16. Кто приготовил петлю для России

16. Кто приготовил петлю для России

Снова — режиссеры, актеры, статисты… Режиссеры на этот раз были опытные, учли прошлые ошибки. И актеров подобрали подходящих. Правда, подавляющее большинство из них вовсе не подозревало, что играет по чужому сценарию. Конечно же, рабочие искренне возмутились бы, если бы им сказали, что они помогают немцам. Они были уверены, что отстаивают свое право сытнее есть и больше зарабатывать (хотя день забастовки на одном лишь Металлическом заводе обходился фронту в 15 тыс. снарядов). Кайзер, германские генералы и разведчики полагали, будто они хитро используют революционеров в собственных целях. И были бы очень удивлены, если бы узнали, что им тайно подыгрывают враждебные западные державы. Либералы наподобие Родзянко считали, что Запад помогает им ради торжества демократии, и обновленная Россия станет еще более богатой и могущественной, чем монархическая. А в целом получалась петля, которая стягивалась на горле России с разных сторон. Замыкал же петлю, соединяя ее концы, узел заговора.

Нет, отнюдь не «заговора генералов». Весь «заговор генералов» и «военная ложа» — полная туфта. Это обычная легенда прикрытия, каковыми всегда пользуются спецслужбы при осуществлении грязных операций (а завалить союзную державу, согласитесь — дело слишком уж неприглядное). Обратите внимание, вся информация о «генеральской оппозиции» получила огласку через самих масонов-заговорщиков — Гучкова, Львова. Доверия подобные источники не заслуживают. И «проговаривались» они, очевидно, не случайно. О своих связях с иностранцами почему-то никогда и никому не пробалтывались, а о «военной ложе» — во всеуслышание. Чтобы отвести внимание от истинных виновников драмы. И, например, генерала Алексеева запачкали явно преднамеренно. Отомстили как раз за то, что он реально пытался противодействовать заговорщикам, за проект диктатуры тыла, за комиссию Батюшина.

Настоящие рычаги руководства заговором в Петрограде держали в своих руках послы Бьюкенен и Палеолог. Многие участники конспиративных совещаний были известны Охранному отделению, в его докладах перечислялись крупные промышленники Рябушинский, Терещенко, Коновалов. Входили политики, причем разных направлений — называющий себя монархистом Шульгин, октябрист Гучков, кадеты Шингарев, Шидловский, Милюков, социалист Керенский. В докладе Охранного отделения от 8 февраля 1917 г. прямым текстом указывалось, что эта группировка «возлагает надежды на дворцовый переворот». Из генералов данную идею поддерживали Крымов, Рузский. По данным той же «охранки» через Бьюкенена нити заговора протянулись к некоторым родственникам царя — великим князьям Кириллу Владимировичу, Николаю Михайловичу, великой княгине Марии Павловне.

Но были и «рабочие сцены», «суфлеры», «декораторы», которые никогда на сцене не мелькали и остались невидимыми для публики. Однако «успех» постановки осуществился во многом благодаря им. Одна из таких ключевых фигур уже называлась. Министр финансов Петр Барк. Действовавший рука об руку с западными банкирами, заключавший для России сверхневыгодные соглашения. Кстати, масон. Одним из последних его достижений на посту министра стала договоренность об открытии в Петрограде и Москве отделений «Нэшнл Сити банка» — первого американского банка в России. Полтора года его управляющий Мезерв проторчал в нашей стране, то и дело бывал на приеме у министра, и вопрос почему-то откладывался. Но потом как-то очень быстро решился, и отделение банка открылось в Петрограде 2 января 1917 г. Буквально накануне революции.

А первым крупным клиентом банка стал М. И. Терещенко. Богатый промышленник и один из главных заговорщиков. Еще до открытия филиала в Петрограде, 24 декабря, нью-йоркская штаб-квартира банка приняла решение о выделении для Терещенко четырехмесячного кредита на 100 тыс. долларов. Исследователь русско-американских финансовых связей С. Л. Ткаченко отмечает, что случай это совершенно уникальный. Обычно подобным операциям с крупными суммами в американской валюте предшествовал долгий обмен телеграммами между Петроградом и Нью-Йорком, оговаривались цели кредита, обеспечение, условия расчета. С Терещенко ничего этого не было. Просто дали деньги и известили Мезерва — выплатить [154]. Странно, правда?

Еще одна теневая фигура заговора — товарищ (т. е. заместитель) министра путей сообщения Юрий Ломоносов. Много подозрений вызывает и бывший военный министр, к моменту революции уже снятый с этого поста, генерал Поливанов. Либерал, масон, любимец «общественности». В тяжелые дни отступления 1915 г. сеял панику, объявлял на заседаниях правительства и в Думе, что армия «бежит без оглядки», что спасти Россию могут только бездорожье, «грязи непролазные», да Николай-угодник [195]. И провел несколько массовых призывов в армию — в тот момент, когда солдат нечем было вооружать. В результате в тылу скопились огромные, величиной с дивизию, запасные батальоны, которые потом даже за год не удалось «рассосать» на фронт. Они толклись в казармах, дурели от скуки и строевой муштры, разлагались агитаторами. И именно эти батальоны стали ударной силой революции.

Важным персонажем, обеспечившим успех переворота, стал и А. Д. Протопопов. Либерал. В 1915 г. один из лидеров оппозиционного Прогрессивного блока. Председатель Петроградского отделения Русско-Американской торговой палаты, член всевозможных русско-американских обществ. Совершил поездку в Англию и США. На обратном пути, в Стокгольме, к нему явился с визитом Фриц Варбург, попросил передать через него предложение царю начать переговоры о сепаратном мире. Протопопов просьбу отверг. Но скандал все равно разразился. Несмотря на это Николай II, желая угодить «общественности», назначил Протопопова министром внутренних дел. Он появился в Думе в жандармском генеральском мундире — прежние товарищи его освистали, устроили обструкцию. И Протопопов превратился вдруг в ярого монархиста, из кожи вон лез, изображая себя перед царем вернейшим из верных. Даже царица Александра Федоровна поверила, что он — один из немногих искренних защитников трона и династии. Но все доклады «охранки» и полиции о вызревании заговора, о сборищах и планах оппозиции, о нарастании революционного движения он добросовестно клал «под сукно». До Николая II они не доходили, Протопопов заверял его, что ситуация находится под контролем. В декабре 1916 г. он «подсидел» премьер-министра Трепова, взявшегося было наводить порядок. А при новом премьере, 66-летнем слабом старичке Голицыне, Протопопов стал фактически главным лицом в правительстве. И на пост начальника Петроградского гарнизона провел свою кандидатуру — генерала Хабалова…

Впрочем, у заговорщиков был кто-то еще. Причем в ближайшем окружении самого царя. Мало того, это был человек, к чьим советам Николай Александрович прислушивался. Не Распутин. Распутин — еще одна легенда прикрытия. Лица, причастные к его убийству, были так или иначе связаны с англичанами. И само убийство, заметьте, было организовано накануне переворота. Чтобы Распутин не помешал каким-нибудь своим советом. И чтобы выбить царя из колеи, посеять смятение в душе. А неизвестный «кто-то» действовал и после смерти Распутина. Кто именно? Мы не знаем. И гадать не берусь, поскольку обвинение слишком серьезное. Но такой «советник» должен был существовать. Или несколько «советников». Откуда это известно? Посудите сами. В правительстве шла «чехарда», все министерские кресла по несколько раз сменили хозяев. Единственный, кто всю войну оставался на министерской должности, — Барк. Кто-то должен был это обеспечить. Как и невероятное министерское назначение Протопопова. Да еще и замаранного контактом с Варбургом! (Из-за этого назначения на Николая II и Александру Федоровну обрушился очередной шквал обвинений в измене, в стремлении к сепаратному миру). Да и во многих других случаях царь принимал наихудшие решения из возможных. Кто «подсказывал» их?

К началу 1917 г. ситуация складывалась совершенно противоречивая. С одной стороны, Россия добивалась блестящих успехов. А с другой, ее положение становилось все более шатким. Казалось, война шла к победному концу. Центральные державы надорвались, на ладан дышали, в армию призывали 17-летних и 50-летних, в тылу голодали. В то время как Россия находилась в пике своего могущества. По производству артиллерии она обогнала Англию и Францию, увеличив за годы войны выпуск орудий в 10 раз, снарядов — в 20 раз, винтовок — в 11 раз. Потери нашей армии были меньше, чем у противников и союзников. Впоследствии цифры фальсифицировались, но сохранились точные данные. Согласно «Докладной записке по особому делопроизводству» № 4(292) от 13/26.02. 1917 г., общие потери на всех фронтах составляли: убитыми и умершими от ран — офицеров 11 884, нижних чинов — 586 880; отравленными газом, соответственно — 430 и 32 718; ранеными и больными — 26 041 и 243 8591; контуженными 8650 и 93339; без вести пропавшими — 4170 и 15 707; в плену находилось 11 899 офицеров и 2 638 050 солдат. Итого: 63 074 офицера и 5 975 341 солдат (ЦГВИА СССР, ф.2003, оп.1, д.186, л.98) [5]. Как видим, убитыми и умершими от ран Россия потеряла около 600 тыс. человек. Куда меньше, чем это обычно представляют (в Германии на тот же период погибло — 1,05 млн., во Франции — 850 тыс. [168]). По ранению, болезни, контузии из русской армии было уволено около 2,5 млн. — примерно столько же, сколько выбыло по аналогичным причинам в других воюющих странах. А в плен попало 2,6 млн. русских — столько же, сколько было в России пленных немцев, австрийцев, турок.

Несмотря на огромные расходы, наша страна отнюдь не влезла по уши в долги. Ее государственный долг вырос на 23,9 млрд. руб. Но из этой суммы лишь 8,07 млрд. руб. составляли внешние займы, а остальное — внутренние. Россия обеспечила ведение боевых действий и развитие промышленности в основном за счет собственных ресурсов. И при этом сумела сохранить огромный золотой запас. К кампании 1917 г. русские войска подготовились блестяще. Формировалось 48 новых дивизий. Снабжение шло широким потоком, в том числе новейшее оружие: тяжелые орудия, зенитки, броневики, самолеты, автоматические винтовки и пистолеты. С возросшей мощью России нельзя было не считаться. И в январе-феврале 1917 г. межсоюзническая конференция Антанты впервые прошла не во Франции, а в Петрограде. Тон на ней задавали уже не иностранные, а наши военачальники. Были согласованы планы предстоящей кампании. 6 февраля русская Ставка утвердила планы наступления. Армии начали сосредоточиваться… На Центральные державы готовы были обрушиться удары такой силы, что противостоять им враги уже не могли. Все эксперты сходились на том, что война окончится летом, максимум — осенью 1917 г. Уже с декабря 1916 г. российское правительство начало предварительную подготовку к грядущей мирной конференции — поднимались архивы МИДа, изучались прежние договоры, соглашения, протоколы.

Но в это же самое время по стране покатились волны забастовок и беспорядков. Одна за одной, сплошным штормом. По разным поводам. Годовщина «кровавого воскресенья», годовщина суда над большевистской фракцией, открытие сессии Думы… Но царь находился в Петрограде. По его распоряжениям принимались меры для успокоения ситуации. Довольно мягкие, но хоть какие-то меры. Ряд подстрекателей арестовали. Военное командование предупредило, что беспорядки будут решительно подавляться. А когда председатель Думы Родзянко попытался шантажировать царя «народным недовольством» и опять требовать «ответственное министерство», Николай Александрович пригрозил распустить Думу [134]. И снова, вроде бы, помогло. Думцы струсили и сбавили тон, забастовки пошли на убыль. К 22 февраля (7 марта) обстановка нормализовалась. И царь уехал в Ставку, в Могилев.

А на следующий день началось! По ничтожному поводу — в магазинах произошли перебои с черным хлебом. Только с черным. Вовремя не подвезли, а наличные запасы кто-то позаботился скупить. Волнения стремительно разрастались. А. И. Солженицын в «Марте 17-го» постарался изобразить процесс сугубо стихийным. Вот уж нет. Кто-то ведь дирижировал «стихией», кто-то координировал события в разных местах, на разных уровнях.

Главным постановщиком бунта стал военный министр Великобритании лорд Мильнер. Прибывший в Петроград на упоминавшуюся межсоюзническую конференцию. Но одновременно проверивший готовность к перевороту, давший последние указания. В распоряжении Мильнера имелись огромные суммы денег. И по его инструкциям начал действовать посол Бьюкенен. Любопытно отметить, что 18 февраля 1917 г. Бьюкенен заявил: «Англо-русские отношения никогда не были лучше, чем в настоящее время. Как император, так и большинство русского народа твердо поддерживают англо-русский союз». Это говорилось для публики, официально. А тайно делалось другое. А. А. Гулевич приводит доказательства, что именно агенты Бьюкенена всего через несколько дней после заявления спровоцировали беспорядки в Петрограде [139]. Есть сведения, что в начале 1917 г. в России побывал по каким-то «делам» и лучший агент Вайсмана, Сидней Рейли. Однако действовали не только англичане. Американский посол в Германии Додд впоследствии сообщил, что в февральских событиях важную роль сыграл советник Вильсона в России Крейн, директор компании «Вестингауз Электрик»: «Крейн много сделал, чтобы вызвать революцию Керенского, которая уступила дорогу коммунизму». (Кстати, офис Крейна в Нью-Йорке тоже располагался по адресу Бродвей-120). А полковник Хаус в эти дни писал Вильсону: «Нынешние события в России произошли во многом благодаря Вашему влиянию» [6]. Да наверное, и странный кредит для Терещенко оказался не лишним.

Но со стороны и впрямь все выглядело «стихийно». Немцы совершенно не ожидали революции [99]. Не ожидали ее и большевики. И либералы тоже [134]. Те и другие полагали, что очередная атака на власть захлебнулась… Однако «стихийность» имела очень четкие закономерности. Царь находился в Могилеве, а министр внутренних дел Протопопов на целых три дня задержал информацию о мятеже в столице! Продолжал слать бодрые доклады — ситуация под контролем. Правительство, где он верховодил, бездействовало. И протеже Протопопова генерал Хабалов бездействовал. Что и дало возможность мятежу разгореться в полную силу. Поневоле напрашивается версия, что Протопопову организаторы переворота предложили роль «своего среди чужих, чужого среди своих». Дескать, трудись на министерском посту, красуйся в жандармском мундире, тебя будут клеймить, ругать, но ты не обращай внимания. Потом сочтемся, прославим твои настоящие заслуги.

Только 25 февраля (10 марта), от жены и от приехавших в Ставку офицеров, до царя дошла вся правда о грозных событиях. Он повелел правительству принять решительные меры. Но было уже поздно. Агитаторы успели взбунтовать «произведение» Поливанова, столичные запасные батальоны. А правительство ничего и не стало предпринимать. Вместо этого оно 27 февраля «самораспустилось». Подало коллективное прошение об отставке и разошлось по домам — даже не дожидаясь, примет царь отставку или нет. В Петрограде настал полный хаос. Дума тоже оказалась выбитой из колеи. Родзянко бестолково метался по городу, выступал на митингах, пытаясь прекратить убийства и погромы. Единственные, кто действовал четко и организованно, — заговорщики. Провели кулуарное совещание и, никого не спрашиваясь, ни с кем не согласовывая, составили список правительства.

Царь же под чьим-то влиянием опять принял худшее из решений — ехать в Царское Село, к семье. Оторвавшись от Ставки и обезглавив ее. Впрочем, если бы он доехал до Питера, то одним лишь своим присутствием и несколькими распоряжениями мог изменить ситуацию паралича власти. Но заговорщики знали — не доедет. Для этого в министерстве путей сообщения сидел Ломоносов. Который после скоропостижной отставки министра мог «рулить» единолично. И от Малой Вишеры зарулил царский поезд не в Питер, а в Псков. В штаб Северного фронта, к заговорщику генералу Рузскому. Между прочим, еще в январе 1917 г. Охранное отделение узнало план заговорщиков, обсуждавшийся с участием генерала Крымова, — царя предполагалось принудить к отречению именно в поезде, по пути следования между Ставкой и Петроградом. Реализация намечалась именно на начало марта…

Почему же так легко удалось осуществить план? Сейчас принято говорить, что Николай Александрович был настроен мистически, что он заранее знал из разных пророчеств о своей участи и шел на нее сознательно. Позвольте не согласиться, эта версия имеет очень серьезные противоречия. Православие действительно учит человека смиренно принимать волю Господа, но оно не имеет ничего общего с теориями непротивления злу, с фатализмом и обреченностью. И христианские пророчества отнюдь не являются предсказаниями будущего. Нет, пророчества — это предупреждения о гневе Господнем, призывы к покаянию, к пересмотру своего поведения. Но, повторюсь, все данные говорят о том, что рядом с царем должен был находиться неизвестный нам «иуда». Или «иуды». Способные постепенно, шаг за шагом, создать настроение обреченности. Кстати, в том числе и подтасовкой пророчеств. Например, если сопоставить полный текст пророчеств св. Серафима Саровского, записанный Н. А. Мотовиловым, с тем, что было выписано для императрицы Александры Федоровны по ее заданию, видно, что пропущено много важных мест. Выпало, что при новом выступлении против Государя бунтовщики будут побеждены, и из них «никого в Сибирь не пошлют, а всех казнят… но эта кровь будет последняя, очистительная, ибо после того Господь благословит люди Своя миром и превознесет рог помазанного Своего…» [142]

Советники в ближайшем окружении склонили царя к капитуляции еще до Пскова. Со станции Дно он отправил телеграмму Родзянко, приглашая его прибыть вместе с премьером Голицыным, государственным секретарем Крыжановским и кандидатом на пост главы нового правительства, которому, по мнению Думы, «может верить вся страна и будет доверять население». Родзянко телеграммы даже не видел. Ее перехватили заговорщики, отправив ответ: «Родзянко задержан обстоятельствами, выехать не может» [124]. А Голицын был уже арестован Керенским. Вместо них в Псков отправились Шульгин и Гучков, якобы представители Думы, а на самом деле никаких полномочий от нее не имевшие. И повезли список правительства — тоже как будто представленный от Думы.

«Акт об отречении», подписанный государем под давлением псевдо-делегатов, Рузского и лиц из собственной свиты, представляет собой документ, весьма сомнительный с юридической точки зрения. Во-первых, российские законы отречения не предусматривали. Во-вторых, Николай Александрович отрекся и за себя, и за сына Алексея в пользу брата Михаила, что противоречило закону Павла I о престолонаследии — царь не имел права принимать решение за наследника. В-третьих, текст «Акта» свидетельствует, что царя беспардонно обманули. Сказано, что он отрекается «в согласии с Государственной Думой», которая никогда не обсуждала этот вопрос. Как указывал впоследствии Николай Александрович, ему внушили, будто своим отречением он спасает страну от крови и междоусобицы. Но кровь уже лилась потоком — в Петрограде было убито и ранено 1400 человек, погромы с истреблением офицеров произошли в Гельсингфорсе, Кронштадте. Наконец, речь шла не о революционном изменении строя России! Только о передаче власти другому лицу! [178] Но при этом царь сделал две вещи, которые и были для заговорщиков главными. Подписал подсунутый ему список правительства — и оно стало «законным». И призвал армию к повиновению, к сохранению спокойствия и дисциплины. Тем самым пресекая вмешательство с ее стороны.

А в Питере активисты заговора насели на великого князя Михаила Александровича. Давили на него, чтобы отказался от короны. Подсказывали, что «Акт об отречении» Николая II незаконный. Но Михаил Александрович полностью от престола не отрекся. Сделал оговорку, что вопрос, царствовать ему или нет, должно решить Учредительное собрание [124]. Что выглядело логично и благородно. Принять власть, пользуясь плодами бунта, было бы просто неэтично. Другое дело, если ее вручит всенародный представительный орган, как в 1613 г. Земский Собор призвал на царство Михаила Федоровича… На самом деле идея Учредительного собрания была еще одной миной, подготовленной заговорщиками. Михаил Александрович идею принял. И Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич принял. Отдал приказ вооруженным силам сохранять повиновение начальникам и спокойно ожидать «изъявления воли русского народа» [28].

А ничего больше и не требовалось! Правительство заговорщиков объявило себя Временным — до Учредительного собрания. И, несмотря на то, что шумели о победе «демократии», первое, что сделало новое правительство, — распустило Думу! На это не решался сам царь, поскольку Думу поддерживали западные союзники. А теперь те же союзники столь вопиющим нарушением демократии нисколько не озаботились, как бы и не заметили. Сыграла Дума свою роль, ну и шут с ней. Императора Николая Александровича правительство вдруг распорядилось взять под арест. Главковерха Николая Николаевича сместило. И объединило в своих руках такую власть, какой не было даже у царя, — и законодательную, и исполнительную, и военную, и верховную! И всю эту власть хапнула кучка самозванцев, не представляющих никого! Ни народ, ни политические партии, ни Думу…

Но кто же тогда «узаконил» Временное правительство, кто придал ему статус «легитимности»? Сделали это тоже не народ, не Дума. Сделали это западные державы! Согласно донесениям дипломатов, в правящих кругах Англии радость по поводу революции «была даже неприличной». Ллойд Джордж, узнав об отречении царя, воскликнул: «Одна из целей войны теперь достигнута!» Бьюкенен сразу же получил инструкции «избегать препятствий в установлении связей с новым российским правительством… самым важным является упрочение контактов с теми государственными деятелями, чей приход к власти сулит нам наибольшие выгоды». А американский посол Френсис докладывал своему правительству о «самой изумительной в мире революции», призывал «приветствовать с ликованием низвержение царя и приход к власти Временного правительства» [168].

США поспешили официально признать новую российскую власть уже 22 марта. Видный американист А. И. Уткин признает: «Это был абсолютный временной рекорд для кабельной связи и для работы американского механизма внешних сношений» (да ведь и телеграфный кабель позаботились загодя проложить — для этой самой связи!) В Петрограде церемония признания заговорщиков американцами была обставлена очень пышно. По Невскому проспекту выехал кортеж — кареты посла, других дипломатов, цилиндры и фраки, парадные мундиры военных атташе. В Мариинском дворце прошла аудиенция, где Френсис вручил верительные грамоты, передал заверения в дружбе и сочувствии революции. Буквально через несколько дней последовали новые доказательства поддержки. Вильсон в своей речи гневно осудил «автократию, которая венчала вершину русской политической структуры столь долго и которая прибегала к столь ужасным методам». А Френсис сообщил Временному правительству, что США выделяет ему кредит в 325 млн. долларов [168].

24 марта последовало признание Временного правительства со стороны Англии, Франции и Италии. И уже три пышных кортежа двинулись по Невскому представляться, заверять, поддерживать. Ну кто ж после этого усомнился бы, что новая власть России самая что ни на есть «законная»? На аудиенции Бьюкенен, обращаясь к Временному правительству, поздравил «русский народ» с революцией. И подчеркнул, главное достижение России в случившихся событиях — то, что «она отделалась от врага». Под «врагом» понимался не кто иной, как Николай II. Всего пару месяцев назад награжденный высшим британским орденом и произведенный в звание фельдмаршала британской армии «в знак искренней дружбы и любви» [127]! Таким образом не противники, а союзники постарались завязать петлю на шее Российской империи. И они же своим актом признания Временного правительства вышибли табуретку из-под ног «приговоренной».

Ну а судьба тех, кто обеспечивал успех заговора, была различной. Когда шли погромы в Петрограде, Барк сам явился «арестовываться» к Керенскому. Так спокойнее. Все у него сложилось благополучно. Пересидел бурные дни под охраной. Потом дали возможность уехать за границу. Где он и доживал свой век в мире и достатке. Уж ясное дело, проворачивая государственные сделки, он не забыл и себя обеспечить. У Ломоносова вообще без неприятностей обошлось. Так же, как служил при царе, был принят на службу при Временном правительстве. Послали в США в составе «чрезвычайного посольства» для переговоров об экономическом сотрудничестве. А вот Протопопова обманули. Неизвестно, кто именно настроил его на роль «троянской лошадки» в царском правительстве. Но заступаться за него закулисные силы не стали. Его арестовали, допрашивали, пытаясь привлечь к делу о «царской измене». Выехать за рубеж он не смог. Или еще надеялся на признание своих заслуг. Но потом к власти пришли большевики и расстреляли его. Причина, очевидно, стандартная. Слишком много знал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.