Февральское наступление 1943 г
Февральское наступление 1943 г
В начале февраля дивизия была передислоцирована в район деревни Зайцево. Это направление от Мценска на Орел. Двухдневные наступательные бои успеха не имели.
Запомнилось исключительное мужество бригады морской пехоты, действовавшей на участке наступления нашей дивизии. С нашего НП хорошо было видно, как морские пехотинцы двигались по снежному покрову на укрепленные позиции противника. Огневая артиллерийская поддержка была слабая, а артиллерийский и пулеметный огонь противника настолько плотный, что, несмотря на исключительное упорство и мужество моряков, прорвать оборону противника не удалось.
Мы поражались мужеству моряков-артиллеристов. Батарея 76-мм пушек стояла рядом с нашим наблюдательным пунктом на прямой наводке. Просматривалась противником батарея хорошо, поэтому и огонь по ней велся непрерывно. И несмотря на это, батарейцы в одних тельняшках (это был февраль месяц) непрерывно вели огонь по окопам противника, помогая своим товарищам-пехотинцам. Своих погибших товарищей артиллеристы клали на брустверы снежных валов, возведенных вокруг пушек, чтобы увеличить их высоту. У них даже мертвые защищали живых.
Но жертвы оказались напрасными. После двух дней наступательных боев дивизия перешла к обороне. Морская бригада в первую же ночь ушла, оставив погибших на подступах к немецким окопам и на подходах к ним. А мы снова, на новом месте, стали закапываться в землю. Меня часто посещает мысль – кто бы посчитал, сколько земли за войну перекопал солдат. Задача невыполнимая. Однако те, кто прошел войну, согласятся со мной, что это, пожалуй, побольше, чем вырабатывают землекопы за такое же время.
Несколько слов о переходах или передислокации в зимнее время. Почему в зимнее? Да потому что переходы зимой имеют свои особенности. Когда колонна движется летом, а перебазирование из-за секретности и опасности бомбардировок всегда проводится только ночью, солдаты и офицеры, имеющие средства передвижения – мехтранспорт, спят. Им все равно, движется колонна или стоит. Пешие тоже пользуются остановками, чтобы поспать. Если погода сухая – ложатся на обочине, в сырую погоду спят стоя.
Зимой колонна выглядит по-другому. Люди не спят. Уснешь – обморозишься. Да и те, у кого есть транспорт, нет-нет да и пробегут рядом с машиной или повозкой. На остановках люди собираются группами, иногда большими. Кто-то достает гармошку, и начинаются пляски. Чтобы согреться, пляшут иногда даже те, кто раньше и на танцах никогда не бывал. Частушки, смех, песни, чехарда или игра «кто» отвлекают людей от тяжелых, я бы сказал, нечеловеческих условий жизни и согревают их. Все эти мероприятия, кажется, должны бы проводиться политработниками. Ан нет, здесь они не участвовали.
В апреле дивизию отвели в резерв 61-й армии в район Рязани, Литвиново, Кузьминки.
Во время этого формирования, так мы называли время пребывания в резерве, произошло событие, потрясшее, думаю, весь личный состав полка. Ну если не весь, то старослужащих – безусловно.
Еще в довоенное время у нас в полку в должности командира батареи служил ст. лейтенант Дегтярев. Очень смелый, грамотный и волевой офицер. На фронте он получил к этому времени звание майора и должность командира дивизиона. Лучшей характеристикой ему может служить то, что он первый в полку был награжден орденом Отечественной войны I степени. Солдаты и офицеры дивизиона любили своего командира за храбрость и справедливость, ему пророчили большое будущее. Но этому не суждено было осуществиться.
Я уже упоминал санинструктора Ольгу и Мизюлина. Мизюлина теперь уже в полку не было, а Ольга продолжала служить. Для нее всегда у штаба полка строили землянку, где она могла бы принимать гостей, и у входа ставили часового.
Рассказывали, что один такой часовой, это был уже пожилой, в возрасте около 50 лет инженер, на выговор Ольги: «Почему ты пропустил л-та Х?» ответил: «Оля, ты дай мне график посещений. А так я не знаю, кого и когда пропускать». Утверждать достоверность этого не берусь. Может, это и анекдот, но очень похоже на правду.
Так вот, как-то мы узнали, что в землянке или у землянки Ольги убит майор Дегтярев. Официальная версия гласила, что Дегтярев напал на часового, того самого старика-инженера, преградившего ему вход к Ольге. В схватке часовой выстрелил и убил Дегтярева. А на самом деле Дегтярева убил начальник штаба полка подполковник Никольский, по характеру пьяница и хулиган. И не у землянки, а в землянке, прямо на Ольге. Пуля была не винтовочная, а пистолетная, и прошла через задний проход до грудной клетки. В первую версию никто не поверил. Здоровяка ростом под два метра, Дегтярева часовой одолеть бы не смог, да он никогда бы этого и делать не стал. Дегтярева похоронили. Никольского куда-то убрали, скорее всего, перевели в другую часть, а Ольгу променяли в другой полк на другую Ольгу.
Дивизион стоял в деревне, где было много разрушенных и сгоревших домов. Снаряды противника нас не доставали, бомбежек тоже не было. Лето, тепло и сухо. Мы занимались учебой и чувствовали себя превосходно. Но не все. После окружения и уничтожения отдельного противотанкового дивизиона в районе деревни Железница к нам на должность замкомандира дивизиона был назначен бывший заместитель командира разбитого дивизиона. Так вот, он целыми ночами не спал и наводил страх на других слабонервных. Через наше расположение в наши тылы всю ночь летали немецкие бомбардировщики. Они наводили на капитана такой страх, что он всю ночь с открытым ртом стоял под перемычкой дверного проема (дома в деревне были кирпичные). Как будто кирпичная стена над головой могла бы защитить его от бомбы. К счастью и его и нашему, его, видимо по настоянию командира дивизиона, скоро убрали.
Самолеты дальнего действия всегда шли на большой высоте, и мы знали, что они для нас не опасны. Только один раз мы проснулись от страшного рева самолетов, шедших на малой высоте, и от визга бомб. Деревня была освещена белым светом. На улицах и в огородах горели многие сотни зажигательных бомб, но прямых попаданий в постройки было мало. Утром было обнаружено очень много несгоревших бомб. Вооружившись винтовками, мы стали их расстреливать. От попадания пуль они загорались, разбрасывая огненные брызги. Но загорались не все. Исследовав пробитые пулями, но не загоревшиеся бомбы, мы обнаружили, что они вместо термита начинены шлаком.
На следующий после бомбежки день я был удостоен чести быть сфотографированным за работой на оптической алидаде. Фотография и статья о моих заслугах были напечатаны в дивизионной газете.
9-й гвардейский корпус в составе трех гвардейских стрелковых дивизий (12, 77 и 78-я) сосредоточился на болховском направлении по реке Оке. Место для обороны как для нас, так и для противника очень удобное. С нашей стороны к реке спускался пологий склон. Наши окопы шли по склону параллельно реке. К окопам и НП через перевал проходило несколько ходов сообщения. Возвышенность хорошо защищала подходы к нашей обороне и тылу. Наш берег реки с наблюдательных пунктов немцев не просматривался, зато хорошо был виден противоположный – оборона противника. У немцев местность отличалась разве что тем, что на левом от нас фланге склон был более крутой, а прямо перед нами в излучине реки был заливной луг на глубину около 500 метров от реки, а дальше полого поднималась возвышенность с оврагами. Прямо перед нами, со стороны противника, в Оку впадала речка Нугрь.
Наш передний край долго и тщательно оборудовался. Мы совершенствовали укрепления, доставшиеся нам по наследству от наших предшественников, и строили новые. Весь боевой порядок привязали на полной топографической основе. С пунктов сопряженного наблюдения засекали замеченные укрепления и огневые точки противника. Организовали ночные дежурства и по вспышкам засекали вражеские батареи. Сержант Митягов в цветах нарисовал несколько экземпляров панорамы с НП командира дивизиона. Готовились к наступлению основательно.
В район наших батарей приезжали, примерялись и снова уезжали «катюши». Все говорило о том, что на нашем участке готовится наступление. Дивизионная разведка пыталась взять «языка». Безуспешно. А немцы взяли двух наших солдат – на тропе в районе наших огневых позиций. На тропе, по которой мы ходим в штаб дивизиона и к своему старшине.
Немцы, чтобы просматривать нашу оборону, часто поднимали своих наблюдателей на аэростате. Мы их быстро засекали с пунктов сопряженного наблюдения. Я наносил точку и давал данные для стрельбы командиру дивизиона майору Антонову. Батарея открывала огонь. При первом же выстреле аэростат убирали, а через некоторое время снова поднимали, но уже в другом месте.
Фотография во фронтовой газете. 1943 г.
Как-то меня вызвал командир дивизиона и попросил помочь ему организовать пристрелку по сетке. В полевой артиллерии было (что есть теперь – не знаю) несколько методов пристрелки целей. Самый простой и распространенный, которым у нас пользовались всю войну, – глазомерная пристрелка. Хорош он был тем, что его можно было применять быстро и в любых условиях. Измерив с помощью бинокля или стереотрубы отклонение разрыва от цели и умножив его на коэффициент удаления и шаг угломера, подавай команду «левее» или «правее» столько-то делений угломера и одновременно увеличивая или уменьшая прицел. Недостаток его заключался в том, что для пристрелки требуется много снарядов. По 3–9 штук. Другие способы пристрелки – полная подготовка данных по координатной сетке и графику – не применялись. Для полной подготовки данных, когда снаряд летит прямо в цель, у нас не было ни метеорологических, ни баллистических данных (температура и влажность воздуха, направление ветра, влажность порохового заряда, отклонение в весе порохового заряда и снаряда, срок хранения заряда и др.). Этих данных нам не давали. А в полках и дивизиях таких служб не было.
Для пристрелки же по сетке и графику полной подготовки данных не требовалось. Надо было иметь только данные для стрельбы на топографической основе. Метод этот чуть посложнее глазомерного, да и пользоваться им можно было не во всякой обстановке, например, не будешь наносить отклонение снаряда на листе бумаги (графике) при дожде, снеге и даже при ветре. Но с помощью этих методов экономились снаряды (4–5 на пристрелку) и, кроме того, время на поражение цели сокращалось, а это имело большое значение, особенно когда надо было поразить движущуюся цель.
Молодые офицеры не знали, а некоторые даже не слышали, а старые порядком забыли эти методы и пользовались только глазомерным. Так вот, майор Антонов решил восстановить забытое. Решили пристрелять хорошо просматриваемый с нашего НП блиндаж, расположенный на самой высокой точке немецкого переднего края. Я подготовил данные для стрельбы, начертил сетку – произвели выстрел. Три корректировочных выстрела, и четвертый снаряд попал в цель. Разрыв поднял в воздух бревна и части блиндажа. Это была первая и последняя пристрелка по науке.
Немецкие самолеты были частыми гостями над нашим расположением. Сначала делала облет «рама». Мы уже знали – сейчас появятся бомбардировщики или штурмовики. «Мессершмитты» и «юнкерсы» летали так низко, что мы не могли удержаться, чтобы не открыть по ним огонь из винтовок. Даже ручной пулемет укрепили на столбе для стрельбы по самолетам. Чтобы отдохнуть от стереотрубы и подышать свежим воздухом, а не табачным дымом, мы иногда, по ходу сообщения, выходили за бугорок и там, если немцы не стреляли, спокойно отдыхали. Во время такого перекура над самой землей с нашего тыла прямо на нас выскочили два «мессершмитта». Прижавшись к земле – убегать в укрытие было некогда, – открыли ружейный огонь. И один самолет резко пошел на снижение. Сержант Саданик с криком «Сбили!» бросился на гребень высоты, за которым скрылся самолет. Вернулся расстроенным – самолеты улетели.
В начале июля на нашем участке фронта появились ночные бомбардировщики По-2. С наступлением ночи с востока приближалось характерное стрекотание. Пройдя над нами, самолеты сбрасывали мелкие бомбы на траншеи немецкой обороны и улетали назад. За ночь делали 2–3 вылета. А в одну из ночей, как только самолеты пролетели над нами, заговорила «катюша». Немецкая оборона осветилась разрывами термитных снарядов. И тут же самолеты сбросили бомбы на освещенную территорию.
Как-то раз девушка (на По-2 летали девушки), недотянув до противника, сбросила бомбы на наш наблюдательный пункт. Одна бомба упала на бровку хода сообщения. Землей засыпало часового, стоявшего у входа на НП. К счастью, солдат Стрельников отделался легким испугом.
Немцы постоянно вели агитационную работу. На переднем крае устанавливались мощные репродукторы, транслировалась музыка, а затем на чистом русском языке сообщалось положение на фронте и в мире, а затем раздавались призывы бросать оружие и переходить к ним, гарантии сохранения и хорошие условия жизни. Батарея дает два залпа в направлении динамиков. Музыка смолкает.
С нашей стороны тоже регулярно велась пропаганда. Мы не слышали, что говорили наши пропагандисты, но очень часто видели, как в сопровождении наших солдат в окопы на передний край проходил с рупором солдат в немецкой форме.
В дивизион пришло пополнение из призыва 1943 года – молодых 17-летних ребят, маленьких, тщедушных, в обмундировании не по росту. Первое время никто их всерьез за солдат не принимал. Им было очень тяжело. Тяжело постоянно находиться в нечеловеческих условиях, когда еще не забыт домашний уют. Тяжело было беспрекословно выполнять приказы командиров, иногда с прямым риском для жизни, и терпеть грубые шутки товарищей. Часто можно было видеть, как мальчишки-солдаты тайком глотали слезы, а то и в открытую плакали.
Не обошлось и без «приключений». Стоя на посту у штаба дивизии, один из таких солдат, связной, пытался из запала ручной гранаты сделать мундштук для курения. Запал взорвался, солдат лишился пальцев и получил ранение лица. Как с ним поступили дальше – нам не сообщили. Могли признать умышленное членовредительство и расстрелять. Человек в то время ничего не стоил.
Бывали случаи и чрезмерной необдуманной храбрости старослужащих солдат.
Огневая позиция 3-й батареи во время стрельбы сама подверглась артобстрелу. Огневики благополучно, вовремя и без потерь успели убежать в укрытия (в щели), а когда обстрел закончился, обнаружили между станин лафета одной гаубицы артиллерийский снаряд 150-мм калибра. Это снаряд весом 30–40 кг. По команде старшего на батарее расчеты ушли в укрытие. Снаряд мог взорваться в любую минуту. Но ушли не все. Солдат Лутцев, здоровенный детина-сибиряк, из тех, что в довоенное время в армии получали двойную порцию питания, спокойно подошел к снаряду, легко взял его на руки, вышел за пределы батареи и сбросил в овраг.
Или другой пример храбрости, граничащей с хулиганством. У самой тропы, ведущей к нашему наблюдательному пункту, лежал неразорвавшийся немецкий снаряд длиной в человеческий рост, диаметром около 400 мм. Так вот, нашелся человек или несколько, которые подняли снаряд и поставили в вертикальное положение.
И еще пример. Мой земляк и сокурсник по полковой школе подобрал неразорвавшуюся немецкую мину, установил ее взрывателем к себе и из окопа выстрелил во взрыватель. Мина взорвалась, и взрывной волной ему снесло голову.
Между тем мы видели, что идет подготовка к боевой операции. В лесу, примерно в километре от нашего НП, накапливались войска. А недалеко от нашего штаба в лесу установила 120-мм минометы женская минометная батарея. Наши офицеры издевались над командиром огневого взвода минометчиков, пожилым ст. лейтенантом, который при каждой команде от командира открыть огонь бегал, матерясь на чем свет стоит, по лесу, собирая своих минометчиц, осваивающих лес с нашими фронтовиками.
Перед самым наступлением начальник штаба решил перебраться поближе к передовой. Нашему взводу было приказано построить штабную землянку в ближайшем к НП лесу. Придя проверить ход работ, я обнаружил, что за сутки, данные на все строительство, в глинистых сухих грунтах солдаты вырыли не более половины проектной глубины. Посчитав, что при работе ломом и лопатой потребуется еще не менее двух дней, я решил ускорить работы путем взрыва. Изготовили связку из противотанковых гранат. В середину заложили гранату Ф-1 – «лимонку» с отогнутыми усиками чеки. В центре окопа вырыли яму и заложили туда связку, привязав к чеке провод. Теперь стоит дернуть за провод, привязанный к чеке, связка гранат взорвется, и взрыв разрыхлит землю. Дернули. Чека выдернулась, а взрыва не получилось. В котловане получилась мина замедленного действия. Теперь оставалось только засыпать котлован обратно или оставить так, но это опасно. Может, кто-нибудь другой решит использовать яму для укрытия. В любом случае время на строительство штаба увеличивается еще на сутки-двое. Я решил мину извлечь. Несмотря на просьбы солдат не подвергать себя почти стопроцентной опасности, спускаюсь в котлован. Штык-ножом осторожно раскапываю землю, уже сильно утрамбованную нами при попытке взорвать мину с помощью связанных жердей. Нахожу рычаг, прижимаю его пальцем, затем освобождаю связку от земли и выбрасываю ее из котлована. Сильный взрыв – и опасность ликвидирована. Строительные работы были продолжены. И напрасно. Началось наступление. Переезжать штабу было некогда и незачем.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.