Организация военной администрации в Восточной Галиции

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Организация военной администрации в Восточной Галиции

4 (17) сентября 1914 г. Верховный главнокомандующий подписал обращение к народам Австро-Венгрии, в котором говорилось, что целью России в войне является восстановление «права и справедливости», достижение «свободы» и «народных вожделений». Точных обещаний из обращения не следовало, но оно оканчивалось следующим образом: «Австро-венгерское правительство веками сеяло между вами раздоры и вражду, ибо только на вашей розни зиждилась его власть над вами. Россия, напротив, стремится только к одному, чтобы каждый из вас мог развиваться и благоденствовать, храня драгоценное достояние отцов – язык и веру, и, объединенный с родными братьями, жить в мире и согласии с соседями, уважая их самобытность. Уверенный, что вы будете всеми силами содействовать достижению этой цели, призываю вас встречать русские войска как верных друзей и борцов за ваши лучшие идеалы»1.

Австрийская Галиция делилась на Восточную (административный центр – Львов, 51 уезд) и Западную (административный центр – Краков, 30 уездов). По переписи 1910 г. здесь проживали 5 913 115 человек, из них в Восточной Галиции – 5 334 193 человека2. В Буковине (административный центр – Черновцы) проживали всего 650 тыс. человек3. Занятие Восточной Галиции и ее административного центра поставило вопрос об управлении этими территориями. Ответ на него давала статья 11 «Положения о полевом управлении войск в военное время»: «Занятые области противника или присоединяются к ближайшим военным округам, или же, по надобности, из этих областей образуются самостоятельные военные генерал-губернаторства. Для управления в гражданском отношении занятыми по праву войны областями неприятеля формируются особые учреждения»4. 22 августа (4 сентября) Верховный главнокомандующий издал приказ образовать в Галиции «особое генерал-губернаторство с подчинением его через главного начальника снабжения Юго-Западного фронта главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта». В тот же день на пост генерал-губернатора с резиденцией во Львове был назначен генерал-лейтенант граф Г А. Бобринский5.

В городе активную деятельность уже вел его двоюродный брат – депутат Государственной думы граф В. А. Бобринский. Его стараниями после входа во Львов русских войск были начаты розыск по тюрьмам арестованных русофилов и немедленное их освобождение6. Еще до войны Владимир Бобринский последовательно выступал в защиту русофильских элементов Галиции, отстаивавших свое право на сохранение этнической и культурной идентичности7. Эти элементы, столь нежелательные для Габсбургов, были в основном представлены формирующейся русинской интеллигенцией. На процессах, проведенных против нее австрийскими и венгерскими властями с помощью провокаторов в декабре 1913 г. в Мармарош-Сигете и в марте 1914 г. во Львове, основными доказательствами злонамеренности обвиняемых и их связи с русской разведкой стали напечатанные в России богослужебные книги, Святое Писание и даже изъятый при обыске (!) «Тарас Бульба»8.

По данным австрийской переписи, сделанной на основании использования «обиходного языка», в уездах Восточной Галиции превалировали русины (62,5 %), а в Западной – поляки (от 53 до 99,9 %). Эти данные, разумеется, были до известной степени условны, так как не давали сведений по проживавшим здесь евреям9. Такими же недостатками страдала и австрийская довоенная статистика по Буковине (здесь были определенные неточности относительно евреев и армян)10. По более точным русским данным, в Восточной Галиции и Буковине русинское население составляло 41–62 %, польское население местами доходило до 45 %, еврейское – 11 %, при этом в Восточной Галиции 62 % принадлежали к униатской церкви, на Буковине 68 % – к православной.

9 (22) сентября Г. А. Бобринский принял в большом белом зале дворца бывшего австрийского наместника делегацию представителей 19 галицко-русских культурно-просветительских и экономических обществ во главе с доктором В. Ф. Дудыкевичем. Представители русинов высказали радость в связи с освобождением от австрийского ига и воссоединением с Россией и заявили о своих верноподданнических чувствах по отношению к императору (В. Ф. Дудыкевич сразу же после взятия Львова направился в Петроград, где 28 августа (10) сентября был принят Николаем II). В ответном слове Г. А. Бобринский заявил о том, что в военных условиях не стоит ожидать немедленной ломки сложившихся реалий, а также предупредил, что не допустит мести или религиозной распри. 15 (28) сентября Николай II в телеграмме генерал-губернатору передал высочайшую благодарность депутациям русинских организаций11.

Проблема обеспечения спокойствия была весьма сложной. Многие из освобожденных Г А. Бобринским были настроены весьма недоброжелательно по отношению к своим идейным противникам и жаждали мести12. Для таких чувств у них были все основания. Обстановка в Восточной Галиции складывалась весьма сложная, отношения между конфессиями и нациями – традиционно натянутыми. Достаточно сказать, что 37 % всей территории Галиции принадлежало крупным собственникам (владельцам латифундий – свыше 1 тыс. гектаров земли), которых было всего 475 человек, в основном поляки. При этом 94 % русинов занимались земледелием, и абсолютное большинство этих крестьян владели участками земли от 1 до 5 гектаров13. Экономическое положение русинского крестьянства можно описать одним словом – нищета14.

Необходимо отметить, что австро-венгерские власти с начала войны применяли самые жесткие меры против сербского населения в Боснии и русинского в Галиции. Они действовали систематично, широко используя практику взятия заложников, административной высылки, арестов, доносительства. За донос на москвофила в Галиции выплачивалась премия от 50 до 500 крон15. При малейшем желании представлялась большая возможность для заработка. В Восточной Галиции издавались 17 газет и 50 журналов на русинском языке, 51 газета и 136 журналов на польском, восемь газет и семь журналов на немецком, четыре газеты и четыре журнала на еврейском16. Если русинские издания (46 из 67 выходили во Львове), такие как «Галичанин», «Прикрапатская Русь», существовали на средства подписки, то украинские («Дшо», «Руслан») пользовались субсидиями австрийского МИДа17.

Разумеется, что для украинцев возникали весьма выгодные возможности для расправы с русинами и захвата их имущества. Речь шла не только о прессе. Национально ориентированным и верным Габсбургам элементам было чем поживиться. Так, например, товарищество «Просвита» в 1909 г. имело в Галиции около 28 тыс. членов, 2164 читальни, 194 хора, 170 любительских трупп и прочее. Но более всего местные власти раздражала православная церковь, в ее преследовании они не сдерживали себя практически ничем (необходимо учесть, что до 77 % местных чиновников были поляками)18. Впрочем, в вопросе преследования православия собственной территорией австрийцы не ограничивались. При вторжении на русскую территорию, в Подолию, они проводили массовые аресты православных священников, уводили их в качестве заложников, громили монастыри и церкви (по данным архиепископа Варшавского Николая, таким образом в его епархии пострадало 20 церквей, погромы сопровождались глумлением над предметами церковной службы)19.

Но самые массовые репрессии были направлены Веной против компатриотов. Уже 11 августа во львовских газетах был опубликован первый смертный приговор: в этот день во дворе городской тюрьмы по обвинению в передаче сведений русским войскам были повешены три крестьянина. Затем последовали другие массовые казни, причем обвинения не отличались разнообразием: за встречу с хлебом-солью русских войск, за ожидание их прихода, за симпатии к России и прочее20. По воспоминаниям переживших эти события, это был «подлинный, живой погром» всех тех, кто называл себя в Галиции русскими. Значительная часть арестованных была выслана в концентрационные лагеря Терезин и Телергоф, где они систематически подвергались пыткам, издевательствам и истреблению21.

В конце августа 1914 г. только в Телергофе были собраны 2300 человек, а в конце ноября число заключенных достигло приблизительно 7 тыс., включая детей младше 10 лет. Людей привозили в товарных вагонах по 80-100 человек в каждом, в длительной дороге их почти не кормили и не выдавали воды. Заключенные сотнями погибали от побоев, болезней, дурного питания22. Самую активную роль в этих мерзких преследованиях сыграли активисты польских и украинских националистических организаций23. Ситуация в городах, особенно во Львове, была более сложной. Достаточно сказать, что в начале войны здесь польскими и украинскими националистическими организациями были проведены массовые демонстрации в поддержку правительства24.

Именно из этих кругов рекрутировались доносчики на москвофилов и их палачи. Особенно активными были мазепинцы, получившие возможность уничтожить своих оппонентов физически и выжечь сознание родственной близости с русским народом из русинов. «Жажда славянской крови, – вспоминал один из узников Телергофа и Терезина, – запоморочила помыслы военных и мирских подданных Габсбургской монархии. Наши братья, вырекшиеся Руси, стали не только ее прислужниками, но и подлейшими доносчиками и палачами родного народа»25. С попустительства властей над арестованными по подозрению в симпатиях к России при конвоировании по улицам города открыто глумились и издевались, подвергали побоям и разного рода мучениям26.

Следует отметить, что перед войной Восточная и Западная Галиции стали центрами польского сокольского движения, в рамках которого местная молодежь проходила усиленную военную и частично диверсионную подготовку. Центрами сокольских организаций стали Краковский, Тарновский, Ряшевский, Перемышльский, Львовский, Станиславовский и Тарнопольский округа, численность организаций достигала 40 тыс. человек27. Кроме «соколов», к 1914 г. действовавших в Галиции 48 лет, существовали еще стрелковые союзы, стрелковые дружины, военный союз, военный союз имени Костюшко – все это были польские организации28. В городах и местечках преобладал польский и еврейский элемент, весьма значительным было и влияние националистов. Кроме того, сочувствовавшие России элементы с началом войны были запуганы террором австрийских властей, арестовавших перед эвакуацией до 8 тыс. человек, подозреваемых в москвофильстве. Магистрат и полиция Львова контролировались поляками, в большинстве своем враждебно настроенными к России29.

Кроме польских в Галиции существовали и две схожие по типу организации украинских националистов, так называемых мазепинцев – «Русский Сокол» и «Сечь». Всего данные организации к лету 1914 г. объединяли 2383 филиала и около 135 тыс. членов30. Это была хорошо организованная сила, в негативном отношении которой к России сомневаться не приходилось. Ее существование и допускалось австрийскими властями именно с целью противостояния русскому влиянию в мирное время и русской армии в военное. Входящую в Галицию русскую армию весьма сочуственно встречали в селах, а в городах иногда пытались обстреливать, правда, без особого успеха31. В целом пропаганда националистов успеха не имела. В тылу русской армии было абсолютно безопасно в самых мазепинских местах, посещавший их М. М. Пришвин отмечал, что «почти нигде не было войск, даже разъездов, патрулей, и везде было так, будто едешь по родной земле, способной нести крест татарского и всякого ига»32. В родных местах чувствовали себя и офицеры, отмечая прекрасное отношение к армии местного населения33.

С польскими общественными и религиозными деятелями во главе с президентом Львова Г А. Бобринский встретился на следующий день после русинов, 10 (23) сентября 1914 г. Они заявили о своей лояльности новой власти, прибавив при этом, что благодаря их усилиям Львов, «старинный славянский и польский город», был оставлен австрийцами без боя. Ответ русского генерал-губернатора не оставлял сомнений относительно того, какой будет его политика. Он отметил, что Восточная Галиция «искони коренная часть единой Руси великой. В этих землях коренное население всегда было русское, и устройство их должно быть основано на русских началах. Я буду здесь вводить русский язык, закон и строй»34. Генерал предупредил, что поляки являются коренным населением Западной Галиции и обещания великого князя Николая Николаевича относительно будущего Польши будут выполняться там после завоевания этих территорий35.

Именно польским делегациям Г. А. Бобринский заявил и о том, что в случае необходимости не остановится перед репрессиями. Впрочем, это предупреждение было обращено ко всему населению Восточной Галиции: «Пользуясь настоящим, первым нашим свиданием, считаю нужным определенно установить и предупредить через вас всех жителей Львова, все население Галиции, что за малейшую попытку тайным или явным образом противодействовать правительственным мероприятиям я буду карать по всей строгости военного времени и полевого суда, невзирая ни на положения, ни на сословия и не останавливаясь ни перед какими-либо посторонними соображениями. Население бедной Галиции сильно пострадало от войны. Дай Бог, чтобы нашими общими силами нам удалось быстро его умиротворить и дать ему то благосостояние, на которое вправе рассчитывать все верноподданные русского Царя»36. Последняя проблема действительно была самой сложной.

Военный режим в непосредственном тылу воюющей на чужой территории армии никогда не отличался мягкостью. Свою роль сыграли невиданные до этого масштаб военных действий и их ожесточенность. Война есть война, и избежать полностью инцидентов во время военных действий не удается ни одной армии. Отношение к ним русских военных властей было однозначным: за мародерство следовало жестокое наказание, вплоть до расстрела37. Тем не менее были целые соединения, появление которых создавало массу проблем. Прекрасная кавалерийская часть – Туземная (или так называемая Дикая) дивизия, состоявшая из добровольцев, набранных на Кавказе, части территории Закавказья и Средней Азии, перейдя границы Российской империи, сразу же отметилась рядом грабежей и изнасилований38. Ее рядовые бойцы – всадники были добровольцами, которые получали за службу довольно приличную плату – 30 рублей в месяц, а за каждый Георгиевский крест полагалась прибавка в три рубля39. Среди добровольцев были амнистированные императором при вступлении на службу абреки и кровники: например, в Ингушском полку состояла целая сотня таких всадников40.

Следует отметить, что в боях эта дивизия проявила себя с самой лучшей стороны, за всю войну в ней не было ни одного случая дезертирства, ее бойцы не сдавались добровольно в плен41. «Наездники они были почти все очень хорошие, – вспоминал офицер дивизии. – Боевую дисциплину инстинктивно усваивали, что же касается дисциплины внутренней, домашнего распорядка, вне боя, то этого они не понимали и только года через 2–3 с трудом одолели, и то не полностью. Ближайшие начальники должны были зорко следить, дабы предотвратить вовремя могущие быть недоразумения, в особенности в области взаимоотношений с местными жителями, которых по ту сторону границы горцы считали врагами России, а следовательно, и своими»42.

Офицерам и унтер-офицерам с трудом удалось остановить такое «наказание врага». «На ночевках и при всяком удобном случае, – вспоминал офицер Ингушского полка, – всадники норовили незаметно отделиться от полка с намерением утащить у жителей все, что плохо лежало. С этим командование боролось всеми мерами, вплоть до расстрела виновных, но за два первых года войны было очень трудно выветрить из ингушей их чисто азиатский взгляд на войну, как на поход за добычей»43. В результате часто случалось так, что при появлении всадников этой дивизии в селах и местечках Галиции население старалось спрятаться. Причины были просты. «Всякого жителя неприятельской страны, – свидетельствует ротмистр А. Л. Марков, с большой симпатией относившийся к своим весьма непростым подчиненным, – они считали врагом со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами, а его имущество – своей законной добычей. В плен австрийцев они не брали вовсе и рубили головы всем сдавшимся»44.

Такие случаи явно шли вразрез с политикой русских военных властей на оккупированной австрийской территории. В остальных частях к пленным, разумеется, относились по-другому, а раненых русинов по их просьбе исповедовали священники45. Во всяком случае, после того как фронт откатился на запад, местное население быстро убедилось в том, что ему не стоит бояться русской армии. Тыловые части даже начали помогать местным крестьянским хозяйствам, лишившимся работников46. Американский гражданин, военный корреспондент «Таймс» Стенли Вошборн, посетивший занятые русскими войсками районы Галиции (Львов, Галич), отметил образцовый оккупационный порядок, установленный там, отсутствие жалоб со стороны местного населения на насилие или покушение на частную собственность русскими солдатами и офицерами. Негативно по отношению к русским были настроены только евреи47.

В ряде городов Восточной Галиции они приняли активное участие в погромах и расправах над русофилами, активно помогая венгерским и немецким частям, а также польским и украинским националистам48. Естественно, что часть еврейской общины предпочла уйти вслед за австрийскими войсками, а другая часть с приходом русских войск воздержалась от активного проявления своих эмоций49. «Поляки держат себя вполне нейтрально по отношению к русским, не более того, – сообщал корреспондент «Биржевых ведомостей». – Евреи безразличны. Словаки и русины не скрывают своего восторга от побед великой России и для русских готовы на все»50. Демонстративная безразличность на войне часто скрывает совсем другие чувства, которые обычно небезопасно демонстрировать перед военной администрацией, коль скоро она их вызывает.

Как отмечалось в отчете жандармского управления генерал-губернаторства Галиции, «проявлений этой враждебности, по крайней мере в первый период, совершенно не было вследствие того, что эта часть населения (еврейская интеллигенция. – А. О.), можно сказать, полностью оставила пределы Галиции. Мелкое еврейство, городское население держалось до отступления крайне приниженно и только при оставлении русскими Львова не скрывало своего ликования по этому поводу»51. Впрочем, ожидать чего-либо другого было сложно. «Война ведется таким жестким образом, – отмечал 30 октября (12 ноября) 1914 г. директор дипломатической канцелярии при Ставке князь Н. А. Кудашев, – что не знаешь даже, что возможно и чего дозволять не имеет смысла»52. Не будем, однако, преувеличивать тяжесть русской военной власти. Тем не менее слова Н. А. Кудашева свидетельствуют не о силе русской администрации, а, скорее, наоборот. Ей недоставало образованных, знакомых с местными условиями сотрудников. Ведомство князя Н. Л. Оболенского, который отвечал в Ставке за гражданское управление оккупированными территориями, с первых шагов столкнулось с кадровой проблемой и весьма сложной обстановкой в Галиции.

27 августа (9 сентября) 1914 г., в разгар боев начального этапа войны, вице-директор дипломатической канцелярии при Ставке Н. А. Базили сообщил С. Д. Сазонову о «замечательной лояльности нашего польского населения, идущей значительно дальше того, на что можно было в лучшем случае надеяться. Зарубежное польское население также относится вполне сочувственно к нашим войскам. Единственным исключением в этом отношении являются появившиеся было в числе австрийских войск польские сокольские отряды. Под влиянием ли отрицательного к ним отношения польского общества или вследствие объявления о непризнании нашими войсками за ними характера комбатантов сокольские отряды скоро исчезли»53.

Ряд польских деятелей выступил с инициативой создания в составе русской армии польских добровольческих соединений, однако это предложение не было поддержано ни великим князем Николаем Николаевичем, ни Н. Н. Янушкевичем. «Отдавая вполне должное лояльным чувствам, проявляемым ныне польским обществом, – докладывал Н. А. Базили, – Верховный главнокомандующий и начальник его штаба не могут не отнестись к этому предложению с некоторым опасением. Более чем вероятно, что если теперь создана будет польская армия, то при определении нового устройства Польши тем самым будет решен вопрос о предоставлении ей права содержать независимую армию. Эта цель, по-видимому, и входит в расчет инициаторов этого предложения. Наконец, неизвестно еще, как повернутся события впоследствии, и, быть может, польские военные организации могут оказаться со временем даже вредными для нас»54. Для подобного рода опасений имелись все основания.

16 (29) сентября 1914 г., по окончании Галицийской битвы, Н. А. Базили подал на имя Верховного главнокомандующего записку, в которой говорилось о сложном положении на оккупированных территориях. «Перед нашей администрацией в Галиции («Временное положение об управлении областями Австро-Венгрии, занятыми по праву войны» было утверждено главковерхом 19 августа (1 сентября) 1914 г. – А. О.), – отмечал Н. А. Базили, – выдвигаются в высшей степени трудные задачи. Обстановка, в которой ей придется работать, чрезвычайно сложная. Австрийская администрация, как бы она ни были пристрастна и несправедлива, представляла собой очень совершенную машину. Заступающая ее место русская власть не должна уступать ей качественно. По всем этим причинам казалось бы необходимым управление этим краем, исторически призванным стать коренной частью России, поставить на надлежащую высоту, и сделать это надо с самого начала. Очень большое значение в этом отношении будут иметь уездные начальники. Было бы чрезвычайно желательно, чтобы на эти должности привлекались просвещенные и независимые по своему личному положению лица, вроде наших предводителей дворянства и лучших местных деятелей. Уездным начальникам должен быть дан в помощь достаточный материал»55.

Но как с деятелями, так и с материалом возникали бесчисленные проблемы. Сотрудник князя Н. Л. Оболенского отмечал: «Дела, нас касавшиеся, были разбросаны по всем отделам штаба (Верховного главнокомандующего. – А. О.). Попадали они, главным образом, к дипломатам, которые не знали и не понимали, что с ними делать, и перебрасывали их, куда попало. Много вопросов весьма важных и спешных, ждавших своего решения, как, например, устройство управления и администрации на занятых неприятельских территориях, оставалось без движения. Так, отправили дипломаты в Министерство внутренних дел ходатайство военных властей о посылке в

Галицию чиновников для работы в административных органах. Министерство, в свою очередь, обратилось циркулярно к губернаторам западных провинций, а те послали на занятые территории своих чиновников, которые плохо проявили себя на службе. Воспользовались случаем, чтобы от них избавиться. Таким образом, в Галиции образовалась администрация, состоявшая из никуда не годных чиновников, которые восстанавливали против нас местное население, встретившее русских солдат как своих братьев-славян, с радостью. Все это надо было срочно исправлять»56.

За исправление взялись, но вопрос кадрирования штатов русской администрации решить так и не удалось. «Если наша власть в крае не будет располагать силой, – писал в цитируемой выше записке Н. А. Базили, – то в случае наших неуспехов нельзя быть уверенным в спокойствии, и нашим сообщениям может угрожать опасность. Организация же русской полиции явной и тайной, и притом достаточно многочисленной, совершенно неотложна»57. Увеличенный штат жандармского управления военного генерал-губернатора Галиции, под властью которого находилось четыре неполные губернии (около 4 млн), насчитывал 115 человек, включая писарей и унтер-офицеров. Из них на Львов, население которого перед войной равнялось приблизительно 170 тыс., приходились 36 человек. Для сравнения, в мирное время только во Львовском уезде служили от 80 до 90 жандармов)58, всего же австрийское Областное жандармское управление № 5 имело в своих рядах до войны 68 офицеров и 3165 нижних чинов, большая часть которых служила в Восточной Галиции (24 жандармских отделения из 35)59.

Наряду с путаницей и неизбежными в военное время репрессиями русскими властями был предпринят ряд мер по поддержанию местного населения. С самого начала особое внимание было уделено налаживанию новой системы образования: во Львове, Тарнополе, Станиславове и Черновцах были открыты двухмесячные курсы русского языка, организацией которых занималась дирекция народных училищ Киевского учебного округа. К началу 1915 г. было запланировано открыть еще 10 образовательных училищ с преподаванием на русском языке: по пять в городах и селениях60. Вместе с тем существовали и многочисленные проблемы материального характера. Война разорила значительную часть Галиции, во Львов потянулись беженцы, в основном женщины, дети и старики61.

Начальник штаба 10-го армейского корпуса, организовавший в своем тылу раздачу муки крестьянам, вспоминал: «Положение населения в занятых нами областях вблизи фронта было очень тяжелое: кормильцы семейств взяты в солдаты, жизнь замерла, фабрики и заводы остановились, заработать негде, стали и железные дороги, и прекратилась жизнь во всех административных учреждениях, властей никаких – ни своих, ни русских, ни суда, ни управы, ни администрации. Вся торговля остановилась, стоимость денег стала неопределенной. У жителей не было ни рабочего скота, ни муки, ни чая, ни сахара… Лошадей забрали и свои, и чужие. Оставшийся рогатый скот понемногу реквизировался для пополнения порционных гуртов. Мука израсходовалась. Пшеница и ячмень хотя и были у населения, но не было мельниц»62.

Для лучшей организации помощи населению и беженцам во Львове был создан Главный благотворительный комитет, который открыл филиалы в других городах генерал-губернаторства63. Значительная проблема возникла и с совершенно неожиданной стороны. 2 (15) октября 1914 г. в интервью группе русских и иностранных журналистов генерал-губернатор Г. А. Бобринский заявил: «В настоящее время я особенно озабочен вопросом об облегчении участи большого количества австрийских чиновников, находящихся в Галиции без всяких средств к существованию, ибо австрийское правительство захватило с собою все суммы, предназначенные для выдачи им жалованья, а также все сбережения их в банках»64. Осенью 1914 г. в Галиции насчитывалось около 50 тыс. чиновников Австро-Венгрии, только в одном Львове их скопилось до 12 тыс.65

По распоряжению генерал-губернатора в конце сентября в город были завезены продукты на сумму 60 тыс. рублей: соль, сахар, солонина, мука, крупы, рис – все это раздавалось беднейшему населению66. В городе и провинции были организованы благотворительные столовые, беженцам распределялась помощь продуктами. Только за октябрь 1914 г. было роздано продуктов на сумму 100 тыс. рублей67. Учитывая тот факт, что курс обмена русских денег на австрийские в сентябре 1914 г. установился в соотношении 0,3 рубля за 1 крону, эта была весьма значительная сумма68. Материальная помощь была оказана и семьям австрийских чиновников, организованы приюты для детей-сирот69. Кроме того, жалованье получали и сотрудники оставленных в городе австро-венгерских госпиталей (1500 раненых, 20 врачей и сестры милосердия).

Выздоравливавшие раненые, признанные комиссией годными к строевой службе, направлялись в глубь России, инвалиды передавались на попечение местных патронатов. Разумеется, за ранеными ухаживал и русский медицинский персонал, а в начале декабря 1914 г., когда в австрийских госпиталях осталось только 600 раненых и больных, они были переведены под русскую юрисдикцию70. За ноябрь 1914 г. во Львове разного рода помощь получили 19 537 нуждающихся, для раздачи было получено 16 тыс. пудов муки, 1,5 тыс. пудов крупы, 12 тыс. пачек кофейных консервов и прочее71. За то же время во Львове было организовано 40 бесплатных столовых, обеспечивающих по 40 тыс. бесплатных обедов в день72.

Однако этого оказалось недостаточно, и 31 октября (13 ноября) 1914 г. Главный благотворительный комитет издал обращение «Помогите родной Галиции!», в котором говорилось: «При самом начале мобилизации по всей Червонной Руси прошли аресты тысячей и казни сотен священников, интеллигентов и крестьян, одним словом, всех тех, кто проявил себя яркими поборниками русской народной идеи. Враги русского народа захотели воспользоваться военным положением, чтобы грубой силой искоренить то русское сознание, с которым они бессильны были бороться культурным путем. До сих пор выяснено, что в занятой нами части Галичины арестованы около 10 тыс. русских людей, а казнены более 1 тыс. Освобождены нами из галицких тюрем лишь около 2 тыс., остальные вывезены в глубь Австрии и Венгрии, и неизвестно, какая их постигла участь. Имущество же их разграблено озлобленными австрийскими жандармами, мадьярами и немцами. Мы еще не имеем точных сведений из Угорской Руси и Лемковщины, но оттуда доходят зловещие слухи, что отступающие австрийцы вырезали целые деревни и что уцелевшие жители скрываются по горам и лесам. Сколько осталось вдов и сирот, ныне потерявших все из-за верности своих отцов и мужей нашей общей Матери Руси! И мы не можем их оставить без своего сердечного участия и без помощи в хлебе, одежде и топливе»73.

Крестьянское население Восточной Галиции действительно стало объектом забот русской администрации непосредственно перед началом посевной – весной 1915 г. Из запланированных 449 715 пудов зерна успели отправить только 166 549 пудов, а распределить еще меньше. Однако порядок распределения был очень выгоден: беднейшие крестьяне получали его в кредит без задатка, прочие выплачивали 25 %, а на оставшуюся сумму предоставлялась рассрочка вплоть до 1 марта 1916 г.74 Только на временные курсы для учителей из Галиции (первоначально их организовали в Петрограде) правительством было выделено 35 тыс. рублей75. Не удивительно, что зимой 1915 г. жители русинских деревень, оказавшихся между русскими и австрийскими позициями, шли к русским, где их кормили и укрывали, а не грабили и насиловали76.

Более сложными, как уже отмечалось, были отношения русских властей с еврейским населением Галиции. Как правило, поначалу проблемы были связаны с укрывательством бывших военнослужащих. Осенью 1914 г. довольно обычной была картина австрийских пленных, идущих по дорогам в цивильном. Это были русины, которые покидали австрийскую армию при отступлении и уходили по домам. Многих там потом и задерживали77.

Нередко случались и побеги пленных. Их этапирование было организовано не лучшим способом. Иногда расстояние при переходах превышало 25 верст (чуть меньше 27 км), уставшие люди отставали от колонн, при незначительном количестве конвоиров и отсутствии жесткого отношения к отставшим побег не составлял большого труда, особенно для местных жителей, которым было куда бежать78. Выход из весьма двусмысленного положения был найден 12 (25) августа 1914 г., после взятия Тарнополя. Тогда по рекомендации присутствовавшего при штаба 8-й армии депутата Государственной думы графа В. А. Бобринского А. А. Брусилов принял решение отпустить пленных галичан, которые согласились присягнуть на верность России и ее императору79. Позже стали использовать более традиционную форму – честное слово не воевать против русских.

Во всей контролируемой русскими властями Галиции за все время их пребывания там было проведено 1200 арестов и около тысячи обысков. Как такового сопротивления русским войскам и властям не оказывалось, крупные фигуры из еврейской, польской партий и иезуиты покинули город вместе с австрийскими частями. Впрочем, во Львове была раскрыта и обезврежена небольшая террористическая группа, готовившая покушение на генерал-губернатора Г А. Бобринского и русофильски настроенных общественных деятелей.

За время русского контроля над четырьмя губерниями Восточной Галиции из нее были высланы 1568 человек, и самый известный из них – униатский митрополит Андрей (Шептицкий)80. Польский граф и австрийский гусарский офицер, до пострижения он постоянно занимал антирусские позиции до войны, а после прихода русских войск публично призвал паству во время службы в Свято-Георгиевском соборе Львова сохранять верность Францу-Иосифу81. Проведенный в резиденции Шептицкого обыск дал доказательства подрывной пропаганды82. В результате граф-митрополит был арестован и выслан из Галиции в Киев83. Позже он был переведен в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, а осенью 1916 г. – в Ярославль, где и проживал до февральского переворота в снятой для него квартире на тихой Воздвиженской улице под гласным надзором полиции84.

Герои русской революции не позабыли о нем, Шептицкий был освобожден и вызван в Петроград по распоряжению министра юстиции Временного правительства А. Ф. Керенского85. Позже он был направлен в Австро-Венгрию, правда, его пересылка была приостановлена из-за так называемого дела отца Николая Рыжкова – настоятеля православной церкви в Праге, арестованного в августе 1914 г. и приговоренного в 1917 г. к смертной казни. Австрийцы и ранее предлагали обменять русского священника на униатского митрополита, но после того как Шептицкий был освобожден без предварительных условий, изменили свою позицию86.

В целом, вряд ли общее количество высланных русскими властями можно назвать значительным для военного управления населением численностью около 4 млн человек, особенно если учитывать сложное этническое, социальное и конфессиональное состояние края. Во внутренние губернии под надзор полиции было выслано: евреев – 38 % (585 человек), русинов-галичан (бежавших из плена) – 29 % (455 человек), поляков – 25 % (412 человек), немцев и венгров – 5 % (76 человек), русских подданных – 2 % (28 человек), итальянцев, греков и чехов – 1 % (12 человек). При этом за тот же период под честное слово не воевать против России были освобождены 4290 военнопленных, уроженцев Галиции, православных и униатов87.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.