Вступление Турции в войну: военно-политическая подготовка

Вступление Турции в войну: военно-политическая подготовка

Начало воины застало линеиный крейсер крейсер «Бреслау» в Средиземном море. Присутствие здесь германских кораблей весьма волновало русских моряков. С 1912 г. русские и французские флоты вплотную подошли к обсуждению планов совместных действий на море. Поскольку русская военно-морская программа на Балтике тогда еще была далека от завершения, то прежде всего обсуждались проекты взаимодействия на Средиземном море¹. Начальник Морского Генерального штаба вице-адмирал А. И. Русин, посетивший Париж с ответным визитом в июне 1914 г., после приезда в Россию его французского коллеги вице-адмирала Л.-Ж. Пивэ в 1913 г., обсудил с ним проблему двух немецких кораблей в этом регионе. Л.-Ж. Пивэ считал, что оснований для особой тревоги нет.

По мнению французского Морского Генерального штаба, цель пребывания этих кораблей была преимущественно политической: они должны были в случае войны служить связующим звеном между итальянским и австро-венгерским флотами и действовать против коммуникаций Франции на Средиземном море. А. И. Русин высказал опасение, что эти корабли в таком случае уйдут в Турцию и попытаются каким-нибудь образом вовлечь ее в войну. Это не входило в расчеты русских военных моряков, и А. И. Русин спросил у Л.-Ж. Пивэ, не согласятся ли французы с тем, чтобы русские линейные крейсеры типа «Бородино» после их постройки на Балтике были переведены на Средиземное море при условии обеспечения стоянки во французских гаванях. Каждый из этих кораблей при ходе в 29 узлов должен был нести двенадцать 14-дюймовых орудий – в случае необходимости они могли бы без труда нагнать и уничтожить «Гебен». Л.-Ж. Пивэ принял эту идею с восторгом и обещал оборудовать для них базу в Тулоне².

Предложение А. И. Русина было не случайным. С середины 1913 г. в русском МИДе и Адмиралтействе возникали самые разные проекты воссоздания русской Средиземноморской эскадры³. Еще в январе 1914 г. морской министр адмирал И. К. Григорович обратился к министру иностранных дел С. Д. Сазонову с предложением создать Средиземноморскую русскую эскадру. И. К. Григорович опасался ожидаемого в конце 1914 – середине 1915 г. усиления турецкого флота за счет строившихся в Англии дредноутов «Решад V», «Рио-де-Жанейро» (предназначался Бразилии), «Ривадавия» (предназначался Аргентине) и «Амиранте Латторе» (предназначался Чили). Морской министр считал, что в случае покупки последних трех кораблей турками они получили бы приблизительно шестикратное превосходство над Черноморским флотом вплоть до конца 1915 г., на который был запланирован ввод в строй трех черноморских русских дредноутов. Поэтому он и предлагал перекупить корабли латиноамериканского заказа и в случае невозможности их провода через Проливы присоединить к ним часть крейсеров и миноносцев из Балтики.

Эта эскадра и должна была составить, по словам И. К. Григоровича, «наш средиземноморский отряд, который сможет взять на себя стратегическую задачу при всякой политической обстановке компенсировать преобладание турецкого флота над нашим в Черном море»⁴. Предложения И. К. Григоровича не были поддержаны, а война сорвала и планы перевода в Средиземное море группы линейных крейсеров отечественной постройки. Русские крейсеры так и не были достроены, а германским суждено было сыграть роль, во многом превосходившую их боевую ценность. Штаб командующего морскими силами Черного моря еще 15 (28) декабря 1913 г. разработал основные положения плана действий русского флота на 1914 г. на случай войны. Перед Черноморским флотом были поставлены следующие задачи: достичь господства на море и освободить армию от охраны побережья. Методом достижения этих задач был избран решительный бой. Десантная экспедиция на Босфор в планы на 1914 г. не входила, так как средства для ее проведения, уничтоженные после Русско-японской войны, восстановить не успели, и армия была готова только к противостоянию с Германией и Австро-Венгрией.

Обстановка на Черном море складывалась чрезвычайно сложная. По расчетам командования Черноморского флота, отношение Болгарии к России исключало возможность использования Бургаса – единственного порта, который мог бы служить маневренной базой для действий наших кораблей в районе Проливов, что же касается Румынии – она, безусловно, занимала выжидательную позицию. Единственным плюсом оставалось то, что при союзных отношениях России с Великобританией и Францией считался невозможным приход австро-венгерских дредноутов в Турцию. В 1914 г. в состав турецкого флота должен был войти дредноут «Решад V», достраивавшийся в Англии. Этот корабль имел скорость в 21 узел и десять 13,5-дюймовых орудий. Одного этого было достаточно для того, чтобы изменить расстановку сил в пользу турок. Кроме того, штаб Черноморского флота учитывал возможность покупки турками других кораблей и прихода в Константинополь крейсера «Гебен» и двух легких крейсеров типа «Кельн». Это также изменило бы ситуацию на море в пользу Османской империи⁵.

Русская армия, как и флот, пристально следила за событиями на Балканах и делала в целом верные выводы – война с Турцией неизбежна. Отчет Главного управления Генерального штаба о вероятных планах Тройственного союза от 1 (14) марта 1914 г. содержал верную оценку положения в регионе: «К государствам, примыкающим к Тройственному союзу, должна быть, по-видимому, прежде всего отнесена Турция. В этом государстве, как известно, в настоящее время сильно влияние Германии; работа последней, вероятно, приведет к тому, что в случае европейской войны Турция будет на стороне Тройственного союза, и если Турция по каким-либо причинам не выступит активно, то во всяком случае державам этого союза будет обеспечен ее благожелательный нейтралитет. Болгария, ищущая в настоящее время сближения с Турцией и стремящаяся найти поддержку в Австро-Венгрии, сохранит спокойствие лишь до тех пор, пока остается нейтральной Сербия; если же последняя выступит с угрозой Австро-Венгрии, то ей, несомненно, придется считаться с возможностью нападения на нее Болгарии. Что касается Румынии, то общность политических интересов ее с государствами Тройственного союза после Балканских войн 1912–1913 гг. значительно ослабела; весьма вероятно, что в случае европейской войны Румыния будет соблюдать строгий нейтралитет и лишь позже, в зависимости от хода событий, примкнет к той или иной группировке держав»⁶. Прежде всего в качестве потенциального противника на Балканах рассматривалась Турция.

В январе 1914 г. в штабе Черноморского флота были разработаны основные положения по военно-тактической игре на этот год, проведенной в апреле. На ней отрабатывались возможные действия флота «Р» против флота «Т». В таблицу сил последнего уже были введены «Султан Осман» и «Решад V». Эти дредноуты имели в игре коэффициенты 188 и 162, в то время как наиболее мощные турецкие броненосцы «Тургут Раис» и «Хайреддин Барбаросса» – всего лишь по 40. Коэффициент русских эскадренных броненосцев, переименованных в линейные корабли, был гораздо меньше. У «Евстафия» и «Иоанна Златоуста» он равнялся 56, у «Пантелеймона» – 48, у «Трех Святителей» – 47. Весьма характерны вопросы, возникшие при подготовке игры: 1) может ли инициатива военных действий принадлежать стороне «Р» до разрыва дипломатических отношений и служить поводом к этому акту; 2) может ли сторона «Р» рассматривать ввод хотя бы одного военного судна «Т» в Черное море в качестве casus belli; 3) имеются ли у стороны «Р» на побережье Босфора агенты, которые могли своевременно известить о входе флота «Т» в означенное море⁷.

Уроки Порт-Артура вроде бы не прошли даром, и командование рассматривало возможность самостоятельного превентивного удара. Однако вопросов было больше, чем ответов на них. Это и подтвердили маневры флота по программе игры, состоявшиеся 16–18 июня (29 июня – 1 июля) 1914 г. Ночью на рейде Пицунды русские миноносцы атаковали флот «Т», который имитировала бригада линкоров⁸. Учебная атака прошла успешно. В последующем встречном бою проявилось полное превосходство русского флота над существующим на тот момент турецким. Однако выводы были все же малоутешительными: «Июньские морские маневры Черноморского флота, несомненно, надо считать весьма поучительными и в смысле выполнения удачными. Сопоставление сил в данное время благоприятствовало флоту «Р», но достаточно было усилить флот «Т» хотя бы одной современной боевой единицей, чтобы флот «Р» потерял все свои имущества»⁹. Таким образом, адмирал А. И. Русин имел все основания просить своего французского коллегу обратить особенное внимание на германские суда в Средиземном море.

В Берлине планировали заменить «Гебен» в октябре 1914 г. другим линейным крейсером – «Мольтке». «Гебен» был назван в честь генерала от инфантерии Августа фон Гебена, кавалера ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени, который он получил в 1873 г. «в воздаяние отличной храбрости и мужества, оказанных во время действий германских войск во Франции»¹⁰. На крейсере, не прошедшем полностью в 1912 г. пробные испытания, текли трубки, в результате он мог надежно поддерживать скорость в 12–14 узлов и только короткое время – 20 узлов при проектной скорости в 29 узлов. Сразу же после убийства Франца-Фердинанда главный корабль германской Средиземноморской дивизии ушел в австро-венгерскую базу в Адриатике – Полу, где срочно был проведен ремонт. На тяжелом крейсере сменили 4460 трубок, в результате корабль мог поддерживать скорость от 18 до 24 узлов. 2 августа «Гебен» и «Бреслау» пришли в Мессину, где их должны были ожидать итальянские легкие крейсеры и эсминцы. По плану Морского Генерального штаба, составленному ранее, в Мессине должна была собраться для соединения германо-австро-итальянская эскадра.

Единые силы Тройственного союза по предложению Италии переходили бы под командование австрийского адмирала А. Гауса. Была проведена большая предварительная работа: заготовлены общие шифры и сигналы, тактические наставления, сигнальные книги и планы. Еще в марте 1914 г. на совещаниях адмиралами В. Сушоном и А. Гаусом была поставлена основная задача первого периода действий – помешать переброске французского 19-го корпуса из Алжира во Францию¹¹. В июне 1914 г. французский флот был собран в Тулоне для проведения частичной мобилизации и маневров. После их окончания Armee Navale Средиземного моря и отряд Атлантического океана продолжили плавание. Французские военно-морские силы находились уже в высокой степени готовности, когда 19 июля была объявлена мобилизация. 25 июля командующий Средиземноморской эскадрой Франции вице-адмирал О. Буэ де Лапейер собрал командиров кораблей на совещание, в ходе которого предупредил их о том, что они должны быть готовы ко всему¹².

Было принято решение сосредоточить все внимание флота на обеспечении перевозки 19-го корпуса во Францию, при этом изменены запланированные ранее порты погрузки войск: вместо Филиппвиля и Боны они должны были следовать в Алжир и Оран¹³. Не зная этого, немцы предприняли попытку сорвать французские мобилизационные планы. На рассвете 4 августа 1914 г. «Гебен» обстрелял алжирский порт Филиппвиль, а «Бреслау» – порт Бону. «Бреслау» подошел к французскому порту под русским флагом и поднял свой, только открыв огонь¹⁴. Немецкие корабли повредили три парохода, их снаряды вызвали пожары в портах, в Филиппвиле были повреждены радиостанция и газовый завод, пострадали войска, готовившиеся к погрузке на вокзале, в обоих городах было много убитых и раненых¹⁵. В результате командующий французскими военно-морскими силами поторопился прикрыть берега Орана и Алжира. Переброска 19-го корпуса была задержана на три дня. Огромное превосходство в силах (15 линкоров, три линейных крейсера) французы не реализовали, так как их корабли были задействованы для конвоирования транспортов с войсками¹⁶.

Отходя от Боны, адмирал В. Сушон встретился с английскими линейными крейсерами, но поскольку война между Англией и Германией еще не была объявлена, эта встреча прошла для «Гебена» и «Бреслау» безболезненно. 1 августа крейсер «Чатхам» зашел в Мессинский залив, не обнаружив там никого. Утром 4 августа линейный крейсер «Индомитабл» заметил немецкие крейсеры, идущие на восток. Корабли не произвели полагавшихся в мирное время приветственных салютов, но и враждебных действий не было. «Гебен» и «Бреслау», используя преимущество в скорости, оторвались от английского крейсера, который попытался держать их в виду. Вскоре «Индомитабл» ушел в Бизерту для погрузки угля. 3 и 4 августа командующий Средиземноморской эскадрой адмирал А. Милн получал из Лондона самые разные приказы, которые исключали возможность реальных действий по перехвату кораблей В. Сушона. Наблюдать за ними были отправлены четыре броненосных крейсера контр-адмирала Э. Траубриджа, который поначалу не имел полномочий для активных действий¹⁷.

В 5 часов 6 минут утра 5 августа «Бреслау» прибыл в Мессину, а в 7 часов 45 минут туда пришел «Гебен». Командующий немецкой эскадрой получил небольшую передышку, однако весьма непродолжительную. В 9 часов 37 минут В. Сушон получил сообщение о том, что 4 августа Англия объявила войну Германии. Кроме того, выяснилось, что надежды на помощь союзников не оправдались. Австро-Венгрия еще не вступила в войну¹⁸. 4 августа А. Гаус получил приказ: «Всякое враждебное действие против английского флота и английской морской торговли должно до нового распоряжения избегаться». В ответ адмирал информировал Вену, что в любом случае не сможет прийти на помощь немецким кораблям, поскольку эта операция связана со слишком большим риском: пока он будет идти в Мессину, английская и французская эскадры успеют объединиться¹⁹. Позиция Австро-Венгрии оставалась неопределенной, но в одном была уверенность: 5 августа австрийцы в Мессину не придут.

Что касается Италии, то она и вовсе не собиралась вступать в войну. Обстановка в Риме слишком быстро менялась, чтобы быть в чем-то уверенным. Еще 27 июля 1914 г. новый начальник итальянского Генерального штаба генерал Луиджи Кадорна, назначенный на этот пост 20 июля, после скоропостижной смерти своего предшественника, отдал распоряжение о подготовке к мобилизации на границе с Францией. На первом этапе предполагалось довести до уровня военного времени девять из двенадцати существовавших армейских корпусов. Была начата и подготовка к мобилизации 3-го армейского корпуса, который по предвоенным планам должны были перевезти в Германию для действий в Эльзасе. Только 31 июля правительство приняло решение о нейтралитете. Не знавшие этого военные с санкции короля продолжали переговоры с австрийцами и немцами. 2 августа вернувшийся в столицу Виктор-Эммануил III, утвердил решение правительства о нейтралитете, и 3 августа оно было публично озвучено²⁰.

Лишь благодаря личным связям в Морском министерстве в Риме немцы получили бункеровку, причем уголь в основном грузили с немецких торговых кораблей, пришедших в Мессину, после чего 6 августа перед кораблями была поставлена новая и тоже невыполнимая задача: попытаться прорваться в Атлантику или в Полу (австро-венгерская военно-морская база на Адриатике). Начальник германского Морского Генерального штаба вице-адмирал Х. фон Поль стоял за уход кораблей в Адриатику, где в проливе Отранто их ждали четыре британских линейных крейсера. Австрийцы в Мессину не пришли. Адмирал А. Гаус не хотел рисковать при прорыве своими линкорами – тремя типа «Тегетгоф» и тремя типа «Радецкий» при двух броненосных крейсерах и десяти эсминцах. Кроме того, австрийцы хотели избежать столкновения с Англией и ее флотом – война была объявлена только 11 августа²¹.

Категорически протестовал А. Гаус и против плана переброски австровенгерского флота в Константинополь. Возможность реализации этого проекта адмирал считал в высшей степени сомнительной, кроме того, даже в случае успеха флот Габсбургов уже не смог бы вернуться на свою базу вплоть до конца войны. Адмирал не хотел оставлять без защиты (в том числе и от формально дружественной Италии) 300 миль австрийского побережья Адриатики. Максимум, на что он согласился после требований немцев выйти навстречу «Гебену» и «Бреслау» хотя бы до Бриндизи, – это вывести свои корабли в море, имея целью движения Отрантский пролив. 7 августа в 9 часов 15 минут А. Гаус вышел в море, однако, не пройдя и половины пути к Отранто от Полы, узнал об изменении маршрута германских крейсеров и в 19 часов повернул назад²².

В сложившейся ситуации все большее значение стала приобретать Турция. 14 июля 1914 г., то есть сразу же после начала кризиса на Балканах, граф Л. фон Бертхольд предложил заключить союз между Берлином, Веной и Константинополем. 22 июля с таким же предложением к Вильгельму II обратился Энвер-паша²³. Кайзер без особых симпатий относился к младотуркам и иногда позволял себе довольно резкие о них высказывания, вроде: «Среди них есть такие, которых следовало бы повесить»²⁴. Впрочем, это не мешало ему менять свое отношение к этим людям в случае необходимости. В качестве условий соглашения с центральными державами были предложены отмена капитуляций, передача Западной Фракии (принадлежавшей Болгарии), островов Эгейского моря, перешедших в результате Балканских войн к Греции, а также Родоса и Додеканеза, захваченных Италией в ходе войны 1911–1912 гг. Ни на одно из этих условий Берлин не соглашался, так как не хотел терять потенциальных союзников в Софии, Афинах, а также формального союзника в лице колебавшегося Рима. Поскольку война, по немецким планам, должна была закончиться довольно быстро, а Турция являлась слабым союзником, в Германии поначалу не торопились идти навстречу пожеланиям Константинополя²⁵.

Ситуация резко изменилась с угрозой вступления в войну Англии. Эти изменения затронули не только германские планы, но непосредственно сказались и на англо-турецких отношениях. На одном из трех заказанных в Англии дредноутов («Султан Осман») работы близились к завершению, а другой – «Решад V» был практически готов к передаче в начале июля. Неожиданно для турок в Лондоне сначала решили задержать ходовые и артиллерийские испытания, а 28 июля Адмиралтейство реквизировало оба турецких дредноута. Передача этих линкоров в состав британских военно-морских сил была тем более обидна, что она произошла после того, как турки внесли за них последние денежные переводы и даже выслали в Англию команды для знакомства с кораблями. На заявление турецкого капитана, находившегося с матросами на транспорте, что он готов высадить свою команду на «Решаде V» и поднять на нем турецкий флаг, последовало распоряжение Адмиралтейства воспрепятствовать этой попытке, а в случае необходимости разрешалось использовать силу²⁶.

Уже 2 августа 1914 г. в Константинополе был подписан германо-турецкий союзный оборонительный договор. Документ предполагал нейтралитет Турции и Германии в австро-сербской войне (статья 1), но в случае вмешательства в конфликт России союзные обязательства Германии по отношению к Австро-Венгрии распространялись и на Турцию (статья 2). Со своей стороны, Берлин брал на себя обещание направить в Османскую империю военную миссию, а ее правительство должно было обеспечить ей возможность «действенного влияния» на руководство собственной армией (статья 3). Кроме того, Германия обязалась защищать османские владения, причем в случае необходимости и силой оружия (статья 4)²⁷. Со стороны Турции его подписал великий визирь принц Саид Халим-паша. Кроме него о договоре знали всего два члена правительства – министр внутренних дел Талаат-паша и военный министр Энвер-паша²⁸. К моменту подписания договора его вторая статья уже вступила в силу. Впрочем, это не помешало младотуркам и вести переговоры с Россией, и объявить нейтралитет. Все эти меры были подчинены одной задаче – выиграть время для лучшей подготовки к войне²⁹. В Берлине хорошо понимали это.

Правительство Турции вело весьма двусмысленную политику. 19 июля (2 августа) великий визирь «доверительно известил» русского посла в Турции М. Н. Гирса о попытках его австрийского коллеги склонить Константинополь к союзу и заверил в том, что Османская империя останется нейтральной. На следующий день те же заверения были даны и французскому послу³⁰. М. Н. Гирс не склонен был доверять словам. «Из верного источника узнаю, – докладывал он С. Д. Сазонову, – что некоторые из членов комитета («Единение и Прогресс». – А. О.) хотят побудить правительство присоединиться к Тройственному союзу, но правительство будто бы ответило, что скорее удалится от власти, чем согласится вступить на путь политических авантюр. При всем том я убежден, что Турция не применет воспользоваться первым благоприятным случаем, могущим безнаказанно принести пользу ее интересам»³¹. 3 августа младотурецкое правительство объявило о нейтралитете своей страны, а на следующий день начало общую мобилизацию, мотивируя эту меру соображениями предосторожности. В турецкой столице росли тревожные настроения, слухи о неизбежности войны переполняли город³².

Визирь немедленно заверил русского посла, что правительство собирает 200-тысячную армию во Фракии и что на русскую границу войска не будут направлены³³. Это была ложь. Трем турецким дивизиям из состава 9-го и 11-го армейских корпусов было приказано занять позиции вдоль кавказской границы³⁴. 6 августа Энвер-паша предложил русскому военному агенту генерал-майору М. Н. Леонтьеву заключить союз при условии возвращения Западной Фракии и Эгейских островов, при этом при его подписании брал на себя обязательство немедленно удалить из армии немецких офицеров и предоставить ее в распоряжение России. Гарантией преодоления оппозиции таким планам в правительстве Энвер-паша считал ту же армию, вернее, свое влияние в ней³⁵. С. Д. Сазонов не доверял этим предложениям и не торопился с ответом. Кроме того, возможность примирения с турками за счет болгар и греков была явно умозрительной. Добиться территориальных уступок от Софии и Афин можно было только силой. Воевать с Болгарией ради предложений, которым никто не верил, – такие мысли в России не могли появиться вообще.

Тем временем подготовка Турции к войне продолжалась. В Босфор была переброшена часть кораблей минного флота, основные силы Турции, по донесениям русского военно-морского агента, группировались в районе Константинополя, Мраморного моря и во Фракии. 4 августа началось минирование верхнего Босфора, а еще через три дня на Проливах были погашены огни и сняты навигационные буи – проход как через Босфор, так и через Дарданеллы разрешался теперь только в сопровождении турецкого парохода³⁶. Все эти меры официально объяснялись необходимостью защиты нейтралитета³⁷. Правительство Турции еще не пришло в этот момент к определенному решению и, несмотря на заключенный с Германией союз, хотело выиграть время для того, чтобы убедиться в неизбежности победы своих союзников. Прочной уверенности в ней в начале августа еще не было³⁸.

Командование британской эскадры в начале августа тоже колебалось – направить свои корабли в Адриатику или к Гибралтару, в зависимости от возможных маршрутов движения немцев. Только ночью 5 августа А. Милн получил разрешение действовать активно, а не ограничиваться поддержкой французов и недопущением атак на их военные транспорты. Э. Траубридж караулил немецкие корабли у входа в Отрантский пролив, перекрыв им путь в Адриатику. В возможность пребывания «Гебена» и «Бреслау» в Мессине англичане не верили, ведь Италия была нейтральной, и следовательно, ни один корабль воюющей страны не мог появляться в шестимильном прибрежном пространстве. Таким образом, Мессинский пролив должен был быть закрыт и для немцев, и для англичан. 7 августа французское Адмиралтейство заявило о завершении перевозки войск из Алжира и о готовности направить флот на соединение с британской Средиземноморской эскадрой³⁹. На пути к Гибралтару возник мощный заслон.

Но немцы отнюдь не собирались отправлять свою Средиземноморскую дивизию на самоубийственный прорыв в Атлантику или в Адриатическое море, где она была бы обречена на бездействие. Германский морской министр гросс-адмирал А. фон Тирпиц считал необходимым перевести ее в Дарданеллы. По мнению В. Сушона, именно этот последний пункт был наиболее важен для Германии, так как присутствие германских кораблей должно было спровоцировать вступление в войну Оттоманской империи. 4 августа, после того как в срочном порядке была достигнута договоренность с Турцией по поводу этих двух крейсеров, В. Сушону был отдан приказ идти из Мессины в Константинополь⁴⁰. 6 августа правительство Турции собралось на совещание по вопросу о дальнейших действиях. Разрешение на проход «Гебена» и «Бреслау» означало нарушение нейтралитета и опасность немедленного начала войны. Министры единогласно высказались за прием германской Средиземноморской эскадры, но обусловили это согласие новыми требованиями к Берлину, которые существенно изменяли условия союзного договора от 2 августа 1914 г.⁴¹

Германия должна была гарантировать территориальную неприкосновенность Оттоманской империи, во время заключения мира учесть турецкие интересы при распределении контрибуции, поддержать отмену режима капитуляций, учесть пожелания Турции при решении вопроса о территориальных приращениях: речь шла о Карсе и Батуме, островах Греческого архипелага (если Греция вступит в войну на стороне Антанты) и об изменении границ на Балканах в случае нового раздела полуострова. Поскольку младотурки требовали срочный ответ на поставленные вопросы, а корабли В. Сушона уже находились в пути, в тот же день Г. фон Вангенгейм, сообщив турецкие сведения в Берлин, дал согласие практически по всем пунктам. Германия соглашалась на гарантию территориальной неприкосновенности, поддержку в вопросах отмены капитуляций, учете интересов союзника при выплате контрибуций, послевоенного устройства Балкан, включая и острова в Ионическом море (при условии вступления Греции в войну)⁴².

Определенная расплывчатость формулировок была допущена лишь в пятом пункте ответа, касавшегося послевоенного устройства русско-турецкой границы: «Германия обязуется обеспечить Турции такое исправление ее восточной границы, которое даст ей возможность установить непосредственное соприкосновение с мусульманскими элементами в России»⁴³. Таким образом, точное описание возможных территориальных изменений отсутствовало. Такое положение дел позволяло турецкой и германской сторонам трактовать пятый пункт по-разному. Турки считали, что получили санкцию на приобретение не только Карса, Батума и Ардагана, но и на гораздо большие трофеи в Закавказье, а в перспективе – и на Кавказе. При этом письмо немецкого посла не содержало указаний на необходимость дальнейшей ратификации, и в ходе войны так и не было подтверждено кайзером, а следовательно, не было обязательным для Германии. Тем не менее оно вполне удовлетворило младотурецкое правительство⁴⁴. 6-10 августа 1914 г. немцам было не до формальностей. Их корабли уже спешили к Дарданеллам. Во второй половине дня 6 августа на «Гебен» была отправлена телеграмма из Берлина: «Его Величество убежден, что корабли пробьют себе дорогу с успехом»⁴⁵.

7 августа Э. Траубридж увидел «Гебен» и «Бреслау», идущие в направлении Эгейского моря, но, имея инструкцию действовать осторожно и избегать столкновения с превосходящими силами, не решился атаковать немецкий линейный крейсер с десятью 10-дюймовыми орудиями, имея на своих броненосных судах только орудия калибром 9,2 и 7,5 дюйма. В тот же день А. Милн вышел из Мальты на восток во главе эскадры из трех линейных и одного легкого крейсера. Он знал, что крейсеры противника идут в Эгейское море, но уже не мог их догнать. Впрочем, он не особенно торопился, потому что не верил, что В. Сушону дадут убежище в нейтральных турецких водах. Британская эскадра поначалу шла со скоростью в 12 узлов. 8 августа ее командующий получил из Адмиралтейства телеграмму о том, что Австро-Венгрия объявила войну Англии. Это была ошибка, в результате которой А. Милн остановился, не желая быть отрезанным от Мальты австрийцами или допустить разгром изолированных крейсеров Э. Траубриджа. Ему было приказано немедленно объединиться с командующим. Только на следующий день недоразумение прояснилось, но в результате было потеряно 24 часа⁴⁶.

А. Милн совершил непоправимую ошибку по поводу того, как поведут себя турки в отношении германских кораблей именно в тот момент, когда влияние Британии в Турции упало до критически низкого уровня. 7 августа последовала нота протеста турецкого правительства в связи с секвестром дредноутов. В Константинополе немедленно разгорелись антианглийские страсти. «Секвестр турецких дредноутов, – докладывал в Петербург 25 июля (7 августа) М. Н. Гирс, – вызвал здесь сильное негодование против Англии»⁴⁷.

Сбор средств для покупки дредноутов (7 млн фунтов) был проведен по общенародной подписке: в течение нескольких лет пожертвования собирались в каждом доме, организовывались специальные благотворительные базары, вклады вносили даже женщины и дети, а чиновники всех рангов обязаны были выделять часть жалованья на восстановление флота. Общественное мнение Турции было уязвлено⁴⁸.

Кроме «Решада» и «Османа» турки заказали в Англии еще один линкор – «Фатих», со сроком постройки в течение 22 месяцев. Если учесть, что «Султан Осман» должен был вступить в строй в июле 1914 г., «Решад» – в начале 1915 г., то с приходом «Фатиха» в 1916 г. турки могли иметь флот в составе трех дредноутов, двух легких крейсеров, 12 эсминцев, четырех подводных лодок, не считая старых судов⁴⁹. Теперь с планами возрождения флота пришлось расстаться. Только приобретение немецких крейсеров могло каким-либо образом компенсировать эту потерю. Младотурецкое правительство колебалось вплоть до последнего момента. Некоторое время немецкие корабли стояли у Дарданелл, поскольку турки так и не могли окончательно решиться впустить их в Мраморное море. Еще 26 июля (8 августа) визирь убеждал М. Н. Гирса, что не пустит немцев в турецкие воды и не нарушит нейтралитета своей страны⁵⁰.

Но в 8 часов 30 минут утра 10 августа 1914 г. «Гебен» и «Бреслау», спасавшиеся от преследования, вошли в Дарданеллы. Как отмечает официальная история британского флота, «мы допустили в первые дни войны ошибку, серьезность которой вначале не была даже понята»⁵¹. Положение в восточном Средиземноморье действительно усложнилось. 11 августа с турецкой стороны последовало предложение временно разоружить «Гебен» и «Бреслау». Против него категорически восстал Г фон Вангенгейм, и корабли были «проданы»⁵². В прессе была указана и сумма сделки – 80 млн марок⁵³.

С одной стороны, учитывая обострение турецко-греческих отношений (весной 1914 г. опасались даже начала конфликта между этими двумя странами) и усиление ВМС Греции за счет покупки кораблей типа «Дредноут» в США, а также отказ правительства Великобритании выполнить обязательства по продаже двух равноценных судов в связи с началом войны, это был вполне закономерный шаг Константинополя.

С другой, он принципиально менял баланс сил в восточном Средиземноморье. Мощность одного только «Гебена» позволяла ему успешно противостоять всему русскому Черноморскому флоту, ударной частью которого в это время служили пять линкоров додредноутного типа: «Евстафий» и «Иоанн Златоуст» (по четыре 12-дюймовых, два 8-дюймовых, шесть 6-дюймовых орудий, скорость – 16 узлов), «Пантелеймон» (бывший «Князь Потемкин-Таврический», четыре 12-дюймовых, восемь 6-дюймовых орудий, скорость – 16 узлов), «Ростислав» (четыре 10-дюймовых, четыре 6-дюймовых орудия, скорость – 15 узлов), «Три Святителя» (четыре 12-дюймовых, семь 6-дюймовых орудий, скорость – 16 узлов). Теперь турецкий флот имел в своем составе «Гебен» (десять новых 10-дюймовых, шесть 6-дюймовых орудий, реальная скорость – 24 узла) и бывшие немецкие корабли типа «Бранденбург» – «Хайреддин Барбаросса» («Курфюрст Фридрих Вильгельм») и «Тургут Раис» («Вейсенбург»), каждый из них нес по шесть устаревших 11-дюймовых орудий, скорость этих кораблей составляла 17 узлов.

Русский флот на Черном море имел два крейсера – «Кагул» и «Очаков», на борту каждого из них было по восемь 6-дюймовых орудий, а скорость составляла 23 узла. Турецкий – три крейсера: «Бреслау» (шесть 4-дюймовых орудий, скорость – 27 узлов), «Гамидие» и «Меджидие» (по два 6-дюймовых, четыре 4-дюймовых орудия, скорость – 22 узла). Только в эсминцах превосходство было за русским флотом – 22 против 10, причем девять новейших против шести. Последнее объяснялось тем, что весной 1914 г. в строй начали вступать первые четыре черноморских «новика»⁵⁴.

Скорость русской броненосной эскадры не превышала 16 узлов, в то время как проектная скорость германского линейного крейсера составляла 28 узлов, что давало ему возможность свободно навязывать бой русским эскадренным броненосцам или уклоняться от него. Русские корабли, заложенные по программе и находившиеся в постройке, имели готовность: линкоры дредноутного типа «Императрица Мария» – 65 %, «Император Александр III» – 53 %, «Императрица Екатерина II» – 33 %; легкие крейсеры «Адмирал Лазарев» – 14 %, «Адмирал Нахимов» – 14 %. «Императрицу Марию» спустили на воду в октябре 1913 г., а в строй ее планировалось ввести весной 1915 г., «Екатерину II» – в конце 1915 г. и «Александра III» – летом 1915 г.⁵⁵

Это была расплата за задержки финансирования этих программ в предвоенный период. Как правильно отмечал М. А. Петров: «В то время как создание Балтийского флота было нормировано программами, охватывающими планомерное его усиление, черноморские судостроительные программы, преследуя цель поддержания нашего господства на Черном море, возникали спорадически, под угрозой потери такового в связи с усилением флота Турции. Уже по одному этому они проходили с опозданием, которое становилось еще значительнее ввиду необходимости оборудования судостроительной базы в Николаеве для создания современных кораблей»⁵⁶.

Приход немецких крейсеров в Константинополь имел и политические последствия. Период с 10 августа по 29 октября 1914 г. В. Сушон считал для себя наиболее тяжелым за всю войну, до последней минуты он не был уверен, удастся ли ему преодолеть колебания противников войны в турецком правительстве⁵⁷. Это свидетельство тем более интересно, что турецко-германский союз был заключен до прихода германских судов в Мраморное море. Тем не менее единства в турецком правительстве не было, оно продолжало колебаться⁵⁸. Покупка кораблей носила чисто формальный характер и фактически свелась к переодеванию германских экипажей в турецкую форму. Командовать ими продолжал немецкий адмирал, и поведение его было порой вызывающим. В. Сушон старательно демонстрировал тот очевидный факт, что продажа его маленькой эскадры фактически была фикцией.

Так, например, «Гебен» («Султан Явуз Селим») и «Бреслау» («Мидилли») подходили к резиденции М. Н. Гирса, выходившей на Мраморное море. Выстраивались экипажи кораблей, которые по команде снимали фески, заменяя их немецкими бескозырками, и судовые оркестры в течение часа-двух исполняли Die Wacht am Rein, Deutchland, Deutchland uber alles и прочее. Потом фески занимали место бескозырок⁵⁹. Неудивительно, что страны Антанты протестовали против подобной покупки. Посол Франции сразу же отметил, что пребывание германской военной миссии в таком виде угрожает нейтралитету Турции. Французы предлагали совместное с Великобританией выступление за одновременный вывод из страны всех военных миссий. Положение становилось угрожающим. Германские корабли не подчинялись военно-морской миссии, во главе которой стоял британский контр-адмирал Артур Лимпус. И хотя по контрактам 1909 и 1912 гг. британский адмирал являлся командующим флотом со ставкой в Константинополе, было ясно, что эффективно сопротивляться германскому влиянию он не мог⁶⁰.

Посол Великобритании сэр Луи Маллет потребовал вывода германских экипажей и передачи кораблей в полное распоряжение военно-морской миссии⁶¹. Л. Маллет считался туркофилом и был поклонником младотурецкого правительства, он не ожидал проблем в турецко-британских отношениях. До 16 августа британский дипломат отсутствовал в турецкой столице в течение месяца и упустил возможность повлиять на ситуацию на начальном этапе кризиса⁶². 13 августа перед посольством Великобритании была организована многочисленная женская демонстрация протеста против секвестра турецких дредноутов, а еще через несколько дней в мечетях Константинополя состоялись торжественные молебны о ниспослании победы германо-австрийским армиям⁶³. В Берлине беспокоились, и 14 августа В. Сушон получил приказ в случае невозможности сохранять свободу рук выйти в Черное море для действий против России⁶⁴. Впрочем, вскоре оснований для беспокойства не осталось. Уже 16 августа германский адмирал передал требование усилить свои экипажи присылкой группы специалистов для формирования отряда для обороны Босфора и Дарданелл⁶⁵.

Турки не торопились с ответом на требования Л. Маллета и, со своей стороны, предлагали различные темы для переговоров, а тем временем через Румынию и Болгарию в столицу Турции прибывали германские военные и военно-морские специалисты. Их переезд через нейтральные страны был совершенно открытым, и его невозможно было не заметить. Правда, на территории Венгрии союзников встречали овациями, к поездам несли еду, сигареты и напитки, а в Румынии немцев встретили холодно, даже порой враждебно, тем не менее их переезду никто не препятствовал. Уже ранним утром 29 августа первая команда моряков из 60 человек после десятидневной поездки прибыла в Константинополь⁶⁶. Всего для усиления военно-морской миссии прибыли два адмирала, 10 морских офицеров, комендоры, дальномерщики, сигнальщики, которые составили Особый отряд, работавший над укреплениями Дарданелл. Командовавший им адмирал Г. фон Узедом в течение нескольких недель добился значительных результатов.

Для укомплектования команд турецких кораблей прибыли также 23 старших и 12 палубных офицеров, 425 старшин разных специальностей. Количество германских военнослужащих в Константинополе в середине сентября, включая солдат и матросов, достигло 4 тыс. человек. Влияние на флот британских специалистов (72 человека, из них 10 офицеров на командных должностях, 10 электротехников, 20 комендоров и прочие) было быстро сведено к нулю. В конце концов, им было предложено продолжить работу в стенах Морского министерства. 9 сентября миссия А. Лимпуса была отозвана из Турции⁶⁷. 17 сентября султан подписал ираде о назначении В. Сушона командующим турецким флотом⁶⁸, а на следующий день лично провел смотр своим военно-морским силам у Принцевых островов⁶⁹.

В. Сушон немедленно приступил к действиям. Флотилию миноносцев возглавил старший офицер «Гебена» капитан 2 ранга Мадлунг. Двумя ее полуфлотилиями также командовали немцы. На каждый миноносец назначались германский офицер, три человека прислуги минных аппаратов, 10–15 матросов и кочегаров 1-й статьи⁷⁰. Уже 20 сентября было заявлено о полной готовности турецкого флота к действиям⁷¹. МИД России пытался избежать возможных осложнений с Турцией. Еще 8 августа С. Д. Сазонов инструктировал М. Н. Гирса в случае прихода германских судов в турецкую столицу вместе с английским и французским послами добиваться разоружения этих крейсеров.

«Поднятие ими турецкого флага, – писал министр, – и вступление в состав турецкой эскадры сделает положение серьезным, ибо наша Черноморская эскадра, по словам морского ведомства, хотя и будет поставлена в более трудное положение, однако может принять бой с турецким флотом, хотя бы и усиленным обоими названными судами, если бы у турок явилось подобное искушение. Поэтому, стараясь добиться удаления или разоружения этих судов, не доводите дела до разрыва»⁷². С. Д. Сазонов советовал М. Н. Гирсу быть дружелюбным, но жестким в требованиях. «Имейте в виду, что действий Турции непосредственно против нас мы не опасаемся, – писал министр послу в Турции 10 августа. – Вместе с тем, сохраняя вполне дружественный характер объяснений с турками, постарайтесь им внушить, что в случае действий, не получивших нашей санкции, они рискуют всей Малой Азией, ибо нам они не в состоянии вредить, а в союзе с Англией и Францией мы можем подвергнуть риску все ее существование»⁷³. Вряд ли подобного рода позиция могла разубедить турецкое правительство в правоте выбранного им курса на союз с Германией.

Впрочем, особых иллюзий в отношении ориентации Турции в России не испытывали. Одним из первых перейти к действиям предложил командующий русским Черноморским флотом адмирал А. А. Эбергард. Получив известие о том, что немецкие корабли вошли в Мраморное море, он отправил Николаю II телеграмму, испрашивая разрешение на вход в Босфор с лучшими кораблями флота. А. А. Эбергард считал, что может сделать это на том же основании, что и В. Сушон. С точки зрения русского адмирала, такой шаг был бы лучшей гарантией нейтралитета Турции. Однако на следующий день турецкое правительство заявило о покупке «Гебена» и «Бреслау», и предложение А. А. Эбергарда не могло уже быть реализовано. Русским кораблям было запрещено выходить в море дальше западного меридиана Одессы⁷⁴. С приходом «Гебена» и «Бреслау» Энвер-паша и его сторонники все меньше скрывали свои истинные намерения. Немецкие крейсеры были хорошо встречены, германские моряки сразу же начали вести себя в турецкой столице по-хозяйски⁷⁵.

Немецкое влияние в армии и в стране росло с каждым днем. 9 августа 1914 г., ссылаясь на донесение французского военного атташе в Константинополе, Р. Пуанкаре отметил: «Порта назначила командующим 1-й армией Лимана фон Сандерса, ставшего Лиманом-пашой; он приобрел огромное влияние на Энвера-пашу, а через него на Совет министров, часто приглашается на заседания последнего. В Ангоре и Смирне командование 4-м и 5-м корпусами отдано немецким полковникам. Немцы теперь в Турции на каждом шагу и распоряжаются как у себя дома. Опасения, которые Россия высказывала нам несколько месяцев назад по поводу миссии Лимана фон Сандерса, оказываются таким образом совершенно основательными. С этого времени все тщательно подготавливалось, и партия разыгрывается так, как это предвидели и желали обе центральные империи»⁷⁶. В России продолжали с опасением смотреть за развитием ситуации, в начале августа присутствие германской миссии дало себя знать у самой границы страны – группа около 15 немецких офицеров появилась и в Эрзеруме⁷⁷.

Уже 2 (15) августа военный министр доложил Николаю II о том, что Турция готовится к войне, а министр иностранных дел высказал опасение по поводу возможности начала военных действий на кавказской границе. В результате было принято решение перебросить из Средней Азии на Кавказ 2-й Туркестанский корпус⁷⁸. «Русский инвалид» в этот день писал: «Выход же «Гебена» в море под турецким флагом может явиться одним из важнейших событий ближайших дней, и во всяком случае пока еще невозможно учесть тот вред, который им может быть нанесен морским силам Тройственного согласия на южном театре»⁷⁹. Командующий Черноморским флотом явно не желал выжидать, когда ответ на этот вопрос будет очевидным.

А. А. Эбергард, несмотря на отказ от его предложений, по-прежнему придерживался своей точки зрения, изложенной в плане от 15 (28) декабря 1913 г. 5 (18) августа 1914 г. он настаивал на разрешении атаковать германские корабли в случае их выхода в Черное море, пусть даже и под турецким флагом. Главной политической и стратегической целью России в данной войне, по его мнению, было овладение Проливами. Следовательно, необходимо было разгромить турецкие армию и флот. Последняя цель при отсутствии сил для десанта становилась первоочередной задачей для Черноморского флота. А. А. Эбергард торопился, в том числе и потому, что, с его точки зрения, оставалась возможность прорыва в Константинополь и австро-венгерских дредноутов. 24 июля (6 августа), в день объявления австрийцами войны России, С. Д. Сазонов предложил русским послам во Франции и Англии выяснить, на какую помощь со стороны союзников можно было рассчитывать для недопущения этих кораблей в зону Проливов. С другой стороны, начав действия первыми, русские моряки, по его мнению, могли бы захватить инициативу и если не уничтожить флот противника, то закупорить в Босфоре выход в Черное море⁸⁰. Командующий Черноморским флотом имел основания для беспокойства.

7 (20) августа русский военно-морской агент в Турции сообщал в Морской Генеральный штаб: «Вернулся из Константинополя – положение тревожное ввиду захвата всей власти немцами. Энвер – полный диктатор. Во главе правительственных учреждений поставлены немцы; почта и телеграф под немецкой цензурой; телеграммы на условные адреса не принимаются – требуется точный адрес и социальное положение отправителя. Фирман на проход судов визируется немецким офицером. Все пароходы с грузом задерживаются, несмотря на протесты, и грузы захватываются без расписок. Фактически капитуляции отменены. На иностранных пароходах, кроме русских, разобщают радиотелеграф… На «Гебене» и «Бреслау» объявлено назначение нескольких турецких офицеров – по-видимому, фиктивно: весь состав остается»⁸¹. В ответ на протесты английского, французского и русского послов визирь заверил их, что скоро это закончится, поскольку на «Гебене» и «Бреслау» уже началась замена экипажей⁸².

Данный текст является ознакомительным фрагментом.