Глава 3. На поле чести в рядах старой гвардии

Глава 3. На поле чести в рядах старой гвардии

На рассвете 20 августа (2 сентября) батальоны разошлись в назначенные места. В боевую линию пошли 1-й, 2-й и 4-й батальоны, каждому из которых был придан пулеметный взвод. С ними установили телефонную связь. Штаб полка расположился на пологом скате, который спускался в лощину, где находилась деревня Владиславов. На склоне окопались части гренадерского корпуса генерала Иосифа Ивановича Мрозовского. Сзади – роща с гренадерскими обозами и переполненными лазаретами.

Накануне было пасмурно и моросил дождь, а к восходу солнца тучи наконец рассеялись. Со стороны неприятеля – тихо. Казалось, вся природа замерла в ожидании чего-то нового, необычного. Ни выстрел, ни крик не нарушали покоя дивного августовского утра. К Владиславову, словно на маневрах, спускались ровные цепи 1-го батальона флигель-адъютанта полковника герцога Н. Н. Лейхтенбергского[383]. В его расположение вклинилась колонна 2-го батальона полковника Евгения Михайловича Казакевича[384]. В результате рота его величества осталась справа от 2-го батальона, а 2-я и 3-я роты – слева. Прикрывая разворачивание батальонов, далеко вперед ушла 4-я рота штабс-капитана Кутепова. Он стремился опередить австрийцев и занять высоту 106.

Полковник Е. М. Казакевич до Великой войны

На правом фланге шел 4-й батальон полковника графа Литке[385]. Третий батальон до поры оставался в резерве. На левом фланге действовал лейб-гвардии Семеновский полк. Без поддержки артиллерии через деревню Владиславов преображенцы наступали на высоты, занятые 10-м австрийским корпусом. Далеко впереди цепей кружили разъезды конной разведки и шли полковые разведчики. Переправившись через речку Гелчев, первыми вступили в бой конные разведчики. Они наткнулись на вражеские окопы, откуда австрийцы открыли ружейный и пулеметный огонь. Заговорила австрийская артиллерия. Помощник начальника конных разведчиков, подпоручик Торнау[386] 2[387] получил тяжелую контузию снарядом, однако оставался со своими разведчиками до конца боя. Вскоре пришло донесение командиру полка, что пал, сраженный пулей, начальник пеших разведчиков – поручик Эллиот 2[388]. Полк принес первую кровавую жертву войне. Полковник Игнатьев и присутствующие офицеры молча сняли фуражки и перекрестились.

Полковник Е. М. Казакевич в 1914 г.

Бой разгорался. Наступая во главе 1-го батальона, 4-я рота штабс-капитана Кутепова овладела ключом позиции – высотой 106 и стала укрепляться на ней. «Богатый опытом японской кампании, Кутепов давал ценные советы своим товарищам – ротным командирам 1-го батальона, в первом же бою проявил во главе своей роты чудеса храбрости и дал доказательства глубокого понимания военного искусства», – писал полковник В. В. Свечин[389].

Слева направо: полковник граф К. Н. Литке, поручик Ю. И. Холодовский 1, поручик барон С. А. Торнау 1

Грозно гремели вражеские пушки. Стремясь перехватить инициативу, австрийцы перешли в контратаку. Штабс-капитан Кутепов сначала контужен, затем тяжело ранен. Ружейная пуля попала в левую ногу и раздробила кость. Его кладут на носилки, но он остается на поле боя и громко подбадривает солдат.

Вскоре ранен поручик Вернер Михайлович Галлер. Дважды ранен, а третьей пулей убит поручик Вуич[390]. Накануне боя он говорил товарищам, что точно будет убит. Предчувствие его не обмануло… Когда все офицеры выбыли из строя, командование ротой принимает фельдфебель подпрапорщик Ящихин. После его ранения остатками роты командует младший унтер-офицер Кошкаров.

Австрийцы вновь контратакуют. Их цепи все ближе к позициям, занятым 4-й ротой.

Поручик Ф. Ф. Эллиот 2

– Если противник ворвется, то четвертой роте принимать в штыки. Приказа отходить не будет! – крикнул штабс-капитан Кутепов.

Усилился пулеметный и артиллерийский огонь. Преображенцы огрызались ружейными залпами. Враг совсем близко. Превозмогая боль, Александр Павлович попытался встать и не смог. В глазах товарищей он всегда был бравым гвардейцем, расчетливым и распорядительным командиром, знавшим все тонкости армейской науки, а теперь лежал беспомощный на влажной после вчерашнего дождя польской земле… Смерть он предпочитал плену и выхватил револьвер. Это увидели солдаты Петр Лисица и Антон Ковалев. Под огнем приближающихся австрийских цепей они бросились к своему ротному командиру и стали выносить его из боя. Вокруг скрежетали разогретые порохом винтовки. Рота готовилась к штыковой схватке. По земле волоклась едкая гарь. Где-то позади громыхнули орудия. Совсем рядом рванули вражеские шрапнели. Оба солдата получили ранения, но они, истекая кровью, все же доставили своего командира в полевой лазарет[391].

Примечательно свидетельство о личных качествах А. П. Кутепова одного из его сослуживцев, Владимира Владимировича Дейтриха: «Кутепов, вступив в войну (для него уже вторую) с репутацией блестящего строевика, точно окунулся в родную стихию и сразу завоевал себе репутацию боевого офицера, уже выдающегося во всех отношениях, выдающегося даже среди тех, кто почитаться таковыми могли сами. Мы, младшие офицеры, верили слову Кутепова. Молодость хотя и склонна к зубоскальству, но, как никто, поддается обаянию отваги. Храбрый офицер – в сущности, тавтология. Кто не храбр, тот не может, не вправе быть офицером. Храбростью проявляется благородная сторона человеческой натуры. В храбрости и подвиге победа духа над тлением… Рыцарство недаром обозначало во все века тот идеал, к которому мужчина должен стремиться.

Солдаты несут убитого поручика Ф. Ф. Эллиота 2

Кутепов был храбр той волевой храбростью, которая, сознательно преодолев страх смерти, уже не имеет далее задерживающих рубежей, кроме велений разума. Мы, стараясь изо всех сил быть храбрыми, все-таки сознавали, что Кутепов храбрее нас. Этим объяснялось то влияние, которое он как начальник имел над нами в бою»[392].

«Для характеристики Кутепова, как офицера и командира, я приведу то, что мне пришлось слышать о нем от солдат.

– Строг, – говорили про него еще до войны, – но зря человека не обидит; к тому же нашего брата понимает, можно сказать, насквозь видит, ему не соврешь. Если в чем провинился – лучше прямо говори – виноват. Тогда – ничего, а коли начнешь с ним крутить – тогда беда.

С ним еще то хорошо, что ему ни фельдфебель, ни взводный – не указ, службу знает, да и сам во все входит и видит, где правда. Одно слово – командир…

Таковы отзывы о Кутепове в мирное время, в военное они еще любопытнее.

– Герой, – отвечали все, кого, бывало, ни спросишь, а что Кутепов? Если же еще спросишь: что, очень храбрый? – то слышишь: «да что храбрый, храбростью нас, Ваше Высокоблагородие, не удивишь, – наши господа офицеры все как есть храбрые… Этот не то что храбр, а Бог его знает, какой-то особенный. Кругом смерть, ну прямо ад иной раз, а он как ни в чем не бывало – смеется, шутит, нашего брата бодрит»… И опять та же аттестация, что приходилось слышать и в мирное время – службу знает – но теперь во сколько раз знаменательнее звучат эти два слова!

Слышал я и такие пояснения:

– Одной храбрости на войне мало, – надо и дело разуметь, иначе толку мало, лишь одни потери… Вот на этот счет капитан Кутепов, дай Бог ему здоровья, молодец – ни одного человека зря не погубит. За ним, можно сказать, как за каменной горой.

– Иные господа и храбрые, и вояки хорошие, да горячатся малость – кидаются в атаку, когда еще нельзя – ну, ничего и не выходит… Капитан же Кутепов всегда спокоен, за всем следит и за своими и за неприятелем, а коли прикажет что, так уж знай, что именно так и надо…»[393].

Тяжело ранен командир второй роты капитан князь Аргутинский-Долгоруков[394]. В третьей роте получил ранение младший офицер прапорщик Зборомирский. У капитана Веденяпина[395] пулей сорвало фуражку с головы. Плотным неприятельским огнем почти полностью уничтожен приданный батальону пулеметный взвод. Его командир, поручик Моллер[396], тоже тяжело ранен пулей в грудь навылет с прострелом легкого.

Наступление разрасталось. Достиг назначенных ему рубежей и второй батальон. Под ураганным огнем, стоя во весь рост, полковник Казакевич подбадривал солдат. Вскоре, срезанный пулей, он упал, но покинуть передовую позицию отказался.

Подпоручик В. П. Верёвкин

Подпоручик В. Ю. фон Кубе

Австрийцы предприняли несколько контратак на прорвавшиеся далеко вперед 1-й и 2-й батальоны преображенцев. С высоты 119 бухнули вражеские орудия. 2-й батальон понес тяжелые потери. Волнами накатывала неприятельская пехота. Смертельно ранены командиры 5-й и 7-й рот, капитан Есимонтовский[397] и штабс-капитан Чернявский[398]. Их доставили в тыл на перевязочный пункт. Находясь в бессознательном состоянии, А. С. Чернявский слабеющими губами шептал – не молитву, не имена родных и близких, – в предсмертном жару он бормотал марш родного полка. Ранен поручик Вестман[399]. В самом разгаре боя австрийская пуля сразила батальонного адъютанта при командире 2-го батальона подпоручика Николая Петровича Гессе. Он падает замертво. Ранены подпоручик Вадим Юлианович фон Кубе и прапорщик М. А. Трусов. Видя, что все пулеметные расчеты выбыли из строя, раненый поручик Верёвкин[400] сам схватился за гашетки «Максима» и открыл огонь. Вскоре его вынесли в тыл, раненного в лицо и в ногу. На перевязочном пункте, весело и нервно смеясь, он с восторгом рассказывал о подвигах своих солдат.

Считая, что наступил предел возможностям, а положение полка – безнадежное, генерал И. И. Мрозовский, командир Гренадерского корпуса, несколько раз предлагал дать сигнал к отходу поредевшим ротам преображенцев, но полковник Игнатьев каждый раз отвечал отказом.

В полдень австрийские цепи скрытно пытались обойти левый фланг полкового боевого участка и были сметены прицельным огнем пулеметного взвода под командованием поручика С. А. Торнау при поддержке полкового резерва – двух взводов штабс-капитана Б. А. Шоманского[401].

По приказу командира полка 4-й батальон бросился на штурм высоты 119 и, после жестокого штыкового боя, овладел ею. В 14 часов отбита еще одна яростная контратака австрийцев. В 15 часов неприятель предпринял последнюю попытку вырвать победу – головные части 5-го австро-венгерского корпуса обрушились на правый фланг преображенцев. Навстречу врагу выдвинулся 3-й батальон капитана Алексея Степановича Иванова. Распоряжение полковника Игнатьева – полковое боевое знамя – вперед! «С высоты 119 было видно, как знамя двигалось в цепях, а когда последние залегали, то оставалась стоять огромная фигура знаменщика, старшего унтер-офицера Пономарева и часового при знамени, ефрейтора Пашкова»[402]. В 16 часов австрийцы стали поспешно отступать по всему фронту.

Солдат с поврежденными после атаки винтовками

Полковник Игнатьев приказал перенести штаб в расположение передовых цепей, за переполненный ранеными, догоравший Владиславов. Местоположение противника не было известно. Ночью могли произойти боевые столкновения, и командир полка распорядился выставить охранение и окопаться на все четыре стороны. Утром следующего дня в штабе полка подводили итоги боя, допрашивали пленных. Австрийцы признавались, что испытали ужас, видя шедших на них в атаку солдат-великанов, которых не останавливали кинжальный огонь пулеметов и артиллерийская шрапнель. «Полком взято в плен 56 офицеров и 1450 нижних чинов и захвачен 21 пулемет. Из строя выбыло 17 офицеров и более 800 солдат»[403].

Атака Старой гвардии в центр 10-го австрийского корпуса увенчалась блестящим успехом. Противник стал медленно отступать по всему фронту Петровской бригады. «2 сентября, – пишет австро-венгерская история войны, – наша 2-я дивизия подверглась сильной атаке. Несмотря на содействие своих резервов и 37-й гонведной дивизии, русская контратака в ее левый фланг вскоре заставила ее уступить противнику то небольшое пространство, которое ей удалось захватить»[404]. За Владиславов полковники Игнатьев и Казакевич получили ордена Святого Георгия IV степени.

Лейб-гвардии Преображенский полк выиграл бой. Но какой ценой досталась победа!.. В донесении начальника 1-й гвардейской пехотной дивизии генерала В. А. Олохова об итогах операции говорилось, что задачи, возложенные на 1-ю гвардейскую пехотную дивизию, выполнены полностью и что наибольшие потери понес лейб-гвардии Преображенский полк.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.