Министр обороны. Подавление выступлений в Венгрии

Министр обороны. Подавление выступлений в Венгрии

7 февраля 1955 года Жуков стал министром обороны СССР. Через полтора года ему вспомнились слова Сталина: «маршал Жуков без работы не останется». Другой вопрос, что новая кампания, в отличие от Великой Отечественной войны, никак не претендовала на звание освободительной. Это было подавление венгерских выступлений осенью 1956 года.

4 ноября маршал докладывал советскому руководству: «В г. Будапешт остался один крупный очаг сопротивления мятежников в районе кинотеатра «Корвин» (юго-восточная часть города). Мятежникам, обороняющим этот опорный пункт, был предъявлен ультиматум о капитуляции. В связи с отказом мятежников сдаться, войска начали штурм… Войска, продолжая выполнять поставленные задачи, очищают от мятежников территорию Венгрии».

1 декабря 1956 года Жуков был награжден еще одним орденом Ленина и в четвертый раз стал Героем Советского Союза. То ли подарок к 60-летию, то ли награда за усмирение взбунтовавшейся Венгрии…

Но одна заслуга Жукова как министра обороны была несомненна – он старался вернуть доброе имя тем, кто во время Великой Отечественной войны попал в плен. Хотя в исполненные отчаяния дни 1941 года сам подписывал приказ «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Возможно, жесткие меры и были тогда оправданны, но после завершения войны они тяжким бременем отпечатались в судьбах тех, кому не посчастливилось…

«В должности министра обороны Жуков совершил еще один крупный политический и, справедливо будет сказать, нравственный поступок, – утверждал маршал бронетанковых войск О. А. Лосик. – Речь идет о возвращении честного имени миллионам советских людей, прошедших через Дантов ад плена. Жукову, как и всякому, кто участвовал в войне, особенно в первый ее период, было хорошо известно, что подавляющее большинство из почти 5 миллионов солдат и офицеров оказались в плену совсем не из-за трусости или предательства, а стали жертвами бездарного командования, неразберихи, царившей порой на фронте, отсутствия оружия и боеприпасов либо по другим, независящим от них причинам.

Маршал Жуков одним из первых в нашей стране поднял вопрос о коренном изменении отношения к бывшим военнопленным. Он неоднократно обращался в высшие партийные и государственные органы с настойчивыми предложениями об устранении грубых нарушений законности к лицам, оказавшимся в плену, выступал против огульного обвинения их в измене Родине и неоправданных репрессий к ним, требовал снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных, ликвидировать ограничения в гражданских правах бывших военнопленных. Его настойчивость дала свои плоды: в 1957 году был подписан указ Президиума Верховного Совета, устранявший многие незаслуженные ограничения для бывших военнопленных…»

В книге Константина Симонова «Глазами человека моего поколения» рассказывается о том, что объявление попавших в плен бойцов и офицеров «врагами народа» полководец Г. К. Жуков связывал с именем Л. З. Мехлиса, бывшего с июня 1941 по июнь 1942 года начальником Главного управления политической пропаганды, Главного политического управления РККА и заместителем наркома обороны СССР. По мнению Жукова, позорность этой формулировки состояла «в том недоверии к солдатам и офицерам, которая лежит в ее основе, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости».

Согласно этим приказам герои, защищавшие Родину, становились изгоями, осужденными на различные сроки, сопоставимые с теми, которые получали бывшие полицаи за сотрудничество (но не участвовавшие лично в расстрелах) с гитлеровскими органами. Историк Ю. В. Рубцов в своей книге «Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране» так оценивает результаты действий нашего правительства в то суровое военное время: «Правомерно осуждая проявления трусости, растерянности, паники, добровольную сдачу в плен, руководство страны одновременно ориентировало командно-политический и рядовой состав на огульную оценку действий всех, кто оказался в плену даже в беспомощном состоянии. Отбросив принцип презумпции невиновности, оно заранее признавало таких командиров и бойцов трусами и предателями, которых «надо уничтожать», а их семьи – преследовать.

С декабря 1941 года, согласно постановлению ГКО, бойцы и командиры, оказавшиеся в плену или в окружении, утрачивали юридический статус военнослужащих и именовались впредь «бывшими военнослужащими Красной Армии», тем самым ставились вне рядов Вооруженных Сил со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Если они, пересекая линию фронта, выходили к своим или их задерживали при освобождении ранее оккупированной территории, то всех направляли сначала на сборно-пересыльные пункты, а затем в специальные лагеря для выявления изменников, шпионов и диверсантов.

Кто возьмется оспорить необходимость такой работы, тем более в военное время? Но к людям, которые в подавляющем большинстве не совершили каких-либо преступлений, изначально относились как к изменникам и шпионам.

Красная Армия продвигалась на запад, и поток возвращающихся в Советский Союз нарастал. По подсчетам Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, созданной при Президенте РФ, после репатриации на 1 декабря 1946 г. было зарегистрировано более 1,8 млн военнопленных и почти 3,6 млн гражданских лиц, всего свыше 5,4 млн человек. НКВД, НКГБ и военная контрразведка «СМЕРШ» пропускали их через спецлагеря и проверочно-фильтрационные лагеря. Вина была установлена лишь у части этого «спецконтингента». Поэтому более 1,2 млн человек были направлены в РККА. В специальные лагеря НКВД перевели тех (более 600 тыс. человек), в отношении которых существовали обоснованные подозрения в измене, сотрудничестве с фашистскими властями, шпионско-диверсионной деятельности и т. п. Проверки выливались в приговоры военных трибуналов или постановления особых совещаний. Но даже если проверка в конце концов завершалась для человека удачно и на него не обнаруживалось никакого компрометирующего материала, «чистым» он не считался. Дополнительная и длительная проверка органами НКВД и НКГБ продолжалась еще долгие годы по месту жительства. Людей ограничивали в выборе профессии, запрещали проживать в больших городах и т. п. А через средства пропаганды власть навязывала общественному мнению убежденность в том, что с теми, кто вернулся из плена или из немецкой неволи, надо быть настороже».