Книга вторая

Тем временем Мемнон, которого царь Дарий поставил начальником всего флота и правителем всего побережья, решил перенести войну в Македонию и Элладу. Он захватил Хиос, который ему сдали изменой, и оттуда поплыл к Лесбосу; митиленцы не послушали его, но другие города Лесбоса он привлек на свою сторону.

(2) Поладив с ними, он подошел к Митилене, окружил город от моря до моря двойным палисадом, поставил пять фортов и сразу оказался с суши хозяином положения. Часть его флота стерегла гавань, остальные суда он послал к мысу Сигрию, где была главная пристань для грузовых судов, шедших с Хиоса, от Гереста и Малеи, с наказом охранять проход и отрезать всякую помощь митиленцам с моря.

(3) Но тут он заболел и умер, и смерть его в ряду других тогдашних событий была еще одним ударом для царя. Автофрадат и Фарнабаз, сын Артаваза, которому Мемнон, умирая, передал свою должность на то время, пока Дарий ею не распорядится (Фарнабаз приходился племянником Мемнону), энергично повели осаду.

(4) Митиленцы были отрезаны со стороны суши; с моря их стерегло множество судов, заперших гавань; не видя выхода, они заключили с Фарнабазом следующее соглашение: чужеземцы, пришедшие к ним от Александра в силу военного союза, уйдут; митиленцы разорвут все договоры, заключенные ими с Александром; они станут союзниками Дария, какими и были по Анталкидову миру, заключенному с царем Дарием; изгнанники их вернутся и получат половину того имущества, которое у них было, когда они ушли.

(5) На этих условиях совершился переход митиленцев к персам. Фарнабаз и Автофрадат, как только вошли в город, ввели туда гарнизон, начальником его назначили родосца Ликомеда и поставили единоличным властителем города Диогена, одного из изгнанников. Истребовали они от митиленцев и деньги: частью их отнимали силой от имущих, а частью взяли из городской казны.

Покончив с этим, Фарнабаз с чужеземными наемниками отплыл в Ликию, Автофрадат же отправился к другим островам. В это время Дарий прислал Фимонда, сына Ментора, с приказом: забрать от Фарнабаза чужеземцев и привести их к царю, а Фарнабазу ведать всем, чем ведал Мемнон. (2) Фарнабаз передал ему чужеземцев и поплыл к Автофрадату за флотом. Встретившись, они отослали десять кораблей под начальством перса Датама к Кикладским островам, а сами с сотней кораблей поплыли к Тенедосу.

Став на якорь в так называемой Бореской гавани, они предложили тенедосцам все договоры, которые были у них с Александром и эллинами, разорвать, а с Дарием жить в мире, как и было постановлено по Анталкидову договору.

(3) Тенедосцы были гораздо более расположены к Александру и к эллинам, но в данную минуту они решили, что уцелеть им возможно, только присоединившись к персам: у Гегелоха, которому Александр приказал опять составить флот, не было еще столько кораблей, чтобы рассчитывать на скорую им от него помощь. Таким образом, Фарнабаз заставит тенедосцев перейти на свою сторону скорее от страха, чем по доброй воле.

(4) В это время как раз Протей, сын Андроника, собирал по приказу Антипатра в Эвбее и Пелопоннесе военные корабли, которые несли бы охрану островов и самой Эллады на тот случай, если, как сообщалось, сюда подплывут варвары. Узнав, что Датам стоит с десятью кораблями у Сифна, он с пятнадцатью вышел ночью из Халкиды (той, что лежит на Эврипе).

(5) На заре он пристал к острову Кифну, провел там целый день, чтобы собрать более точные сведения относительно десяти кораблей и ночью грозой обрушиться на финикийцев. Узнав в точности, что Датам со своими кораблями стоит у Сифна, он поплыл туда, и ночью, еще до рассвета, напав на ничего не подозревавшего врага, захватил восемь судов вместе с экипажем. Датам с двумя триерами ускользнул в самом начале сражения с Протеем и бежал к остальному флоту.

Александр вошел в Гордий и поднялся в кремль, где находился дворец Гордия и его сына Мидаса. Ему очень захотелось посмотреть тут повозку Гордия и узел на ярме этой повозки. (2) Об этой повозке местные жители рассказывают знаменитую историю: в древности жил во Фригии бедняк Гордий; был у него клочок земли и пара волов: на одном он пахал, на другом занимался извозом.

(3) Однажды, когда он пахал, к нему на ярмо сел орел и сидел, пока он не распряг вола. Перепуганный Гордий пошел рассказать о божественном знамении телмесским прорицателям.

Телмесцы умеют истолковывать божественные знамения, и дар прорицания наследуют у них в роду мужчины, женщины и дети. (4) Подходя к какой-то деревне в телмесском округе, он встретил девушку, черпавшую воду, и рассказал ей про свой случай с орлом. Девушка эта была сама из рода прорицателей; она велела ему, вернувшись на то самое место, принести жертву Зевсу-Царю.

Гордий же попросил ее пойти вместе с ним и объяснить, как приносить жертву. Он совершил ее так, как она ему указала: сочетался с девушкой браком, и у них родился сын Мидас. (5) Когда этот Мидас был уже красивым, храбрым мужем, во Фригии разразилась междоусобица, от которой страдали все. Получено было предсказание, что к ним на повозке приедет царь, который и прекратит междоусобицу.

Пока они еще рассуждали об этом, в народном собрании появился и стал с повозкой Мидас вместе с отцом и матерью. (6) Тут, соображаясь с предсказанием, признали в Мидасе того, о котором божество изрекло, что он приедет на повозке. Мидаса поставили царем. Мидас прекратил междоусобицу, а отцовскую повозку поставил в кремле, как благодарственное подношение Зевсу-Царю за ниспосланного орла.

Об этой повозке рассказывают вот еще что: тому, кто развяжет узел на ее ярме, предсказано владеть Азией. (7) Узел был завязан из лыка дикой вишни, и в нем не видно было ни конца, ни начала. Александр не мог разгадать загадку узла, оставить же узел неразвязанным не хотел, чтобы это не вызвало волнения и толков в народе. Одни рассказывают, что он разрубил узел мечом и сказал, что вот узел и развязан[69].

Аристобул же пишет, что он вынул из дышла загвоздку – это колышек, который проходит через дышло насквозь и на котором держится узел, и снял ярмо. (8) Как в действительности обстояло у Александра дело с узлом, я утверждать не могу. Во всяком случае, он и его спутники ушли от повозки в убеждении, что пророчество относительно развязывания узла сбывается на нем.

В ту же ночь это подтвердили небесные знамения: гроза с громом и молниями. Поэтому на следующий день Александр принес жертву богам, явившим знамения и указавшим ему, как развязать узел.

На следующий день он выступил в Анкиру, город Галатии. Тут к нему прибыло посольство от пафлагонцев с заявлением, что народ их сдается Александру, вступает с ним в переговоры, но просит не входить в их землю с войском. (2) Александр распорядился, чтобы они были подчинены Калату, сатрапу Фригии; сам же устремился в Каппадокию и взял всю землю по эту сторону реки Галиса и еще большое пространство за ней.

Он поставил сатрапом Каппадокии Сибикта, а сам направился к Киликийским Воротам. (3) Придя к тому месту, где стоял лагерем Кир вместе с Ксенофонтом, он увидел, что Ворота заняты сильной охраной; он оставил тут Пармениона с полками вооруженных потяжелее. Сам он, взяв с собой щитоносцев, лучников и агриан, ночью около первой стражи подошел к Воротам, рассчитывая напасть неожиданно на сторожевые отряды.

(4) Его приближение, однако, заметили, но на исход его смелого предприятия это не повлияло. Стража, увидя, что на них идет сам Александр, бежала, бросив свои посты. На следующий день на заре он прошел со всем войском через Ворота и вторгся в Киликию. (5) Там ему сообщили, что Арсам, думавший раньше сохранить для персов Тарс, теперь, узнав о переходе Александра через Ворота, собирается оставить город; тарсяне же боятся, что он сначала разграбит город, а потом уж его оставит.

(6) Услышав об этом, Александр помчался к Тарсу с конницей и самыми быстрыми отрядами легковооруженных; Арсам, узнав о его стремительном приближении, поспешно бежал из Тарса к царю Дарию, не успев нанести никакого ущерба городу.

(7) Александр, по словам Аристобула, заболел от усталости; другие рассказывают, что он, весь в поту, разгоряченный, кинулся в реку Кидн, желая поплавать и охладиться. Кидн протекает посередине города; начало ему дают ключи на горе Тавр, течет он по местности чистой, и вода в нем холодна и чиста. (8) У Александра начались судороги, сильный жар и непрерывная бессонница.

Все врачи считали, что он не выживет, кроме Филиппа-акарнанца. Этот врач находился при Александре, пользовался полным доверием во всем, что касалось врачебного дела, и вообще о нем шла в войске добрая слава. Он решил дать Александру слабительного; тот велел дать. (9) Филипп стал приготовлять лекарство в чаше, и в это время Александру передали письмо от Пармениона, в котором тот советовал Александру остерегаться Филиппа: он слышал, будто Дарий подкупил его, чтобы он отравил Александра.

Прочитав письмо и еще держа его в руке, он взял чашу с лекарством, а письмо дал прочитать Филиппу. (10) Александр пил, а Филипп в это время читал письмо Пармениона. Сразу стало ясно, что Филипп спокоен за свое лекарство.

Письмо не испугало его; он только посоветовал Александру слушаться его и в дальнейшем: если он будет слушаться, то выздоровеет. (11) Александра прочистило; болезнь его прошла; Филиппу он доказал, что он ему верный друг; окружающие увидели, что по отношению к своим друзьям он недоступен подозрениям и смело смотрит в глаза смерти.

После этого он послал Пармениона к другим Воротам, которые находятся на границе Киликии и Ассирии, велев заранее захватить проход и охранять его. Он дал ему союзническую пехоту, эллинов-наемников, фракийцев, которых вел Ситалк, и фессалийскую конницу. (2) Сам он вышел из Тарса позднее и в первый же день прибыл в город Анхиал. Основал его, по рассказам, ассириец Сарданапал.

Судя по его окружности и по фундаменту для стен, видно, что город основан был большой и с расчетом на то, что значение его будет еще возрастать. (3) Могильный памятник Сарданапалу находится недалеко от стен Анхиала. Он стоит во весь рост, держа руки так, как их держат обычно, хлопая в ладоши; под ним находится надпись по-ассирийски.

(4) Ассирийцы говорили, что это стихи; содержание же их было такое: «Сарданапал, сын Анакиндаракса, в один день построил Анхиал и Тарc. Ты же, путник, ешь, пей и забавляйся. Все остальное в жизни не стоит и этого»: то есть звука, который издают хлопающие ладони. Наше «забавляйся» передаст слово, которое в ассирийском языке имеет значение гораздо более легкомысленное.

(5) Из Анхиала Александр прибыл в Солы, ввел в Солы гарнизон и наложил на них штраф в 200 талантов серебром, так как они очень уж благоволили персам. (6) Отсюда, взяв три полка македонской пехоты, всех лучников и агриан, он устремился на киликийцев, удерживавших горы. В течение целых семи дней он бил одних, договаривался с другими, а затем вернулся в Солы.

(7) Там он узнал, что Птолемей и Асандр разбили Оронтобата, который охранял галикарнасский кремль и удерживал в своей власти Минд, Кавн, Феру и Каллиполь; подчинили они также Кос и Триопий. Они писали, что нанесли ему поражение в большой битве: пеших воинов у него было убито до 700 человек, а всадников около 50; в плен же взято не меньше тысячи.

(8) Александр в Солах совершил жертвоприношение Асклепию, устроил в его честь торжественную процессию с участием всего войска и бег с факелами, учредил гимнастические и мусические состязания и дал Солам демократическое правление. (9) Сам он повернул к Тарсу, а конницу отправил с Филотой, велев ему идти через долину Алейя к реке Пираму.

Сам он с пехотой и царской илой прибыл в Магарс и совершил жертвоприношение Афине Магарсийской. Оттуда он пришел в Малл и принес Амфилоху, как герою, заупокойную жертву. Застав в городе усобицу, он прекратил ее и отпустил горожанам подати, которые они вносили царю Дарию, потому что маллоты – выселенцы из Аргоса, а он вел свой род от аргосских Гераклидов.

Он был еще в Малле, когда ему сообщили, что Дарий со всем своим войском стоит лагерем в Сохах. Место это находится в ассирийской земле и отстоит от Ассирийских Ворот самое большее в двух днях пути. Александр собрал «друзей» и сообщил им сведения относительно Дария и Дариева войска.

Они постановили тотчас же идти на него. (2) Александр, поблагодарив их, распустил совет и на следующий день пошел на Дария и персов. На второй день он прошел через Ворота и стал лагерем у города Мириандра. Ночью разразилась сухая гроза, а затем пронесся ураган с ливнем. Это задержало Александра в лагере.

(3) Дарий проводил все время при войске; он выбрал в ассирийской земле равнину, расстилающуюся во все стороны, удобную для большого войска и для действий конницы. Аминта, сын Антиоха, перебежавший от Александра к Дарию, советовал ему не покидать этого места: этот простор выгоден для персов с их большим войском и его снаряжением.

(4) Дарий и остался. А так как Александр очень задержался в Тарсе, по причине своей болезни, довольно долго в Солах, где он совершал жертвоприношение и устраивал процессию, и потратил немало времени на усмирение горных киликийцев, то Дария это и ввело в заблуждение.

Он охотно дал утвердить себя в том представлении, которое было ему всего приятнее: превозносимый льстецами, которые всегда на горе есть и будут при царском дворе, он решил, что Александр и не хочет идти дальше, (5) а стоит в нерешительности, узнав, что к нему подходит сам Дарий; со всех сторон Дарию твердили, превознося его, что он растопчет македонское войско своей конницей.

(6) Аминта, правда, настаивал, что Александр придет туда, где, по его сведениям, окажется Дарий, и советовал оставаться на этом самом месте. Дарий, однако, послушался худшего совета, потому что в данную минуту он был ему и приятнее. И, пожалуй, какая-то божественная воля повела его в такое место, где большой пользы ему быть не могло ни от конницы, ни от множества его людей с их стрелами и дротиками, где он не мог показать свое войско во всем блеске и где он своими руками поднес Александру и его войску легкую победу.

(7) Суждено было, видно, македонцам вырвать у персов власть над Азией, как когда-то вырвали ее персы от мидян, а мидяне еще раньше от ассирийцев.

Перейдя через гору возле так называемых Аманикских Ворот, Дарий пошел к Иссу и очутился, сам того не подозревая, в тылу Александра. Овладев Иссом, он захватил македонцев, оставленных там по болезни, и, тяжко изувечив, казнил их. На следующий день он подошел к реке Пинару. (2) Когда Александр услышал, что Дарий стоит у него в тылу, то известие это показалось ему невероятным, и он послал кое-кого из «друзей» на тридцативесельном судне обратно к Иссу посмотреть, соответствует ли известие действительности.

Плывя на тридцативесельном судне по морю, изобилующему заливами, они очень легко установили, где стоят персы, и привезли Александру известие, что Дарий у него в руках.

(3) Александр созвал стратегов, илархов и предводителей союзных войск.

Он сказал им, что исход прежних сражений должен внушить им мужество; что они, которые всегда были победителями, будут сражаться с теми, кто всегда бывал побежден; что их ведет сам бог, вложивший Дарию мысль запереть войско в теснину, где македонцам вполне хватит места развернуть пехоту, а персам большое войско окажется бесполезным; что противник не может сравниться с ними ни физически, ни нравственно: (4) македонцы, с давних времен закаленные в военных трудах и опасностях, столкнутся с персами и мидянами, давным-давно погрязшими в роскоши, – они, свободные люди, с рабами.

Что касается эллинов, которые тут встретятся с эллинами, то они ведь сражаются не за одно и то же: одни нанялись к Дарию за плату и притом небольшую; другие – те, что у них в войске, – добровольно стали на защиту Эллады. (5) Варвары же, фракийцы, пеоны, иллирийцы и агриане, самые крепкие и мужественные из европейских варваров, сразятся с самыми слабыми и изнеженными народами Азии.

К тому же сам Александр поведет их на Дария: (6) это будет еще одним преимуществом. Великая награда предстоит им в этом сражении: они победят не сатрапов Дария, не конницу, выставленную при Гранике, не 20 000 чужеземных наемников, а самый цвет персов и мидян, племена, населяющие Азию и подчиненные персам и мидянам, самого великого царя, лично присутствующего.

Этим сражением завершится для них покорение Азии и положен будет конец их многочисленным трудам. (7) Затем он вспомнил о прежних блестящих действиях всего войска, о славных подвигах отдельных удальцов, к которым он обратился, называя каждого по имени. Коснулся он и личного своего пренебрежения к опасностям, но так, чтобы никого не задеть.

(8) Он вспомнил, говорят, и Ксенофонта, и 10 000 бывших с ним, которых и сравнивать нельзя с его войском ни по числу, ни вообще по значимости: у них не было ни фессалийской, ни беотийской и пелопоннесской, ни македонской или фракийской конницы, вообще не было тех всадников, которые имеются у Александра, не было лучников и пращников, кроме малого числа критян и родосцев, да и тех Ксенофонт наспех набрал в минуту опасности; и, однако, они опрокинули царя со всем его войском у самого Вавилона, одолели племена, которые попадались им на возвратном пути, и пришли домой.

Одним словом, он сказал все, что в таких обстоятельствах хороший вождь говорит перед сражением хорошим солдатам. Все кинулись пожимать ему руку и, воодушевленные его словами, требовали, чтобы он вел их в бой.

Александр распорядился дать воинам поесть и послал вперед к Воротам небольшое число всадников и лучников осмотреть предварительно дорогу, по которой он уже прошел. Ночью он выступил со всем своим войском, чтобы захватить эти Ворота. (2) Около полуночи он опять закрепил за собой проходы и дал войску отдохнуть остаток ночи тут же, на скалах, но выставил сильные сторожевые посты.

На рассвете он спустился от Ворот к дороге. Пока со всех сторон шли теснины, он вел войско колонной; выйдя на простор, развернул его широким фронтом, подводя один полк гоплитов за другим; с одной стороны войска была гора, слева море.

(3) Конница у него пока что выстроилась в тылу у пехоты; когда же все вышли на широкое место, он построил войско для боя: на правом крыле у горы первыми стояли агема пехоты и щитоносцы, которыми командовал Никанор, сын Пармениона, рядом с ними полк Кена, за ним полк Пердикки.

Они были расставлены до центра гоплитов на правом крыле. (4) На левом крыле впереди стоял полк Аминты, за ним полк Птолемея и рядом с ним полк Мелеагра. Командовать пехотой на левом крыле поручено было Кратеру; над всем левым крылом начальствовал Парменион. Ему приказано не отходить от моря, чтобы войску не попасть в окружение варваров, которые рассчитывали, благодаря своей численности, обойти македонцев.

(5) Дарий, получив известие, что Александр тут и готов к битве, велел переправиться на ту сторону Пинара коннице (ее было около 30 000 всадников) и вместе с ней легковооруженным (их было тысяч 20), чтобы без помехи выстроить остальное войско. (6) Из гоплитов он первыми поставил против македонской пехоты около 30 000 эллинских наемников, а по обеим сторонам их около 60 000 так называемых кардаков; это были тоже гоплиты.

Столько человек могло вместить в один ряд то место, где они были выстроены. (7) У горы, находившейся слева, он выстроил против правого Александрова крыла около 20 000 воинов; из них некоторые оказались в тылу Александрова войска. Дело в том, что гора, у которой они были построены, в одном месте образовала углубление – нечто напоминающее залив в море, а затем выдалась подковой вперед: поэтому те, кто стоял у ее подошвы, и оказались в тылу Александрова крыла.

(8) Остальное множество легковооруженных и гоплитов, построенных по племенам бесполезно глубоким строем, стояло за эллинами-наемниками и варварской пехотой. Говорят, что у Дария войска было всего около 600 000.

(9) Александр шел вперед, и, как только место стало немного шире, он продвинул всадников, так называемых «друзей», фессалийцев и македонцев. Он поставил их на правом крыле, где был и сам; пелопоннесцев и остальных союзников он отправил на левое крыло к Пармениону.

(10) Дарий, выстроив свою пехоту, дал знак вернуться коннице, которую он выслал вперед за реку, чтобы беспрепятственно построить свое войско. Большинство ее он поставил на правом крыле против Пармениона в сторону моря, потому что там как раз было больше простора для конницы, но некоторую часть ее отвел и на левое крыло к горе.

(11) Здесь, однако, вследствие узости места, всадники оказались бы бесполезны, и большинству из них он велел ускакать на правое крыло. Сам Дарий находился в середине всего строя: это место определил для персидских царей обычай, а причину такого порядка объяснил Ксенофонт, сын Грилла.

В эту минуту Александр увидел, что почти вся персидская конница переместилась против его левого крыла, расположенного у моря, а у него там стоят только пелопоннесцы и прочие союзные всадники. Он поспешно отправил на левое крыло фессалийскую конницу, велев ей проехать не перед фронтом всего войска, чтобы враг не заметил ее перемещения, а пробраться незаметно по тылам пехоты.

(2) На правом крыле он впереди всадников поставил «бегунов» под командой Протомаха и пеонов под командой Аристона, а из пехоты лучников под предводительством Антиоха.

Агриан под предводительством Аттала, небольшое число всадников и лучников он разместил подковой у себя в тылу, у горы, находившейся сзади, так что справа фронт расходился у него на два крыла, из которых одно обращено было против Дария и всех персов, находившихся за рекой, а другое против выстроенных у горы, в тылу у него.

(3) На левом крыле впереди стояли из пехоты критские лучники и фракийцы, которыми предводительствовал Ситалк. Перед ними находилась конница левого крыла. Чужеземные наемники стояли крайними сзади всех.

Так как строй на правом крыле показался ему недостаточно плотным и линия персов, по-видимому, здесь выдвигалась значительно дальше, то Александр велел незаметно перейти из центра на правое крыло двум конным илам «друзей» – анфемусийской, предводителем которой был Перид, сын Менесфея, и так называемой «Белоземельной» – под командой Пантордана, сына Клеандра.

(4) Лучников, часть агриан и эллинских наемников он перевел к себе на правое крыло вперед, вытянув его таким образом дальше персов. Отряды, выстроенные за горой, не спустились еще вниз; Александр выслал на них агриан и небольшое число лучников, которые легко отогнали их, заставив снизу бежать на вершину. Тут Александр увидел, что он может пополнить строй воинами, выставленными против этих отрядов, и что ему достаточно здесь 300 всадников.

Войско, выстроенное таким образом, он некоторое время вел вперед с остановками; он считал, что хорошо продвигаться медленно и спокойно. Дарий не шел ему навстречу; его варвары стояли в том порядке, в каком были первоначально выстроены, и он ждал Александра на берегах реки, часто обрывистых; в тех местах, где переход был удобнее, он распорядился протянуть частокол (что сразу показало Александру и его воинам, что Дарий боится).

(2) Когда персидский лагерь был уже близко, Александр объехал верхом весь строй, увещевая воинов мужественно держаться; с подобающим уважением называл он имена не только предводителей, но поименно обращался к илархам, лохагам и тем из чужеземных наемников, которые были известнее по своему званию и доблести. В ответ ему со всех сторон понеслись крики и требования не медлить и нападать на врага.

(3) Он повел воинов в полном порядке и, хотя войско Дария было уже видно, сначала шагом, чтобы строй не разорвался и не образовал волнообразной линии, как это бывает при беге. Оказавшись на расстоянии полета стрелы, воины, окружавшие Александра, и сам Александр, находившийся на правом крыле, первыми бегом бросились к реке, чтобы своим стремительным напором испугать персов и, схватившись скорее врукопашную, не очень пострадать от стрел.

Случилось, как и предполагал Александр. (4) Как только дошло до рукопашной, левое крыло персидского войска обратилось в бегство; Александр и его воины одержали здесь блестящую победу, но правое крыло его разорвалось именно потому, что (5) он, поспешно бросившись в реку и завязав рукопашную схватку, прогнал выстроенных здесь персов.

Македонское войско, находившееся в центре, не так поспешно вступило в дело; солдаты, часто оказываясь в обрывистых местах, не смогли держать прямую линию фронта: образовался прорыв – и эллинские наемники Дария бросились на македонцев как раз там, где они видели, что строй наиболее разорван.

(6) Завязалось жаркое дело: наемники старались столкнуть македонцев в реку и вырвать победу и для своих, уже бегущих, соратников; македонцы – не отстать от Александра с его явным успехом и не потемнить славу фаланги, о непобедимости которой все время кричали. (7) К этому прибавилось соревнование между двумя народами, эллинским и македонским. Тут пал Птолемей, сын Селевка, человек большой доблести и около 120 не последних македонцев.

В это время полки правого крыла, видя, что персы, стоявшие против них, уже бегут, повернули на чужеземцев, Дариевых наемников, в помощь своим теснимым товарищам. Они отбросили врага от реки и, значительно выдвинувшись вперед персидского войска в том месте, где в нем образовался прорыв, напали на него с фланга и перебили чужеземцев. (2) Персидская конница, выставленная против фессалийской, не ждала у реки, пока шло сражение, а, переправившись, смело кинулась на отряды фессалийцев.

Тут завязалась жаркая конная схватка, но персы дрогнули, только узнав, что Дарий обратился в бегство, а отряд наемников очутился в прорыве и был перебит пехотой. (3) Тогда бегство стало бесповоротным и всеобщим.

При отступлении у персов очень пострадали под тяжестью своих тяжеловооруженных седоков лошади, да и всадники, толпой отступая по узким дорогам, в страхе и беспорядке, не столько потерпели от преследующего врага, сколько передавили друг друга. Фессалийцы, впрочем, энергично наседали на них, так что во время этого бегства пехотинцев перебили не меньше, чем всадников.

(4) Дарий, как только увидел, что его левое крыло дрогнуло перед Александром и что здесь в войске образовался прорыв, сразу же, как был, кинулся на колеснице в бегство вместе со своими вельможами. (5) Пока шла равнина, он несся, спасаясь от врага в колеснице, но, когда начались пропасти и бездорожье, он тут же бросил колесницу, оставив в ней щит и верхнюю одежду.

Даже лук он оставил в колеснице и умчался верхом. Ночь, вскоре наступившая, избавила его от плена. (6) Александр гнался за ним во всю мочь, пока было светло; когда же стемнело так, что ничего уже нельзя было разобрать под ногами, он повернул обратно в лагерь, захватив колесницу Дария со щитом, верхней одеждой и луком.

(7) Преследование его задержало еще то обстоятельство, что при первом же прорыве фаланги он кинулся туда и преследовать Дария взялся не раньше, чем увидел, что чужеземные наемники и персидская конница отброшены от реки.

(8) Из персов убиты были Арсам, Реомифр и Атизий – это командиры конницы при Гранике; погибли Савак, сатрап Египта, и Бубак, один из вельмож. Число убитых доходило до 100 000, причем всадников было больше 10 000. Птолемей, сын Лага, следовавший тогда за Александром, рассказывает, что когда они, преследуя Дария, оказались у какой-то пропасти, то перешли через нее по трупам.

(9) Лагерь Дария взяли сразу, с ходу: захвачены были мать и жена Дария, она же и его сестра, малютка его сын, две дочери и некоторые другие жены персов, равных по достоинству; большинство персов успели отослать своих жен вместе с имуществом в Дамаск.

(10) И Дарий отправил в Дамаск значительную часть денег и всякой утвари, которая следует за великим царем даже на войну, чтобы и тут он мог жить в роскоши. В лагере поэтому нашли только 3000 талантов. Остальное имущество, отправленное в Дамаск, вскоре было захвачено Парменионом, посланным туда с этой целью. Так закончилось это сражение; произошло оно при афинском архонте Никократе, в месяце мемактерионе.

На следующий день Александр, хотя и с раной в бедре от меча, обошел раненых, велел собрать трупы убитых и торжественно похоронил их в присутствии всего войска, выстроенного во всем блеске, как для сражения. Он воздал в своей речи хвалу всем, чьи подвиги в сражении видел сам или о чьих был наслышан со стороны, и почтил денежным подарком каждого по его чину.

(2) В Киликию он назначил сатрапом Балакра, сына Никанора, одного из царских телохранителей, а на его место взял в телохранители Менета, сына Дионисия. Вместо Птолемея, сына Селевка, павшего в сражении, он назначил командовать его полком Полиперхонта, сына Симмия. Он простил солам штрафные 50 талантов, которые они оставались еще должны ему, и отпустил их заложников.

(3) Не оставил он своей заботой ни матери Дария, ни его жены и детей. Некоторые из тех, кто писал об Александре, рассказывают, что в ту же ночь, вернувшись после преследования Дария и войдя в его палатку, которую приспособили для него, он услышал поблизости от палатки женский плач и крики. (4) Он спросил, что это за женщины и почему они находятся так близко.

Кто-то сказал ему: «Царь! это мать, жена и дети Дария. Им сказали, что у тебя лук Дария и его верхняя одежда и что ты привез щит, оставшийся после Дария. Они плачут над ним, как над мертвым». (5) Услышав это, Александр послал к ним Леонната, одного из «друзей», поручив передать, что Дарий жив, что оружие и верхнюю одежду он оставил в колеснице во время бегства и что только их и захватил Александр.

Леоннат, войдя к женщинам в их палатку, сообщил им о Дарии, сказал, что по распоряжению Александра им будут оказывать царские почести и обращаться как с царицами, и царицами они и будут называться, так как Александр воюет с Дарием не из личной вражды к нему, а законно отвоевывает власть над Азией. Так рассказывают Птоломей и Аристобул.

Рассказывают иначе: (6) Александр на следующий день сам пришел к женщинам в сопровождении только Гефестиона, одного из друзей. Мать Дария, не зная, кто из них царь (оба были одеты одинаково), подошла к Гефестиону и простерлась перед ним, так как он показался ей более важным. (7) Гефестион попятился, а какая-то из бывших при ней женщин указала ей на Александра и сказала, что вот это Александр.

Мать Дария, смущенная своей ошибкой, попятилась, но Александр сказал, что она не ошиблась: и его спутник зовется Александром. (8) Я записал этот рассказ не как вполне правдивый, но, по-моему, он и не вовсе невероятен. Как бы то ни было, но я хвалю Александра и за сострадание к женщинам, и за почет и доверие к другу. И если писавшие об Александре сочли вполне вероятным, что Александр так говорил и действовал, то и за это хвалю я Александра.

Дарий со своей немногочисленной свитой скакал всю ночь, убегая от Александра; на следующий день, все время подбирая уцелевших после сражения персов и чужеземных наемников (их набралось всего около 4000), он спешно продвигался к городу Фапсаку и реке Евфрату, чтобы как можно скорее оставить Евфрат между собой и Александром.

(2) Аминта, сын Антиоха, Фимонда, сын Ментора, Аристомед-фереец и Бианор-акарнанец – это все были перебежчики, вместе со своими воинами (их было около 8000) прямо с поля битвы бежали в горы и прибыли в Триполис финикийский. (3) Там они захватили вытащенные на берег суда, на которых они раньше переправились с Лесбоса.

Они спустили на воду столько их, сколько, по их мнению, им было достаточно для переезда, а остальные сожгли тут же на верфи, чтобы их нельзя было быстро догнать. Они бежали на Кипр, а оттуда в Египет, где Аминта, заядлый интриган, вскоре и погиб от руки местных жителей.

(4) Фарнабаз и Автофрадат все это время оставались у Хиоса. Поставив на Хиосе гарнизон, они отправили несколько кораблей к Косу и Галикарнассу, а сами с сотней самых быстроходных кораблей пошли к Сифну. К ним туда прибыл с одной триерой спартанский царь Агис с просьбой дать ему для войны денег и как можно больше морской и сухопутной силы для отправки с ним в Пелопоннес.

(5) В это время пришло известие о сражении при Иссе. Перепуганный Фарнабаз отправился на 12 триерах с 1500 наемниками-чужеземцами к Хиосу, боясь, как бы хиосцы, известившись о поражении, не подняли восстания.

(6) Агис получил от Автофрадата 30 талантов серебром и 10 триер, которые и послал под командой Гиппия к Тенару, к своему брату Агесилаю, с просьбой передать ему, чтобы он полностью выплатил жалованье матросам и как можно скорее отплыл на Крит, чтобы уладить тамошние дела. Сам Агис остался тогда на островах, а позднее отбыл в Галикарнасс к Автофрадату.

(7) Александр поставил сатрапом Келесирии Менона, сына Кердима, дав ему для охраны страны союзническую конницу, а сам пошел на Финикию. В дороге ему встретился Стратон, сын Герострата, царь арадийцев и племен, живущих по соседству с Арадом. Сам Герострат отплыл на своих кораблях вместе с Автофрадатом; остальные финикийские и кипрские цари тоже отплыли вместе с Автофрадатом.

Когда Александр находился еще в Марафе, к нему от Дария прибыли послы с письмом от Дария и устной просьбой отпустить к Дарию его мать, жену и детей. (2) В письме этом изъяснялось следующее: Филипп жил с Артаксерксом в дружбе и союзе; по воцарении же Арсеса, сына Артаксеркса, Филипп первый несправедливо поступил с Арсесом, хотя персы ничего плохого ему не сделали.

С тех пор как он, Дарий, стал царем персов, Александр никого не присылал к нему, чтобы утвердить старинную дружбу и союз, а вторгся с войском в Азию и много зла сделал персам. (3) Он, Дарий, выступил, защищая свою землю и спасая свою, от отцов унаследованную власть.

Кому-то из богов угодно было решить сражение так, как оно было решено; он же, царь, просит у царя вернуть ему мать, жену и детей, взятых в плен, желает заключить дружбу с Александром и стать Александру союзником. Он просит Александра ответить с Мениском и Арсимом, послами от персов: им поручено вручить ему и получить от него гарантии дружбы и союза.

(4) Александр ответил письмом и послал вместе с пришедшими от Дария Ферсиппа, велев ему передать письмо Дарию, но ничего с ним не обсуждать. Вот письмо Александра: «Ваши предки вторглись в Македонию и остальную Элладу и наделали нам много зла, хотя и не видели от нас никакой обиды. Я, предводитель эллинов, желая наказать персов, вступил в Азию, вызванный на то вами.

(5) Вы помогли Перинфу, обидевшему моего отца; во Фракию, находившуюся под нашей властью, Ох послал войско. Отец мой умер от руки заговорщиков, которых сплотили вы, о чем хвастаетесь всем в своих письмах.

Ты с помощью Багоя убил Арсеса и захватил власть несправедливо и наперекор персидским законам; ты несправедлив к персам; ты разослал эллинам неподобающие письма, (6) призывая их к войне со мной; ты отправлял деньги лакедемонянам и другим эллинам: ни один город их не принял, но лакедемоняне взяли, и твои послы подкупили моих сторонников и постарались разрушить мир, который я водворил в Элладе.

Я пошел на тебя войной, потому что враждебные действия начал ты. (7) Я победил в сражении сначала твоих военачальников и сатрапов, а теперь и тебя и твое войско, и владею этой землей, потому что боги отдали ее мне. Я забочусь о твоих людях, которые, уцелев в сражении, перешли ко мне; не против своей воли остаются они у меня, а добровольно пойдут воевать вместе со мной.

(8) Я теперь владыка всей Азии; приходи ко мне. Если ты боишься, что я причиню тебе какое-либо зло, то пошли кого-либо из близких тебе получить для себя гарантии безопасности. Когда ты придешь ко мне, я верну тебе, по твоей просьбе, и мать, и жену, и детей и дам все, что ты еще пожелаешь. (9) О чем ты меня ни попросишь, все будет твое. В дальнейшем, когда будешь писать мне, пиши как к царю Азии, а не обращайся как к равному.

Если тебе что нужно, скажи мне об этом как господину над всем, что было твоим. В противном случае я буду считать тебя обидчиком. Если же ты собираешься оспаривать у меня царство, то стой и борись за него, а не убегай, потому что я дойду до тебя, где бы ты ни был».

Такой ответ послал он Дарию. Узнав, что деньги, отосланные Дарием в Дамаск с Кофеном, сыном Артабаза, захвачены его воинами, вместе с персами, оставленными при них, и со всем дворцовым оборудованием, он велел Пармениону переправить все это обратно в Дамаск и там держать под охраной. (2) Эллинских послов, прибывших к Дарию еще до сражения и тоже попавших в плен, он велел прислать к нему.

Тут были Эвфикл-спартанец; фивяне Фессалиск, сын Исмения, и Дионисодор, победитель на Олимпийских играх, и афинянин Ификрат, сын стратега Ификрата. (3) Когда они прибыли к Александру, он сразу же отпустил Фессалиска и Дионисодора, хотя они и были фиванцами; он жалел Фивы и поступок обоих считал простительным: видя родину свою в рабстве у македонцев, они искали помощи себе и ей хотя бы у персов и Дария.

(4) Придя к этому милостивому решению относительно обоих, он сказал, что отпускает их и по соображениям, касающимся каждого из них: Фессалиска – из уважения к его роду, одному из знатнейших в Фивах, а Дионисодора – за его победу на Олимпийских играх. Ификрата же он оставил при себе и держал в великом почете как из приязни к Афинам, так и в память его славного отца.

Когда Ификрат заболел и скончался, он отослал его останки в Афины к родственникам. (5) Эвфикл, лакедемонянин, был представителем города, открыто враждебного в то время Александру; он не мог представить в свое оправдание ни одного веского довода, но и его он держал сначала под стражей, но не в цепях, а позднее, уже на вершине своего счастья, и вовсе отпустил.

(6) Выступив из Марафа, он взял Библ, заключивший с ним союз, и Сидон: сидоняне сами призвали его, так как ненавидели персов и Дария. Оттуда он направился к Тиру. В дороге его встретили тирские послы, отправленные к нему всем городом сказать, что тирийцы сделают все, что ни прикажет Александр.

(7) Он поблагодарил город и послов (это были знатнейшие тирийцы, и среди них находился сын тирийского царя; сам царь Адземилк отплыл вместе с Автофрадатом) и попросил их, вернувшись, сказать тирийцам, что он хочет войти в город и принести жертву Гераклу.

В Тире есть храм Геракла – древнейший, какой могут упомнить люди. Он посвящен, однако, не аргосцу Гераклу, сыну Алкмены. Геракла в Тире чтили за много поколений до того, как Кадм, отплыв из Финикии, основал Фивы и у него родилась дочь Семела, от которой родился и сын Зевса, Дионис. (2) Дионис, следовательно, был внуком Кадма и современником Лабдака, сына Полидора, внука Кадма; Геракл же аргосец был современником Эдипа, Лайева сына.

И египтяне чтут Геракла, но другого, чем тирийцы и эллины; (3) Геродот рассказывает, что египтяне помещают Геракла среди своих 12 богов; и афиняне ведь чтут тоже другого Диониса, сына Зевса и Коры. Песню, воспеваемую при мистериях, поют этому Дионису, а не фиванскому.

(4) Что же касается Геракла, которого чтут в Тартессе иберы (там и некоторые утесы названы Геракловыми), то я думаю, что это тирийский Геракл, потому что Тартесс основан финикийцами; тамошний храм Гераклу построен по финикийскому образцу, и на финикийский лад приносят ему жертвы.

(5) Относительно же Гериона, к которому аргосец Геракл был послан Эврисфеем, чтобы отобрать коров Гериона и пригнать их в Микены, то логограф Гекатей говорит, что тут и речи нет о земле иберов и Геракл был послан не на остров Эрифий, лежащий за пределами Великого моря: на материке, между Амбракией и Амфилохией жил царь Герион, и с этого материка Геракл и угнал коров, причем подвиг это был немалый.

(6) К этому я добавлю, по собственным сведениям, что место это изобилует пастбищами и коровы там очень красивы. Возможно, что и до Эврисфея дошла слава об эпирских коровах и что царь Эпира звался Герионом. Имени же царя иберов, живущих на краю Европы, Эврисфей не мог знать, как не мог знать и того, красивы ли тамошние коровы. Кто-то захотел прикрыть свой невероятный рассказ мифическим вымыслом и ввел в действие Геру, заставив ее через Эврисфся дать такое поручение Гераклу.

(7) Вот этому-то тирскому Гераклу Александр и захотел принести жертву. Когда послы сообщили об этом в Тир, то горожане решили, что они сделают все, что прикажет Александр, но что никого из персов или македонцев они в город не пустят: при данных обстоятельствах это самая благовидная отговорка, а ввиду неизвестного исхода войны – и самое правильное поведение.

(8) Когда Александру сообщили ответ тирийцев, он в гневе отослал обратно послов и, собрав «друзей», предводителей войска, таксиархов и илархов, обратился к ним с такой речью.

«Друзья и союзники, нам опасно предпринимать поход на Египет (на море ведь господствуют персы) и преследовать Дария, оставив за собой этот город, на который нельзя положиться, а Египет и Кипр в руках персов. Это опасно вообще, а особенно для положения дел в Элладе.

(2) Если персы опять завладеют побережьем, а мы в это время будем идти с нашим войском на Вавилон и на Дария, то они, располагая еще большими силами, перенесут войну в Элладу; лакедемоняне сразу же начнут с нами войну; Афины до сих пор удерживал от нее больше страх, чем расположение к нам. (3) Если мы сметем Тир, то вся Финикия будет нашей и к нам, разумеется, перейдет финикийский флот, а он у персов самый большой и сильный.

Финикийские гребцы и моряки, конечно, не станут воевать за других, когда их собственные города будут у нас. Кипр при таких обстоятельствах легко присоединится к нам или будет взят запросто, при первом же появлении нашего флота. (4) Располагая на море македонскими и финикийскими кораблями и присоединив Кипр, мы прочно утвердим наше морское господство, и тогда поход в Египет не представит для нас труда.

А когда мы покорим Египет, то ни в Элладе, ни дома не останется больше ничего, что могло бы внушать подозрение, и тогда мы и пойдем на Вавилон, совершенно успокоившись насчет наших домашних дел. А уважать нас станут еще больше после того, как мы совсем отрежем персов от моря и еще отберем от них земли по сию сторону Евфрата».

Эта речь легко убедила всех в необходимости напасть на Тир. Его же убедило в этом и некое божественное знамение: в ту же самую ночь ему приснилось, что он подошел к стенам Тира и Геракл пожал ему руку и ввел его в город. Аристандр истолковал это так: Тир будет взят с трудом; ведь и подвиги свои Геракл совершал с трудом.

Действительно, осада Тира представлялась большим делом. (2) Город этот был расположен на острове, укреплен со всех сторон высокими стенами, а положение на море благоприятствовало тогда тирийцам, потому что на море господствовали еще персы и у самих тирийцев было много судов.

(3) И все-таки Александр овладел Тиром. Он решил соединить насыпью материк с городом. Морское дно в проходе между ними было вязким; около материка было илисто и мелко; около же города, где всего глубже, глубина достигала самое большее 3 оргий. Имелось тут же множество камней и лесного материала, который накладывали поверх камней.

Нетрудно было вбивать колья в ил, и самый этот ил оказался связывающим веществом, которое не позволяло камням сдвигаться с места. (4) Македонцы с жаром взялись за дело, тем более что Александр сам присутствовал при работах; показывал, что надо делать; воодушевлял людей словом, оделял деньгами тех, кто работал с особенным усердием, облегчая им таким образом их труд.

Пока устраивали насыпь у материка, дело подвигалось легко; глубина была небольшая и работавшим никто не мешал. (5) Когда же они дошли до более глубокого места и оказались вблизи города, то пришлось им плохо, так как их стали поражать со стен, которые были высоки. Македонцы снаряжены были скорее для работ, чем для битвы; тирийские триеры то там то сям подплывали к насыпи (тирийцы господствовали еще на море) и часто не давали солдатам продолжать их работу.

(6) Македонцы поставили на насыпи, которая далеко уже вдавалась у них в море, две башни и установили на этих башнях машины, прикрыв их кожаными чехлами и шкурами в защиту от зажженных стрел, которые метали со стен тирийцы. Башни эти должны были защищать от обстрела работавших. Рассчитывали также, что они легко смогут отбросить тирийцев, которые подплывут, чтобы напасть на тех, кто делает насыпь, забросав их стрелами с этих башен.

Тирийцы в ответ на это придумали следующее: они взяли судно, на котором перевозят лошадей, нагрузили его сухим хворостом и всяким горючим материалом, поставили на носу две мачты и обвели их загородкой, захватив столько места, сколько было возможно; в эти загородки они наложили соломы и много-много факелов. Кроме того, они положили еще смолы, серы и вообще всего, что способствовало бы большому пожару.

(2) К обеим мачтам они прикрепили по две реи, a на них повесили котлы, содержимое которых, вылившись, должно было еще усилить пламя. На корме они поместили балласт, чтобы она осела под его тяжестью, отчего нос поднялся бы кверху. (3) Затем они выждали, когда ветер задует в сторону насыпи, и, привязав это судно к своим триерам, повели его на буксире.

Приблизившись к насыпи и башням, они подожгли горючий материал и, подтягивая в то же время триерами как можно быстрее судно, пустили его к краю насыпи. Люди, находившиеся на уже горящем судне, легко спаслись вплавь. (4) В ту же минуту огромное пламя перекинулось на башни; реи обломились, и в огонь вылилось все, что было заготовлено для его поддержания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Книга вторая

Читайте также