На вершине Большого Хингана

На вершине Большого Хингана

За многие миллионы лет Джагасутен, эта, казалось бы, небольшая речушка, проделала в горах каменного Хингана громадную расщелину. Люди с древнейших времен использовали эту щель в горах для того, чтобы преодолевать горный хребет и попадать с одного его склона на другой — из Монголии в Китай и обратно. Постепенно в отвесных скалах по левому берегу реки была вырублена узкая дорога, которая, петляя вместе с речкой, возвышалась над бурлящими водами реки на сотни метров. Вырубленные в скале карнизы нависали над пропастью ущелья и изобиловали множеством крутых поворотов. По этой дороге с риском для жизни перемещались запряженные осликами двуколки. Вполне возможно, что в ее строительстве и эксплуатации принимали участие и монахи древнейшего монастыря.

Основной путь из Монголии в Китай через хребет Большой Хинган проходил двумястами километрами севернее, через перевал Хорохан. Но через него летом сорок пятого шло много советских войск, поэтому нашу 52-ю дивизию направили в Китай по этому ущелью, через перевал Шарагата.

Когда мы, войдя в ущелье, посмотрели на серпантин дороги, вьющейся высоко в скалах, сердца наши зашлись пуще, чем перед самым страшным боем с немцами. Хорошо были видны узкие карнизы, нависавшие над пропастью, и крутые повороты, по которым дорога обходила отвесные выступы скал. Солдаты забеспокоились:

— Как же мы потянем пушки на трех парах коней, связанных друг с другом постромками? Стоит одному битюгу поскользнуться и свалиться в пропасть, как он тут же потянет за собой остальных коней, передок и пушку.

— А «Студебеккеру» с передком и гаубицей как развернуться здесь? У него же левые колеса повиснут в воздухе, — вторили им шоферы машин.

А что было делать мне, их командиру? По воздуху не полетишь, а пути иного нет. Стал воодушевлять солдат:

— А как Суворов через Альпы переходил?

— Так у него же горные пушки были, стволы отдельно на ремнях тащили, а у нас пушка от конца станин до дула — шесть метров!

— Будем переправляться через Хинган любой ценой. И плакаться нам не пристало, — твердо заявил я.

Солдаты верили в меня и знали мою решимость. Да, пришлось кое-где выпрягать коней, на руках катить орудия, заносить над пропастью стволы и станины, держать их плечами, на веревках, прикрепленных к вбитым в скалы крючьям. Подтягивали и машины. И дорогу приходилось расширять, и крутой уступ скалывать. Двигались мы только днем. Мук и страхов натерпелись вдоволь! Но не потеряли никого и ничего!

Когда наконец закончилось ущелье и колонна выбралась на поверхность горы, мы так обрадовались — солнцу, ветру и кое-где проступавшей зелени!

Но тут, в открытых горах, появились свои трудности. Крутые подъемы чередовались с умопомрачительными спусками. Оказалось, труднее спускаться с вершин, чем подниматься на них. Не спасали никакие тормоза. Только плечи и грудные клетки людей, упиравшихся спереди в повозки, машины и орудия, спасали дело. И еще надо отдать должное лошадям. Они отменно понимали, а вернее, чувствовали, все наши трудности и неминуемость их преодоления. Они работали из последних сил и, преодолевая, как и люди, страх, выкладывались до конца.

18 августа мы были на вершине хребта. Сравнительно легко преодолев саму вершину (ее высота всего две тысячи метров над уровнем моря), мы спустились в зеленую лощину и остановились на ночь. Вспоминая дикую жару пустыни, люди блаженствовали в тени небольших, с плоскими кронами деревьев. Воду мы экономили, потому что посылать за нею назад по дороге было нельзя. Вслед за нами по узкой дороге двигались основные силы дивизии, и разъехаться было невозможно. Но и на скудном водяном пайке солдаты не унывали. Солнце теперь не жгло их, а согревало.

Позавтракав и покормив лошадей, рано утром 19-го снова двинулись в путь. Когда проехали километров десять, дорога стала более широкой, открытой и безопасной. Светило солнце. После бессонной ночи я решил отдохнуть. Спешился и забрался в повозку-кибитку. Но не успел заснуть, как меня будят. Колонна въехала в полосу сильнейшего тумана, в трех метрах ничего не видно, люди боятся ехать, как бы в пропасть какую не свалиться.

Сел я на своего Монгольца и поехал с разведчиками и одной повозкой вперед. Когда мы осторожно проехали по туману километра два и выехали снова на солнце, я оглянулся назад, посмотреть, как продвигается наш обоз… И, пораженный увиденным, несколько секунд ехал с раскрытым ртом, развернувшись в седле. Сзади нас, метрах в трехстах, прямо на горной дороге, по которой мы только что проехали, лежало небольшое белое-белое кучевое облако. То, что мы с детства привыкли видеть высоко в небе — кучевые, пышные, медленно клубящиеся белыми завитками облака, — лежало прямо на земле! Рядом с нами! Когда шок удивления прошел, я крикнул ехавшим со мной разведчикам:

— Ребята, да вы оглянитесь! Посмотрите назад!

Разведчики обернулись и были поражены не менее моего. Никому из них, как и мне, не приходилось находиться рядом, на одной высоте с облаком, да еще на повозке проехать сквозь него. На самолетах-то мы тогда не летали. После бурной радости, восторгов и удивления один из разведчиков решил вернуться к облаку и потрогать его руками. Но я разубедил его. Никакого белого края он не увидит! А, въезжая в облако, ошутит то же, что мы только что наблюдали, когда выезжали из тумана, только наоборот: сначала редкий, едва заметный, потом все гуще, гуще и наконец густой-густой туман. И все же солдату захотелось проверить. Он поскакал к облаку и скрылся в нем. Через несколько минут он выехал из облака уже вместе с колонной. Видимо, он рассказал людям суть дела, и все они, оглянувшись, пережили наш первый восторг.

— Ну, когда бы мы с вами в облаках на повозках проехались?! — обратился я к своим спутникам.

Несколько минут, пока не подъехали к нам первые орудия, мы молча сидели, как вкопанные, в седлах, любуясь красавцем-облаком. Вспомнился Лермонтов: «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана…» Вспугнуть многокилометровую «птичку» с «груди великана» мы не смогли, она продолжала дремать, пока не скрылась из наших глаз.

Спускаться с хребта было и легче, и тяжелее. Повозки и орудия накатывали на лошадей, все время надо было на ходу притормаживать пушки и коней, хорошо, что у нас были горные тормоза — такая лапа на цепи, которая охватывает колесо спереди около самой земли и мешает ему крутиться. Но часто приходилось всем миром сдерживать транспорт руками, тут офицеры были начеку, страховали, чтобы кто из солдат не попал под колесо или не свалился в пропасть.

К концу дня внезапно закончился наш стокилометровый путь через Хинган. Все мы, кони и люди, сильно устали, и вдруг в просветах между скал далеко-далеко впереди в сизой дымке показалась обширная долина — на десятки километров до самого горизонта простиралась ровная, как стол, земная поверхность. По своей геометрии она ничем не отличалась от памятной нам пустыни, но она была не желтой и серой, а густо-зеленой с переходом в синь дымки.

Это был Китай. За долгие дни тяжелого пути по пустыне Гоби и каменному Хингану мы так изголодались по зелени, что представшая перед нами картина пьянила, обещая теплую влагу, светлый вечер, шорох листвы, хруст овощей…

Наконец мы выехали на последний спуск с горы. Это была довольно крутая, но ровная и прямая, как желоб, лощина. По ее середине спускалась вниз хорошо укатанная дорога. Переходя в горизонтальную, она шла по равнине и далеко внизу скрывалась в густой зелени.

Я остановил движение, вызвал в голову колонны командиров батарей, и все вместе мы стали советоваться, как лучше и безопаснее организовать спуск. Он был не такой крутой, но очень длинный, километра четыре, и затяжной, а это было опасно. Решили попробовать спустить сначала машину с кухней на прицепе. Проверили тормоза, шофер сел за руль, перекрестился и включил первую скорость. Притормаживая, поехал вниз. Мы с волнением наблюдали за спуском. Постепенно машина стала разгоняться все быстрее и быстрее.

Вдруг кухня-двуколка на каком-то ухабе повернулась в сторону, сорвалась с крюка, обогнала машину, развернулась хоботом-прицепом назад и покатилась по дороге вниз. Кольцо-проушина прицепа цеплялось за дорогу, подскакивало, билось о грунт и тем самым тормозило и направляло движение колес строго по дороге. Скорость движения кухни нарастала с каждой минутой. Она стала часто подпрыгивать, но удерживалась на дороге, пока не скатилась с горы. Но и дальше, на горизонтальном пути, продолжала движение на бешеной скорости до самых посевов. Потом, наверное, наскочила на какую-то неровность, свернула в сторону, накренилась, перевернулась и кубарем полетела в зелень, еще много раз перевернувшись, пока не разлетелась в щепки. Это было от нас так далеко, что мы не слышали никаких звуков, сопровождавших аварию. Машина же, что везла кухню, благополучно, на тормозах, со многими остановками съехала в долину.

За спуском кухни наблюдал почти весь дивизион, и ее авария послужила всем нам наглядным уроком. На опыте спускавшейся машины мы поняли, как осторожно, поэтапно, на тормозах надо спускать вниз машины, повозки и орудийные упряжки. Что мы хотя и с трудом, но все-таки проделали.