«Волнолом». Бои за «линию Сталина»
«Волнолом». Бои за «линию Сталина»
Построенные в начале 1930-х укрепления на советско-польской границе, так называемая «линия Сталина»[228], теоретически могли бы стать хорошей опорой для армий внутренних округов. Они были довольно далеко от границы, и пресловутая «внезапность» нападения влияла на них опосредованно. К тому же это были не только бетонные коробки, но и психологически понятный рубеж — «старая граница». Здесь советские войска, так или иначе, чувствовали себя как дома. Новоприобретенные в 1939–1940 гг. территории такого ощущения не давали. На Украине борьба на «линии Сталина» стала важной страницей боев июля и августа 1941 г. Однако в Белоруссии все было по-другому. Быстрое продвижение противника свело на нет все преимущества линии, обороны на старой границе. Подходящие в Белоруссию из глубины страны войска смогли лишь частично использовать «линию Сталина». Собственно, к борьбе за УРы под Минском они попросту опоздали. Бои за Минский и Слуцкий УРы начались буквально через несколько дней после начала войны. Их успели занять только «глубинные» корпуса Западного фронта. К моменту прибытия армий внутренних округов эти два УРа уже были потеряны. Кроме того, «линия Сталина» на территории Белоруссии имела гигантское «окно» между Полоцким и Минским УРами. Никаких укреплений в этом промежутке попросту не было. В итоге борьба за «линию Сталина» в Белоруссии свелась к боям за Полоцкий и Себежский УРы на правом фланге Западного фронта. Однако это не помешало этим схваткам стать интересной страницей боевых действий на западном направлении летом 1941 г.
Полоцкий УР в ряду других укрепрайонов «линии Сталина» выделялся высокой плотностью постройки. Он имел ни много ни мало 202 сооружения на фронт всего в 56 км. Для сравнения: Минский УР имел 206 сооружений на 160 км фронт, Киевский УР — 217 сооружений на фронте 85 км. Вообще Полоцкий УР был один из четырех первых построенных укрепрайонов «линии Сталина». Это было связано со своеобразием географического расположения Полоцка, через который проходили важные коммуникации. Также под Полоцком располагались удобные переправы через Западную Двину. Подготовительные работы по строительству Полоцкого УРа начались еще в 1927 г. Ввиду финансовых трудностей, УР был в основном завершен строительством только в 1932 г. В последующие годы УР совершенствовался и модернизировался. К 1938 г. в составе Полоцкого УРа было 452 станковых пулемета и 10 противотанковых пушек в башнях танка Т-26. В сравнении со своим соседом Себежский УР был гораздо слабее. Во-первых, он не был закончен строительством, а во-вторых, он мог похвастаться всего 63 недостроенными сооружениями на фронте 65 км. От завершения строительства отказались ввиду смещения на запад государственной границы в связи с известными событиями 1939 г. Летом 1940 г. штаб Полоцкого УРа и ряд его частей передаются в Гродненский УР. В Полоцке остается один пулеметный батальон. Осенью 1940 г. Полоцкий и Себежский УРы объединяют в один — 61-й Полоцко-Себежский укрепрайон. Боеспособность укрепрайона в связи со смещением границы существенно снизилась. В записке коменданта УРа имевшиеся тогда в его распоряжении части классифицировались как «караульное подразделение, несущее охрану УР».
До войны в Полоцке дислоцировались части 17-й и 50-й стрелковых дивизий-. Если бы они остались здесь, то могли стать сильным заполнением для старого УРа. Однако еще до войны они получили приказ о скрытном выдвижении на запад и приняли бой в июне под Лидой и на Минском направлении. В Полоцке остался артполк, зенитный и противотанковый дивизионы 17-й стрелковой дивизии, ожидавшие погрузки для перевозки по железной дороге. Именно они стали первыми, кто встретил немецкие передовые отряды на подступах к Полоцку 27 июня 1941 г. То, что Полоцкий УР был в глубине страны, не на границе, позволило нормально провести мобилизацию пулеметных батальонов 61-го Полоцко-Себежского УРа. Это позволило занявшим УР частям уйти от статуса «караульного подразделения».
В тот же день, 27 июня, когда под Полоцком прогремели первые выстрелы, на станции Громы недалеко от города началась выгрузка соединений 22-й армии генерал-лейтенанта Ф.А. Ершакова. Она еще до войны предназначалась для западного направления. В записке Ватутина в перечне резервов Главного командования указывалось: «22А (УрВО) — за Западным фронтом». Соответственно само прибытие 22-й армии, по большому счету, отклонением от плана не было. На момент выгрузки под Полоцком армия генерала Ершакова состояла из 51-го[229] и 62-го[230] стрелковых корпусов. Эти корпуса объединяли дивизии из Уральского военного округа: 98-я стрелковая дивизия прибыла из Удмуртии, 112-я стрелковая — из Пермской области, 186-я стрелковая дивизия — из Башкирии и 174-я стрелковая дивизия — из Челябинской области. Они получили приказ занять оборону по северному берегу Западной Двины от Краславы до Бешенковичей. Полоцкий УР тогда достался 174-й стрелковой дивизии комбрига А.И. Зыгина, Себежский УР — 186-й стрелковой дивизии Н.И. Бирюкова. Необычное по меркам 1941 г. звание Зыгина — комбриг — было связано с его прошлым. Как и немалое число других военачальников Красной армии, Алексей Иванович Зыгин был арестован в 1938 г., а позднее освобожден и полностью реабилитирован. В свое время он был комендантом Благовещенского УРа на Дальнем Востоке. Это, безусловно, сыграло не последнюю роль в умелом руководстве обороной Полоцка.
Направленный в 22-ю армию заместитель командующего Западным фронтом генерал Еременко охарактеризовал ее руководство так: «Командовал армией генерал-майор Ф.А. Ершаков — человек храбрый и добросовестный. В проведении принятых решений он был требователен и настойчив, характер имел спокойный, ровный. Его удачно дополнял начальник штаба армии — генерал-майор Г.Ф. Захаров, оперативно достаточно подготовленный и очень волевой, но не в меру горячий и подчас грубоватый»[231]. Филиппу Афанасьевичу Ершакову в 1941 г. было всего 48 лет, он был довольно молод для должности командующего армией. Однако, несмотря на положительную характеристику из уст Еременко, фамилия Ершакова мало кому известна. Никаких ассоциаций с событиями тяжелого 1942 г. или даже победных 1944–1945 гг. она не вызывает. Причина этого проста — генерал Ершаков буквально через несколько недель, в октябре 1941 г., попадет в плен под Вязьмой. В 1942 г. он погибнет в лагере для военнопленных. Г.Ф. Захаров, напротив, стал заметной фигурой в ряду советских военачальников Великой Отечественной войны. Георгию Федоровичу предстояло закончить войну в Австрии. Но тогда, в июле 1941 г., еще никто об этом не догадывался.
С самого начала 22-я армия была поставлена в невыгодное положение с точки зрения своих возможностей в обороне, а тем более — в наступлении. 51-й стрелковый корпус был растянут на фронте 120 км, 62-й стрелковый корпус — 110 км. При трех стрелковых дивизиях в каждом корпусе это не позволяло создавать необходимую глубину обороны. Более того, из 62-го корпуса была изъята 179-я стрелковая дивизия в резерв армии, т. е. он оставался с двумя дивизиями на фронте 110 км. В итоге имевшиеся дивизии вытягивались в нитку, в один эшелон. Усугублялась ситуация тем, что не все подразделения дивизий двух корпусов успели прибыть к началу боев. Некоторые части выгружались из эшелонов уже в разгар сражения. Подвижность армейского резерва (напомню — стрелковой дивизии) не позволяла быстро реагировать на кризисы на всем 230-километровом фронте. В лучшем случае 179-ю дивизию можно было раздергать на заслоны на пути прорвавшегося противника. Ни одного механизированного соединения армия Ершакова не получила. Более того, как показали последующие события, 22-я армия была атакована достаточно крупными силами одновременно в нескольких точках. Поэтому даже одно подвижное соединение проблемы устойчивости обороны не решало.
С запада и юго-запада к занимаемым 22-й армией рубежам подходили моторизованные корпуса 3-й танковой группы Гота. XXXIX моторизованный корпус группы получил задачу — обойдя Березину с севера и повернув на восток, овладеть Витебском, а LVII моторизованный корпус — пройдя севернее озера Нарочь, захватить переправы в районе Полоцка. Немецкое руководство на тот момент достаточно оптимистично оценивало сложившуюся обстановку. Гот позднее писал: «Командование 3-й танковой группы не рассчитывало на сильное сопротивление на Западной Двине и решило пройти свободную от противника территорию по возможности более широким фронтом. Заболоченная местность у реки Березины сильно сужала полосу наступления на востоке, поэтому казалось целесообразным использовать более благоприятные условия движения западнее и севернее озера Нарочь. Серьезной обороны устаревших укреплений под Полоцком не предполагалось»[232]. Вскоре немецким танкистам предстояло проверить прочность этих «устаревших укреплений». Собственно, для защиты переправ через Западную Двину Полоцкий УР и строился, одним из первых в стране. Наконец пришел его час выполнить это предназначение.
О соседнем Себежском УРе Гот не высказывался, но командир 186-й стрелковой дивизии генерал Бирюков был с самого начала далеко не в восторге от доставшегося ему рубежа обороны. Позднее он вспоминал: «Рекогносцировка Себежского укрепленного района показала, что он демонтирован. Некоторые пушечные огневые точки были перестроены под пулеметные. Никакого инвентаря в ДОТах не оказалось, даже посуду для хранения запасов воды пришлось собирать у местного населения…»[233]. По мере прибытия войск 22-й армии распределение задач между ее соединениями изменялось. Дивизия Бирюкова сдала позиции на УРе 170-й стрелковой дивизии, ей и довелось оборонять недостроенный укрепрайон. Соответственно 186-й дивизии пришлось занимать оборону уже вне УРа, не имея в своем распоряжении ни хороших, ни плохих ДОТов. Опорой обороны для нее стала Западная Двина.
Прибывших под Полоцк уральцев встретила тягостная картина отступления. Через боевые порядки занимавших оборону частей проходили беженцы и остатки разбитых в Белоруссии подразделений. Дивизионный инженер В.А. Иванов вспоминал: «Идут и едут на подводах и автомашинах военнослужащие. С оружием и без оружия, босиком и обутые, с шинелью и без оной, с противогазом и без него. Перед нами грузовая машина, а в ней полный кузов военнослужащих и даже на подножках стоят и в кузове не сидят, а стоят… Почти все, как правило, без документов. Узнать что-либо почти невозможно. Солдаты сплошь и рядом отвечают, что «всех разбили, один лишь я остался». И так круглосуточно до момента встречи с противником»[234]. Это, конечно, не могло не влиять на моральное состояние бойцов и командиров, еще ни разу не побывавших в реальном бою.
Поспешно занимая оборону по мере прибытия эшелонов с войсками, 22-я армия к началу боев ее полностью не организовала. Некоторые дивизии, не закончив сосредоточения, по частям выдвигались к переднему краю и оборудовали позиции. 170-я дивизия, на которую возлагалась оборона Себежского укрепленного района, к исходу 5 июля выгрузила в районе Себежа 16 железнодорожных эшелонов войск. Они сразу же были выдвинуты на передний край. Остальные эшелоны еще были в пути. Выделенная в резерв 179-я дивизия доукомплектовывалась в Невеле. Артиллерия 22-й армии, хотя и не закончила своего развертывания, уже основной массой вела дуэль с артиллерией противника и била по его пехоте.
Правый фланг 22-й армии примыкал к Северо-Западному фронту. Соответственно, ввиду разности в нарезке разграничительных линий советских фронтов и немецких групп армий, войска армии Ершакова сталкивались и с группой армий «Север», и, группой армий «Центр». Группа армий «Север» достаточно быстро продвигалась вперед по следам своих моторизованных корпусов. Западная Двина уже была ими преодолена, и немецкое наступление продолжилось далее на север и северо-восток. Это привело к тому, что Себежский УР был атакован даже не танками, а пехотой противника — дивизиями II армейского корпуса 16-й армии. Немецкие пехотные дивизии, обладавшие достаточно сильным артиллерийским кулаком и многочисленным пехотным звеном, были опасным противником. Проба сил состоялась уже 6 июля. Немцы несколькими атаками прощупали советскую оборону и отошли на исходные позиции. С раннего утра следующего дня последовало широкомасштабное наступление при поддержке авиации. В результате немцы вклинились в передний край обороны УРа. Тимошенко потребовал немедленно ликвидировать прорыв, который грозил выходом противника к Идрице и далее в тыл 22-й армии. Сил 170-й дивизии для этого было недостаточно. Для контрудара командарм-22 Ершаков решил использовать отошедшие в район Себежа части 5-й и 33-й стрелковых дивизий 11-й армии Северо-Западного фронта. Боеспособность этих соединений к тому моменту была уже довольно низкая. Достаточно сказать, что в них осталось всего 10% штатного состава станковых пулеметов и 40% артиллерии. Тем не менее в течение ночи на 8 июля ударная группа готовилась к контрудару. В полках 5-й и 33-й дивизий спешно формировались полнокровные батальоны, дивизион корпусного артполка занял огневые позиции. Контрудар должен был начаться в 10 утра 8 июля. Однако на рассвете он был упрежден возобновившимся немецким контрнаступлением. Правый фланг 170-й стрелковой дивизии был смят и оттеснен дальше на восток. Собранный для контрудара кулак также был вынужден отступить под шквальным огнем вражеской артиллерии. К вечеру 8 июля немецкие части обошли Себеж с севера и северо-востока. С утра следующего дня начался штурм города. Понеся большие потери, части 170-й дивизии к 19.00 9 июля оставили Себеж. Через два дня весь рубеж Себежского УРа пришлось оставить.
Совсем по-другому развивались события на другом участке наступления 3-й танковой группы — под Полоцком. Сопротивления на пути к Зап. Двине LVII корпусу практически не оказывалось. Несмотря на это и невысокую оценку противостоящих им сил Красной армии, немецкое командование не стало атаковать Полоцк в лоб. Главный удар был нанесен выше по течению Западной Двины. Ранним утром 3 июля 19-я танковая дивизия LVII корпуса вышла к городку Диена. Прорыв через Западную Двину у этого города позволял выйти к Полоцку с тыла. Одновременно с фронта на Полоцк наступала 18-я моторизованная дивизия того же корпуса. На тот момент еще была надежда взять Полоцк с ходу, без обходного маневра. В полдень Дисна был взят. Здесь немцы впервые за последние несколько дней встретили организованное сопротивление. Однако поначалу его не восприняли всерьез. В журнале боевых действий 3-й танковой группы было записано: «На северном берегу Двины обнаружены занятые противником полевые укрепления. Очевидно, это арьергарды, задача которых — позволить основным силам отойти на восток». О прибытии крупных сил войск Красной армии из глубины страны у немцев определенных сведений пока еще не было.
Ранним утром 4 июля началось наступление у Дисны по канонам блицкрига — с атаки пикирующих бомбардировщиков. С истошным воем Ю-87 пикировали на позиции уральцев на берегу Западной Двины. Однако быстрой победы не получилось. Как позднее было записано в отчете LVII корпуса, 19-я танковая дивизия «при попытке переправиться через реку встречает сильнейшее сопротивление врага». Удар пришелся в стык между 98-й и 174-й стрелковыми дивизиями. Через несколько часов немцам все же удалось образовать плацдарм шириной 2 км. Плацдарм и переправа сразу же подвергаются налетам советских бомбардировщиков. Соседняя 18-я моторизованная дивизия на подступах к Полоцку сталкивается с упорным сопротивлением «хорошо выстроенных и глубоко эшелонированных линий ДОТов». Дивизия преодолевает передовую позицию у Ветрино, но останавливается на главной линии обороны Полоцкого УРа у Кутняны. Попытки атаковать ДОТы под прикрытием дымовой завесы наталкиваются на шквал пулеметного и артиллерийского огня. Результаты дня для германского командования были разочаровывающими. На плацдарм у Диены удалось переправить только слабые силы, наступление на Полоцк с фронта успеха не приносит. Командование 3-й танковой группы связывало это с ситуацией в районе новогрудского «котла». В журнале боевых действий 3-й танковой группы было прямым текстом высказано сожаление, что «отсутствие оставленных у Минска дивизий не позволило быстро расширить захваченный плацдарм и взять Полоцк с севера». По иронии судьбы 14-я моторизованная дивизия была снята с фронта окружения под Минском в разгар первой атаки на Полоцком направлении — в середине дня 4 июля. Однако до того как она могла быть введена в сражение, дивизии предстоял марш по скверным дорогам. Полного высвобождения сил 3-й танковой группы еще не произошло. 12-я танковая дивизия все еще оставалась скована боями с советскими окруженцами.
Первые неудачи заставили немецкое командование задуматься об альтернативных вариантах наступательных действий. Оценка положения штабом 3-й танковой группы в тот момент показывала наличие следующих возможностей:
1) Сделать захваченный плацдарм у Диены направлением главного удара, перебросив сюда 14-ю мд. Это решение, которое напрашивалось само собой. Однако допускалось ли соотношением сил использование там новых соединений, подлежало сомнению. Находившихся там полутора дивизий должно было хватить для того, чтобы расширить плацдарм своими силами. Но за какое время это удастся сделать — предсказать было невозможно. Противник, возможно, стянет свои силы как раз к этому, наиболее угрожаемому для него отрезку.
2) Использовать 14-ю мд или даже части XXXIX корпуса против Полоцка. Здесь состояние дорог позволяло перебросить дополнительные силы. Мощный удар на Полоцк с одновременным расширением плацдарма у Дисны будет иметь хорошие перспективы, поскольку заставит противника распылить свои силы.
3) Сконцентрировать XXXIX корпус на рубеже Двины между Бешенковичами и Уллой, отправив к Витебску лишь разведку. Такой способ действий обещает больше успеха, чем широкое наступление на Витебск (который наверняка защищают крупные силы) и Уллу. Успех в одном месте (Витебск или Улла) не повлияет на другое. Состояние дорог позволяет наступать у Бешенковичей, ожидаемое слабое сопротивление врага делает это наступление рекомендуемым.
4) Сосредоточить оба корпуса в одном районе — состояние дорог это исключает.
Как мы видим, в основном обсуждение вертелось вокруг перспектив использования все еще задействованных на ликвидации «котла» под Минском войск, в первую очередь 14-й моторизованной дивизии. В итоге было решено не менять план на ходу, а придерживаться прежней стратегии. К тому же перспективы ввода в бой высвобожденных под Минском соединений были пока еще туманными. Итоговое решение было: наступление XXXIX корпуса у Бешенковичей и Уллы, разведка до Витебска, наступление LVII корпуса с плацдарма у Диены на Полоцк. Тем не менее возникшие в начале сражения размышления о направлении использования остальных соединений танковой группы имели важные последствия в дальнейшем.
Не добившись решительного успеха 4 июля, немецкое командование решило снова применить проверенную процедуру с ударом «Штук» на следующий день. На этот раз пикировщики VIII авиакорпуса должны были содействовать расширению плацдарма 19-й танковой дивизии. Однако с раннего утра 5 июля все шло не так, как хотелось. Советская авиация развила бешеную активность. Ее действия под Дисной были оценены немцами как «мощные воздушные удары». Наконец обещанные пикировщики с заунывным воем стали отвесно падать на советские позиции. Поначалу проверенное средство помогло: 19-я танковая дивизия продвинулась с плацдарма на 10 км на северо-восток. Командованием LVII корпуса был даже сделан поспешный вывод, что части Красной армии у Диены начали отход. Казалось, еще немного, и танки ворвутся в Полоцк после широкого обходного маневра. Однако уже вечером того же дня сопротивление на фронте 19-й танковой дивизии усилилось.
Если бы командование 22-й армии пыталось обкладывать немецкий плацдарм у Дисны «прочной обороной» в тщетных попытках угадать направление следующего удара, то результат этих действий был бы плачевным. Очередной удар последовал бы там, где его не ждут, и оборона бы рассыпалась под ударами танков и «Штук». Однако, к чести командования армии и командиров ее корпусов и дивизий, они выбрали другую стратегию. Дивизии 22-й армии были вытянуты в нитку вдоль Двины, но даже из этой «тонкой красной линии» были собраны ударные кулаки для контрнаступления на немецкий плацдарм. Для него были привлечены части 112-й и 98-й стрелковых дивизий, а также полк 174-й стрелковой дивизии Зыгина. В какой-то мере на советскую сторону тут работала специфика обстановки: пехотные дивизии немцев были еще далеко, сплошного фронта не было. Это с некоторой долей риска позволяло обнажать неатакованные участки.
Собранные в кулак части с утра 6 июля обрушились на фланг изготовившейся к наступлению на Полоцк 19-й танковой дивизии группы Гота. Под градом ударов она перешла к обороне. Немцы пишут об атаках с танками, но откуда они там могли взяться, не совсем понятно. Возможно, это были остатки отступивших из Белоруссии танковых соединений. Нужно было отразить удар, а еще лучше — оттеснить атакующие советские части на рубеж реки Дрисса. Заняв позиции по Дриссе, можно было выставить вдоль реки прикрытие и наконец-то пробиваться на Полоцк. По оценке командования LVII корпуса, это возможно было сделать только вечером. Однако командование такой вариант не устраивал. Штаб 3-й танковой группы приказывал: «Танковый удар на Полоцк с одновременным отражением атак находящегося на Дриссе противника остро необходим уже сегодня».
Также 6 июля к плацдарму у Дисны была подтянута 14-я моторизованная дивизия, наконец-то высвобожденная ввиду ликвидации «котла» под Новогрудком. Это было вполне в духе мыслей, высказанных на совещании в штабе 3-й танковой группы 4 июля. Подтягивание еще одной дивизии обещало скорое «вскрытие» плацдарма. Теперь одно соединение могло встать в оборону, а второе — атаковать на узком фронте.
Тем временем 18-я моторизованная дивизия продолжала штурм Полоцкого УРа «в лоб». Днем 6 июля подразделениям дивизии удается вывести из строя четыре ДОТа. Однако этот успех оказывается мимолетным. Поздним вечером следуют мощная артподготовка и советская контратака крупными силами. Этот неожиданный выпад вынуждает немецкую дивизию отступить на восток.
7 июля события принимают неожиданный оборот, что вызывает определенные разногласия между командирами группы Гота.
«07.45 — LVII корпус докладывает по радио, что плацдарм Диена был атакован противником, в связи с чем наступление на Полоцк невозможно — только оборона.
09.50 — В соответствии с оценкой положения в штабе танковой группы LVII корпуса даются указания по поводу дальнейших действий. После отражения атаки противника необходимо сразу же начать наступление на Полоцк.
10.00 — Телефонный разговор между командующим и командиром LVII корпуса о дальнейших действиях 7 июля. Командир корпуса сомневается, стоит ли начинать танковое наступление на Полоцк с плацдарма, однако докладывает, что приказ о таком наступлении им отдан».
Однако до самого вечера наступление так и не состоялось: советские контратаки не утихали. В донесении ГА «Центр» за 7 июля, поданном уже глубокой ночью (в 2.30 8 июля), указывалось, что на плацдарме у Дисны сосредоточены два полка 14-й моторизованной дивизии. Вместе с ранее выдвинутым туда полком 18-й моторизованной дивизии на плацдарме были собраны части сразу трех немецких дивизий. Тем не менее Гот требовал от командования XXXIX корпуса начать атаку утром 8 июля как можно раньше, чтобы наступление вновь не было сорвано советскими выпадами.
Здесь нельзя не отметить, что комбриг Зыгин проявил себя прежде всего как мастер контратаки. Несмотря на давление на Полоцкий УР с фронта, он активно противодействовал расширению плацдарма у Диены. Более того, против наступающей на УР фронтально 18-й моторизованной дивизии немцев также применялись результативные контратаки. В связи с этим небезынтересно привести мнение противника о тех боях. В журнале боевых действий 3-й танковой группы указывалось: «Командование противника также демонстрировало совершенно иные качества, нежели ранее. Оно было энергичным, деятельным и целеустремленным, в высшей степени умелым как в обороне, так и в непрерывных контратаках»[235]. Действительно, как мы видим, ожесточенное сопротивление и активные действия произвели большое впечатление на немецкое командование.
8 июля возникший на фронте наступления 3-й танковой группы кризис наконец оказывается преодолен. Утром 19-я танковая дивизия быстрым ударом достигла района в 20 км северо-западнее Полоцка. Кажется, что еще лишь один шаг, и важнейший узел коммуникаций падет к ногам немецких танкистов. Но здесь дивизия вскоре «натыкается на ДОТы и артиллерию у Баравухи, где наступление останавливается». Удар немцев упирается в ту часть Полоцкого УРа, которая располагалась на северном берегу реки Западная Двина. В докладе отдела 1с (разведка) LVII моторизованного корпуса об этом эпизоде было сказано следующее: «Воздушная разведка обнаруживает неизвестную ранее укрепленную линию от Баравухи до Яновы. Речь идет о полевых укреплениях, которые севернее и южнее железнодорожной линии Полоцк — Баравуха серьезно усилены глубоко эшелонированными ДОТами»[236].
Вообще из изучения немецких документов складывается впечатление, что о реальном начертании линии обороны Полоцкого УРа немцы имели весьма смутное представление. Это тем более странно, что укрепленный район был построен уже довольно давно, и его можно было разведать тем или иным способом задолго до войны. Из ныне опубликованных документов общеизвестно, что порядок в УРах «линии Сталина» был достаточно условный. Мимо ДОТов могли запросто ходить местные жители, и по крайней мере сам факт существования бетонных коробок не должен был оставаться тайной. Понятно, что более специфические вещи, такие, как сектора обстрела или же параметры самих ДОТов, могли стать достоянием немцев только в результате масштабного предательства. Но что удивительно, даже сам факт наличия укрепленной позиции оставался немцам неизвестен. Например, в отчете отдела 1c (разведка) LVII корпуса имеется такая запись, датированная 7 июля 1941 г.: «Воздушная разведка обнаруживает неизвестную ранее укрепленную линию от Баравухи до Яновы. Речь идет о полевых укреплениях, которые севернее и южнее железнодорожной линии Полоцк — Баравуха серьезно усилены глубоко эшелонированными ДОТами». Наличие этой линии укреплений делало саму идею прорыва на Полоцк по северному берегу Двины не такой уж простой задачей, как это могло вначале показаться. То, что линия ДОТов была обнаружена только 7 июля, а не до 4 июля (когда начался обходной маневр через Диену), не лучшим образом характеризует немецкую разведку.
Так или иначе, первые результаты наступления под Полоцком вовсе не внушали энтузиазма. Раз за разом на пути быстрого прорыва в тыл советским укреплениям под Полоцком становились все новые препятствия. Командующий группой армий «Центр» фон Бок писал в дневнике 8 июля: «Гот прекрасно отдает себе отчет в том, что атака его группы является нашей последней попыткой опрокинуть силы противника, сосредоточенные на Двине, и прорваться к Смоленску. Если эта попытка провалится, нам придется ждать подхода главных сил 9-й армии». Такой вариант Гота явно не устраивал.
Не менее драматично развивались события на другом направлении наступления 3-й танковой группы. Здесь удар XXXIX моторизованного корпуса пришелся по левому флангу 22-й армии. Оборонявшая это направление на фронте в 45 км 186-я стрелковая дивизия имела в первой линии всего пять батальонов. Гаубичный артполк и часть стрелковых подразделений были еще в пути. Таким образом, на один батальон приходилось 9 км фронта обороны. Это было очень много даже для полка, не говоря уж о батальоне. Еще 15 км фронта занимало подчиненное Бирюкову Лепельское минометное училище.
Как ни были слабы оборонительные позиции 186-й стрелковой дивизии, кавалерийским наскоком передовых отрядов немцам их взять не удалось. Их попытка 5 июля форсировать Двину у Уллы была отражена. По итогам этих боев в журнале боевых действий 3-й танковой группы появляется запись: «20-я тд XXXIX корпуса встретила перед Уллой серьезное сопротивление противника, так что корпус не сможет перейти в наступление через Двину в районе Уллы ранее полудня 6 июля, пока не будет переброшено достаточно сил»[237]. Началась подготовка к решительному штурму советских позиций. У 4-й танковой армии были запрошены четыре мостовых парка — переправы для танков и тяжелой техники должны были быть построены как можно быстрее. Подготовку сдерживали проливные дожди, сделавшие местность вне дорог практически непроходимой. Советская сторона была вынуждена пассивно ждать своей участи, ограничиваясь артобстрелом деятельно готовящихся к наступлению немцев.
Тем не менее германское командование было отнюдь не в восторге оттого, что советские позиции нужно брать штурмом. 6 июля в журнале боевых действий 3-й танковой группы с досадой отмечалось: «Медленное продвижение наших войск, причиной которого являлись исключительно сложные дорожные условия, оставило противнику время для организации планомерной обороны Двины». Планомерной ее было назвать, конечно, трудно. Если не считать Полоцкого УРа, оборона готовилась и занималась наспех.
Наконец 7 июля оборонительные позиции 186-й стрелковой дивизии были атакованы сразу в двух местах силами 20-й танковой и 20-й моторизованной дивизий XXXIX корпуса. Первая наступала у Уллы, вторая — у Бешенковичей. Мосты через Западную Двину у этих двух населенных пунктов были взорваны при приближении противника — еще 5 июля. Однако взорванные мосты не стали серьезным сдерживающим фактором. В журнале боевых действий 3-й танковой группы указывалось: «Сопротивление противника незначительное, очевидно, ввиду нанесенного удара пикирующих бомбардировщиков». Действительно, как вспоминал сам Бирюков, «большая часть артиллерии, попав на огневых позициях под удары авиации, оказалась выведенной из строя». Нельзя в очередной раз не отметить, что картина эта была типичной для лета 1941 г. После образования плацдармов началось строительство мостов для переправы техники. У Бешенковичей мост был готов в 21.50 7 июля, у Уллы — к 9.00 следующего дня. На стороне немцев было как преимущество в численности, так и в подвижности частей. Но самое главное — на их стороне была инициатива. Генерал Бирюков просто не располагал достаточными силами для активного противодействия врагу. Сбор сколь-нибудь сильного ударного кулака против одного немецкого плацдарма автоматически означал обнажение остального фронта. Оставалось надеяться на меры пассивного противодействия.
Получив возможность наступать сразу двумя соединениями, немцы сразу же пошли по пути «канн» — сражения на окружение. Сразу две немецкие дивизии, прорвавшись с плацдармов через разреженные боевые порядки полков дивизии Бирюкова, продолжили наступление и захватили рубеж железной дороги Витебск — Полоцк. Только что выгрузившийся из эшелонов стрелковый батальон уже не мог радикально изменить обстановку. Большая часть 186-й стрелковой дивизии была окружена. Бирюков вспоминал: «Основные силы гитлеровцев устремились в сторону Витебска и Городка. Против нас в районах Шумилино, ст. Сиротино и вдоль железной дороги к юго-востоку оставлено прикрытие из отдельных танков и танкеток, между которыми курсируют бронемашины и мотоциклы»[238]. Командир 62-го корпуса предложил отвести дивизию назад, командарм Ершаков, напротив, требовал восстановить положение по рубежу Западной Двины. Но ни тот ни другой приказ уже не соответствовал обстановке. Бирюков отдал приказ на отход. Оставив рубеж Западной Двины, части 186-й дивизии и Лепельского училища отступали к железной дороге. Как вспоминал генерал Бирюков, было принято решение «в течение дня 9 июля собрать все силы дивизии, а вечером, перед сумерками, осуществить прорыв в направлении ст. Сиротино». В распоряжении командира дивизии еще оставались два дивизиона артполка. Они обеспечивали прорыв 10-минутным огневым налетом. Сигнал к атаке по ошибке был дан раньше наступления сумерек, но отказываться от прорыва было уже поздно. Однако эта отчаянная атака оказалась для немцев неожиданностью, и около 3 тыс. человек из состава 186-й стрелковой дивизии вырвались из западни. Через три дня они вышли на позиции своих войск. Согласно донесению о боевом и численном составе штаба Западного фронта от 10 июля 1941 г., 186-я стрелковая дивизия насчитывала 13 781 человека. Учитывая, что 10 июля соединение прорывалось из «котла», эти данные явно относятся к состоянию соединения несколькими днями ранее. Вот так просто и буднично было разбито одно из соединений армии из внутренних округов.
Энергичное наступление сразу на нескольких направлениях принесло немцам успех. Неудача LVII корпуса на плацдарме у Диены была перекрыта успешными действиями его соседа. XXXIX моторизованный корпус теперь мог беспрепятственно продвигаться на Витебск и Городок по северному берегу Западной Двины. Напомню, что только за день до этого, 8 июля, в разговоре с фон Боком Гот говорил о «последней попытке» прорыва советской обороны. Менее чем через сутки произошел перелом, ситуация резко изменилась в пользу немцев. Успех в прорыве обороны под Уллой и Бешенковичами был если не неожиданным, но ни в коей мере не предопределенным с точки зрения германского командования.
Первыми к ключевым пунктам в глубине построения советских войск вышли разведывательные батальоны подвижных соединений группы Гота. Бронемашины разведбатов в меньшей степени зависели от грузоподъемности мостов. Фактически в германских танковых войсках разведподразделения становились еще одним мотопехотным батальоном, усиленным бронетехникой. В 8.00 9 июля в Городок ворвался разведбат 20-й танковой дивизии, час спустя в западную часть Витебска вошел разведбат 20-й моторизованной дивизии. В журнале боевых действий 3-й танковой группы взятие Витебска сопровождалось следующим комментарием: «Слабое сопротивление противника. Город горит, подожженный террористическими группами и самим населением». Однако бой в Витебске шел весь день. Немецкому разведбату также удалось захватить неповрежденным железнодорожный мост в Витебске. Все остальные мосты успели взорвать. Город также не принес немцам обильных трофеев — все склады оказались уничтожены.
Для командующего группой армий «Центр» известие о выходе к Витебску стало радостной новостью. Фон Бок записал в дневнике: «Я сейчас же позвонил начальнику штаба 2-го воздушного флота Шейдеман и попросил его задействовать максимальное число самолетов для поддержки наступления танковой группы. До сих пор это была единственная, впрочем, весьма настоятельная просьба, с которой я обратился ко 2-му воздушному флоту». На волне успеха Гот даже стал любимчиком командования группы армий. Какое-то время даже рассматривалась возможность объединить две танковые группы под его командованием. Положа руку на сердце, это решение было бы правильным. Клюге с трудом управлялся с Гудерианом и к тому же не имел опыта руководства подвижными соединениями. Однако, к счастью для советского командования, в группе армий «Центр» по политическим мотивам от возвышения Гота до командующего двумя танковыми группами все же отказались.
Для советского командования прорыв немцев к Витебску стал шоком. Новость о ворвавшихся в город немецких частях породила если не панику, то большую тревогу. О серьезности ситуации красноречиво свидетельствует разговор, состоявшийся между командующим фронтом Тимошенко и начальником штаба 22-й армии Захаровым в ночь с 9 на 10 июля. Комфронтом сразу обрушился на командование армии с градом разнообразных обвинений:
«Тимошенко: Вы очень плохо, по-бюрократически управляете войсками. Вы буквально целыми днями ничего не знаете о действиях войск. Нельзя быть таким начальником. [Части] 186 сд оставили фронт, открыли дорогу на Витебск, и противник занял сев.-вост. окраину города. Примите решительные меры к ликвидации противника, прорвавшегося на Витебск и захватившего в районе Борковичи. С утра применить всякие зажигательные средства, которые прислал командующий. Все полностью применять разрешается. Положение на участке 112 сд. Надо прежде всего сделать решительные усилия, отбить противника, имея лучше подготовленную запасную оборонительную позицию. Выводить полки и дивизии по приказу, а не самовольно и делать как отдельный случай. Данная просьба относительно 112 сд не имеет принципиального значения. Она не дает никакого сокращения фронта и никакой возможности выгодной группировки. Руководить и влиять на ход боевых действий надо лучше, чем Вы до сих пор делали. Понятна ли Вам задача? Имеете ли Вы возможность немедленно передать для исполнения и уведомить командующего?
Захаров: Кто это говорит?
Тимошенко: Я же Вам сказал — говорит хозяин, товарищ Т. Понятно?
Захаров: Докладываю: Ершаков в районе Себеж, руководит боем. Связь с ним имею только через делегатов.
Второе. В районе Городок-Сиротино мною высланы два противотанковых дивизиона 85-мм пушек (24 пушки) для уничтожения ворвавшихся танков.
Третье. Из районе Невель выслана 214 сд с целью восстановления положения (дивизия только что прибыла).
Четвертое. Генералу Карманову (штакор Пруды) приказано собрать 186 сд и совместно с частями Курочкина восстановить положение. На участке высланная мной боевая разведка в расположение 186 сд донесла, что в районе Пруды находится 238 сп. Остальные не найдены. В районе Обола около батальона красных полков.
Пятое. Только мне никто не мог доложить о противнике кроме того, что авиация его бомбит каждую пушку, пулемет, отдельную машину…
Тимошенко: Прекратите эту брехню. Она уже надоела. Вам эту брехню передают, видимо, потому, что у Вас в штабе развелось любопытство. Чтобы я больше не слышал сказок о беспредметных известиях. Пехота от авиации не бежит, а, зарывшись в землю, ждет и встречает наступление наземных войск жестоким огнем и уничтожает врага. Против обнаглевших летчиков противника у пехоты имеется много средств противовоздушной обороны. Имейте в виду, что[бы] впредь такого управления не было. Учтите — сегодня Конев имеет задачу помочь делу разгрома противника в районе Витебска Учтите также, что Курочкин завтра или, точнее, сегодня нанесет удар подвижными средствами на Бешенковичи. Ваши действия увязать с Курочкиным и Коневым. Все.
Захаров: Все, понятно.
Тимошенко: Понятна ли задача?
Захаров: Задачу понял. Понятно.
Тимошенко: Все, до свидания»[239].
Разговор, как мы видим, был довольно резким. Жалобы на немецкую авиацию навязли в зубах, но в данном случае для них все же были основания. Путь танковой группе Гота прокладывали пикировщики VIII авиакорпуса Рихтгоффена. Ни на одном другом участке советско-германского фронта не было столь эффективной воздушной поддержки с воздуха наступления танков и пехоты вермахта. Причем дело было не только в самом наличии мощного авиасоединения на данном участке, а в хорошей организации взаимодействия с ним. Сам фон Бок отмечал в дневнике: «У Гота отлично налажено сотрудничество с Рихтгоффеном». Если рецепт для пехоты под ударом «Штук» Тимошенко озвучил («закопаться в землю»), то такого же универсального рецепта для артиллерии не существовало. Гаубицы и пушки советских дивизий того времени даже на оборудованных позициях были крайне уязвимы для ударов с воздуха. Радикально решила бы проблему полностью бронированная самоходная гаубичная артиллерия, но ее у Красной (Советской) армии не будет еще лет двадцать. Уничтожение же артиллерии предопределяло последующую неудачу боя, пехоты. Даже если последняя выдерживала бомбежку «Штук», сидя в окопах. При хорошем взаимодействии с пикировщиками до предела сокращалось время между их ударом и атакой немцами советских позиций. Натиск пехоты следовал еще до того, как красноармейцы успевали прийти в себя от разрывов мощных авиабомб. Так что Тимошенко совершенно напрасно отмахивался от авиации противника как важного действующего фактора в боях на Витебском направлении.
Одновременно из разговора Тимошенко с Захаровым хорошо видно, что внимание командования 22-й армии было распылено между несколькими участками ее непомерно широкого фронта. Сам Ершаков в критический для всей обороны момент находился на правом фланге своей армии, где позиции на Себежском УРе трещали под ударами немецкой пехоты группы армий «Север». Участок же 186-й стрелковой дивизии оказался в какой-то мере обделен вниманием и резервами. Их оттягивали Себежское направление и плацдарм у Диены под Полоцком. Эффективно бороться еще с двумя немецкими плацдармами было попросту нечем.
Обвинение в потере управления и связи со стороны Тимошенко в адрес штаба 22-й армии, конечно же, выглядит серьезно. Но не следует делать из него далеко идущих выводов. Нужно быть реалистами и осознавать действительные возможности связи обеих сторон образца 1941 г. В стане противника все было не так хорошо, как принято считать. Так, в журнале боевых действий группы Гота можно обнаружить, например, такую запись: «Состояние атмосферы делает практически невозможной связь в дивизиях. Штаб танковой группы получает мало донесений и основывается главным образом на данных авиаразведки VIII авиакорпуса». Именно эта цитата взята из записей за 4 июля 1941 г., но вообще жалобы на потерю связи встречаются на страницах ЖБД многих немецких соединений и объединений с завидным постоянством. Понятно, что, если бы противники поменялись местами, перерывы связи могли иметь столь же печальные последствия для немцев. Улучшение управления войсками со стороны советского командования, скорее всего, улучшило бы ситуацию. Но было бы наивным считать, что оно бы принципиально изменило ход боевых действий. Быстрота реакции имеет значение, когда есть чем реагировать, т. е. от наличия резервов и их подвижности. Главными факторами боев на Западной Двине оставались: владение инициативой, плотность построения войск сторон и соотношение сил на направлениях главных ударов.
Так или иначе, прорыв немцев к Витебску был одним из переломных моментов Смоленского сражения. Уже в вечернем донесении от 9 июля группы армий «Центр» констатировалось: «Успешными действиями 3-й танковой группы на р. Зап. Двина в направлении Витебск и наступлением с плацдарма Диена в направлении Полоцк оборонительный фронт противника на р. Зап. Двина в основном прорван»[240]. Следующий ход был понятен и предсказуем. В том же донесении намерения группы армий были сформулированы кратко, но вполне определенно: «3-я танковая группа продолжает наступление, нанося главный удар через Витебск в направлении сев. Смоленск».
К чести советского командования нужно отметить, что попытка вырвать у противника успех или хотя бы уменьшить его последствия была предпринята. Полоцкий УР продолжал держаться подобно волнолому посреди волн немецкого наступления. С опорой на него можно было предпринимать удары во фланг и тыл наступающему противнику. 22-я армия усиливалась частью сил выгружавшейся в Невеле 48-й танковой дивизии и 214-й стрелковой дивизией из резерва фронта (прибывшей из Харьковского военного округа).
11 июля Ершаков отдает приказ на контрудар. 62-му корпусу (174, 214, 186-й сд) предписывалось во взаимодействии с частями 19-й армии с утра 12 июля организовать наступление с целью уничтожения прорвавшегося на северный берег Двины противника. В Полоцком УРе оставить не более одного усиленного стрелкового полка, а остальными частями наступать в направлении станции Оболь (от Полоцка на Витебск вдоль железной дороги). Остатки 186-й стрелковой дивизии должны были наступать на Стодолище. 214-я стрелковая дивизия из района севернее М.Городок в направлении станции Сиротино, станции Ловша. Таким образом командующий 22-й армией решил концентрическим ударом сил 214-й стрелковой дивизии совместно с частями 19-й армии с севера и востока и 174-й дивизии с запада отрезать группировку немцев, прорвавшуюся к Городку, от переправ через Зап. Двину. Решение было разумное, но его выполнение было сопряжено с большими трудностями. Назначенные для него дивизии, за исключением вновь прибывшей 214-й, были основательно потрепаны в предыдущих боях, потеряли много людей, техники и вооружения. Собственно, боевой потенциал дивизии комбрига Зыгина был существенно снижен атаками на плацдарм у Диены.
Тем временем германское командование принимало меры для развития наступления на направлении, где наметился наибольший успех. 18-я моторизованная дивизия снималась со штурма Полоцкого УРа и направлялась в затылок 20-й танковой дивизии через Уллу. В журнале боевых действий 3-й танковой группы указывалось: «Из-за тяжелого и медленного продвижения 19-й тд [последовал] отказ от намерения быстро выйти к Полоцку и Невелю. Несмотря на первый неожиданный успех у Диены, этот участок фронта постепенно стал местом затяжных боев с переменным успехом, которые в конечном счете лишились всякой перспективы»[241]. Новой целью LVII моторизованного корпуса становится Невель. Также с запада к Двине начала подходить пехота немецких полевых армий. К плацдарму у Диены вышел XXIII армейский корпус в составе 86, 110 и 206-й пехотных дивизий. Он временно подчинялся Готу. Теперь Полоцкому УРу предстояло выдержать удар немецкой пехоты.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.