три назад, когда рота перешла мост возле кишлака Ардар и начала подъем в горы, Андрею приходилось сдерживать бойцов своей группы. В нарушение инструкции идти в след старшему кто-то из них постоянно пытался обогнать его или хотя бы идти параллельным курсом. Андрей осаживал их каждую минуту, заставлял встать на тропу и идти в затылок. Но сердиться на них он не мог, потому что понимал, в каком душевном волнении находятся его «орлы», как окрестил их Тоха. «Орлы» в первый раз шли в гору на серьезную работу и, конечно, горели желанием проявить себя с лучшей стороны.

Через час после начала подъема тропа стала теряться, а уклон делался все круче. Рота поднималась по склону наискосок, забирая вправо от первоначального направления. В какой-то момент Андрей осознал, что практически не может идти, не придерживаясь левой рукой за пучки колючей травы и камни, торчащие тут и там на склоне. Строй нарушился, тройки и четверки начали слегка расходиться. Андрей постоянно видел справа от себя Сулбекова, который, казалось, изо всех сил старается выдвинуться хоть на шаг вперед. Андрей шел неспешным натренированным шагом, опасаясь сбить дыхание, а боец, постоянно оступаясь и срываясь на крутом склоне, вынужден был нагонять. Он давно запыхался, но старался не потерять своего места справа от сержанта и, суетливо перебирая ногами, все время дышал где-то за правым ухом Андрея. «Когда-нибудь через много лет, когда буду рассказывать об этом подъеме своим детям, или, может, напишу об этом книгу», – думал Андрей, – «назову это восхождение походом на трех костях». Он в очередной раз схватился за траву, уколол ладонь колючим стеблем, шепотом ругнулся и посмотрел на бойца. Сулбеков, почувствовав его взгляд, поднял голову и попытался улыбнуться. Но улыбка вышла очень грустная, вымученная. Солдат снова склонил голову и упрямо полез вперед. Андрей, раздражаясь, тронул его за плечо, тихо и зло проговорил:

– Сколько тебе говорить? Не лезь вперед, держись за мной. Куда торопишься, воин? На тот свет всегда успеешь.

Сулбеков кивнул, но Андрей сильно сомневался, что тот хоть что-то понял. Да и какая разница…

Подъем стал еще круче. Теперь было уже бесполезно пытаться идти наискось вдоль склона, и они полезли почти прямо вверх. Тройки окончательно разбрелись. Справа и слева Андрей слышал шорохи, вскрики и матерные восклицания. От крайнего напряжения сил в голове у него все перемешалось, он потерял ощущение времени и расстояния, потерял счет часам, дням, годам, друзьям и врагам. Он был один на этом крутом склоне. И должен был вползти наверх любой ценой. Последней ниточкой, которая еще связывала его с окружающей реальностью, была его тройка. Он еще находил силы периодически оборачиваться и следить за бойцами, чтобы не потерять никого в этом неверном, призрачном лунном свете.

И тут он увидел край склона на фоне звездного неба.

– Метров двести – триста, – пробормотал Андрей.

Впрочем, в темноте трудно было оценить. Но осознание того, что край у склона все-таки есть, придало сил и расчистило муть в голове. Кроме мыслей о своей тройке, всплыли более общие темы – где Антон со своими бойцами, где взводные, командир роты, сколько еще идти до заданной точки, сколько времени сейчас.

Рота медленно брела через пшеничное поле. Тройки снова выстроились по порядку, командиры взводов заняли свои места. Хотя взводами эти группы назвать можно было с большой натяжкой.

Более-менее похожим на боевую единицу был третий взвод, четырнадцать человек, восемь из которых были деды и дембеля. Да и командовал взводом опытный, отслуживший полтора года старший лейтенант. У второго взвода командира не было вообще, потому что их взводный уже полгода мотался по госпиталям, погрузкомандам и отпускам. Взвод вел сам командир роты.

Меньше всех повезло первому взводу, в котором служили Тоха и Андрей. Антон был командиром отделения, а Андрей – наводчиком-оператором бээмпэшки. Собственно взвода-то и не было. Взвод находился сейчас очень далеко, в Пули-Хумри, уже третий месяц выполняя погрузочно-разгрузочные работы на армейских вещевых складах. Такой выпал «дембельский аккорд» командиру их взвода. Он и не знал, что две недели назад в батальон прибыл его заменщик, зеленый лейтеха, прямо из училища. А может, и знал, да вырваться со складов не мог. Вот и получилось так, что из первого взвода в Крепости остались только два сержанта и шестеро рядовых, чтобы роте было проще тащить посты и дежурства. Для нового взводного это был первый боевой выход, и Андрей прекрасно понимал, что, начнись настоящая война, толку от него будет немного.

Ну да ничего, рассуждал Андрей, ротный нас одних не оставит. Снайпера у нас нет, пулемет всего один. Не взвод, а только название. А может, и войны не будет вовсе. А что? Сколько раз так бывало: влезешь на самую верхотуру, просидишь остаток ночи в засаде, а утром так и уйдешь, ничего высидев. Просто прогулка. А тут даже пикничок может получиться. Разобьем лагерь, расстелем одеяло вместо скатерти, закусим на свежем воздухе, поспим да домой пойдем. Тревогу вызывало то, что второй взвод был усилен несколькими бойцами из других подразделений. С ними шел минометный расчет без офицера и, сверх того, совсем непонятно зачем, несколько бойцов из хозвзвода.

Андрей был удивлен, когда на выходе из Крепости заметил в темноте, что к ним присоединились две небольшие группы солдат. Сперва он подумал было о «зеленых», афганских сарбосах, которые иногда приходили на усиление. Но для «зеленых» их было слишком мало, не больше десятка. Потом, уже бредя по дороге в сторону Сарипульского моста, Андрей узнал голос Володьки Киреева, своего одногодка из минометной батареи, приятеля, не раз выручавшего его сигаретами или спичками. Улучшив момент, Володька перескочил в строю, пошел рядом и принялся рассказывать шепотом, постоянно давясь приглушенным смехом и норовя заехать Андрею по голове трубой миномета, которую держал, как крестьянин грабли, перекинув через плечо и придерживая нижний конец:

– Подняли наш расчет уже к вечеру. Прикинь, вся братва спать готовится, а нас с Васьком к командиру. Пойдете, говорит, с первой ротой. Старший – Васек. С нами еще трое молодых, я им мины понапихал в мешки. Васек, видишь, плиту волочит, мне вот труба досталась, а двуногу мы брать не стали. Чего тяжесть таскать понапрасну? Нашего кадета нет, а ваши все равно ничего не заметят. Стрелять вряд ли будем, а чего зря железо на гору тягать?

– А на кой хрен ты, Вова, мины и трубу тащишь, если стрелять не собираешься? – спросил Андрей. – Взял бы на кухне у Шульца-повара трубу от печки. По форме такая же, а веса в ней меньше, чем в автомате. Да и вместо плиты можно было бы сковородку прихватить, а вместо мин – консервы! Все равно ведь без подпорки стрелять не будешь.

– Да ты не псы, если надо, я и без двуноги постреляю. Есть способ, нам дембеля рассказывали. Ставишь трубу между ног, как будто верхом на ней едешь, а руками обхватываешь верхний конец. Вот тебе и подпорка. Только держать нужно крепко, чтобы при отдаче труба по яйцам не дала.

– Я бы лучше двуногу взял, – задумчиво сказал Андрей. – За яйца спокойнее.

– Ну, я в следующий раз тебя позову, когда собираться будем.

– Не, Володь, ты уж сам разбирайся. Ты ж у нас полубог войны, минометчик. А мы – пехота, у нас своего железа хватает. Спасибо, хоть АГС не заставили тащить. Мы с Тохой лент для ПК прихватили побольше.

– Слышь, Андрюха, а кто с тобой и Тохой идет?

– У меня двое колпаков, молодые совсем, только фамилии знаю, даже имен никак не запомню. У Тохи – Мурадов с пулеметом, черпак, нормальный парнишка, шарящий. И еще двое дембелей.

– Да ты че! Дембелей ему дали? Это как же они согласились ленты тащить?

– Да дембеля-то те еще. Баратов и Сейфулин. Ну, помнишь, чмошники, которые всю службу в офицерской столовой работали, а дедовать к нам в роту перевились? Подедовали, теперь дембелятся. Под Тохиным чутким руководством. Знаешь, как нахохлились, когда Тоха в оружейке им ленты в мешки грузил…

– Слышь, Гордеев, – Вова перешел уже на полный голос, – чё ты дембелям сказал, что они у тебя ленты тащат?

– Есть у меня на такой случай одно волшебное слово… – обрадовавшись поводу поговорить, начал было объяснять шедший рядом Тоха.

Фразу он закончить не успел. Вова, поворачиваясь к нему, чтобы не пропустить волшебного слова, задел трубой каску, пристегнутую Андреем к верху мешка. Раздался громкий жестяный звон. Откуда-то из темноты тут же вынырнул ротный и молча треснул минометчику мощный подзатыльник, так что Вова едва успел подхватить слетевшую с головы панаму. От испуга он резко повернулся всем телом, чуть не снеся трубой голову Гордееву, но ротный, схватив за плечо, вышвырнул его из строя и пинком направил в голову колонны.

«Вот и поговорили», – подумал Андрей.

Как всегда на местности, горы оказались совсем не такими, как виделись издали. То, что из Крепости смотрелось небольшим уступом, оказалось широченной террасой. Они брели по ней минут двадцать, пока не подошли к склону новой горы. В лунном свете поле с чахлой, ниже колен пшеницей, выглядело совершенно нереальным, а впереди все отчетливее проступали новые склоны. Они нашли тропу и начали подниматься. Каменные уступы становились все круче, тропка вилась между ними хитрыми петлями. Людям все чаще приходилось подтягивать и втискивать свои тела между острыми зазубренными обломками скал. Неспешная прогулка по ровному полю хорошо восстановила силы, и Андрей чувствовал, что может теперь идти, совершенно не напрягаясь. Бойцы его держались рядом и тоже выглядели неплохо. Правда, как только начался новый подъем, силы стали таять очень быстро, и вскоре Андрею очень захотелось постоять, а может, даже присесть и отдышаться. Поэтому он даже обрадовался, когда колонна вдруг остановилась и впереди, там, где шел второй взвод, послышалась возня и приглушенная ругань. Колонна снова двинулась. Пройдя метров пятьдесят, Андрей разглядел в паре метров от тропы две копошащиеся фигуры. Слышался голос ротного.

– Вставай, паскуда! Дерьмо! Убью, сволочь. Встать!!! – еле слышно, страшным шепотом кричал капитан.

– Не могу, ноги сводит. Нет, не бейте. Или пристрелите. Не могу больше!!! – в отчаянии шептал чей-то голос.

– Ах ты, тварь! Пристрелить тебя? Сейчас. Только я тебя лучше ногами забью до смерти, чтобы не шуметь.

– Бейте! Убивайте! Не могу больше идти, – плакал боец.

– Ну, гнида хозвзводовская! Отожрался на складе! Вот здесь тебе и конец! Вставай, сука!

Голос капитана был страшен. Андрей подумал, что, пожалуй, никогда еще не видел командира в таком состоянии. Ротный рывком поднял солдата. Послышался громкий треск рвущейся ткани, сдавленный писк сорванного голоса:

– Не надо!!!

– Ах ты, тварь! Да ты еще портки ушил, дембель фигов!!! – ротный орал уже почти в полный голос. – Нож дайте. Прирежу этого барана. А ну, рви нитки, паскуда!

Голова солдата мотнулась от удара. В темноте слышались всхлипывания и стоны, потом затрещали разрывающиеся нитки.

«Хозвзвод… – думал Андрей, продолжая медленно двигаться вперед. – На кой хрен их взяли с собой? Правда, в роте народа совсем мало, но уж лучше бы усилили кем-нибудь еще, из гаубичной батареи или из реактивщиков. У них ребята ходят на корректировку, нормальные бойцы, выносливые. Еще и 131-ю станцию на плечах тащат, а в ней веса килограммов двадцать. Ну, на хрена нам здесь хозвзвод?!!»

Сколько еще прошло времени, Андрей не знал. Он уже давно двигался в каком-то полусне, изредка только оборачивался и глядел на своих бойцов, но мыслей о том, каково им приходится, уже не было. Только бы не упасть, только бы выдержать, судорожно билась в голове мысль, за которую он цеплялся, как за молитву. Бойцы брели следом, и, глядя на их заплетающийся, нетвердый шаг, Андрей понимал, что и сам выглядит немногим лучше. А ведь если кто из них сейчас свалится, тупо рассуждал Андрей, у меня не хватит сил поднять и помочь. Наверное, даже мешка лишнего не унесу или автомата. Тем более не смогу тащить на себе тело. Только бы не подохли сейчас, продержались бы еще немного. Должен же быть конец этому подъему. У всякой горы есть вершина!

Иногда они останавливались и пару минут стояли, отдыхая. Тогда чувствовалось, как высоко забрались рота. Студеный ночной воздух мгновенно охлаждал пропотевшее тело, зубы начинали стучать, и хотелось скорее идти дальше, двигаться, оттягивая неизбежный момент, когда придется окончательно остановиться и дожидаться солнца, которое отогреет замерзающие солдатские тела и немного просушит пропотевшую насквозь одежду.

На очередном привале Андрей вспомнил, что в мешке его дожидается сухая майка. И похвалил себя за предусмотрительность, что не стал ее надевать, хоть и прохладно было в одной хэбэшке, когда собирались выходить. Вот сейчас поднимутся, местечко выберут, и он сбросит бронежилет и мокрую от пота хэбэшку, наденет сухую майку да еще в одеяло завернется… И будет сидеть до рассвета. Сигареты бы только не размокли от пота. Еще он вспомнил, что предусмотрительно переложил сигареты в наружный карман бронежилета, так что от мокрой хэбэшки их отделяли титановые пластины, и еще раз похвалил себя. Опыт, черт его побери!

Колонна остановилась, что-то снова происходило впереди. Андрей огляделся. Склоны были пологими, незаметно кончились камни и скалы, он припомнил, что давно уже не помогает себе руками. Впереди виднелся невысокий холм. Глядя на него, Андрей понял, что приближается рассвет. На фоне неба холм довольно отчетливо выделялся из ночного туманного сумрака. И хотя луны давно не было, темнота теряла свою чернильную непроницаемость и становилась бледноватой мутью, в которой угадывался свет приближающегося утра.

Впереди снова кого-то били. Пройдя несколько шагов, Андрей остановился среди молчаливой группы солдат, наблюдавших за необычным представлением. Несколько бойцов третьего взвода штурмовали невысокий пригорок. В настоящий момент двое сосредоточенно пинали ногами тело, которое постепенно скатывалось с верхушки пригорка. Добравшись до подошвы, они нагнулись над телом и начали трясти, уговаривать и пугать «умершего» солдата. Через некоторое время он зашевелился, попытался сесть, несколько раз завалился на бок, но все же поднялся на одно колено. Бойцы, выматерившись, подхватили его под руки, вздернули над землей, и троица медленно побрела вверх. Метров через двадцать ноги солдата подкосились, он обвис на поддерживавших его руках, проволокся еще пару метров и ничком упал на тропу. Бойцы нагнулись над ним, снова попытались уговорить встать, но в ответ слышалось только мычание. Тогда они принялись бить его ногами. Тело медленно покатилось вниз.

– Третий раз уже на вершину забираются, – проговорил рядом Тохин голос.

– А кого катают-то? – безразлично спросил Андрей.

– Павленок, – со вздохом ответил Антон. – Решил, сука, на вершину не ходить. Ведь почти на месте уже, десять минут потерпеть не может. Забьют они его.

– Да нет, не забьют, – уверенно сказал Андрей. – Через броник не чувствуется, а по голове они не бьют, у него и так с ней плохо. Ты видишь, он сам вниз катится. Это он отдыхает так. Лучше б разгрузили его, фраера дембельские, может, налегке и дошел бы.

– Кому ж охота его добро тащить? Пусть встает, ведь не колпак уже, три дня, как черпаком стал. Уважаемый человек в советской армии… Может, поможем?

– Стой спокойно, сами справятся. Нам с тобой сейчас своих тащить придется, – со злобой проворчал Андрей.

Подошли офицеры. После недолгой словесной перепалки дембеля начали разгружать Павленка.

– Вперед! – скомандовал ротный, и бойцы двинулись дальше.

«Десять минут, – думал Андрей, – ну, может, двадцать… Вот-вот светать начнет».

Они в любом случае должны выйти к заданной точке до света, это Андрей уяснил для себя уже давно. По-другому просто не могло быть.

В сером рассветном полумраке он понял, что на вершине. Все окрестные локальные вершинки были ниже, куда ни пойди, начнешь спускаться. Значит, дошли.

Подошел лейтенант. Живой и здоровый, с удовлетворением отметил для себя Андрей. Впрочем, ему еще ни разу не доводилось видеть «умершего» офицера. Им тяжелее, подумал он. Я в крайнем случае могу позволить себе упасть, как Павленок. Он – не может.

– Полевский… мы остаемся здесь… приказ командира роты. – Лейтенант судорожно выдыхал короткие фразы. – Остальные идут дальше. На соседнюю вершину.

– Кто это «мы»? – Тоха, как всегда, был тут как тут, чтобы поговорить. – А ротный что? Уходит дальше? Товарищ лейтенант, так мы не уговаривались. Я без ротного здесь не останусь. Мы с ним уже полтора года вместе лазаем по горам, – не удержался и прыснул смехом Тоха.

«Во, дает! – подумал Андрей. – Хватает у него сил трепаться да смеяться после такой прогулки».

На самом деле ничего смешного в этой новости не было. Оставаться без командира роты, с одним «зеленым» лейтенантом никак не входило в их планы. Какие такие другие вершины? Что им одной этой мало? Сядем все вместе, вкруговую, посты вынесем. Чего еще надо-то? Да и где тут другая вершина? Мысли плыли, будто не в голове, а над ней. Андрей медленно опустился, упер приклад автомата в землю, изо всех сил сцепил руки на стволе и уложил голову на локтевом сгибе. «Минуту, – мысленно просил он, – хоть минуту отдышаться, и потом я начну соображать. Дайте хоть минуту посидеть. Не нужно сейчас стрельбы и беготни. Только минуту!»

Было уже почти светло, как ранними сумерками пасмурного осеннего дня. Мимо, пошатываясь, брели бойцы других взводов. Прошел Володька с минометной трубой, еще какие-то, не разобрать лиц, люди, парень с огромной рацией на спине.

«Гаубичники тоже пошли, оказывается. И 131-ю притащили. Дела… Как же он ее впер-то сюда, бедняга?!! А я что, совсем сдох?» – Андрей понял, что уже пришел в себя и можно пробовать шевельнуться.

Последними, немного поотстав, шли ребята из третьего взвода. Двое, закинув себе за плечи длинные руки, тащили Павленка, уже молча, смирившись со своей судьбой, без пинков и шиканья. Проходя мимо их группы, тот вдруг обвис на своих провожатых, коснулся коленями земли. Бойцы, не сговариваясь, остановились и отпустили его руки. Тело мешком рухнуло на землю. Солдаты, чуть ускорив шаг, догнали уходящую колонну и вместе с ней скрылись в рассветной дымке. На минуту стало тихо, а потом послышались шаги, кто-то вернулся и бросил рядом с Павленком его «железо» – автомат, бронежилет, вещмешок.

Андрей с усилием поднялся на ноги и огляделся. Все войско было в сборе, кучей сидело посреди голой вершинки. В туманном сумраке он разглядел своих «орлов», лейтенанта, Тохиных дембелей и пулеметчика. В стороне валялся Павленок. Не было только Тохи. Андрей подошел к взводному.

– Слышь, товарищ лейтенант, нужно пока вкруговую залечь. Пока не рассветет совсем. Потом осмотримся, позиции выберем. А сейчас, хоть как-то…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.