Ставка и правительство. Новый курс в отношении ВПК

Ставка и правительство. Новый курс в отношении ВПК

После 2-го съезда ВПК к Рабочей группе и ЦВПК было привлечено пристальное внимание Министерства внутренних дел. Для Ставки была составлена записка, в которой был дан вполне профессиональный анализ создавшегося в стране положения. Выводы были вполне очевидны – возникал союз либералов и революционеров: «К осени минувшего 1915 г. в настроениях широких рабочих масс Петрограда, обнаруживавших в начальном периоде войны особый подъем патриотических чувств, произошел перелом в сторону наблюдаемой ныне политической неустойчивости. Причинами, обуславливавшими это явление, были постепенное нарастание под влиянием войны дороговизны жизни, изменчивость счастья на театре военных действий, затянувшая на неопределенное время грандиозную военную кампанию, использование этих обстоятельств оппозиционными элементами, стремившимися путем усиленной агитации дискредитировать авторитет Правительства и захватить власть в свои руки, и обстановка заседаний июльской сессии Государственной думы, носившая явно противоправительственный характер и объединившая в стремлении “свалить власть” прогрессивно-оппозиционные группы с левореволюционными. В связи с этим переломом общественных настроений руководители и активные деятели левого и революционного лагеря уже не пытаются – как то было раньше – воздействовать на широкие массы популяризацией лозунгов социалистических учений, а наоборот, действуя заодно с прогрессивной оппозицией, призывают бороться против дороговизны, малой расценки труда, правительственных стеснений в области культурно-просветительных и профессионально-экономических интересов трудящихся, дискредитируют все мероприятия и начинания правительственной власти и указывают на то, что ныне существующая власть должна быть ниспровергнута, так

как в противном случае страна может действительно проиграть кампанию и подвергнуться политическому и экономическому разгрому»¹.

По распоряжению наштаверха 24 апреля (7 мая) 1916 г. 25 экземпляров этой записки были разосланы дежурным генералом Ставки Кондзеровским старшему командному составу армий и штабов фронтов для широкого ознакомления с деятельностью Рабочей группы ЦВПК, «…ввиду противоправительственного характера деятельности упомянутой рабочей группы»². Руководители ВПК были недовольны новым курсом правительства в отношении комитетов. Воспользовавшись пребыванием в России в начале мая 1916 г. помощника военного министра Франции Альбера Тома, они в ходе частных встреч довели до него свои претензии к власти. Либеральная оппозиция уже с конца 1915 г. все более серьезным образом относилась к контактам с союзными дипломатами, рассчитывая оказать через них давление на собственное правительство³. Большое значение придавалось и «объективной» информации о реальном состоянии дел в стране. В результате французский политик вынес следующее представление о настроениях русских либералов: «В Москве мощное либеральное движение. Большинство примыкающих к нему будет терпеливо ждать победы, чтобы предъявить свои требования, но одни более терпеливы, а другие строят свои расчеты на поражении и думают, что это более верный путь для торжества их политических взглядов»⁴. Из этих настроений не делали секрета.

Французы склонны были поддерживать русских либералов. 22 мая 1916 г. в Ставку прибыл новый французский военный представитель генерал Морис Жанен. Его приезд был в частности связан и с тем, что отношения между По и Алексеевым не сложились. Поль Мари По приезжал в Россию на переговоры в марте 1915 г. и оставил по себе хорошие воспоминания. Популярность генерала во Франции была связана еще с участием в войне 1870–1871 гг., где он потерял руку. Кроме того, он прославился во время наступления в Эльзасе во второй половине августа 1914 г., когда французам удалось удержать небольшую полоску германской территории на стыке германо-франко-швейцарской довоенной границы. Генерал выступил за применение карательных мер по отношению к отступавшим после первых успехов под контрударами германцев французским войскам⁵. Военная ценность занятой территории была невелика, но весьма значительным был сам факт долгосрочной оккупации части германского рейха, достигнуть чего не удалось никому из союзников за всю войну. После этого По находился при короле бельгийцев Альберте I во время осады Антверпена и эвакуации этого города. Иначе говоря, это была полулегендарная личность, или личность, которая так воспринималась общественностью.

В конце 1915 г. По с несколькими офицерами был послан в Россию в качестве военного представителя при Верховном главнокомандовании. С самого начала французский генерал, державшийся весьма самоуверенно, попытался вмешиваться в работу русской Ставки, что весьма не понравилось начальнику штаба Главковерха. Но вскоре По заболел, острые приступы ревматизма приковали его к постели, и фактически роль представителя Франции при Ставке опять стал играть де Лагиш. Это и вызвало решение правительства республики о командировке генерала Жанена. 14 (27) марта 1916 г. Сазонов был извещен о решении Парижа реорганизовать военную миссию в России. Жанен формально становился помощником По при русской главной квартире, бывший военный агент в России генерал де Лагиш в случае желания императора оставался при его особе, военным агентом назначался майор Лаверн⁶.

Жанен хорошо знал русский язык – это было не последней причиной его назначения. Он был наблюдателем в русско-японскую войну и даже опубликовал работу о ней в 1911 г. Перед отъездом генерал встретился с президентом Франции. Пуанкаре говорил о своих страхах, которые будило в нем отношение Николая II к Думе, и рекомендовал Жанену при случае постараться «открыть царю глаза». Сам Пуанкаре не упоминает этой части разговора, но отмечает, что он советовал Жанену заняться под руководством По вопросом об отправке русских войск во Францию, а также вопросами поставок снаряжения – французов беспокоили забастовки на Путиловском заводе. Приезд Жанена, заставшего По в постели, обложенного картами Вердена, дал возможность отправить По в отпуск в Ессентуки, после окончания которого в августе 1916 г. он в последний раз приехал в Могилев перед возвращением домой. Новый военный представитель Франции получил в Могилеве весьма теплый прием. Свои взгляды и позиции он не торопился раскрывать. «Генерал Жанен, – писал в начале июня 1916 г. Николай II, – производит впечатление знающего военного человека, ведет себя скромно и большей частью молчит»⁷. Последнее неудивительно: для выполнения инструкций Пуанкаре Жанен приехал весьма несвоевременно.

Летом 1916 г. правительство впервые после отставки Н. А. Маклакова предприняло ряд мер по установлению контроля над общественными организациями. В частности, 8 (21) июня военные власти обоих столиц получили от Совета министров право допускать съезды этих организаций по особому разрешению и с обязательным присутствием представителей властей⁸. Все это позволило лидеру октябристов заявить в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: «При Шуваеве и Беляеве им (общественным организациям. – А. О.) пришлось пережить очень тяжелые дни. Мешали работать, отказывали в содействии и затем, как вы знаете, взяли их под политическое подозрение. Тут начался уже ряд репрессий и по отношению к тем рабочим организациям, которые входили в состав военно-промышленного комитета, и к самим военно-промышленным комитетам»⁹. Летом 1916 г. он еще не говорил о репрессиях, но активно протестовал против попыток поставить под контроль распределение заказов на военные нужды¹⁰.

Следует отметить, что у части членов правительства действительно возникли сомнения, которые позже были сформулированы следующим образом министром земледелия А. Н. Наумовым: «Помимо критики материальной стороны дела, думается мне, был и другой мотив, мотив чисто политического характера, то есть предположения были, что на место наше желают непременно стать эти организации, то есть Всероссийский Земский и Городской союз и Военно-промышленный комитет, которые за длительный период войны настолько сковались, что решили нас, то есть правительственную власть, сместить»¹¹. Эти опасения появились не на пустом месте. Ведь военно-промышленные комитеты создавались даже там, где не было не только военной, но и вообще любой промышленности, так, например, в гор. Андижан Ферганской области, гор. Курган Тобольской губернии, гор. Петропавловске Акмолинской губернии, в Дагестане. Бесполезность этих учреждений для нужд обороны признавалась даже их организаторами¹².

В Сибири действовало 32 военно-промышленных комитета, часть из которых (в основном на крупных узловых станциях Транссиба) действительно могла выполнять военные заказы – прежде всего, производство попон, кошмы, мясных консервов и т. п. На организации производства скверно сказывалось то, что и Земгор, и ЦВПК иногда раздавали разные заказы одним и тем же подрядчикам, что делало невозможным их выполнение¹³. Совершенно очевидно, что комитеты могли играть, во всяком случае эффективно, только одну роль – консолидации сочувствующих замыслам А. И. Гучкова сил. Последняя была тем более необходима, так как активность ЦВПК возрастала по мере невыполнения заказов. Чуть лучше, чем у ВПК, обстояло дело и у Земгора – из полученных этой организацией заказов Военного министерства на сумму 193 млн руб. им было выполнено 34,5 %¹⁴.

Земцы справлялись относительно удачно с заказами на обмундирование. Хуже было с поставкой оружия и боеприпасов. Даже с распределением таких заказов были сложности – к сентябрю 1915 г. Земгор сумел распределить только треть полученных еще в июле этого года военных заказов. К середине лета 1916 г. союз выполнил только 45 % первой очереди заказов¹⁵. Вряд ли все это могло настраивать в пользу союзов. Скептические настроения относительно их возможностей не были секретом, и либеральная пресса начала борьбу за общественные организации. «Сказочка про белого бычка продолжается, – восклицала редакторская передовица «Русских ведомостей» от 1 (14) июля 1916 г. – Сначала – интервью с газетными корреспондентами, потом – статьи рептильной печати, далее – “докладные” записки, – теперь снова излияния перед корреспондентами газет. А тема одна и та же, или, точнее, две темы: “безотчетность” Земского и Городского союзов и “неблагонамеренность” их»¹⁶. Весьма характерно, что об объемах выполнения заказов деятели земцев предпочитали умалчивать, предпочитая выражения вроде следующей милюковской откровенности: «К концу 1916 г. число земских учреждений, разбросанных по России и на фронте, составляло до 8000, и работали в них сотни тысяч людей. Понятно, что с таким размахом правительству нельзя было не считаться (курсив мой. – А. О.)»¹⁷.

Следует отметить, что цитируемая выше статья «Русских ведомостей» – «Сказка про белого бычка» – утверждала, что союзы предоставили свои бухгалтерские отчеты с 1 (14) августа 1914 г. по 1 (14) июня 1915 г.¹⁸ Это не помешало князю Г Е. Львову выступить на страницах той же газеты уже на следующий день с пространными рассуждениями о том, как несправделиво требовать отчета только от Земского и Городского союзов, не предлагая отчитаться, например, обществу Красного Креста и т. п. Более того, князь объяснил, почему такого рода отчетность в принципе не может быть подана: «.. документальные отчеты по расходам русско-турецкой войны 1877–1878 гг. были закончены лишь спустя 40 лет. Полный отчет о расходовании сумм во время русско-японской кампании 1904–1905 гг. также далеко еще не закончен»¹⁹. Одновременно в интервью, размещенном в «Речи», Львов утверждал следующее: «Разговоры о непредоставлении отчетов – игра слов. Подробного бухгалтерского отчета в разгар работы составить не может ни одна организация, отчетность же у нас составлена так, что в любой момент мы можем отчитаться в каждой израсходованной копейке; это известно всем, и если говорят все же о непредоставлении отчетов, то, очевидно, руководятся известным правилом – клевещи, что-нибудь останется»²⁰.

Разумеется, все обвинения общественных организаций отметались как необоснованные. В одной газете глава Земского союза восклицал: «Вряд ли патриотично в переживаемое страною время незаслуженно обвинять организации, которые, не покладая рук, работают на пользу нашей армии. Странное впечатление производят, с одной стороны – полное признание пользы союзов военными властями на фронте и поступающие ежедневно от войсковых частей благодарности, а с другой – постоянные попытки в тылу затормозить работу союзов (вспомним, например, запрещение съездов и собраний) и попытки теперь набросить тень на их деятельность заведомо необоснованными обвинениями и недостойными намеками»²¹. На страницах другой газеты он убеждал: «Под обвинением, что союз преследует революционные цели. Может быть, компетентное лицо стоит близко к агентурным кругам, пользуется их темными инспирациями, не имеющими для нас цены, нам же ничего не известно»²².

Очевидные разногласия в стане защитников общественных организаций никого не смущали, как никого не смущала и явная неправда относительно эффективности работы этих организаций. «Речь» убеждала своих читателей, что, чем ближе к линии фронта, тем громче раздаются голоса в поддержку работы союзов²³. Последнее никоим образом неудивительно, потому что правительство Штюрмера все же решило создать комиссию для ревизии Земского и Городского союзов, а также других общественных организаций. Ее председателем был назначен представитель государственного контроля С. А. Гадзяцкий. Комиссия должна была начать работу в августе, а закончить в сентябре или октябре 1916 г. В ее состав вошли по два представителя от Государственного контроля, Министерства финансов, Внутренних дел, Военного, Земского и Городского союзов²⁴. Проверка могла поставить под угрозу незапятнанность образа общественной организации. Как всегда в подобных вопросах, политическая целесообразность была гораздо более важной для либералов, чем решение насущных проблем фронта.

Вскоре они доказали это, ходатайствовав на заседании ОСО по обороне от 4 (17) августа 1916 г., которое проходило под председательством военного министра, о повышении аванса Земскому и Городскому союзам с 50 % до 75 %²⁵. В ОСО Шуваев постоянно работал в контакте с общественными деятелями и сначала не был настроен прерывать его²⁶. После прений было принято решение пойти навстречу пожеланиям общественных организаций, однако при условии, что «в каждом отдельном случае союзами будет возбуждаться конкретное ходатайство»²⁷. С одной стороны, это, безусловно, было верным решением, так как в условиях той войны, которую вела Россия, даже скромные цифры были чрезвычайно важны для фронта. Но с другой стороны, материальная польза, приносимая вооруженным силам империи либеральными организациями, была несопоставима с моральным вредом как следствием их деятельности. Я вовсе не хочу утверждать, что разложение было внесено в армию извне либералами, однако они старательно пытались это сделать и уж, во всяком случае, пестовали подобные настроения по мере их возникновения.

«В самой армии, – отмечал весьма информированный иностранный наблюдатель, – недостаток снаряжения, естественно, создавал чувство растущего недовольства и недоверия. Вначале это чувство было направлено против союзников; затем оно обернулось против царя и его слуг, наконец, царский режим и союзники стали предметом глубокого и справедливого возмущения»²⁸. С весны 1916 г. оппозиция вновь приступила к составлению списков «коалиционного правительства», которое должно было спасти страну, придя 6 (19) апреля к варианту, наиболее близкому к будущему составу Временного правительства: Г Е. Львов – премьер-министр, П. Н. Милюков – министр иностранных дел, А. И. Гучков – военный министр. Кроме ведущих земцев, октябристов и кадетов, в правительстве должны были участвовать и народные социалисты (вице-президент Вольного экономического общества Л. И. Лутугин – министр труда).

Представители общественности не забывали про рабочий вопрос. Сразу же после окончания работы съезда ВПК Гучков обратился к Рабочей группе при ЦВПК с призывом к «социальному миру», на который последовала довольно резкая отповедь – даже «гвоздевцы» не готовы были к диалогу с буржуазией²⁹. Руководство военно-промышленных комитетов пыталось повлиять и на главу правительства. 9 (22) апреля Штюрмер принял делегацию ЦВПК во главе с Коноваловым и Гвоздевым. На встрече присутствовал также товарищ министра внутренних дел А. В. Степанов, «дававший разъяснения по затрагиваемым вопросам». Коновалов сообщил о том, что бывшим главой МВД Хвостовым членам Рабочей группы были разрешены встречи со своими выборщиками, но при непременном соблюдении правил 4 (17) марта 1916 г. о контроле над собраниями – то есть в присутствии представителей полиции. Ввиду того, что это условие делает встречи невозможными, а рабочие настроены «вполне лояльно», он просил о разрешении встреч без такого контроля.

Его активно поддержал Гвоздев: «Представители тех течений, которые представлены в комитете, настолько уверены в правоте своей позиции, что сами справятся со своими идейными противниками»³⁰. Штюрмер, ожидавший, что речь пойдет о рабочем съезде, предоставил слово Степанову – тот заявил, что пока закон существует, он должен выполняться. Встреча продолжалась около часа и не привела к положительным результатам. Гвоздеву, заявившему, что считает себя в рабочем вопросе «взрослым человеком», в то время, как его не приглашают на обсуждение тем, связанных с ним в правительстве, Штюрмер ответил: «Сначала мы приглашаем более взрослых»³¹. Частичным ответом на эти требования стало постановление правительства, вышедшее на следующий день – 10 (23) апреля 1916 г. – и запрещавшее проведение съездов общественных организаций³².

Следует отметить, что контролировать конфликты между рабочими и предпринимателями ЦВПК удавалось немногим лучше, чем выполнять военные заказы. Из 12 случаев вмешательства Рабочей группы в споры рабочих с предпринимателями с января 1916 по январь 1917 г. урегулировать удалось всего два, первый (в декабре 1915 г. на заводе «Динамо» в Петрограде) и последний, когда в январе 1917 г. забастовали рабочие объединенных мастерских высших учебных заведений, выполнявших заказы механического отдела ЦВПК. Переговоры руководства ЦВПК с руководителями данного отдела при участии представителя Рабочей группы Г Е. Брейдо увенчались успехом³³. Мобилизация промышленности на нужды фронта требовала известной степени милитаризации тыла, милитаризации труда. Такова была логика войны XX века. Необходимо отметить, что часть предпринимателей понимала это и подталкивала военных к принятию соответственных решений.

13 (26) мая 1916 г. «Русское общество для изготовления снарядов и военных припасов» обратилось в ГАУ с предложением. Общество строило в Юзовке завод для производства тяжелых снарядов, который планировало запустить через десять месяцев. Его годовая производительность равнялась 1,5 млн 6-дюймовых и 2 млн 48-линейных снарядов. Предполагаемые цены были ниже льготных, предложенных осенью 1915 г. Путиловскими заводами. Общество просило значительный аванс (65 %), соглашалось на неустойку в случае срыва поставок. Но главное – у ГАУ просили от 10 до 12 тыс. солдат в качестве рабочих рук. Военная экономика требовала дешевой и хорошо организованной, дисциплинированной рабочей силы. Уже через 5,5 месяца заводы общества производили до 8 тыс. 6-дюймовых бомб в месяц³⁴. А в это время ЦВПК продолжал вмешиваться в забастовки. В мае 1916 г. рабочие металлургического завода Никополь-Мариупольского общества потребовали повышения зарплаты, администрация отказалась. Началась стачка, вслед за этим последовал расчет и призыв военнообязанных. При этом 41 человек были лишены права на 7-дневную отсрочку для перехода на другое предприятие. Эти люди обратились в ЦВПК с просьбой помочь им вернуться домой и устроиться на работу на другие заводы. 4 (17) июня 1916 г. ЦВПК обратился в Генеральный штаб с ходатайством о возвращении этих рабочих в тыл. Последовал отказ³⁵.

Неудивительно, что именно в конце мая – начале июня 1916 г. начальник Главного артиллерийского управления генерал А. А. Маниковский обратился к своему другу – генерал-майору Барсукову, начальнику управления полевого генерал-инспектора артиллерии при Верховном главнокомандующем, – с письмом, содержание которого предполагало ознакомление с ним генерала М. В. Алексеева. Маниковский предлагал «принять особые меры к восстановлению в тылу единой твердой власти»³⁶. Еще ранее, в марте 1916 г., во время своих визитов в Ставку, Маниковский выступал в пользу мобилизации военной промышленности. О рабочих казенных заводов глава ГАУ говорил, «что с ними нужна твердая власть и вникание в их материальные условия»³⁷. Генерал выдвинул проект создания целой сети военных заводов, которые должны были решить не только текущие, но и перспективные потребности армии в промышленном производстве. Главная цель этой программы заключалась в достижении полной независимости Вооруженных сил страны от заграничных поставок. Всего по данной программе, утвержденной ОСО по обороне, было включено 37 заводов, на сооружение которых требовалось бы затратить свыше 607 млн руб.³⁸

На вопрос Б. В. Штюрмера, зачем России такая огромная программа, Маниковский ответил: «Для того, чтобы Вашему превосходительству не пришлось бессильно сидеть на новом постыдном Берлинском конгрессе…»³⁹ В рабочем вопросе и в отношении к мобилизации он расходился с военным министром – генералом Поливановым. Однако эти взгляды были не так уж чужды Штюрмеру, который в это же время в разговоре с императрицей высказал мысль о желательности мобилизации промышленности. Однако, как и следовало ожидать, Дума тормозила обсуждение этого проекта⁴⁰. М. В. Родзянко категорически противился различным планам милитаризации труда еще на уровне рассмотрения их в ОСО по обороне, считая, что такого рода программа может быть осуществлена только через законодательный орган⁴¹. Тем временем ряд забастовок поставил под реальную угрозу выполнение военных планов.

Алексеев, действительно ознакомившийся с письмом Маниковского, представил императору доклад о желательности проведения в жизнь программы ГАУ, фактически диктатуры, возглавлять которую должен был «Верховный министр государственной обороны». Последний должен был получить в тылу исключительные полномочия, равноценные таковым же у главнокомандующего на фронте. Вне пределов театра военных действий министру государственной обороны предполагалось подчинить, во имя наиболее полного удовлетворения интересов армии, все государственные и общественные учреждения, включая министерства. Сам диктатор был подотчетен исключительно императору⁴². Ходили слухи о возможности кандидатуры на этот пост великого князя Сергея Михайловича, возможно, небезосновательные, если учесть, что сама идея зародилась в недрах его ведомства. Однако представляется маловероятным, чтобы Алексеев поддержал великого князя в этой части проекта – он не был авторитетной фигурой ни для Алексеева, ни для императора. Представляется, что М. Ф. Флоринский прав, предполагая, что М. В. Алексеев дал ход записке Маниковского, имея в виду назначение на пост «Верховного министра государственной обороны» или самого себя, или кого-нибудь из своего окружения⁴³.

Правда, на мой взгляд, в окружении генерала в Ставке человека, который мог бы соответствовать требованиям, предъявляемым подобным постом, просто не было. Естественно, что план Алексеева вызвал сопротивление со стороны премьер-министра Б. В. Штюрмера, так как его реализация фактически привела бы к ликвидации власти главы правительства. Решительно выступил против этого проекта и Родзянко. После ознакомления с документом он пообещал генералу публичное противодействие плану в Думе, а в идее рецепта посоветовал «прогнать теперешнее министерство и сделать ответственное». В результате на совещании Совета министров в Ставке 28 июня (11 июля) 1916 г. с присутствием М. В. Алексеева его план не был поддержан. Большинство министров встали на сторону Штюрмера. Было принято решение проводить централизацию управления военной экономикой в рамках существующего законодательства и правительства⁴⁴.

1 (14) июля 1916 г. на утверждение императору было подано постановление Совета министров «О возложении на председателя Совета министров объединения мероприятий по снабжению армии и флота и организации тыла»⁴⁵. Фактически это было решение о создании очередного Особого совещания министров под председательством Штюрмера, то есть правительство продолжило линию осени предыдущего года. То же самое можно сказать и о его либеральных оппонентах, но только теперь у премьер-министра появлялся еще один противник – начальник штаба Главковерха, все более вторгавшийся в вопросы внутренней политики. Тем временем Шуваев продолжал активно работать. Новый военный министр уделил больше внимания снабжению армии снарядами и артиллерией, чем его предшественник. «Вообще говоря, к началу лета 1916 г. русское военное положение улучшилось сверх всяких ожиданий любого иностранного обозревателя, который участвовал в отступлении прошлого года»⁴⁶.

Если за первые пять месяцев 1915 г. армия тратила по 311 тыс. снарядов, а за тот же период 1916 г. по 2229 тыс., то при учете значительного расхода снарядов в осенне-летних боях русская полевая артиллерия все же смогла вступить в 1917 г. с запасом в 3 тыс. снарядов на трехдюймовое полевое и в 3,5 тыс. снарядов на горное орудие того же калибра. Их запас к концу 1916 г. составил 16,3 млн, а производство – до 3,5 млн в месяц. Его даже начали постепенно сокращать, так как оно с лихвой перекрывало потребности фронта – до 2,4 млн снарядов в месяц. Но разгон был велик, и к апрелю 1917 г. боезапас составил уже 4 тыс. снарядов на трехдюймовое орудие. Большой прогресс был и в снабжении фронта тяжелыми снарядами. Если в 1916 г. армия вступила с запасом 275 тыс. снарядов к 48-линейным гаубицам и 100 тыс. снарядов к 42-линейным пушкам и 6-дюймовым гаубицам, то в течение года на фронт было подано 2,15 млн снарядов к 48-линейным гаубицам и 750 тыс. снарядов к 42-линейным пушкам и 6-дюймовым гаубицам. Количество тяжелых орудий к началу 1917 г. выросло в 2,5 раза по отношению к показателям начала войны. Тем не менее запас снарядов к тяжелым орудиям всех калибров достиг 2 574 тыс., то есть более чем в пять раз больше запаса, с которым русская армия начинала войну⁴⁷. Итак, результаты были, и совсем неплохие.

Несмотря на очевидность своих достижений, новому военному министру не удалось избежать непопулярности. Николаю II был нужен «посредственный человек», узкий специалист, он его и получил. Если предшественник Шуваева слишком активно увлекался политикой, то сам он был слишком аполитичен. Его, судя по всему, вообще не интересовали вопросы, напрямую не касавшиеся военного ведомства. В середине июля 1916 г., например, Нокс попытался поговорить с министром о перебоях в снабжении Петрограда мясом и получил следующий ответ: «Человеку лучше обходиться без мяса. Я всю жизнь соблюдаю все церковные посты и посмотрите, выгляжу неплохо. Некоторые животные едят мясо, другие – нет. Лев ест мясо, а слон нет. Но когда нам нужен помощник для работы, мы выбираем слона, а не льва. Петроград спокойнее без мяса»⁴⁸. Вряд ли эта, как называет ее британский атташе, «простая крестьянская философия» была применима в данном случае, но все же эти вопросы лежали вне компетенции его собеседника, да и призван он был прежде всего для того, чтобы решать другие проблемы.

Любая оплошность нового военного министра приводила к организованной волне возмущения, которую пытались оседлать либералы, поддерживавшие Поливанова. Это было тем легче сделать, что Шуваев при поддержке Штюрмера начал систематическое наступление на Военно-промышленные комитеты. Поначалу количество заказов им резко сократилось, что дало ЦВПК повод объявить о том, что с ними ведется «борьба измором». Именно так называлась статья, опубликованная в июле 1916 г. в «Известиях ЦВПК». Величайшей опасностью для комитетов была наметившаяся тенденция военного ведомства выдавать заказы напрямую, минуя их Центральный комитет. Что же касается ревизии ЦВПК, проводившейся в августе 1916 г., то тут сомнения не было – она была объявлена заговором консерваторов⁴⁹.

В ответ на решение Шуваева приостановить финансирование ВПК за срыв выполнения заказов и провести указанную ревизию Гучков предпринял достаточно традиционный для себя шаг – он вступил в публичную переписку с Алексеевым. Фактически это была провокация, которая позволяла ему придать финансовой проверке со стороны Военного министерства политический подтекст⁵⁰. По данным Государственного контроля, на 1 (14) марта 1916 г. Военно-промышленные комитеты получили заказы на 228 млн руб.

(при сумме аванса до 50 %). Доля ЦВПК при распределении заказов равнялась 119 млн руб. Стоимость выполненных заказов к 1 (14) апреля того же года составила 2,2 % от общей суммы в 228 млн руб. При этом ЦВПК, получив за услуги по организации свой 1 % от суммы распределенных заказов – 1 113 тыс. руб., сумел довести свои расходы к 1 (14) апреля 1916 г. до 1 308 тыс. руб. В июле 1916 г. результаты проверки были опубликованы в прессе⁵¹. Вряд ли они могли способствовать укреплению позиций этой общественной организации. Для обороны годились любые средства, и в августе 1916 г. Гучков обратился с письмом и к министру внутренних дел, протестуя против арестов рабочих, входивших в организации, созданные ВПК. По его мнению, эти аресты ставили под угрозу спокойствие в тылу⁵².

Конечно, контроль над бюджетом и распределением казенных средств оставался при этом святая святых думской оппозиции. Двойственность проводимой ими политики была очевидна. Впрочем, это им не мешало. «Господа, – обращался к ним лидер черносотенцев, – гроши, собираемые пятачками с верующих, несущих свои желтенькие свечки, вы государственному контролю подчиняете (имеется в виду смета Священного синода – капитал свечных денег. – А. О.), а миллиарды казенных денег, которые широкой рекой текут через ваши общественные учреждения, вы государственному контролю не хотите подчинять»⁵³. Оппозицию никогда не беспокоили такого рода «мелочи» и нестыковки, а Гучков вовсе не был настроен отказываться от той роли, которую позволяло ему играть руководство ЦВПК. Обращение к начальнику штаба Ставки превращалось в защиту нападением. Всего было написано два письма⁵⁴. Гучков посылал свои письма и, по собственным словам, не ожидал на них ответа. Впрочем, лидеру октябристов это было не важно, он использовал самый факт своих обращений к Алексееву как своеобразное свидетельство идейной близости и не делал секрета из своих посланий к генералу⁵⁵.

В результате Гучкову удалось имитировать наличие переписки между собой и Алексеевым – тексты писем распространялись по Петрограду и Москве. Правдоподобие этой истории придавало и то, что деловые контакты между ними имели место. Начиналось все с телеграмм руководителя ЦВПК к Алексееву, в которых он просил разрешения обсудить деятельность своего учреждения, для чего просил Алексеева в начале февраля 1916 г. принять своего заместителя А. И. Коновалова. Генерал дал согласие⁵⁶. Судя по свидетельствам Гучкова, они встречались и в бытность Алексеева начальником штаба Юго-Западного и Главнокомандующим Северо-Западного фронтом: «Я к нему заезжал, докладывал о санитарных вопросах, о вопросах медицинской помощи, затем всегда говорил о своих впечатлениях от фронта. Я его очень ценил. Человек большого ума, большого знания. Недостаточно развитая воля, недостаточно быстрый темперамент для преодоления тех препятствий, которые становились по пути. Работник усердный, но разменивающий свой большой ум и талант на мелочную канцелярскую работу – этим он убивал себя, но широкого государственного ума человек…»⁵⁷

Очевидно, именно «недостаточно развитую волю» генерала и пытался использовать фактом своей переписки с ним Гучков. Он подталкивал Алексеева если не к действиям, то к контакту с собой. Тексты писем были весьма острыми, после знакомства с ними действительно могло создаться впечатление, что между двумя этими людьми существуют весьма доверительные отношения. «И не чувствуете ли Вы на расстоянии из Могилева то же, что мы здесь испытываем при ежедневном и ежечасном соприкосновении… со всей правительственной властью. Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню. Гниющий тыл грозит еще раз затянуть и Ваш доблестный фронт, и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну в невылазное болото. А если Вы подумаете, что вся эта власть возглавляется г. Штюрмером, у которого (и в армии, и в народе) прочная репутация если не готового предателя, то готового предать, – то вы поймете. какая смертельная тревога за судьбу нашей родины охватила и общественную мысль, и народные настроения. Я уже не говорю, что нас ждет после войны – надвигается поток, а жалкая, дрянная слякотная власть готовится встретить этот катаклизм теми мерами, которыми ограждают себя от хорошего проливного дождя: надевают галоши и раскрывают зонтик»⁵⁸.

В своих воспоминаниях лидер октябристов объяснял факт широкого распространения нескольких посланий инициативой Челнокова, который якобы действовал помимо его, Гучкова, воли. Вряд ли в это можно поверить, так как метода антиправительственной агитации, свойственная ему и его окружению, не изменилась еще с довоенных времен. «Этот документ (письмо Гучкова Алексееву. – А. О.) получил распространение на фронте, в то время как я имел в виду только Алексеева. Это было использовано как агитационное средство против строя: армия свой долг выполняет, а вот что делается в тылу! Это мне было очень неприятно, потому что я в то время пытался с этой властью столковаться и считал, что не время расшатывать ее. Этим, собственно, мои отношения с Алексеевым ограничиваются»⁵⁹. В этом свидетельстве есть только одна правда – общение с Алексеевым было важным для его корреспондента, так как подымало его статус и придавало особую силу пропагандистской кампании либералов, с лидером которых «переписывался» сам наштаверх. Во всяком случае, на эту «переписку» в конце концов обратил внимание и сам император, а ведь общение с Гучковым он считал предосудительным⁶⁰.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.